Александр Сысоев 17 страница

Посадили меня в 3-х местную камеру, где уже находился один пожилой уголовник. Он был говорлив, суетлив, и без стеснения при нужде громко выпускал воздух из кишечника. На мой вопрос за что его посадили он очень быстро начал что-то объяснять, но в конце рас-сказа не ясно было о чем же всё же шла речь. Разговорившись, он ре-шил ознакомить меня со своими стихами, посвящёнными Жиринов-скому, которому он верил как родному отцу. Написаны они были с юмором и талантливо, и предназначались для отправки кумиру. Кстати в местах заключения писание стихов очень распространённое явление. Люди на воле не подозревают как много поэтов у нас томятся по тюрьмам. Но этот конкретный стихотворец был обыкновенной, судя по всему, подсадной уткой.

С момента ареста я еще ничего не ел, но от пайкового ужина ре-шил отказаться, чтобы день среды до конца провести постным. В по-следующем я ввёл такой режим питания в повседневную практику, так как в тюрьме на два постных дня в неделю у меня поначалу не хватало сил.

На следующий день после завтрака нас с сокамерником вывели гулять в прогулочный дворик, который располагался на крыше ИВС. Сопровождающий нас конвоир надел на меня как на особо опасного преступника наручники.

Для незнающих тюремной жизни поясню, что прогулочный дво-рик представляет из себя каменный мешок с натянутой по верху ме-таллической сеткой. Там же наверху находится мент, который, проха-живаясь, контролирует ситуацию среди заключённых. В то время для меня всё это было в новинку.

Нас сверху контролировал молодой мент, который, вероятно, устроился на эту работу сразу после армии. Как крутой убийца я пред-ставлял для него неподдельный интерес и, он подолгу, останавливаясь у нашего дворика, в упор разглядывал меня. Мой сокамерник решил подшутить над ним, сказав ему что только что по радио слышал указ Ельцина о направлении всех ментов московских тюрем на охрану че-ченской границы. При чём говорил он это с серьёзным лицом и очень убедительно. Когда озадаченный контролёр отошёл, он долго смеялся и поведал мне, как подобными шутками ему удавалось сажать на кол-пак глупых ментов.

Больше всего в тот момент я боялся отправки в Тверь, так как по-лагал что тверские менты обязательно будут мне мстить за убитых коллег. Мне могут сказать, что я не имею право говорить о своих стра-хах, если сам являюсь убийцей. На это могу возразить, что страх при-сущь каждому здравомыслящему человеку, и человек его не испыты-вающий скорее всего болен психически.

Часа в три после обеда коридорный мент открыл кормушку и, на-звав мою фамилию, сказал чтобы я собирался. Я всё понял, пригото-вившись к худшему для меня варианту. Меня отконвоировали вниз к выходу, где уже находились Анатолий Иванович и ещё какой-то уса-тый пожилой мужчина с папочкой под мышкой.

- Вот, Александр, в Тверь поедешь, - сказал Анатолий Иванович. Лицо его было серьёзным.

Усатый мужчина подошёл ко мне вплотную. У него был солид-ный вид дореволюционного городового. Смотрел он на меня беззлобно и даже, как мне показалось, с сочувствием.

- Что ты, Саша, сам-то к нам не пришёл, не сдался? - обратился он ко мне как к старому знакомому.

Я молчал.

- Ну ладно, не переживай, времени уже прошло много и наши ра-ботники поостыли. Всё будет нормально. А ты чего бороду-то сбрил? Ведь ты же всё время с бородой ходил? -

- Я же на всех розыскных фотографиях с бородой отпечатан, вот и сбрил. -

За три с лишним месяца пока я был в бегах, все высшие чины тверской милиции по долгу службы уже обязаны были изучить мою биографию и мотивы преступления. У непредвзятого человека обо мне не могло сложиться отрицательного впечатления, так как я не был ни мафиози, ни отпетым уголовником, ни злобным корыстолюбцем. А свой отчаянный поступок совершил горя душой за Державу, в которой и честным милиционерам работалось, мягко говоря, не сладко. Не могли они не понимать, особенно кадры воспитанные при советской власти, что всё их ведомство снизу до верху насквозь криминализиро-вано, и никакой начальник высокого уровня не способен изменить си-туацию к лучшему.

