Часть первая 12 страница

…Записка была, наконец, написана; Стасик сбегал на почту за конвертом без марки, упаковал послание и сам, — осторожно, крадучись, — сходил к дому прия-теля и опустил письмо в ящик. Теперь надо было ждать.

Друзья (то ли от страха, то ли на радостях) выпили по полстакана вина и решили из квартиры и носа не вы-совывать. То есть, Стасик, конечно, завтра с утра отпра-вится в школу, а Виталик — ни-ни! Телефон не снимать, дверь никому не открывать. Вернется Стасик — откроет своим ключом.

Сначала думали, а уж не затаиться ли заодно и Ста-сику? Но поняли, что это привлечёт лишнее внимание, и, к тому же, надо произвести разведку, узнать, не под-няла ли шум мамаша Виталика. Ну и так далее.

От выпитого вина товарищам стало весело и совсем не страшно, и они, перебивая друг друга, целый вечер строили планы, как надо потратить заработанную тыся-чу «зелени». Предложения были разные, но все — оди-наково заманчивые, и, допив всю бутылку «за успех», они заснули тяжёлым пьяным сном. Мальчики проспали до девяти часов утра, пропустив начало первого урока, и, конечно, не знали, что произошло накануне.

Не знали они, как мама Виталика, прочитав письмо

и обомлев от ужаса, бросилась звонить своей подруге

и начальнице:

— Вера! Вера!!! Беда, Вера!!! Это они, я знаю! Они Юрочку убили, теперь вот за сына взялись! Они мстят, потому что мне удалось хоть какие-то деньги тогда сохранить!!! Вера, Вера, что делать?!! Вера-а-а-а!!!

Она плохо слышала, что отвечает ей подруга, потому что вдруг почувствовала, как качнулся пол и уплыл у неё из под ног… Она грузно осела, уронив трубку, и отчёт-ливо поняла, что больше никогда не встанет.

«Они убили моего мальчика!!! » — была её послед-няя мысль. Страшные слова взорвались в мозгу женщи-ны, и в ответ на это тяжело рухнуло куда-то в пустоту сердце, увлекая её за собой в небытие.

— Люда, Люда! Ты чего молчишь? — кричали

в трубку телефона. — Люда, ответь!!!

Людмила Антоновна не слышала. Она умерла десять секунд назад, и её большое тело уже начало остывать под прерывистые гудки аппарата…

Это было вчера.

Просто постирать

Манечка болела уже пятый день. Конечно, ей стало теперь, после стольких уколов, легче, и девочка пере-стала так температурить.

— Ну, наконец-то! — сказал на обходе доктор. — Те-перь она выкарабкается, кризис миновал.

Но это он сказал не Манечке, а медсестре, и та обра-довано закивала. Самой Манечке доктор вообще ничего никогда не говорил, кроме «больно? » или «не больно? », когда осматривал и ощупывал её маленькое тельце.

Да и что она могла бы понять в свои пять лет? Она знала только, что ей было очень, очень плохо и страшно,

и что няня Рита жалела её; а потом её отвезли в белой машине с красным крестом в эту больницу, и сердитый доктор, принимая девочку, яростно ругался:

— Чего тянули, а?! А если ребёнок умрёт?!

Но, однако, взял её на свои ласковые руки и, тихонь-ко гладя по голове, сказал:

— Сейчас, маленькая, мы тебе поможем!

Он сам сделал ей укол (болючий! ), сам отнёс в пала-ту и передал дежурной медсестре:

— Присмотрите за ней. Я сейчас напишу назначе-ние. Она одна будет лежать, без матери. Детдомовская… Вот так и оказалась Манечка в этой палате. Здесь лежало ещё трое детей, в возрасте от двух до семи, но все — с мамами, и только Манечка — сама. К ней целых два раза уже приходила няня Рита, приносила яблоки и почему-то долго плакала, глядя на неё. По-том — целовала, крестила и уходила. И оставалась Ма-нечка опять одна. Всем этим детям было плохо и больно.

