Часть первая 9 страница

Но сегодня — Светка не отыскивалась вот уже два часа. Фаина изнервничалась до предела, но наконец верный шофёр отзвонился, что девочку нашёл. У Фа-ины отлегло от сердца. Мало ли!.. И что потом сделал бы муж, а?!!

И Фаина решилась в этот раз поговорить с девчон-кой посерьёзнее. Может, придётся даже прогнуться перед этой маленькой ведьмой; но другого выхода, по-хоже, нет.

Фаина увидела в окно, как машина въехала во двор. Она сделала нужное лицо и решительно пошла навстре-чу девочке.

— Светочка, ну почему ты так нас пугаешь?! Светка не обратила на это ни малейшего внимания.

И, как обычно после «побега», спокойно отправилась на кухню. Сейчас умнёт конфет побольше, и всё. Вот такие привычки у крошки, извольте терпеть!

Но Фаина решила не отступать. Она тоже прошла на кухню. Светка, увидев мачеху, невозмутимо взяла пакетик со сладостями под мышку и поднялась к себе в комнату, где благополучно заперлась.

У Фаины была одна хорошая черта, которой она гор-дилась: всегда и всё доводить до конца. И она настойчи-во постучалась.

— Света, открой. Мы должны поговорить. Я без это-го не уйду!

Через минут десять Светка всё-таки открыла. Жен-щина прошла в комнату, усадила Светку рядом с собой на диван, взяла её за руку. Девочка немедленно выдерну-ла руку и отодвинулась.

— Светочка! Ну почему мы с тобой как кошка с соба-кой?.. Что я тебе сделала? Ну давай простим друг друга, если что не так. И начнём всё сначала, а?.. Скажи мне, что я должна сделать, чтобы мы подружились? И я сде-лаю! Ты извини меня, если что не так!..

Девочка удивилась. А потом уставилась на Фаю злы-ми глазами и выдала:

— А зачем вам это, зачем?!

— Как?.. — изумилась Фаина. — Да разве лучше со-бачиться? Не знаю, как тебе, а мне это тяжело.

— Вам? — засмеялась Светка. — Вам тяжело, когда

у вас ноготь сломается!

И хмыкнула, отвернувшись:

— Тяжело ей!..

А потом внезапно тихо заплакала. Затряслись цыпля-

чьи плечики, бесцветное личико уткнулось в маленькие ладони.

Фаина удивилась: уж чего-чего, но Светкиного плача она не ожидала. Ей и в самом деле стало жаль ребёнка…

— Светочка! — она погладила девочку по голове. — Прости меня, маленькая моя!.. Я уж не знаю, чем ты так расстроена, но я, и правда, виновата перед тобой… Сво-их детей у меня, видишь, нет; поэтому, наверное я не су-мела стать мамой и для тебя… И от этого — все наши с тобой неприятности.

Светка продолжала плакать. Но Фаина почувствова-ла, что в девочке что-то дрогнуло, что теперь она слы-шит.

— Девочка, дорогая! — Фаина ласково приобняла падчерицу. — Ты ведь ничего не знаешь обо мне. Ты по-слушай! И, может, поймёшь?..

…Если бы Фаине ещё час назад кто-то сказал, что она поступит именно так, то она, наверное, очень удивилась бы. Но Фаина начала рассказывать девочке искренне, как никому и никогда о себе не говорила. Она не понимала, зачем делает это, но чувствовала, что по-ступает правильно. Она говорила — и осмысливала себя заново…

… — Знаешь, детка, у меня в детстве не было та-кого благополучия, как у тебя. Да, конечно, ты растёшь без мамы, и это горько… Из меня-то мать никакая, я знаю.

А вот у меня была мама — да лучше бы и не было. Она пила очень. Тебе это трудно представить, и слава Богу.

А я тебе расскажу. Я с самого детства, всегда её боялась. Отец от нас ушёл, когда я была в первом классе. Вот что удивительно: обычно в семьях страдают от отца-пьяницы, а у нас — наоборот… Папа, я помню, долго с мамой возился. Любил её, наверное?.. Бывало, что она и по три месяца воздерживалась. А потом — снова, но ещё хуже. Вот отец и не вынес. Ушёл к другой жен-щине. Я осталась с мамой сама, ни за что не захотела с отцом уйти, а он звал. Понимаешь?! Я думала: это её заставит бросить пьянку. Думала, что она почувствует ответственность за меня! Да где там!.. Только хуже ста-ло… Да недолго ей оставалось.