Анатолий Иванович снял с меня свои наручники, чтобы по за-бывчивости они не стали подарком для тверских коллег. Ко мне сразу же подошёл молодой тверской конвоир и, повернув меня спиной, хо-тел надеть на меня свои наручники сзади. Анатолий Иванович сначала молча наблюдал за действиями мента, а потом с негодованием возму-тился:

- Ну на фига за спину, ведь долго же ехать, застегни ты спе-реди. -

Анатолий Иванович почему-то пожалел меня. Мент молча подчинился ему и перестегнул наручники на перёд. Вид у него был сосредоточен-но затравленный, он явно опасался меня.

У входа в ИВС уже стоял автозек на базе автомобиля УАЗ- " бу-ханка" с тверскими номерами. Меня посадили в узкий металлический отсек, называемый стаканом, в котором плечи, спина и колени сидя-щего человека касаются его стен. Наружу выходило только одно ма-ленькое отверстие величиной с советский пятачок, через которое внутрь поступал свежий воздух.

До Твери наша " буханка" домчалась неожиданно быстро. На све-тофорах и перекрёстках водитель включал сирену и, чуть снизив ско-рость, продолжал движение. Иногда конвойный мент открывал двер-ной глазок и молча разглядывал меня своим широко открытым глазом. Во время движения через отверстие в стене я с настальгией смотрел на до мелочей знакомую мне автомобильную дорогу, на которой стоял мой трактир и по которой я так часто ездил по делам в Москву.

В тверской ИВС, расположенный на улице Грибоедова, мы прие-хали часов в шесть вечера. Оказывается за мной в Москву приезжал сам начальник суточного наряда в звании капитана, который по при-бытии сразу же заступил на дежурство. После проведения формаль-ных процедур, которые положены при поступлении арестованного, меня отвели в камеру.

В камере уже находилось два человека: мужчина, не на много старший меня, и дед. Лицо мужчины показалось мне знакомым. Звали его Серёгой. А с дедом, имени его я не запомнил, я проговорил до глубокой ночи. Он был внимательным слушателем. Но мне и необхо-дим был сейчас человек, перед которым бы я мог высказаться и утвер-дить свою линию поведения перед допросом.

Дело в том, что я уже давно не имел общение с идейно мне род-ственными верующими людьми. А некоторые из них, такие как Коля Дубровин или отец Владимир, сделались даже моими предателями. Со своим идейным преступлением, замешанном на религиозной почве, я ощущал себя белой вороной, так как в тюрьме люди сидят, как прави-ло, за корыстные проступки. Этот дух уголовщины сразу стал затяги-вать меня в свою орбиту и наводить предательски расслабляющее действие. Дьявол мне говорил: " Тебя ждёт большой срок, но ты кре-пок физически, умён и со своими способностями сможешь занять дос-тойное место в уголовном мире. Только для этого откажись от религи-озной подоплёки своего дела". Соблазн отказа от борьбы тогда был весьма велик. Кстати, потом следователь, как будто он был связан с тёмными силами, давил на меня, желая перевести моё дело в чистую уголовщину. По крайней мере так было бы выгодней начальству и властям.

Всю ночь я рассказывал деду кто виноват в том, что наша страна спивается и вымирает, разъяснял суть финансовой удавки, накинутой на нас Америкой, поведал ему о еврейском вопросе. Дед внимательно слушал, соглашался и, самое для меня главное, понимал правоту моих слов. Второй сокамерник в это время лежал на верхних нарах и дре-мал, не выражая никакого интереса к моему рассказу.