А страшно — только одной Манечке, потому что к дру-гим детям, чуть что, бросались их матери, и они боять-ся переставали. Особенно невыносимый ужас Манечка чувствовала перед уколами, а их делали пять раз в день. Как только появлялась медсестра со своим железным блестящим лотком, все дети начинали плакать, и Манеч-ка — тоже. Но её никто не брал на руки, не просил:

«Потерпи, моя маленькая; ласточка моя, солнышко! Один укольчик — и всё! »

Манечка научилась терпеть и не жаловаться. Впро-чем, этому она училась давно, с младенчества, когда от неё «отказались». В документах Манечки так и значи-лось: «отказная». Её родила молоденькая студенточка-первокурсница и оставила на воспитание государству. Манечка не знала, за что…

А сейчас она уже подросла, стала многое понимать, и видела: есть дети, у которых имеется мама, а есть та-кие, как она, — у которых мамы нет. Это было, конечно, несправедливо.

Ну вот, например, та девочка, которая лежит возле окна. Она такая капризная, противная, хоть и совсем большая, на целых два года старше Манечки. Она всё время чего-то хочет, и её мама всё выполняет. Да ещё и папа к ним ходит, то игрушку новую принесёт, то пи-рожные и апельсины.

Вон у неё сколько всего, полная тумбочка! А такая жадная…

Манечка вчера хотела попросить у неё куклу (у той — их целых три! ), так она сказала «Не дам» и спрятала за спину. А её мама прикрикнула на Манечку:

— Иди, девочка, на своё место!

Правда, заступилась другая мама, которая лежала здесь с мальчиком:

— Чего вы кричите на ребёнка?

И позвала:

— Иди, Манечка, к нам. Я вам со Славиком сейчас сказочку почитаю.

Манечка села на чужую кровать, и мама Слави-ка долго читала им красивую большую книжку, а за-тем они сами рассматривали картинки в ней. Но потом мальчик чего-то захныкал, забеспокоился, и его мама тоже сказала, чтобы Манечка шла на своё место, и боль-ше на девочку внимания не обращала ни в этот день, ни на следующий.

И третья мама Манечку не хотела замечать. Девоч-ке показалось, что эта женщина боится даже пройти около неё. Думает, что заразная, что ли? Ведь эта жен-щина сказала той, что возле окна, показывая пальцем на Манечку:

— Не сомневаюсь, что у неё вши. Знаю я этих при-ютских!

Нет, нет у Манечки никаких вшей!.. Ей стало так обидно, так обидно! Что такое вши, она хорошо зна-ла, потому что раньше, действительно, они у неё были. Но потом няня Рита помазала ей голову чем-то воню-чим, и вши исчезли.

Вот носочки у Манечки — да, они, действительно, грязные и плохо пахнут. Может, поэтому все здесь её сторонятся?

И Манечка решила: сегодня ночью, когда все лягут спать, она их тихонько постирает. В палате имелась раковина, был кран. Здесь все умывались, хотя зубные щетки и мыло хранили по тумбочкам. У Манечки тоже была маленькая щёточка и тюбик зубной пасты, а вот мыло няня Рита ей забыла принести, обещала в следую-щий раз.

И Манечка решила, что постирает носочки чужим мылом, никто и не заметит! Ближе всех к её кровати

была тумбочка Славика и его мамы, и их мыло лежало на виду, в большой красивой мыльнице.

Манечка дождалась, когда будет последний укол (в девять часов вечера), и после него, наплакавшись, лег-ла в кроватку и сделала вид, что засыпает. Она и не заме-тила, как действительно заснула, но ночью её как будто толкнуло что-то, и она резко вскочила: надо постирать! Она обрадовалась, что проснулась так кстати. Девочка тихонько встала, подошла к раковине, открыла кран. Она умела двигаться бесшумно, — этому тоже научила Манечку её короткая жизнь.

Потом намочила свои носочки, положила их на край раковины и отправилась за мылом. Она осторожно вы-нула его, белоснежное и пахучее, из мыльницы, вер-нулась к раковине и принялась тереть носки. Когда ей показалось достаточно, она отнесла мыло обратно, а по-том, подражая няне Рите, ещё немножко помяла носочки под струёй воды, а затем выжала, как могла.

Ну вот и готово! Теперь — надо высушить. Девоч-ка аккуратно развесила носочки на спинке своей кро-вати. А потом долго-долго лежала и не могла заснуть: всё думала, как она завтра наденет чистенькие, хоро-шо пахнущие носочки, и как с ней все будут играть и разговаривать.