Я однажды пришла после уроков — а она не дышит. Я сначала подумала, что она спит, приняв пару стаканов. Потом только, часа через три, догадалась, что заснула

она навеки. Испугалась я до безумия, побежала к сосе-дям. Они вызвали «скорую», да что толку…

Как я поняла своим детским умишком по разговорам взрослых — произошло отравление этилом. Водка, зна-чит, её убила!

Отец, конечно, всё узнал, организовал похороны.

А потом со своей новой женой въехал в нашу кварти-ру. Вот и у меня, как у тебя, появилась мачеха. Знаешь, ведь я мечтала о такой! — красивая, добрая. Непью-щая!! И я была счастлива, что отец женился на тёте Та-маре, если можно назвать счастливой сироту. Потяну-лась я к «маме» всей душой, а у той вскоре родилась своя родная дочка, понимаешь? И я сразу стала лишней. И папа совершенно перестал обращать на меня внима-ние. Чуть что — «ты уже взрослая! » В девять-то лет… Я думаю, что ты меня понимаешь, как никто!..

Так и стала я — сама по себе. Главное, чтобы не пу-талась под ногами. Сестричка росла и тоже сторонилась меня. Мне ведь даже играть с ней не давали… Я слыша-ла, как тётя Тамара однажды сказала про меня знакомой:

— Ой, Ира, какое семя — такое и племя! Уже сейчас видно, что ничего достойного из неё не выйдет.

Вот так!! И я возненавидела и мачеху, и сестру, а за-одно — и отца. Мечтала только поскорее вырасти и уйти от них. А потом — стать счастливой, и чтобы деньги

у меня были!.. И, знаешь, совсем смешно: пусть, думала, станут они все больными и нищими, придут ко мне про-сить помощи, а я — не помогу, а выгоню!! Ну не дура, скажешь?..

А дальше было так: в восемнадцать лет я сильно влюбилась. Потом потихоньку сделала аборт, потому что мой «любимый» был таким же сопляком. Спасибо, хоть денег достал!.. Мне удалось всё скрыть от своих. Но детей у меня с тех пор нет и не будет… Потом —

я долго была одна, но жила с родителями и сестрой. Она теперь взрослая…

Живут они средне, не бедно. А я вот — мечтала выйти за богатого — и вышла. Не знаю, люблю я его или нет… Вот уважаю — это правда. Живу тут на всём готовом!.. И стыдно бывает мне очень, Света. Вроде ви-новата в чём-то…

Вот и перед тобой — виновата. Я ведь и рада была, что ты не хочешь со мной ладить. Привыкла, что никому не нужна. Ни я, ни мне!.. Вот всё у меня есть, всё! А за-чем? — не знаю, детка. Живу как по инерции…

… Светка вдруг резко развернулась к Фаине, уткну-лась головёнкой ей в грудь и заговорила сбивчиво, пута-ясь и спеша:

— Тётя Фая, вы простите меня! Знаете, я ведь от-равить вас хотела!! Правда, правда!!! Всё время думала, как так сделать, чтобы поумнее!! Вы даже не знаете, ка-кая я!.. Простите меня, тётя Фая, простите!!!

Михаил Аркадьевич немало удивился, когда, вер-нувшись домой, узнал интересную новость: его жена и дочка отправились вместе за покупками!! Ещё боль-ше он удивился, когда они, наконец, возникли на пороге, сияя улыбками, и объявили главе семьи, что сегодняш-ний день они решили назвать Праздником Прощения и что они будут отмечать его каждый год, отныне и во-веки веков.

Дело житейское

…Свёрток вопил уже добрых полчаса. Старик пы-тался его качать, носить вдоль забора, мычал безнадёж-но «люли-люли» и напряжённо всматривался в конец улицы, туда, куда давненько уже умчалась эта девчушка:

— Дедушка, подержите ребёночка минуток десять,

я за пелёнками сбегаю. Я мигом!

