Александр Сысоев 10 страница

Как с верующим и неординарным человеком мне было интересно с Николаем, и я часто в свободное время приезжал к нему домой для бесед, засиживаясь за чашкой чая далеко затемно. Он многое знал, и меня увлекали его рассказы по религиозной истории, о духовном опыте подвижников благочестия, о жидах, захвативших власть в стране.

Позже вместе с ним мы организовали восстановительные работы в Тубосском храме, чтобы предохранить его от окончательного разрушения. Я завёз необходимые строительные материалы: щебень, песок, кирпич, цемент, доски; пригнал технику и своих рабочих. И в течении нескольких выходных мы вычищали её от хлама и мусора, а потом восстановили одну из полу разрушенных стен и зацементировали полы.

Но со временем я заметил, что в Колиной семье не только нет мира, но даже идёт очень ожесточённая война. Видимым следствием этой войны как раз и был тот хаос и беспорядок, царивший в их доме. По каким-то внутренним причинам жена отказывалась признавать его главенство в семье, хотя такое поведение женщины в разрез шло с учением церкви. Дети в семейном конфликте зачастую придерживались стороны матери. Иногда одна, а иногда вместе с детьми она уезжала от Николая домой в Москву, оставляя его одного в деревне.

Коля любил жену и не имел других способов призвать её к порядку, кроме как вести с ней бесконечные идеологические споры о том кто из них не прав. Для этой цели он даже вербовал батюшек и духовных отцов. Но всё было бесполезно, — Евгения имела своего духовного отца в Москве, — настоятеля храма Николая Чудотворца в Пыжах священника Александра Шаргунова, который придерживался её стороны. Коля даже ездил к нему ругаться, считая, что он разбивает их семью. Страдая, Николай даже сделал попытку уйти в Иверский мужской монастырь, но там его не приняли.

На мой взгляд, они оба были не правы, но большая вина лежала на главе семьи. Он имел право силой восстановить порядок, если жена отбивалась от рук и пыталась уйти из-под его влияния. Но из-за своей мягкотелости Коля не мог решиться на такой решительный поступок. Видя в нём отсутствие мужественности, и дети начинали пренебрегать имвыходя из-под его контроля. Это была его человеческая трагедия, попущенная Богом за его интеллигентский рассудочный подход к вере. Своим безволием он мучил себя, жену и своих детей.

В то время Николай горел ещё несколькими утопическими идеями. То он хотел возродить в отдельно взятом селе Тубосс жизнь по христианскому образцу, то мечтал организовать детский трудовой православный лагерь, то завербовать священника со стороны для ведения постоянных служб в полуразрушенном храме. Будучи тогда председателем совхоза, я поддавался его горячим устремлениям и по мере сил старался помогать ему. Но дела у него не шли, - максимум, поработав с ним несколько дней, люди от него уходили. Однако в своих заблуждениях Коля был упорен, и он обвинил меня в отсутствии настойчивости. Вот примерно какой диалог произошёл у нас с ним, когда я пытался завербовать его в свою боевую дружину.

- Коля, ты спрятался в глухой деревне, смирившись с тем, что всю инфраструктуру государства захватили наши враги по вере. Не кажется ли тебе твой поступок неправильным?

- Сань, мы отсюда начнём возрождение страны. Надо в православном духе воспитать молодёжь, а уж она, возмужав, пусть побеждает жидов.

- А тебе не кажется, что на её воспитание просто не отведено времени, исторические процессы сейчас неимоверно ускорились?

- Хватит времени. Я помню, как мы считали, что в 1991 году пришёл конец, потом в 1993. Время идёт, а конца всё нет и нет. Ещё десять лет пройдёт и ничего не изменится. Надо работать и воспитывать молодёжь.

- Молодёжь воспитывается на примерах старшего поколения. А ты трусливо убежал от борьбы в деревню. Да жиды простым отключением электричества деморализуют всю твою общину.

- Ничего страшного, будем работать при лучине. Бог не выдаст, - свинья не съест.