От деда исходило подкупающее сочувствие, которое на воле кроме как от своих родственников, я ни от кого не получал. Он начал объяснять, что мне надо было бежать на Украину или в Прибалтику и там бы меня менты уж точно не нашли. Дед закурил потом протянул мне пачку " Примы" и сказал:

- На, закуривай, привыкай, теперь у тебя новая жизнь начинает-ся. - Соблазн закурить был очень велик. Эту пагубную привычку с не-вероятным трудом я бросил более десяти лет назад, и закури я сейчас, - первый шаг отказа от своего прошлого мною был бы сделан.

- Нет, дед, не буду, я тебе уже говорил что не курю. - Чувство самосохранения меня не подвело. В своём уповании на Бога я до сих пор посрамлён не был и, не смотря ни на что, надеялся на Его помощь и в будущем. Следующим утром деда из нашей камеры убрали. Мы остались вдвоём с Серёгой. Как только деда увели, он поковырялся в матрасе, достал оттуда часы и сказал сколько времени. По закону подследст-венным иметь часы не разрешалось, и если бы менты нашли их при обыске, который был каждое утро, то их неминуемо отобрали бы.

- Не верю я этому деду, поэтому при нём не хотел тебе их пока-зывать, - объяснил Серёга. Он в прошлом уже отсидел два срока и своим намётанным глазом сразу определил кто чем дышит. В последствии через год, когда я уже находился в тверском централе, ново прибывавшие из ИВС рассказы-вали про этого же самого деда, который уже завшивел, но всё продол-жал выполнять свою нелёгкую работу подсадной утки. Но так как я не собирался врать и изворачиваться, то своим доносом он только облег-чил мой контакт со следствием.

Нас с Серёгой отвели в камеру двойник, где мы просидели вме-сте все отведённые законом десять суток нахождения арестованных в ИВС. Мир тесен. Оказалось, что мы когда-то работали с ним на одной работе - проводниками на Октябрьской железной дороге, только в разных бригадах. Поэтому мне сразу и показалось его лицо знакомым, что я ранее его уже видел. Сейчас он сидел за драку с азербайджанца-ми. Хозяин ларька, маленький жирный азер в наглой форме домогался до молодой девчонки тверичанки, которая работала у него продавцом. Она пожаловалась своему брату, брат рассказал друзьям, один из ко-торых и был Серёга. Собравшись вчетвером, они учинили разборки и маленький погром озабоченному кавказцу и его попавшим под руку землякам, прихватив в качестве откупного малую часть их ларёчного товара. Джигитам не понравилось что их побили, и откинув свою гор-дость, они побежали жаловаться в ментовку. Так Серёга, вступившись за честь землячки, и оказался на нарах.

Часов в одиннадцать дня меня вывели из камеры для конвоиро-вания в город на допрос к следователю. Я стоял перед дежурным офи-цером, пока происходила процедура передачи меня конвою, состоя-щего из сержанта и двух рядовых. Войдя в комнату, сержант на по-вышенных тонах сразу же спросил:

- Где он? -

Офицер мотнул головой в мою сторону.

- Вот этот что ль? Ну-ка, мразь, встань к стене, ноги шире, шире ноги кому говорю. -

Ударами кованных служебных ботинок он раздвинул мои ноги почти до шпагата, провёл руками по моему телу в поисках запрещён-ных предметов и, напоследок, несколько раз одновременно обоими ла-донями ударил по голове в области ушей, пытаясь меня таким образом оглушить. Не прерывая угроз и ругательств, он застегнул мне за спи-ной наручники, и втроём они повели меня вниз к машине. В УАЗике из конвоируемых я был один. Напротив через решётку уселась моя охрана. Сержант продолжал тираду угроз:

- Ублюдок, тебе конец. Там ребята в тюрьме злые на тебя, считай что тебя уже опустили. - Тогда я ещё не прошёл путь заключённого и, хотя я старался не подавать виду, всё же его угрозы задевали меня за живое. Рядом с ним молча сидел маленький щуплый рядовой, который, казалось, был смущён словами своего командира и потому всю дорогу до прокура-туры не отрывал глаз от пола. Видимо в органах он работал недавно, и имел другую нежели сержант натуру.

