Часть первая 3 страница

Наташа уже не верила, что когда-нибудь могут прой-ти эти обязательные три года отработки, и уйдёт она на все четыре стороны, куда глаза глядят, но подальше от школы! Летом Наташа ушла в отпуск, который весь был отравлен мыслью о сентябре, и вдруг, незадолго до выхода на работу, встретила учителя физкультуры:

— О, Натали! С тебя причитается! Как это за что? Ты не знаешь?! Нинушку нашу убрали!!! Помнишь, она

в мае девочку по уху ударила, ну, Васильеву из седьмого класса, вспомнила? Да, да, ту, что потом к медсестре во-дили. Так эта девчонка, оказывается, родная племянни-ца инспектора гороно, дай Бог ей здоровья! Вот повезло нам, да, Натаха? А тебе — так вообще. Считай, заново родилась!

Вот так и не ушла из школы Наташа Павленко. Она теперь, говорят, подаёт надежды. Девушка старается, сама понимает, что до настоящего мастерства ей пока далеко, но всё обязательно придёт. Потому что, спасибо Нине Константиновне, она точно знает, КАК НЕ НАДО. А это уже много, поверьте!

Чёрный снег

Больше всего на свете Надежда Павловна люби-ла «образы», а шестиклассник Лёнька их ненавидел. Он не понимал, как про книжки — самое интересное на свете! — можно так говорить: «писателю свойственны тенденции…», «интерпретация авторского замысла…», «художественные построения значимых выводов»!..

Он всегда, слушая монотонный голос учительницы, вспоминал почему-то о бормашине.

Недавно Лёнька прочитал такую книжку! А вот се-годня Надежда Павловна рассказывала о ней — и Лёнь-ке хотелось умереть от тоски. Какая скукотища! Если б раньше не прочитал — никогда и близко к такому не по-дошёл бы. В изложении Надежды Павловны повесть потеряла свою прелесть, стала плоской, полной нена-вистных «образов», тоскливой, неинтересной. Лёнька слушал и узнавал, что, оказывается, писатель «имел неординарное мышление и обладал ярко выраженным индивидуализмом, однако его личностные характери-стики приобрели…»

В общем, что-то там приобрели. «Переученная», — так про себя прозвал Лёнька Надежду Павловну, у кото-рой, однако, в классе была иная кличка — «Гипербола».

К тому же ещё Гипербола вела раз в неделю лите-ратурный кружок. Лёнька ходил туда, но не потому, что тянуло, а потому, что Надежда Павловна грозно пообещала:

— Кто не будет ходить — пусть на «четыре» даже не рассчитывает! Программа программой, а литератур-ный вкус надо развивать и вне учебных занятий.

Сначала, когда Лёнька первый раз услышал про кру-жок, он невероятно обрадовался. Наверное, там будет такое, про что на уроках — не принято, не положено. Может, эти все «образы» — такой ритуал, без них — права не имеют, а? А кружок — ведь это же, как сказала Надежда Павловна, свободное творчество. Она пообе-щала: «Почитаем и ваши стихи, если кто пишет, обсу-дим! Приносите, не стесняйтесь! »

У Лёньки даже дух захватило. Стихи!!! Это же, это же… Мальчик много писал, подражая то одному, то дру-гому. И мечтал когда-нибудь, потом… А тут — приходи-те, приносите, обсудим!

На первое заседание кружка Лёнька мчался, как на праздник. Накануне он долго отбирал стихи, пе-реписывал, вымарывал, снова переписывал… Наконец, оставил для показа только два: одно — про любимую со-баку Ласку, у которой «…пуговицы-глазки, пуговичка-носик, сделанный из ласки подметалка-хвостик».

И второе, самое дорогое сердцу мальчика — «Чёр-ный снег»:

Белое-белое небо

чистой слепой высоты.

Мечутся заверти снега,

словно кометы-хвосты…

Как я обманут глазами! —

по мановенью руки

вдруг превращаются сами

в чёрного снега комки.

Эти строчки сложились внезапно, сами: Лёньке показалось, что кто-то, незримый и могучий, власт-ный и добрый, водил его рукой по бумаге. Но Лёнька и правда однажды понял: если долго-долго смотреть

вверх, как сыплется снег, то в какой-то момент светлые комки вдруг становятся похожи на рваные хлопья сажи, и это — такое чудо!