Она долго ещё ворочалась, но в конце концов уста-лость взяла своё. Девочка проснулась лишь перед пер-вым уколом, в девять часов утра, когда все уже позавтра-кали. Её же манная каша стояла на тумбочке нетронутая, совсем остывшая. Тут же было два куска хлеба и холод-ный чай.

Манечка вскочила, наспех умыла личико и быстро всё съела, и тут как раз зашла медсестра. С перепугу де-вочка совсем забыла про свои носочки, а когда потом, после укола, вспомнила, — их не было! Куда же они мог-

ли деваться?.. Может, упали? Она наклонилась посмо-треть под кровать.

— Что, носки свои ищешь? — вдруг спросила мама Славика.

— Да… — пролепетала девочка. — Я их постирала,

а они…

— А чем же ты их стирала? — зловеще спросила женщина. — Уж не нашим ли мылом, случайно? Оно от твоих облезлых носков всё в шерсти.

— Ну я же только постирать… — испугалась Ма-нечка.

— Только постирать!!! — воскликнула мама Слави-ка. — Только постирать! А мыло теперь — хоть выбро-си! Твоё-то собственное — где?

— Нету, у меня нету… Няня Рита обещала прине-сти… А вы не знаете, где мои носочки? — прошептала девочка.

— Знаю, конечно! Я их отдам твоей «няне Рите», или как её там. Когда купит мне новое мыло. Такое, как было. У вас что, в детдоме, все воруют?

Манечка не ответила, она горько плакала. Носочки эти были её любимые, красненькие. Единственные…

…А няня Рита мыло принесла, спасибо! Хорошее, новое. Мама Славика его забрала и отдала Манеч-ке её носочки. И ещё — своё мыло, которое девочка «изгадила».

Но, несмотря на чистые носки, никто на Манечку внимания так и не обратил.

Она лежала здесь ещё целую неделю, и за это время многое поняла: нельзя, оказывается, в этом мире просто постирать, если мыло чужое…

Арбуз — это ягода

Лидия Ильинична очень любила возиться с моло дёжью, не то что другие учителя из её школы.

Время от времени у них в коллективе появлялись мо-лодые специалисты, и им, конечно, надо было помогать. Они все такие неопытные в первый год работы!

Лидия Ильинична, глядя на них, всегда думала, что они похожи на маленьких детей, которые не уме-ют плавать: барахтаются на отмели, молотят ножками по воде, упираясь руками в дно, и думают, что всех обма-нули. А на самом деле видно, что плавать не научены…

Конечно, Лидия Ильинична много лет назад и сама была такой же беспомощной и наивной молоденькой учительницей, но зато с полезными амбициями. Все мо-лодые учителя думают, что, как только они переступят порог школы, уж тогда они себя покажут, куда там Ма-каренко или Сухомлинскому! Дайте только где развер-нуться — и вы все ахнете!

Но жизнь быстренько вносит свои поправки, и уже

к концу первого месяца работы специалисты понимают, что они пока что — никто и ничто… И ох как далеко им до настоящего педагогического мастерства! А пока — учиться, учиться и учиться…

Многие этого не выдерживают, и после первого же года работы покидают её навсегда. Но те, которые оста-ются, — вот они-то и становятся со временем неплохи-ми учителями. Правда, до этого — годы и годы…

Лидия Ильинична работала в школе вот уже трид-цать лет, видела всяких учителей. И сама успела стать

опытным педагогическим «волком», закалённым в ис-пытаниях. Она не скупилась ни на совет, ни на помощь, понимая, что такие, как она, — это опора всей школьной системы.

И в новом учебном году ей поручили шефство над мо-лодым коллегой, Александром Петровичем. Так и хоте-лось сказать ему «Саша, деточка! » — такой он был весь юный, беззащитный!

«Наверное, долго не выдержит, сбежит», — сразу же решила про себя Лидия Ильинична.

Молодому учителю (по диплому — биологу и хими-ку) дали нагрузку в среднем звене, хотя он больше хотел преподавать химию, а не ботанику. Но «часы» химии много лет железно были закреплены за Лидией Ильи-ничной, и она их не уступила.