Старик вглядывался в орущее красное личико (маль-чик или девочка?.. ), похлопывая тёплый бочок одеяльца:

— Ну-ну-ну, сейчас-сейчас…

Ещё через час, вконец измучившись от топтания на больных ногах, старик начал, всё ещё оглядываясь, подвигаться к центральному входу детской больницы, возле которой он жил. Свёрток притих, устав, и только сопел, набираясь сил для нового крика.

— Эх, бедолага, — бормотал дед, всходя на крылеч-ко. — Ну ничего, сейчас что-нибудь придумаем.

Он подёргал ручку двери (закрыто! ), постучал, — никто не шёл. Наконец догадался нажать какую-то боль-шую кнопку под табличкой «Вызов», и через минуту дверь распахнулась.

— Ну? — на пороге стояла немолодая женщина в бе-лом халате. — По направлению?

— Да тут, милая…, — старик сбивчиво, под новый крик свёртка, пытался объяснить ситуацию. — Покор-мите его, ради Христа, пока мамаша объявится. Видать, что-нибудь случилось.

— Случилось. Ребёнка вам подбросили, — спокойно

и буднично сказала женщина. — Заходите, оформим.

Старик растерянно прошаркал за ней в приёмный покой.

— Да как же так, да не может быть! Ты, милая, пока пиши, чего тебе надо, а я сбегаю: может, пришла?

— Дедушка, вам лет-то сколько? Не шестнадцать, да? — вздохнула дежурная. — Знаете, что такое жизнь? Давайте оформлять. Не вернётся она. Просто вы живёте возле больницы, вот и всё. На крыльцо не захотела сре-ди бела дня класть, вас использовала.

Она положила на стол какой-то бланк:

— Фамилия?

— Чья, моя?! — изумился дед. — Так я ж ему никто!

— Так положено, — дежурная была невозмутима. — Надо записать всё, что известно. Вот если бы у дверей нашли — тогда да, не с кого спросить.

— И… что, часто… возле дверей? — поразился старик.

— Я, дедушка, за сорок лет работы такого навида-лась! На крыльцо — это обычно ночью… Фамилия? — переспросила она уже строже.

— Гусев, Валентин Иванович, — потерянно сооб-щил дед. — Покормить его, может, сначала? Голодный, видно! (Ребёнок всё ещё кричал).

— А как же, — она быстро и ловко заполняла какие-то графы. — Распишитесь.

Старик послушно ковырнул ручкой, где было ука зано.

— Можно идти?

— Подождите, — женщина развернула младенца.

— Девочка. Приблизительно месяца полтора. Ну и…!!! — видно было, как она с трудом сдержала непе-чатное словцо. — Да вы гляньте!!!

Старик, прижмурившись, нагнулся: тельце ребён-ка было в каких-то грязных разводах, то ли жёлтых,

то ли коричневых, крошечные пяточки были стёрты чуть ли не до крови.

— Что это?!

— Не пеленала, стерва, неделю, наверное! Бедняжка ножками от боли сучила — кожу-то разъедает! — вот

и натёрла пяточки… Ну, гадина! — женщина скрипнула зубами.

— А может… того… и голодная?..

— А вы как думали?! Спасибо, что живая! Дежурная повернула голову и крикнула куда-то

вглубь тихого коридора:

— Лена!

Из темноты быстро выпорхнуло молодое белохалат-ное существо.

— Лена, срочно Вере Ивановне покажи, она у себя

в кабинете. И сразу покорми!

Девушка кивнула, ловко подхватила, призавернув, ребёнка, и так же быстро исчезла.

— Спасибо, Валентин Иванович. Вот теперь можете идти.

Старик заковылял за ней к выходу, но на крыльце задержался:

— А что же теперь будет?

— Как обычно, — пожала дежурная полными пле-чами. — Дом малютки, потом детский дом. Дело, к со-жалению, житейское.

— А если мамаша всё-таки объявится? — ещё на-деялся Гусев.

— Фантазёр вы, папаша, вот что. Да не волнуйтесь, не умрёт! Видно, что девочка крепенькая. Спасибо ещё раз.

Старик кивнул и начал спускаться с крыльца. Алек-сандра Петровна (так звали дежурную) защёлкнула за ним двери и вернулась к столу. Усевшись, она глубо-

ко вздохнула, достала новую папку с чёрным оттиском «Дело» и начала торопливо писать.