Мальчик полюбил эти стихи про снег и часто вслух, для себя, читал, меняя интонации, и виделся себе то за-думчивым Пастернаком, то загадочным Северяниным, то богоподобным Блоком…

Когда Надежда Павловна прочла Лёнькины стихи, она насмешливо хмыкнула, потом презрительно пожа-ла плечами, и, наконец, обратила свой взор на трепетно ожидавшего мальчика:

— Слушай, Коваленко, ты не обижайся, но я всегда говорю правду. Чтоб никаких иллюзий, а то потом — больнее. Не надо тебе писать.

— Почему?.. — подбородок Лёньки задрожал. Это было так стыдно, стыдно! Бог с ними, со стихами! — за-плакать стыдно! Весь кружок смотрит!

— Ну, почему, — Гипербола красиво наклонила го-лову, — нелепо всё это. Чёрный снег какой-то… Где ты это видел? Ну, никакого воображения!

— Видел, — погибал Лёнька, — знаете, как сажа…

— Сажа?! — занервничала Надежда Павлов-на. — Мальчик мой, запомни, снег — искристый, серебристый, голубой! Слепящий, наконец! Но чёр-ный? — глупо. Да и про собаку, кстати, — чистый бред

и непоэтично.

— А вот Пастернак… — Лёнька не мог вот так, со-всем без боя, распроститься со своей любовью.

— Так то ж Пастернак! А ты — кто? — скривилась Надежда Павловна.

Больше Лёнька стихов не приносил.

— Правильно бросил, — одобрила Гипербола.

Нет, не бросил Лёнька. Хотел, но не смог. Тот, боль-шой и сильный, сидящий в нём, не давал покоя, и маль-чик записывал, записывал… И прятал. Подальше.

Правильно, мальчик, прячь. А мы будем верить, что встретится ещё тебе в жизни умный, талантливый учитель, который обрадуется твоему чёрному снегу. И поможет тебе.

Из жизни проезжающих

— Вот вы говорите, бить нельзя, — горячилась по-путчица. А как же из него тогда человека сделать?!

Анне Егоровне бесконечно надоела эта Катя, и она уже не могла дождаться своей станции. Конечно, в до-роге скучно, но уж лучше б ехали сами: попутчица за-говорила почти насмерть и Анну, и её сына, семнадцати-летнего Сашку, который, правда, нашёл для себя выход:

— Мам, я пойду, пообщаюсь, там ребята во втором купе…

— Недолго, смотри, сынок, может, люди отдохнуть хотят, неудобно.

— «Не рыдай, родимая, встреча недалёко! » — бес-печно пропел баламут-Сашка и тут же «испарился».

— Ну, вот видите, — обрадовалась Катя, — что это за обращение с матерью? Сразу видно: не битый!

— Нормальное обращение, — обиделась Аннуш-ка. — Он у меня хороший.

— А был бы ещё лучше. «Битие определяет созна-ние», — умная, между прочим, шутка! Меня вот мать-покойница лупила, как сидорову козу, бывало, и вовсе ни за что. В страхе держала! Я не смела лишний раз

и взглянуть на неё. Так зато сейчас — толковая, и судьбу хорошо сложила. Я-то теперь — завмаг, с такими людьми за ручку — вам и не снилось! Спасибо матери: как услы-шала она тогда, что я в педучилище наладилась — так косу мою на руку намотала, да об пол пару раз головой, для ума! — Катерина визгливо засмеялась, затряслись все её подбородки. — В торговлю, говорит, и точка,

а то — ноги повыдёргиваю. Ну, не права была, скажете?

— Не знаю. С вами, возможно, и права, — кивнула Анна. — А я, между прочим, в школе работаю, и про-фессию свою люблю, на вашу бы не променяла.

— Ой, да бросьте, мы ж не на собрании, — брезгливо скривилась Катерина — У вас там через одного лупить надо! Не поверю, что вы никогда…

— Никогда, — оборвала Анна Егоровна. И твёрдо добавила: — И хватит об этом.

— Ну ладно, ладно, разобиделась! Нам ещё до вече-ра вместе ехать, давайте в мире и дружбе!

Катерина порылась в огромной кожаной сумке и до-стала внушительный неаккуратный свёрток: «Давайте перекусим лучше. И запьём знакомство. А то — что ж всухую? — никакого удовольствия, одни мозоли на …» (она смачно припечатала пошлятиной).