Подогнав машину вплотную к входу в здание, водитель пошёл доложить следователю что меня привезли. Сержант в ожидании его возвращения открыл разделяющую нас решётку и наружную дверцу автомобиля. - Сысоев, беги. Сейчас я тебя пристрелю при попытке к бегству. Давай беги, чего сидишь, струсил что ль? - В это время вернулся водитель и сказал что меня уже ждут. Сер-жант, держа на изготове автомат и дубинку, выпрыгнул из машины. - Сысоев, выходи. Голову вниз, по сторонам не смотреть. Если в сторону шелохнешься, - тебе конец, я тебя сразу пристрелю. - Кабинет следователя находился на первом этаже здания недалеко от входа. Менты ввели меня и сидящий за столом у компьютера муж-чина вежливо предложил мне сесть. Моя охрана тоже разместилась в кабинете, сев в разных местах комнаты. Мужчина представился и ска-зал что будет вести моё дело. Его звали Александр Булавкин и внешне он походил чем-то на моего бывшего коллегу по бизнесу Кодяева Ва-лентина, - такой же рыжий с веснушками на руках, но в дополнение к этому ещё и лысый. Вполне вероятно что они были с ним и одной на-циональности. Булавкин записал мои анкетные данные и сказал, что надо подо-ждать адвоката, который задерживался. Минут через десять адвокат приехал и, представившись, сел за стол.

Следователь начал допрос. В начале он разъяснил мне мои права, сказав что я имею право не давать показаний против моих родствен-ников, чем очень меня обрадовал. Вообще следствие ни разу не поин-тересовалось где я скрывался и кто мне в этом помогал. Мотивы моего поступка для Булавкина не были секретом, - о них он уже знал из изъ-ятых в машине и у меня дома документов, а также из показаний свиде-телей. Поэтому ничего нового я ему сказать не мог, - я лишь подтвер-ждал на словах версию следствия и найденные у меня материалы.

Сначала он предъявил мне обвинение по трём статьям: 317 - уг-роза жизни работникам правоохранительных органов, 278 - попытка захвата власти, 222 - незаконное хранение оружия. Одна из них - 317 предусматривала высшую меру наказания. Через две недели он предъ-явил мне ещё две статьи: попытка завладеть оружием и организация незаконного вооружённого формирования. По новому законодательст-ву наказание определяется путём сложения статей, а не путём погло-щения большей статьи меньших, как было раньше. Поэтому для меня это никакого значения не имело.

Первый допрос был непродолжительным, и когда он закончился, адвокат попросил всех выйти и мы с ним наедине утрясли все наши вопросы. Он поинтересовался не избивают ли меня, так как знал мето-ды работы органов и, получив отрицательный ответ, сказал что поча-ще будет меня навещать. Он дал мне свою представительскую карточ-ку и объяснил как его можно вызвать в случае необходимости.

Если исключить его зацикленности на деньгах, впрочем свойст-венной всем работникам адвокатской профессии, то его работой я ос-тался доволен.

- Не переживай, в тюрьме с твоим преступлением тебя будут уважать, - заключил он. - Ну а если будет наезжать администрация, то теперь ты знаешь как меня найти. -

Когда мы приехали обратно в ИВС и поднимались по лестнице, шедший сзади сержант с силой стал бить меня дубинкой по ногам. Хо-тя удары были чувствительные, я молчал и, не показывая вида, про-должал идти дальше. Видимо сержанта это разозлило и он наотмашь два раза рубанул меня дубинкой по плечам. От пронзительной боли у меня затуманилось в глазах. Впрочем на ногах я устоял и даже всле-пую продолжал своё движение дальше. Вырвавшийся стон, сжав губы, мне удалось не выпустить наружу. Шедший сбоку молоденький рядо-вой испугался и, подставив руки, стал шептать:

- Только не падай, только не падай. -

- У живучий, - с удивлением и уже без злобы произнёс сержант.