…Через час новая девочка уже безмятежно спала, сытая, чистенькая, со смазанными и перебинтованными пяточками. Она спала, а в папку «Дело» — её первый

в жизни документ, — ложились новые листы. Малыш-ка ещё не знала, что здесь её записали как Гусеву Ва-лентину Ивановну (дежурной пришло в голову сделать ребёнка полной тёзкой её спасителя); что ей, подсчитав, назначили День рождения. Ничего этого маленькая Ва-лечка пока не знала. Не знала она, что к следующему кормлению ей уже нашли грудное молоко: обратились к женщинам, лежавшим со своими детьми здесь же,

в больнице, и одна из них, кормящая, сразу согласилась:

— Мне-то что, всё равно лишнее сцеживаю, а ребён-ку — польза. Конечно, покормлю!

Потом, проснувшись, Валечка почувствовала тёплые руки и незнакомый, но такой приятный запах, прильну-ла к большой груди, благодарно зачмокала и подумала, наверное: «Мама! »

Но она не могла пока ещё этого сказать…

* * *

…Можно, конечно, написать дальше, что новая мама взяла Валечку к себе и воспитала как родную,

в любви и полном благоденствии. Или что «биологиче-ская» мама вернулась в слезах, раскаялась и поклялась во всём, в чём нужно, — и снова счастье. Или, в крайнем случае, что в детдоме в девочке души не чаяли, и вы-росла из неё умница-красавица, получила образование и создала счастливую семью. Потом через передачу «Жди меня» нашла дедушку Гусева и досматривала его до конца дней.

Хорошо и приятно было бы такое читать!

Но наш рассказ, увы, не сказка. И назывался бы он тогда иначе. Так что давайте спустимся на землю.

…Валечка Гусева медленно росла и плохо разви-валась. У нянечек, получавших копейки, не хватало ни времени, ни сердца на таких, как она. Более того, Валечка, когда ещё не могла самостоятельно покушать или вытереть попку, часто слышала:

— Понаплодят всякой дряни, алкоголички чёртовы! Подбирай тут за этими выродками!

Валечка рано узнала, что она никому не нужна. Ей,

с её многочисленными болячками (ошиблась или со-врала Александра Петровна, когда назвала её «крепень-кой»), никак не светило стать приёмной дочерью хоть кого-нибудь. Да, приходили, да, выбирали. Но не Ва-лечку. Ведь и правда, Валечку зачали в пьяном угаре её шестнадцатилетняя мама да мужик-сосед, зашедший «за солью» и приглашённый отведать свеженагнаной са-могоночки, которую изготовила Валечкина «биологиче-ская» бабушка, тоже алкоголичка в третьем колене. По-том Валечку долго и безуспешно ещё в утробе травила таблетками перепугавшаяся мамочка, упустившая сроки аборта. Потом, когда шёл шестой месяц беременности, «биологическая» бабушка по пьянке замёрзла в снегу, и маму согнали со служебного жилья (бабушка была дворником и жила в квартире «от государства», пока ра-ботала). Потом мама кинулась к соседу, отцу её ребёнка, и была им жестоко избита «за шантаж»…

Потом она жила на вокзале и до самых родов обслу-живала телесные потребности тех, кто её там кормил… Нет, она сунулась было в учреждение какой-то соц-защиты, что ли; но там покивали, поддакнули и велели время от времени «заходить». Пока, так сказать, нет воз-можности помочь (фонды! кризис! ). Много грамотных

слов произнесли, но они не грели и не кормили. На ра-боту тоже никто не брал, и вернулась «мамочка» на при-вычный вокзал. И, несмотря на то, что специально спала на животе, вскоре и родила благополучно, возненавидев «это отродье» с первых минут её жизни. Хотела утопить

в канализации, но знакомый бомж сказал, что это «не по-христиански». И мамашка, через пару месяцев приду-мав, как сделать «по-христиански», осуществила это, вручив ущербное дитя какому-то дяде под больницей.

…А через четырнадцать лет Валечка, зачав с ро-весником-детдомовцем после дискотеки свою дочь, подумает:

— Меня воспитали — и её воспитают! На то и детдома!

И положит новую жительницу планеты Земля на какое-нибудь государственное крылечко. Только б не зимой, чтоб не погибла!