— Вот уйду на пенсию — тогда и берите! — гордо заявила она.

Ну и то правда: с её опытом — вдруг, ни с того ни с сего, отправить к старшеклассникам Сашу — это абсурд. Сам же Саша взмолится!

И Александр Петрович стал работать на «пестиках-тычинках», как он сам говорил. Странно, но дети сразу полюбили его (а странно — потому, что Лидию Ильи-ничну, с её готовностью к самопожертвованию, ученики на дух не переносили. Это для неё был болезненный во-прос, и в то же время — загадка: за что?.. )

А тут — прямо в рот этому сопляку заглядывают!!!

Лидия Ильинична с трудом уговорила себя, что завидо-вать нехорошо; надо, наоборот, радоваться успеху Са-шеньки. И надо, конечно, ему помогать.

Она интенсивно взялась за дело: начала посещать уроки молодого коллеги. А он и не возражал, хотя очень переживал и стеснялся:

— Ой, Лидия Ильинична! Вы уж ругайте меня по-больше, пожалуйста! Я понимаю, что у меня пока что плохо получается…

— Ничего, ничего, — по-матерински снисходитель-но ободряла юношу Лидия Ильинична. — Ты, Саша, только не ленись и слушайся более опытных!

Саша и не ленился, но, чем дальше, тем больше раз-дражал «химичку».

Всё у него как-то не так, как ни толкуй! Этапы уро-ка не перетекают плавно один в другой, а держатся на сплошных экспромтах.

«Плохой учитель, видно, получится», — такой вы-вод напрашивался всё чаще и чаще. И Лидия Ильинична наконец не выдержала.

— Александр Петрович! — повела она однажды ре-шительно. — Саша! Так дальше продолжаться не мо-жет! Ты погубишь и детей, и их знания! Давай-ка вот что сделаем, милый: походи на мои уроки, присмотрись. Пойми, у тебя с методикой — полный завал. А что даль-ше тогда будет?!

Александр Петрович был полностью согласен; он и сам чувствовал, что на уроках его «заносит». Надо исправляться.

Он стал аккуратно ходить к Лидии Ильиничне. Очень удачно вышло, что их расписание таким посещениям только помогало: все «окна» у Саши как раз совпадали

с уроками наставницы, и наоборот — все её свободные часы приходились на рабочее время молодого учителя. Как будто специально кто-то подгадал!

Саша всегда внимательно слушал, что-то записывал; потом пытался подражать… Но это всё было, на взгляд Лидии Ильиничны, «не то». А ведь прошло уже три месяца, пора и дирекции докладывать, как там «моло-дёжь», какие успехи! А он — ну никакой, и всё тут.

У самой Лидии Ильиничны уроки отличались иде-альной дисциплиной и тишиной; дети знали материал «от сих до сих». Правда, учительница в глубине души признавалась себе, что никто из учеников её предмет не любит.

«Но это же не литература! » — искала она утешение

в своей душе. Что такое химия? — наука сухая, точная. А дети есть дети: им только развлечения подавай!

Ничего, ну и пусть не любят. Главное, знания есть, и неплохие.

…И вот однажды, в среду, директор вдруг сказал:

— Лидия Ильинична, пора уже и мне глянуть, как ра-ботает ваш Саша. Не будем откладывать в долгий ящик, сегодня на пятом уроке вместе с вами к нему сходим. Ведь у вас, кажется, «окно»?

Учительница расстроилась. Ну вот, теперь и дирек-тор увидит, как плохо у Александра Петровича получа-ется! А кто виноват? Наставница, конечно!

Лидия Ильинична срочно бросилась к молодому учи-телю: надо предупредить, ведь уже сейчас — начнётся четвёртый урок, времени почти нет!!! Эх, если бы хоть вчера знать! — уж она бы сама для Саши конспект на-писала от «а» до «я». Вызубрил бы — и всё! А так…

Но всё равно других вариантов сейчас уже быть не могло.