Анну Егоровну передёрнуло от такого «юмора», но она промолчала. А выпить — решительно отказалась.

— Слушайте, не ломайтесь, а то ведь подумаю, что брезгуете! — насторожилась Катя.

— Думайте, что хотите.

В тоне Анны было что-то такое, что попутчица сми-ренно притихла, молча налила себе полстакана, и молча же, выпив, принялась закусывать. Но через пять минут не выдержала и уже добродушно попросила:

— Аня, поешьте! Пожалуйста! Я не хотела вас оби-деть, ей-богу! Извините, если что!

Анна Егоровна, чувствуя себя неловко от собственной резкости, кивнула: «Да и вы меня простите. Забудем».

Женщины стали есть, перейдя на другую тему, но захмелевшая попутчица, видно, должна была выгово риться:

— Анечка, вот ты послушай одну историю! Ничего, что на «ты»?

Тут в купе вернулся Сашка, и весёлая раскраснев-шаяся Катерина, решительно усадив парня, придвинула ему бутерброды: «Ешь, мужчина! Мужик должен быть сытым. Налить, может? Тоже нет? Ну что вы, в самом деле, такие некомпанейские? Ладно, кушай, кушай… Кушай — и слушай, тебе тоже полезно. Так вот, Аню-та, племяшка у меня есть, брата двоюродного девчонка, такая, как Сашка твой. В прошлом году ездила я к ним

в гости. Хорошо живут, всё есть, а книг-то, книг!.. В жиз-ни столько не видела. А Женька, племянница, их день и ночь читает. Ну вот, и как раз ей какую-то там книж-ку дали, про мастера какого-то вроде, — так, веришь ли? — всю ночь читала! Отец — возьми и скажи: вот, мол, как матери помочь — так тебе некогда, уроки надо делать, а потом — спать хочется. А как всякую ересь читать — так ночи не жалко. Тут Женька как упёрлась: не понимаете ничего, это великая книга! А брат мой — тоже упрямый, я, говорит, читал, ничего, мол, выдаю-щегося. Так Женька прямо в крик: примитивный, огра-ниченный! А он ей: недоучка! Было б из-за чего, тьфу!!!

Короче, хлопнула девка дверью — и была такова. Дома не ночевала! Лизка, мать, всех обзвонила, братец мой —

в милицию бегал. А я сразу сказала: небитая она у вас, други мои, вот что! Воли много взяла, а сама ещё зелень сопливая. И уймитесь, говорю, придёт, не надо сердце рвать! Наутро явилась. Да виноватая такая. Простите, папа-мама, погорячилась я. Ночевала-то где, спрашива-ем? А нигде! В соседнем подъезде, говорит, простояла. Ну, братец с Лизкой ничего, рады. А я — не могу, аж кровь кипит! Это ж ей так и сойдёт, малолетке! Я гово-рю: " На колени перед нами встань, попроси, как следу-ет. Знаешь, что мы пережили?! " Брат замахал на меня руками, мол, девочке и так плохо. А я — как стена. Нет, говорю, вовремя не поставите на место — ей всегда пло-

хо будет, а вам и того хуже! В общем, голос подняла, пригрозила: не встанет — знать вас больше не хочу. Бра-тельник в курсе: если я чего задумаю — железно, и сло-во моё — кремень! »

— И что, встала?! — ужаснулся Сашка.

— А как же?! Поломалась, правда, часок, а потом, когда я сказала: «Не встанешь — значит, брешешь ма-тери. Ни в каком не в подъезде ты была, а с хахалем от-лёживалась. Так всем и буду говорить! » — встала, аж рухнула!

— И дальше что?.. — Анна Егоровна почувствовала, как ненавидит эту Катю.

— Ничего, рыбонька. Живут, как и жили. Но пред-ставляешь, надулись на меня все трое! Вот и делай лю-дям добро. Прислали недавно письмо какое-то странное, мол, не езди к нам больше, Катерина. Вот и направляюсь узнать, чем я им так не мила стала? — она доплеснула

в стакан, ловко заглотнула и умолкла, дробя зубами ку-рятину. Потом сладостно икнула, зевнула и сказала:

— Хорошо с вами, а на боку — лучше. Посплю-ка я, пока можно! Да и вы давайте, что ж на столбы-то пялиться?