В камере я снял рубаху, - чуть выше обеих лопаток у меня взду-лись твёрдые багровые шишки. Надо сказать что за время моего за-ключения это был единственный случай побоев. Данный факт вызыва-ет удивление, если принять во внимание что за гораздо более мелкие проступки менты отнимают у людей здоровье. В этом я усматриваю милость Господа, на которого я полностью положился и повёл пра-вильную линию поведения со следствием. Я не изворачивался, не врал и говорил только правду. Реально за моё деяние по кодексу мне могли влепить пожизненное заключение, но ни одной секунды я не комплек-совал. Были критические моменты, когда малодушие вот-вот могло охватить меня, но Бог снижал накал обстановки и тем самым не давал мне пасть.

Для собеседования ко мне в ИВС приходили высокие чины твер-ской милиции. Фамилие одного из них была Дука, другого Петрочен-ко. Дука пришёл с адъютантом, который мои ответы записывал в блокнот. В частности его интересовало моё мнение о некоторых чинах вышневолоцкой милиции, и он спросил меня о моей старой жалобе в тверскую прокуратуру на Тощева. Получив исчерпывающие ответы, при прощании он мне как старому приятелю пожал руку.

Петроченко Пётр Петрович был начальником тверского уголов-ного розыска и его чисто из профессионального интереса интересова-ли некоторые аспекты моего местонахождения когда я был в бегах. От него я узнал что они нашли мою стоянку возле стога сена на Лозовой горе, видели следы моих босых ног когда я шёл к дому тестя. Правда они точно не знали что эти следы принадлежали мне. Когда я сказал, что видел их засаду возле озера, маскирующихся под рыбачков, то он поинтересовался чем они там занимались. Видно было что Пётр Пет-рович был недоволен работой своих подчинённых. Разговаривал он со мной вежливо и на прощание сказал:

- Саша, если бы ты победил, то я бы пошёл с тобой. - Потом до-бавил, - не переживай, ты здоровый, до конца срока доживёшь. -

Многие высокие чины милиции с пониманием отнеслись к моему поступку, так как сами были недовольны демократическими реформа-ми. Ненависть и злоба ко мне исходила в основном от рядового соста-ва, пришедшего работать в органы недавно ради мздоимства и взяток.

Трижды для допроса из Москвы ко мне приезжал полковник МВД, который занимался поисками Евгения. Первые два раза, пытаясь выудить о нём сведения, он вёл себя вежливо и разговаривал со мной на равных. Между прочим поинтересовался моим мнением почему у нас в стране и особенно в милиции так плохо обстоят дела. Я ему от-ветил, что все беды из-за низкого нравственного уровня её работников.

В третий раз, решив сменить тактику, он стал действовать при помо-щи угроз и привёз с собой здорового мордоворота. Во время допроса мордоворот, скрестив руки на груди, стоял за его спиной и сверлил меня тяжёлым взглядом. А полковник на повышенных тонах требовал, чтобы я рассказал где прячется Евгений. Но я, слава Богу, ничего не знал и добавить к сказанному мне было нечего. Потом он обвинил ме-ня в убийстве Евгения и стал требовать показать место где я спрятал его труп.

- Чего ты ухмыляешься, ты пятерых детей сиротами оставил, - размахивал он у меня перед носом руками, перегнувшись через стол. - - Знаешь, что с тобой за это надо сделать? -

Я молчал, так как действительно этот факт был прискорбный. Но и его роль заступника за всех погибших работников МВД была явно наигранной, - иначе полковника давно должно было разорвать по факту гибели тысяч его коллег в Чечне, где они зачастую использова-лись в качестве пушечного мяса.