«Хоть бы не потянуло его опять на экспромты! » — переживала Лидия Ильинична. Она успела всё-таки про-смотреть Сашин план урока, «причесать» его по мере сил… Методика, опять методика хромает, что ты будешь делать! Исправляла и ужасалась: ну кто даёт домашнее задание в начале урока?! Не говоря уже об остальных «ляпах»…

Быстро, чересчур быстро пролетел четвёртый урок (хорошо, что Лидия Ильинична имела сегодня

в расписании только три!!! ) — и вот, пожалуйста, те-перь — пятый. Что будет?!

Директор ещё на перемене пришёл в кабинет Саши и удобно устроился на последней парте; но, видно, что настроен он был доброжелательно.

Мелькнула перемена (в течение которой Лидия Ильи-нична в коридоре ещё раз внушала Саше, какие должны быть этапы занятия), и урок, наконец, начался. Учитель-ница тоже уселась на заднюю парту и следила за рабо-той Александра Петровича, необыкновенно волнуясь.

Саму-то её никогда не критиковали, нет! У Лидии Ильиничны, по отзывам начальства, всегда было «всё правильно» и «на должном уровне».

А этот урок!.. Александр Петрович сначала пытался делать так, как просила наставница (она уже даже нача-ла успокаиваться), но вдруг — опять, опять не по мето-дике, хоть ему кол на голове теши!

«Осёл упрямый!!! » — разозлилась химичка.

— Дети, а кто знает, что такое арбуз? — спросил Саша у пятиклашек. — Кто первый угадает?

В классе стало шумно (полное безобразие! ), дети на-перегонки выкрикивали свои версии.

— Нет-нет-нет! — смеялся учитель. — Никто не уга-дал! — Ладно, ребятки, давайте пока что поговорим

о другом, а про арбуз я вам скажу в конце урока, ладно? Он подошёл к доске и размашисто, крупными буква-

ми написал на ней:

«Арбуз — это…»

И продолжил урок как ни в чём не бывало. Это дей-ство и дальше не отличалось ни тишиной, ни какой-то продуманностью (опять ненавидимый Лидией Ильи-ничной экспромт; и ещё — эта дурацкая манера назы-вать всех детей только по именам. Сколько раз она ему твердила, что это неправильно! Как об стенку горох!

Сама-то Лидия Ильинична называла учеников всегда по фамилиям и была уверена — это только на пользу делу). Нет, надо отказываться от этого наставничества, решено. Вот сейчас кончится урок — Лидия Ильинична так прямо директору и скажет. Нет уже никаких сил смо-треть на этот позор!

…От этих грустных рассуждений её вновь отвлёк тот же вопрос Александра Петровича:

— Ну что, ребятки, а теперь кто-нибудь догадался, что такое арбуз?

И тут прозвенел звонок. Дети закричали:

— Мы не знаем! Скажите сами, Александр Петро-вич, вы же обещали!!!

Саша засмеялся, снова подошёл к доске и, торже-ствуя, дописал:

«Арбуз — это ягода! »

Все завопили: «Вот это да-а-а!!! »

— Урок окончен! — звонко крикнул Александр Пе-трович. — Все свободны!

И дети, толкаясь, ринулись в коридор.

Лидия Ильинична не знала, куда глаза девать. Но де-лать нечего, надо было встать, подойти к коллеге и му-жественно выслушать «приговор» директора. Да, пора-жение Саши — это и её провал…

Но директор вдруг неожиданно радостно подбежал

к молодому биологу, схватил его за руку и восторженно затряс:

— Спасибо, дорогой!!! Было так интересно! Я чув-ствовал себя просто как мальчишка! Ну кто бы мог по-думать, что арбуз — это ягода, а?! А я ведь знал об этом, да забыл… Спасибо, спасибо ещё раз, Александр Петрович!

И, повернувшись к Лидии Ильиничне, торжественно добавил:

— И вам спасибо, коллега! Ведь какого учителя вырастили! Надо вам обоим премию, наверное, выпи-сать! — неожиданно закончил он и, извинившись, убе-жал («Дела, дела! »).

Премия — это, конечно, хорошо. А в остальном — ну что вы на это скажете?.. Во всяком случае, у Лидии Ильиничны слов так и не нашлось, и она молча, сухо кивнув Саше, вышла из класса. В её голове настойчиво вертелось: «Арбуз — это ягода! »

Не без добрых людей

Томочку удочерили давно, в четыре годика, и она смутно помнила, как это было. Из раннего детства оста-лось лишь одно нечёткое воспоминание, что жила она

в каком-то большом доме, где было много детей и мало взрослых; что часто дралась с этими самыми детьми. За что и почему — тоже помнила плохо, знала только, что всё время хотелось кушать.