…Когда Катерина захрапела, Сашка осторожно под-сел к матери, погладил её лёгкую маленькую ладонь:

— Ма, ты знаешь… Если захочешь меня когда-нибудь ударить — бей, я пойму. Но на колени — не за-ставляй никогда, слышишь?..

Первое место

Второклассники «загорелись», когда Антонина Алексеевна предложила: «Дети, а давайте устроим кон-курс " Кто лучше расскажет сказку"? С костюмами мож-но, урок-спектакль! »

— А призы будут?

— Будут и призы, не волнуйтесь. Определим побе-дителей — их и наградим.

— А сколько победителей?

Антонина Алексеевна пообещала: «Три места сдела-ем, как в спорте! »

И дети начали готовиться. Договорились, кто будет принимать участие: ведь всех за один урок не выслуша-ешь, да и устанут. Получилось шесть человек.

Антонина Алексеевна распределила сказки «по на-родам», чтоб было интереснее. Алёне, например, до-сталась русская, Руслану — украинская, Карине — гру-зинская… А текст сказки — на их усмотрение, но чтоб не больше пяти минут.

Целую неделю конкурсанты суетились, подбира-ли сказки, бесконечно делились своими «секретами»

с одноклассниками. Родительский комитет закупил «призы».

И в день «премьеры» все, конечно, знали, что их ожидает что-то совершенно невероятное. С са-мого утра в воздухе, как говорится, витал театральный дух. «Актёры» пришли в класс раньше всех и за полчаса до начала урока уже томились за «кулисами», необыкно-венно волнуясь.

Накануне вечером Иван Сергеевич Зотов, «папа-золотые руки», по просьбе Антонины Алексеевны пре-вратил класс в маленький театральный зал, соорудив

с помощью нехитрой конструкции («рейки-шторы») что-то вроде сцены. И вот теперь в закулисном мир-ке кипели настоящие театральные страсти. Антонина Алексеевна не разрешала «артистам» показываться «на публике» до начала конкурса, и «зрители» буквально из-нывали от нетерпения и любопытства.

И вот, наконец, началось! Антонина Алексеевна тор-жественно объявила имя первого участника, название его сказки и добавила: «Китайская народная»

На «сцене» появился Юра, и дети завизжали от вос-торга: глаза мальчика были косо подведены, шёлковая просторная рубашка, подпоясанная «по-китайски», ясно свидетельствовала о том, что сказка будет и в самом деле «китайская народная».

Юрка отчеканил свой текст, кланяясь и улыбаясь «по-китайски». Дети восторженно захлопали. Закончив, мальчик прошёл в класс, облегчённо вздохнул, превра-щаясь теперь в обыкновенного зрителя.

Дальше выступали Карина, Вова, Инна… Все они сорвали аплодисменты и крики «браво! » Антони-на Алексеевна довольно улыбалась, гордая от мысли, что такой праздник удалось сделать из обычного уро-ка развития речи. Отличную разработку можно теперь представить!

Предпоследним выступал Руслан. Он выбрал укра-инскую сказку. Антонина Алексеевна посмотрела на ре-бёнка и поморщилась: ну что это за вид? Просила же! Руслан жил с одной только мамой, денег в семье, конеч-но, было маловато. Но ведь можно на конкурс что-то получше придумать? На Руслане была обычная белая

рубашка, даже не «вышиванка», тёмные коротковатые брючки. Правда, всё чистое и аккуратное. Единствен-ный «народный» атрибут — широкий красный пояс — украшал его маленькую ловкую фигурку.

— Начинай, — махнула рукой Антонина Алексеевна. …Когда Руслан читал, она изумлённо думала:

«Ведь артист, чертяка, настоящий артист! Кто б мог предположить? »

Руслан выступал « в лицах», смешно передразни-вая и хитрую лису, и глупого волка… Он то басил, то пищал. При этом мальчику совершенно не мешали ни руки, ни ноги, как другим детям, которые держа-лись как солдатики. Руслан понимал, чувствовал каж-дый жест, каждый поворот головы. Он умел (откуда?! ) держать паузу!