- Слушай, а ты случайно не еврей? - неожиданно сменив тему ошарашил он меня новым вопросом. - А то нам стало известно, что когда ты был в Израиле, ты там в каких-то беспорядках участвовал. -

Я поразился нелогичности его ума, - сам стоит на страже еврей-ской власти в стране, а меня, кто выступил против её порядков, обви-нил в еврействе.

- Нет, я русский и в Израиле вёл себя хорошо. -

Вероятно полковнику в неправильной интерпретации пересказали мою статью " Правда о благодатно огне" и получилось как в пословице: слышит звон, да не знает где он.

Потом он с ухмылкой на лице и с пренебрежением в голосе спро-сил:

- Ты что ли? -

Что ты он не пояснил, но мы прекрасно друг друга поняли. Пол-ковнику не верилось, что я мог выступить в роли спасителя России. Я пожал плечами, не дав ему никакого ответа. Но уже сам вопрос был для меня отраден, так как он показывал, что в недрах аппарата МВД существует понимание того, что нынешние порядки в России губи-тельны для неё и поэтому не могут быть долговечными. Только этим дядям в погонах хотелось бы чтобы авторитарный режим пришёл сверху без болезненных ломок и ненужных кровавых инициатив про-стого народа.

- Ну хочешь мы к тебе батюшку приведём? - не унимался пол-ковник, и ты исповедуешься перед ним где Евгений. - - Приводите, что я вам сказал, то и ему скажу, добавить мне нечего. Я знаю Евгения как человека, и у меня такое мнение, что вы его наврят-ли найдёте. -

- А ты хоть знаешь как мы тебя поймали? - Он думал поразить меня каким-нибудь сверхсекретным методом розыска.

- Знаю, отец Владимир выдал, - спокойно ответил я, - и меня да-же приехали и предупредили о ведущейся слежке. -

После моих слов с полковника сразу слетел весь апломб.

- Мы больше тысячи мест проверили где ты мог быть, - как бы оправдываясь произнёс он, - даже твоих школьных и техникумовских товарищей подымали. -

Поняв, что я говорю с ним искренне и о местонахождении Евге-ния на самом деле ничего не знаю, полковник всё же по инерции про-должал высказывать свои угрозы. Вероятно он уже был знаком с ито-гами моей пятиминутной психиатрической экспертизы, о результатах которой я ещё ничего не знал.

- Ты не думай на дурку съехать, под психа скосить. Может ты хо-чешь чтобы я посодействовал твоему переезду в вышневолоцкое КПЗ? Я могу тебе это устроить. Завтра я опять приду к тебе, а ты иди, поду-май и всё вспомни. -

Но ни завтра, ни послезавтра и вообще никогда он больше меня не вызывал, оставив меня в покое.

На следственный эксперимент в Вышний Волочёк меня повезли 29 июля как раз в мой день рождения. Конвой состоял из пяти воору-жённых омоновцев и одного семитской наружности сопровождающе-го, одетого по граждански. За всё время поездки туда и обратно они вели себя строго по уставу и ни разу не обмолвились со мной словом.

К зданию вышневолоцкого РУВД мы подъехали часам к десяти. Проезжая часть улицы уже была перекрыта милицейским оцеплением, а на середине дороги в ожидании моего прибытия стояли: следователь, мой адвокат, новый начальник милиции, оператор с видеокамерой и другие милицейские чины.

Омоновцы вывели меня из машины и перестегнули наперёд на-ручники, чтобы мне было удобнее двигаться во время следственных действий. Следователь объяснил мне суть и цель эксперимента, опера-тор включил камеру, и я начал давать показания, подробно объясняя где я остановил машину, как мы вошли в здание милиции, у кого и что находилось в руках.