Дело-то, говорят, житейское…

Короткие гудки

— Ты понимаешь, кто ты, а кто — он?! — в сотый раз втолковывал отец. — В шестнадцать лет пора уже видеть разницу!

Конечно, Игорь под папины «стандарты» не под-ходил, Женя это прекрасно понимала. Но он так ей нравился…

— Надеюсь, это последнее предупреждение, — на-конец подытожил отец. — Говорю тебе: ещё раз позво-нит этот плебей — я его просто оскорблю, причём так, что всю жизнь помнить будет! Объясни ему! Всё. Иди.

Что ж, этого следовало ожидать, папа не шутит… Недавно познакомилась она с мальчиком, новым

соседом. А когда начали дружить, папа категорически «пресёк».

— Евгения, мы с мамой выяснили, что это за семья. Для твоей же пользы! Этот юноша нам не подходит!

Так было всегда, чуть ли не с пелёнок. При каждом удобном или неудобном случае родители говорили:

— Ты помнишь, деточка, кто мы? Кто был, напри-мер, твой дедушка? Или, скажем, бабушка с папиной стороны? И мы с папой — потомки хороших фами-лий, занимаемся наукой. Ты тоже должна понимать это

и не связываться с кем попало!

Вот почему у Жени почти не было друзей. «Достой-ные дети», те, которых рекомендовали мама с папой, бы-вали у них нечасто, в основном — в дни каких-нибудь торжеств. Приходили с родителями («Женечка, это сын нашего профессора! Женечка, тебе надо подружиться с этой девочкой — это дочь декана! » и т. д. ).

Жене было совсем не интересно «дружить» по зака-зу, но других вариантов не было: все школьные и дворо-вые друзья решительно «не подходили».

— «Евгения» — значит «благородная»! — патети-чески восклицал папа. — Помни об этом. Наследствен-ность, деточка, и родословная — это очень, очень важно!

…Но теперь Женя выросла. И влюбилась! Ну что же делать?! Игорька, действительно, надо предупредить, чтоб не звонил. Правда, он хитро делает: если трубку снимает не Женька, то он сразу бросает. Короткие гуд-ки! — или ошибся кто-то, или сорвалось, вот и всё. Но лучше вообще не звонить: вчера отец поставил па-раллельный аппарат.

— Я проконтролирую все твои разговоры, предупре-ждаю тебя прямо. И не смотри на меня так, милая. Это не подслушивание, а разумный, целенаправленный от-бор. Ты ещё плохо разбираешься, с кем тебе общаться,

а с кем — нет!

Женька, конечно, разозлилась. Ну ничего, ничего, она найдёт выход! Не будет, как они планируют:

— Женечка, ты идёшь на медаль. Потом поступишь

в наш вуз, так будет лучше. Затем останешься на кафе-дре: или у меня, или у мамы. И со временем, родная, мы подберём тебе что-нибудь!

Они так и сказали: не кого-нибудь, а что-нибудь! Женя прекрасно поняла, что они имели в виду: вещь под названием «Евгения» получит парное изделие под названием, ну, скажем, «Алексей Степанович, млад-ший научный сотрудник». И будут они дополнять друг друга как два канделябра из дворца!

…Дедушка Жени со стороны папы был писателем. Он давно уже умер, но дома хранились его «архивы». Папа необыкновенно этим гордился, называл без кон-ца и края дедушкины книги «произведениями гения»,

а себя — «сыном большого таланта». Женя честно пы-талась читать дедушкины романы, но не могла осилить даже один. Тогда она подумала, что дедушка, наверное, их написал для себя: для новой книги, нового звания… Написано было основательно, мастито, но… зачем?..

«Нет, — думала Женя, — если людям это не нуж-но — значит, и вообще не нужно». Вот почему на все по-пытки папы заставить её что-нибудь «эдакое написать, стихотворение или рассказик, для начала», она отвечала таким решительным отказом, что отец в конце концов отстал.

— Видно, не дедушкины гены в тебе определяют будущность, — пророчествовал папа. — Ну зато тогда точно: пойдёшь по нашим с мамой стопам.

Таким образом, с будущей профессией было реше-но раз и навсегда. Но любовь свою Женя им не отдаст, нет-нет-нет!!!