Руслан закончил, вскинув руки и топнув ногой,

и разразилась целая буря восторга! Дети долго не мог-ли успокоиться, хлопая и крича: «Молодец! Молодец!.. » Каждому хотелось дотронуться до мальчика, усадить его рядом с собой…

Антонине Алексеевне пришлось прикрикнуть:

— Дети, сейчас «поведение» запишу! Вы разве за-были, что у нас есть ещё одно выступление?

Она, наконец, добилась полнейшей тишины и при-гласила: «Алёна, выходи! »

Когда девочка появилась, дети окаменели, вытянув шейки. Вот это был костюм!!! Алёнкина мама шила на дому и, конечно, постаралась на славу. На девчушке был роскошный шёлковый сарафан, расшитый бисером. Нежно просвечивали рукава белейшей нейлоновой со-рочки «в русском духе». Миленькую русую головку вен-чал настоящий кокошник, украшенный висячими буса-ми, которые красивой «чёлочкой» спускались на лобик

и розовые ушки. И даже на ногах были парчовые крас-ные башмачки!

Алёнка чувствовала, что хороша, и, нежно раскрас-невшись, стояла, сияя голубыми счастливыми глазками. Она даже забыла, зачем вышла. Из оцепенения всех вы-вела Антонина Алексеевна:

— Алёнушка, давай! Ну что же ты?

Девочка выступала бойко, но заученно, держа ручки на поясе от начала до конца (видно, так велели). Она та-раторила текст, убыстряя от волнения темп, и Антонине Алексеевне приходилось её «притормаживать». Но де-вочка снова разгонялась. Наконец, сказка иссякла, Алён-ка отвесила глубокий русский поклон и с достоинством поплыла на своё место в классе.

— Ну вот, дети, мы и выслушали всех наших арти-стов. И сейчас я объявлю результаты…

Антонина Алексеевна помедлила, сделав эффект-ную паузу, затем жестом фокусника выложила из сумки на стол какие-то пакеты.

— Итак, ребята, первое место в нашем конкурсе (я уверена, что вы все это понимаете) заняла Алёна Сере-брова! Она награждается главным призом: трёхтомни-ком «Сказки народов мира»!

— О! — загудели второклашки. Алёнка, поджав хо-рошенькие губки, сплавала к столу за наградой.

— Поаплодируем, дети!

Зрители жидко захлопали, кто-то пискнул: «Нечест-но! »

Антонина Алексеевна мудро не обратила внимания.

— Второе место занял, конечно, Шмелёв Руслан!

— Ура-а!!! — взорвался класс.

— Тихо, тихо! — учительница строго постучала по столу. — Ему мы вручаем набор фломастеров.

Руслан вышел, артистически поклонился, получив ещё аплодисменты.

— А третье место — разделили поровну все осталь-ные! Им всем — по набору карандашей.

Дети с готовностью выскочили за подарками, раду-ясь, что оказались равными (умная Антонина Алексеев-на заранее это предвидела, понимая, что нельзя детям говорить об их поражении, малы ещё).

А со Шмелёвым — она и сама знала, что «нечест-но», но он был таким «некостюмированным»… Да и сам мальчик признался: «Алёнушка, конечно, была самая-самая распрекрасная! »

Часть вторая

Необратимые процессы

— Ирина Николаевна! Ирина Николаевна!!! — Ма-ришка почти задыхалась. — Скорее, скорее!!! Там, там,

в классе!

Учительница, не дослушав, бросилась вслед за де-вочкой. Что — в классе?! До кабинета бежать было ещё два этажа, и Ирина успела за эти полторы минуты сто-кратно умножить все страхи, которые вмиг подбросил ей взвинченный мозг: кто-то из окна вывалился?! (тре-тий этаж!!! Хотя предупреждала детей: окна не откры-вать!!! ), кто-то в обморок упал? (так уже было; начало весны — а жарко, прямо печёт! ). Что стряслось всё-таки? Судя по виду девочки, нечто невероятное! Значит, — разбирательство, выговор. Вот тебе и вышла на пять ми-нут, оставила дежурных! Пятый класс, маленькие ещё… Выговор, минимум! И то — если повезёт…

На подкашивающихся ногах, с подскоком, — меша-ли высокие каблуки, — влетела в класс за ребёнком.

— Ну?!! Что?!!

У окошка столпились пятиклассники, ничего не было видно. Но окно, слава Богу, не распахнуто, и на том спасибо!