Входную дверь с того памятного момента заменили на новую бо-лее прочную, и за ней к тому же ещё красовалась металлическая ре-шётка. За решёткой стоял мент с автоматом и впускал внутрь только тех, у кого в наличии имелся пропуск. До нашего налёта вход в здание был свободным и любой желающий хоть целый день мог шляться по его этажам и коридорам. Теперь новые ужесточённые правила посе-щения милиции ввели не только в Тверской области, но и за её преде-лами. Некоторые сидевшие со мной в тюрьме зеки по этому поводу выражали мне своё восхищение, - мол, хоть кто-то сумел нагнать стра-ху на обнаглевших ментов.

Войдя внутрь помещения, я стал показывать откуда стрелял и где стояли потерпевшие. Находящиеся в это время на дежурстве менты были в растерянности, не зная что им делать, - то ли продолжать рабо-тать, то ли вытягиваться в струнку перед высоким начальством. Новый начальник милиции попросил меня:

- Саша, покажи в каких местах они стояли когда ты начал стре-лять. - Я стал показывать, а так как дежурившие продолжали сидеть на своих рабочих местах, то начальник на них начал орать, чтобы они станови-лись туда, куда я покажу.

После этого меня вывели из здания РУВД и стали водить по го-роду, чтобы я на месте показал, где первоначально оставлял машину и какие здания мы намеревались поджечь. День был тёплый и солнеч-ный, и вдоль пути нашего шествия выстроилась любопытная толпа го-рожан. Ни одного лица горевшего ненавистью или злобой ко мне я в ней не увидел.

На время обеда тверской ОМОН передал меня местной охране. Перед тем как отвести в камеру они, желая пообщаться, окружили ме-ня плотным кольцом. Один из ментов, с которым когда-то я был не-много знаком, спросил:

- Ну что, Санёк, попался? -

Говорить мне с ними было не о чем, и я только с сожалением глубоко вздохнул. Не дождавшись от меня ответа он опять спросил:

- Чего вздыхаешь-то? -

Я ощущал их желание учинить надо мной расправу, но к их со-жалению в тот момент они не имели такой возможности.

На обед в камеру мне принесли первое и второе блюдо, нарезан-ную буханку чёрного хлеба и пластиковую двухлитровую бутылку во-ды. По меркам тверского ИВС, где кормят один раз в день, обед был роскошный. Съел я его не весь, и после еды ходил по узкому коридору между дверями и нарами, размышляя о превратностях жизни. Тогда я был в недоумении, почему меня, - врага государственной системы, кормят, поят, охраняют, заботятся о моих правах, вместо того, чтобы сразу вести на эшафот. Сейчас, глядя из прошлого, я могу смело ска-зать, что Господь демократам в отношении их противников не позво-ляет выходить за те рамки, которые они сами им навязали. Понимая действенность Господней заповеди: взявший в руки меч от меча и по-гибнет, жиды боятся действовать физическим насилием по примеру немецких фашистов, а пытаются нас поработить с помощью законов и соблазняющего разврата. Кто из патриотов посмеет взять на себя пра-во бороться вооружённым путём против их мирных пацифистских ме-тодов закабаления? Его не поймёт большинство населения, которому демократы промыли мозги идеями гуманизма. Такого человека жиды даже не станут казнить, - им гораздо выгоднее оболгать его, подавив морально. Вот почему на данном этапе борьбы так необходимо доне-сти голос правды до как можно большего числа русских людей. Этим самым мы будем выбивать почву из-под ног сионистов, и они уже не смогут обойтись без насилия. Тогда и у патриотов будут развязаны ру-ки для действий. Именно поэтому демократия является всего лишь прелюдией к космополитическому фашизму, который обязательно придёт ей на смену для окончательного уничтожения в народах на-ционального духа. Его предтечей будет закон об экстремизме, который сейчас активно продавливается и лоббируется мировой закулисой в Государственной Думе. Экстремистами будут считаться все нацио-нально мыслящие люди и прежде всего русские. А раз русские, то и православные. Разрешена будет только формальная вера, не выходя-щая за рамки гуманистического милосердия, а внешние обрядовые ус-тановления будут исполнять ряженные попы, последователи Алексия Ридигера.