Почти два месяца ей удавалось встречаться с Иго-рем так, что мама с папой об этом не знали. Но она явно недооценила своих родителей! «Счастье дочери! » — это было так важно, что не могло возникнуть и мысли о каких-то «экспромтах жизни».

…Кандидат в женихи, подобранный папой, был хорош со всех сторон: из «нужной» семьи, с хороши-ми генами. Знакомство состоялось прямо на дому: се-мья «претендента» была приглашена на День рождения мамы. Илюшу (того самого), видно, тоже хорошо на-строили и подготовили, и он усиленно старался про-извести на девушку впечатление (под одобрительным взглядом обоих семейств).

Но он Жене ужасно не понравился: во-первых, мно-го из себя изображал, а во-вторых, был какой-то неесте-ственный. Казалось, что он — просто заводная кукла, и вот-вот кончится завод, и на глазах у всех с тяжёлым

стуком отпадёт ключик. Игрушка «Илья» замолчит на полуслове и замрёт.

Так она потом и сказала родителям. С мамой немед-ленно случилась истерика с настоящим сердечным при-ступом: «Мы целый месяц их уговаривали вас познако-мить!!! Да знаешь ли ты, что это за семья?! Тем более что Илюше ты понравилась!!! Да надо Богу молиться за такую удачу; понимаешь ли ты, тупица?! »

Даже пришлось вызвать «Скорую» и сделать маме укол. И Жене стало её почему-то жаль… Ведь они с па-пой так искренне хотят устроить её жизнь как можно лучше! А если мама узнает про Игоря, что с ней будет?.. Она сказала это Игорю, а он только тяжело вздохнул: «Ну что ж, если так…» И ушёл.

Было тяжело и гадко на душе, и Женя решила посо-ветоваться с любимой учительницей. Валентина Матве-евна отнеслась внимательно, но, однако, сказала:

— Женечка, мне кажется, твои родные где-то пра-вы… Может, твой мальчик — действительно, не то? Мо-жет, им виднее?

(«Ну не настраивать же девочку против родителей, как вы думаете?! Семья и школа всегда должны быть вместе! » — Валентина Матвеевна железобетонно в это верила).

После разговора с учительницей Женя и сама нача-ла сомневаться, права ли она? Уж если сама Валентина Матвеевна, которая так здорово ведёт литературу и, на-верное, всё-превсё о любви знает, ей советует…

И Женя решила быть послушной. Всегда!

* * *

Прошло двадцать пять лет. Давайте посмотрим, как живётся-можется нашей Женечке? — Евгении

Александровне, уважаемому человеку, доценту. Благо-получной и солидной женщине.

Что вам сказать? — хорошо живётся. У неё всё есть, решительно всё. И семья, и работа, и престиж, и дом — полная чаша. Растёт дочь, единственный и бесконечно любимый ребёнок. Ей сейчас шестнадцать, самый опас-ный возраст. Нужен глаз да глаз! Евгения Александров-на это хорошо понимает и не забывает вместе с мужем, Ильёй Николаевичем, постоянно твердить девочке о том, что она — из прекрасной семьи (один прадедушка чего стоит! ), и не пристало ей, профессорской дочери, водить дружбу с разными непонятными личностями!

А недавно начались какие-то странные телефонные звонки: то ли трубку кто-то бросает, то ли со связью что-то. Евгения Александровна знает: с этими коротки-ми гудками надо покончить, пока не поздно! Для блага самой же девочки, как показала жизнь…

* * *

…На следующий день было воскресенье. Выходной как выходной, ничего особенного. Илья Николаевич

и Евгения Александровна неплохо поработали (взяли работу на дом: готовился интересный научный проект), а ближе к вечеру собирались пойти в гости.

— Анечка! — окликнула Евгения Александровна дочку. — Собирайся, пойдёшь с нами. Тебе это будет полезно; мы с папой хотим познакомить тебя с одним прекрасным юношей. Это сын нашего коллеги.

— Но… мама! — растерялась девочка. — Что ж ты раньше не сказала?.. Я ведь хотела…

— Что? — Евгения Александровна всегда видела, когда дочка лукавила. Не умела Анечка врать, нет.