Ирина Николаевна подбежала, рывком откинула за-слоняющих — и… тьфу!!! Между рамами билась, цара-паясь, ласточка. Видно, заскочила сюда с лёту, случай-но. Наружное стекло было разбито, частично вынуто, внутреннее — цело. Понятно, как: ударилась в стекло

и провалилась.

— И что, надо было так орать?! — Ирина Николаев-на, багровея щеками, нависла над Маришкой. — Я спра-шиваю, надо вот такую истерику закатывать? — дети молчали, опустив головы. А учительница, отделавшись от испуга, накачивала тон. — Я чуть каблук не сломала!

— Так ведь... Она живая! А если б мы уже ушли?.. Если б никто не увидел?..

— Ну и что?!! — успокоиться сразу было всё-таки нелегко. — Ну и что, я спрашиваю? А вы знаете, сколько их гибнет в природе от всяких случаев, а? Хотя, конеч-но, жалко, — поспешно исправилась она. — Жалко. Ну ладно, сходите за дядей Лёшей, пусть придёт, раскрутит раму, что ли.

Дети радостно закивали, и та же Маришка, но уже

в паре с Валеркой, рванула из класса.

Паузу ожидания надо было как-то заполнить, — уж очень неловко молчалось. (Разоралась, как девчонка, прискакала! ) И Ирина Николаевна уверенно повела:

— Вообще-то, дети, очень хорошо, что вы такие от-зывчивые. Природу надо любить, помогать всяким рас-тениям, животным… Ну и вообще. Особенно зимой! Кормушки строить. Вот, например, я читала в газете, как один школьник спас и вылечил раненую птицу. И вы, ребятки, должны…

Но тут вернулись запыхавшиеся «гонцы»; у Мариш-ки в глазах угадывались будущие слёзы:

— Ирина Николаевна! Сказали, что дядя Лёша уже уехал домой!

— Гм… Ну, я не знаю!..

(Дядя Лёша жил далеко).

— Сходите, посмотрите по школе; может, кто из мужчин-учителей ещё здесь. И пусть отвёртку какую-нибудь захватит.

Дети снова метнулись к выходу. Осталось трое.

— Ну и вы — с ними! — нашлась Ирина Николаев-на. — Быстрее будет.

(Что ж тут им — опять про птичек? Пусть побегают. ). На этот раз ожидание затянулось минут на трид-цать. Ирина Николаевна то и дело нервно взглядывала на прелестные ручные часики: уже давно пора домой, готовиться к завтрашнему открытому уроку. Она в этом году аттестуется, идёт на «методиста», — значит, будет

кто-нибудь из районо.

Этот урок Ирина Николаевна вынашивала давно, планируя поставить эффектную «точку». Год выдал-ся напряжённым, пришлось попотеть. Конечно, звание так просто, за красивые глаза, никто не даст, надо ра-ботать. Ирина Николаевна с удовольствием подумала: что-что, а работать она как раз умеет! Не жалея сил! Кабинет у неё — один из лучших, если не самый луч-ший! А сколько на это времени ушло — кто оценит? И, между прочим, личных средств! С родителей собира-ла — само собой, все так делают, но ведь сдают неохот-но. Это — раз. А разговоры-споры с ними на собраниях? Это — два. Но зато теперь не кабинет, а сказка. «Хоро-шо, что я биолог! — умилилась учительница. — Хими-ческий кабинет, например, таким эффектным сделать бы не удалось». И завтра она блеснёт, конечно! Есть

и таблицы, и пособия, и чучела.

И дети, между прочим, предупреждены: кто, когда

и что. Для подстраховки. Мало ли… Риск — дело моло-дых. (Улыбнулась: и глупых! ).

А ласточка, между тем, обессилев, почти замерла. Припекало. «Через часок-другой погибнет», — зевнула Ирина Николаевна.

«Если никого сейчас не найдут — завтра кого-то по-прошу, пусть вынут, а то завоняется».

…Новая беготня результатов тоже на дала, и учи-тельница, выслушав детскую сбивчивую трескотню, на-конец решила:

— Вот, значит, не судьба.

И авторитетно добавила:

— Теперь, даже если выпустим, всё равно в природе погибнет. За то время, пока вы метались, пошли необ-ратимые процессы.

— Где?! — ахнула сердобольная Маришка.

— В летательном аппарате птицы, где ж ещё.