Когда меня водили по коридорам РУВД, я встречался глазами с некоторыми близко мне знакомыми милиционерами, которые под ви-дом каких-либо дел, специально находились на пути моего следова-ния. Жестами и кивками головы они пытались ободрить меня, мол, держись, Санёк, и не падай духом.

Следственный эксперимент закончился около пяти часов вечера и после него, для завершения протокольных формальностей, меня сра-зу отвели в кабинет начальника милиции. Мне необходимо было про-смотреть отснятый видеоматериал и вместе с адвокатом поставить подписи, что с увиденным я согласен и ни к кому претензий не имею. То же должны были сделать и понятые.

В кабинете собралось не менее двадцати человек. Завершением процесса руководил следователь, а на правах гостеприимного хозяина суетился новый начальник милиции, - его громкий добродушный го-лос был слышен там и сям. Ко мне он обращался как к старому при-ятелю и называл не иначе как Александр Александрович или просто Саша. В это время в кабинете царила какая-то атмосфера взаимного уважения и непринуждённости, как будто старые друзья собрались для приятного время провождения. Если бы из кабинета ушли скучающие омоновцы, и с моих рук сняли наручники, то ничто не напоминало бы о цели собравшихся здесь людей.

Адвокат нагнулся к моему уху и сообщил:

- Саша, мы будем здесь ещё около часа. Я поговорю со следова-телем, он должен разрешить. Ты можешь позвонить сейчас жене до-мой, чтобы она приехала сюда и вы бы один на один обговорили все свои вопросы. -

Булавкин сразу же дал своё согласие. Но на беду я забыл номер телефона соседки, так как тогда в Боровно у нас своего телефона ещё не было. На выручку пришёл новый начальник милиции, который предложил мне воспользоваться его телефонным справочником.

- Саша, у тебя же сегодня день рождения, - громко на весь каби-нет произнёс он, - поздравляю тебя.

В интонации его голоса не было и тени сарказма, и своё поздрав-ление он произнёс от души.

С меня сняли наручники и, опасаясь что жены не будет дома, я набрал номер телефона. Но всё было нормально, - соседка быстро сбе-гала за ней, и через пол минуты в трубке я услышал её голос. Я объяс-нил ей, что звоню из милиции, и что нам с ней разрешили повидаться, только надо побыстрее приехать. Жена сначала молчала, наверное, по-лагая что её разыгрывают, или быть может соображала на чём ей бы-стро можно доехать до города. Потом резко ответила:

- Еду, жди, - и сразу положила трубку.

Уже минут через тридцать, держа за руку сына Ваньку, она во-шла в кабинет. Для меня и так была волнительна встреча с ней, но ко-гда я увидел семенящего за ней малолетнего сына, я не выдержал и из моих глаз потекли слёзы. Новый начальник милиции как понимающий человек стал успокаивать меня:

- Ну, Александр, надо в руках себя держать. -

С меня опять сняли наручники и все кроме двух омоновцев вы-шли из кабинета, дав нам возможность поговорить наедине.

Жена села напротив, а на мои колени посадила Ивана.

- Ну успокойся, Саш, ну чего ты. -

С трудом подавив слёзы, я всё же взял себя в руки.

Иван сидел на моих коленях и, надув щёки, молча кивками голо-вы отвечал на мои вопросы. По возрасту он ещё многого не понимал в происходящем и через некоторое время начал крутиться, - ему были интересны сидящие за спиной дяденьки с автоматами.

Я рассказал жене как меня арестовали, кто выдал, и с кем следует вести себя осторожно. Но она и сама всё прекрасно понимала.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 15 161718 Следующая ⇒