— Понимаешь… — выдумывала она. — Света должна позвонить, и мы… мы хотели позаниматься… Ну и я думала, что как раз, если уж вы уходите…

И тут резко зазвонил телефон. Девочка сделала нерв-ное движение в сторону аппарата, но Евгения Алексан-дровна её опередила. Она решительно сняла трубку и, иронически глядя на дочь, произнесла:

— Слушаю вас.

Трубка разразилась короткими гудками…

— Наверное, сорвалось, — покраснела Анечка. — Сейчас перезвонят — давай я сама возьму…

— Не надо, отец ответит, — решительно отрезала Евгения Александровна. — А мы с тобой, дочь, пойдём-ка на кухню; надо поговорить.

Девочка, опустив голову, виновато поплелась за ма-терью, бросив напоследок на отца отчаявшийся взгляд.

Евгения Александровна плотно притворила дверь кухни и строго кивнула дочери:

— А ну-ка сядь, Анюта.

И, сурово глядя ей в глаза, спросила:

— Кто это названивает? Учти, я всё равно узнаю. Девочка неожиданно зло и звонко крикнула:

— Никто! Конь в пальто!!! Ничего тебе не скажу, всё равно не поймёшь!

И горько заплакала.

— Аня!!! — поразилась Евгения Александровна. — Что за манеры?! Кто тебя этому учил?!

Девочка никогда не грубила ни ей, ни отцу, и удив-ление Евгении Александровны было велико. Вот оно, чужое влияние! Вот они, эти короткие гудки!!! Ведь как чувствовала!!! Пресечь, пресечь, пока не поздно!

— И что это я не пойму, интересно? — саркастиче-ски осведомилась она у дочери.

— Ничего не поймёшь! — Аня перестала плакать, но её глаза глядели зло и беспощадно, почти ненавидя.

«Нет, так не годится, — вдруг поняла Евгения Александровна. — Надо по-хорошему. Злоба — это не конструктивно».

И она повела мягко:

— Анечка, доченька, ты же взрослая девочка; давай поговорим как женщина с женщиной, откровенно.

— А давай, мамочка, давай!!! — голос девочки взмыл на высокой ноте.

— Ну тогда, во-первых, не кричи, — улыбнулась Ев-гения Александровна. — А во-вторых, скажи: с чего это ты взяла, что я тебя не пойму? Разве у нас с тобой не до-верительные отношения? А, дочь?

— Уже нет, — нахмурилась Анечка.

— И с каких же пор?! — Евгения Александровна даже удивилась.

— С таких. С тех самых, когда ты назвала Костю «байстрюком»…

— Какого Костю?! — охнула Евгения Александров-на. — Это того новенького из вашего класса?

— Именно! — подтвердила Анечка.

Ну вот, этого ещё не хватало!.. Да, этот Костик — вежливый и неглупый мальчик, но ведь семья у них… Мать — в парикмахерской работает, отца вообще нет, и, говорят, не было никогда. Вот это влипли!

— Конечно, байстрюк. А ещё таких называют «ба-стард» и «подзаборник»! — беспощадно сказала она. —

И если ты, милая, думаешь, что я позволю тебе с ним общаться, ты сильно О-ШИ-БА-ЕШЬ-СЯ!!!

— Мама, мамочка, подожди! — взмолилась Аня. — Но он же не виноват, что у него нет отца; сама подумай!

И мама у него такая хорошая, вареньем меня угощала…

— Как, ты уже у них и дома бывать стала?! — у Ев-гении Александровны просто не было слов. — Не-е-ет, доченька разлюбезная; никаких встреч и коротких гуд-ков больше никогда не будет. Запомни: НИ-КОГ-ДА! Уж

я об этом позабочусь.

Евгения Александровна решительно поднялась со стула, ясно давая понять, что разговор окончен.

— Мамочка, подожди!.. — девочка встала у неё на пути. — Одно только слово, один вопрос. Можно?..

— Ну? — Евгения Александровна явно не собира-лась вести эту бессмысленную дискуссию.

— Мамочка, а ты была счастлива? — спросила Аня.

— Что значит «была»?! — возмутилась Евгения Александровна. — Я и сейчас очень счастлива. Твой папа — прекрасный человек…

— Да не про то я, мама, как ты не понимаешь?.. Ко-нечно, папа хороший, но… Ты же хотела поговорить от-кровенно, как женщина с женщиной!

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