А потом несколько раз приезжали какие-то дядя с тё-тей, привозили Томочке конфеты, говорили непонятные слова: «Мы оформляем документы»; и снова уезжали. Но вот однажды они приехали без конфет и просто ска-зали: «Всё, удочерили! Собирайся! » — и Томочка уехала из своего первого дома навсегда. Уехала, в чём стояла, по-тому что собирать ей было нечего. Одну-единственную, её личную игрушку (она нашла эту маленькую куколку совсем случайно) давным-давно отобрала Светка-зараза из старшей группы.

Вот так, налегке, и отправилась Томочка в новую семью, в новую жизнь. Потом, подрастая, она узнала, что удочерили её не случайные люди «с улицы», а самые настоящие родственники. Дядя Петя приходился род-ным старшим братом её покойной маме; а сразу не за-брал девочку потому, что был вместе с семьёй на Се-вере, «зашибал деньгу». О трагической гибели сестры и о судьбе племянницы узнал не сразу, но — надо отдать ему должное! — как только узнал, тут же начал хлопо-тать. А как же! И это — несмотря на бурные протесты жены, тёти Марии.

Она никак не хотела принимать к себе Томочку, скан-далила и плакала. Да и то сказать: уж не молоденькие они с Петром, обоим — давно за сорок. У самих — сын двадцатилетний. Вот его вырастили — и хорошо. Те-перь надо и о себе подумать; благо, денег заработали прилично.

Ведь за этими «бумажками» стоял труд, и немалый;

и что теперь? — вместо спокойной, обеспеченной жиз-ни — снова здорово?! Чужого ребёнка себе на шею?!

Но дядя Петя был молодец — и жену всё-таки угово-рил. А решающим фактором оказалось то, что у девоч-ки, оказывается, была своя квартирка! Правда, совсем крошечная, однокомнатная, но несомненно — личная. Ни у кого из сирот в том доме, куда забрали Томочку после смерти мамы, не было такой роскоши. И, хотя де-вочка про своё богатство пока не знала и даже не дога-дывалась, оно всё-таки существовало.

Квартирка была, к счастью, приватизирована, и ког-да девочку определили в детский дом, опечатана по всем правилам «до совершеннолетия Костровой Тамары Ар-кадьевны», то есть Томочки. Отца у девочки никогда не было.

Вот это всё дядя Петя и растолковал терпеливо, с до-кументами в руках, своей воинственной супруге:

— Пойми, дитё ведь — родная кровь, как же её не взять?! А «стукнет» восемнадцать — перейдёт в своё жильё, да и всё. Надо девочку из приюта вытащить, надо!!!

Услышав про квартиру, тётка Мария ещё немножко поломалась, но больше для приличия, и на удочерение Томочки наконец-то согласилась.

Оформление документов прошло довольно гладко,

и Томочка получила новых маму и папу. Правда, так их

называть она не стала, а привыкла говорить «дядя Петя» и «тётя Мария», и это их вполне устраивало.

Томочка начала думать, что теперь ей повезло,

и жизнь у неё пошла совсем хорошая. Да и в самом деле: у неё теперь была своя кровать, на которую, расшалив-шись, никто не запрыгивал; она могла сколько угодно играть своими новыми игрушками, не боясь не только Светки-заразы, а и вообще — никого, потому что была единственной претенденткой на все сокровища, которые на неё свалились. Постепенно она избавилась и от дет-домовской привычки прятать хлеб под подушку: его тоже никто не собирался отнимать.

Тётя Мария к девочке старалась относиться хоро-шо, хотя чувствовала к ней неприязнь и часто называла «дикой».

— Твоя Томочка — это Маугли какая-то! — часто выговаривала она дяде Пете.

Но он, правду сказать, всегда за девочку вступался:

— А ты как хотела, после этих джунглей приютских?!

…Когда Томочке исполнилось тринадцать лет, сын дяди Пети и тёти Марии женился. Свадьба вышла ве-сёлая, шумная, многолюдная; гости еле поместились за столом в большой комнате.