(Вот так. Знание — сила! )

— Так что гораздо гуманнее вообще её теперь не тро-гать, тогда процесс умирания будет безболезненным. Ты же не хочешь, чтоб она ещё мучилась? — царапнулась

в душу девочке.

— Н-н-не-ет!.. — заплакала Маришка. Потупились и остальные.

Ирина Николаевна снова украдкой глянула на часы. Надо же, ещё плюс десять потерянных минут! Прекращаем.

— Всё, уходим, — она, решительно подталкивая де-тей, освободила класс и заперла за собой дверь.

— Ну что, до завтра? — подмигнула ободряюще. — Кому в мою сторону? Никому? Ну, как хотите.

И, цокая каблучками, быстро ушла.

…Писать конспект пришлось до позднего вечера (сказалось потерянное время). Но зато, закончив, Ири-на Николаевна с удовольствием просмотрела сделанные записи и долго любовалась красиво набранным броским названием:

«Долг человека — беречь природу». Урок-диспут.

Подготовила: учитель высшей категории

Краснова И. Н. »

Звание методиста было уже практически в кармане.

Собачий синдром

Пересчитывая сдачу в поселковом магазине, тётка Рита, многозначительно поджав пухлые губы, вроде не-взначай обронила:

— Слышь, Мартыновна, я скоро водку буду брать, много. Так ты попридержи.

— Неужто на свадьбу?! — ахнула продавщица.

— А хоть бы и на свадьбу. Я же говорила: она наша будет. Чем мой Юрий не жених?

Все, кто был в магазине, тут же оказались рядом,

и интересная новость, свежая и горячая, тут же была подхвачена, и, оживляемая охами-ахами, обрела право на законное местное обсуждение.

— Так, говорю, чем Юрка не жених? — уже вполо-борота ко всем ушам повторила тётка Рита.

— Ну да, ну да! Красавец и с образованием, это точно!

— По себе и пару выбрал, а как же! — торжествова-ла тётка Рита. — Покорил девку, орёл.

— Долгонько, правда, покорял, — уточнил завистли-вый Егорыч.

— Чего зря брешешь, даже года не прошло! — рас-сердилась тётка Рита. — На себя посмотри! Ты-то вон свою Настьку лет пять уговаривал, хоть она уже вдовая была и с дитём! Ишь, пенёк беспамятливый!

Старик поперхнулся и замолк. Да и то, было чем Юрке гордиться, понимал дед. Ведь Ольга, библиоте-карша, — ой какая исключительная девка!

Приехала она в их посёлок год назад, по распределе-нию. Городская, при маме-папе, а не отказалась, не слов-

чила, не стала выискивать, где помягче да полегче,

а приехала строго туда, куда направили. Квартировать стала у бабки Тузовкиной, дожидаясь казённого жилья. И с первого же дня многим запала в сердце: стройная, тоненькая, хоть и небольшого росточка; глазищи — в пол-лица, губочки — как с иконы; такая вся ладная, хоть открытки с неё рисуй.

Все единогласно решили: красавица, ох, редкая красавица! А председатель даже заметил: дескать, это про таких наш народный поэт Некрасов сказал, что, мол, посмотрит — рублём подарит! (за что и был жестоко приревнован председательшей).

Но всё-таки не красота была главным достоинством Ольги. Она отличалась какой-то невероятной, давно уже нигде не встречающейся, особой девичьей гордо-стью. Под её взглядом ни один, даже самый-пресамый пьяница-матюгальник не мог обронить грязное слово. А так как у многих деревенских мужиков мат состав-ляет больше половины разговора, то при ней они про-сто теряли дар речи и всё больше мычали, объясняясь жестами: строго глядели синие глаза, обжигали, душу выворачивали!

И в библиотеке — такой порядок навела, все толь-ко ахнули! А что придумала? — купила на свои деньги несколько пар шлёпанцев разных размеров и заставляла в библиотеке переобуваться. А кто не желает — со своей «сменкой» приходи, вот так!

Крепко зауважали в посёлке новую библиотекар-шу, редко кто Ольгой называл, а всё больше — Ольгой Васильевной. Это двадцатидвухлетнюю девушку, ну не скажете?

Ольга Васильевна организовывала и театральные вечера, и недели поэзии, и толстовские чтения, и чего только не придумывала! Сама и объявление красиво

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