Молодые стали жить тут же, получив во владение одну из трёх комнат. Но спустя две недели у невестки со свекровью вышел конфликт. Вроде и повод-то был пустячный; но обе женщины — и молодая, и зрелая, — были из той породы, которую дядя Петя в шутку назы-вал «гремучими змейками». Эти «змейки» расшипелись не на шутку, чуть не до драки; и через день-другой, ког-да страсти немного улеглись, — было принято реше-ние: отправляться молодым на квартиру. Обсуждению не подлежит.

Но цены на квартиры «кусались», и тогда тётку Ма-рию осенило:

— А пусть пока в Тамаркиной квартире поживут!!!

Временно!

Решение понравилось всем, но реализовать этот бле-стящий план оказалось не очень просто. Однако тётка Мария всегда была женщина не промах, и она, засучив рукава, взялась за дело основательно.

Был подписан целый ворох каких-то бумаг, из кото-рых несколько было зачитано и Томочке. Девочка не по-нимала: зачем? Ведь она и так не возражала, чтобы «бра-тик с Леночкой» пожили в её квартире! Но ей объяснила одна серьёзная дама в очках, что необходимо не только устное согласие «владелицы жилплощади», а и письмен-ное, несмотря на её юный возраст. Томочка, конечно, всё подписала, не вникая в смысл документов. Да и к чему? Единственное, что она запомнила, это то, что брат с же-ной могут жить в её квартире три года.

— Ну а за три года — уж что-нибудь, да определит-ся! — уверена была тётка Мария. Да, три года — срок немалый.

И молодые переехали, а Томочка жила как жила: ни хорошо, ни плохо. Никак, в общем. Сыта, одета, —

а что ещё надо?..

Девочка привыкла, что на неё никто никогда не об-ращает внимания. Она была очень застенчива, училась средне, не доставляя особых хлопот и волнений; до её постоянных «три-четыре», иногда (редко) — «пять» — абсолютно никому не было дела.

Подружек у девочки тоже не было, всё сама да сама… Так сразу сложилось; да так и осталось. Дав-но ещё, как только Томочка пошла в первый класс, тётя Мария — надо и не надо — бегала в школу и до смер-

ти всем надоела: и детям, и учителям, и даже директору

с завучем:

— Ой, да вы смотрите, уж не обижайте нашу девоч-ку! Сиротка ведь она, круглая сиротинушка!

Девочку так и прозвали в классе: Сиротка. И сто-ронились её, потому что Томочка никогда и ни в чём не принимала участия, никогда ни копейки не могла сдать. А значит, никогда не оставалась на «сладкие сто-лы» ни в какие праздники, никогда не ездила с одно-классниками ни в кино, ни в зоопарк…

Она поначалу просила тётку Марию (дядю Петю — бесполезно; всё равно к ней отправит); но всегда полу-чала один и тот же ласково-притворный ответ:

— Томочка, деточка дорогая, ты что?! Откуда у нас лишние деньги?

Потом, вздыхая, она проводила деревянной ладо-нью по волосам девочки (надо полагать, это была ласка) и добавляла:

— Ты ведь сирота, пойми. И так мы с дядей Петей из последнего тянемся, чтобы тебя содержать.

И девочка перестала просить, совсем переста-ла. А в классе перестали обращаться к ней. Всё равно не сдаст…

Да ещё и тётка прибежит — и прямо к классной:

— Софья Михайловна, да что же это?! Опять по ру-блю?! Нету у нас, нету, сиротка ведь она!

И во дворе тётя Мария всем и каждому жаловалась, как тяжело воспитывать сироту:

— Это ж такие расходы, вы вдумайтесь! То одно, то другое… А она ж ведь растёт, во-о-он какая вымаха-ла! Попробуй-ка одеть-обуть, чтоб не хуже, чем у лю-дей. К тому же — девочка, и помодничать ей хочется,

а как же! Снова расход…

Вот про «помодничать» зря разглагольствовала, де-вочка носила «что есть» без всяких просьб и претензий; какая уж там мода? Чтоб опять послушать, во сколько она обходится бедной тётушке? Спасибо, не надо.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 111213 14 15 Следующая ⇒