- Ты перекладываешь почётное право возможности умереть за Родину с себя на молодое поколение. С твоей стороны такое отношение к ним является жестоковыйностью. А предпочтение автомату мирное мазание стен дерьмом есть обыкновенная трусость.

В это время Николай хотел пристраивать новый сарай для увеличивающегося поголовья своей скотины. И помогать ему в этом деле он агитировал меня, Женю Харламова и других верующих мужиков из общины священника Сергия Дикого. Сарай строил он из тонких брёвен и для утепления стен густо обмазывал их глиной. Видя, как он её месит, а потом жидкими комками ляпает об стену, я в шутку сравнил её с дерьмом и нас обоих это рассмешило.

- Ну и что же. Убивать нам никто не давал права. Я, по крайней мере, делать это боюсь. Мы будем мазать стены дерьмом, а умирают пусть потом за нас молодые.

Примерно так он сказал открытым текстом и наш спор прекратился.

Николай принадлежал к той когорте бездумной и безвольной паствы, которая желала переложить ответственность за своё спасение на чьи-нибудь плечи: батюшек, духовных отцов и даже собственных детей. Такой тип послушных безынициативных людей очень удобен современным церковным властям, так как они не нарушают их спокойствия и не толкают на вражду с мирскими правителями. Каждый свой шаг Николай и люди подобные ему перестраховывают благословением духовников, а так как я на вооружённый мятеж ни у кого разрешения не спрашивал, то все они должны были считать меня самозванцем и отступником.

Таким образом, возникший между нами спор отразил два господствующих внутри современной Православной церкви течения. Бегать с автоматом - это означало вести по всем направлениям бескомпромиссную борьбу с богоборческой властью, а мазать стены дерьмом - это означало отдать без сопротивления ей всю мощь мирского государственного аппарата и, довольствуясь объедками с жидовского стола, заниматься исключительно личным спасением. Ко вторым принадлежит современный Московский Патриархат с его ручной рабской паствой, которые желают веровать в Бога, не сопротивляясь общемировой тенденции сползания мира к царству антихриста. К первым сейчас относятся немногочисленные борцы с ИНН и наиболее последовательные монархисты. Они готовы оправдать свою веру борьбой с апостасийными явлениями, путём возвращения к древним монархическим способам правления Россией и выхода её из мирового сообщества.

21. Нападение на РУВД.

Весь день 9 апреля, зная, что мне предстоит нелёгкая ночь, я старался побольше отдыхать, никуда не выходя из своей спальни. Евгений в соседней комнате читал Библию и иногда смотрел телевизор. Под вечер я сложил весь необходимый багаж в машину. Это были монтажки, кувалды, длинные кухонные ножи, электрический удлинитель и болгарка с запасным диском, на случай если бы пришлось резать металлические двери в оружейную комнату. Могла возникнуть необходимость тормозить частный автотранспорт, и я из двух чёрных резиновых дубинок сделал жезлы регулировщика, нанеся на них полосы белой краской. Бутылки с зажигательной смесью я в ящиках поставил в самый зад машины.

Выезжать из дома решили полдевятого вечера сразу как стемнеет. Часа за два до выезда последний раз с Евгением неплотно поели. Он для смелости выпил стакан сухого вина; я, опасаясь потерять свежесть головы, пить не стал.

Напоследок ещё часок решил покемарить на диване. В это время из трактира пришла жена. О всех моих планах она знала. Знала также и то, что меня бесполезно переубеждать, так как моё слово в семье было законом. У нас каждый привык выполнял свои обязанности, не вникая в тонкости чужих дел.

Войдя в комнату, она села рядом со мной. Я взял её за руку и сказал:

- Ну чего, Кать, сейчас поеду. -

- Во сколько ты вернёшься? Обещай, что не позже шести утра.

Смотрю, а у самой глаза от слёз влажными стали.

- Конечно, до шести обязательно вернусь. - успокоил я её.

Она чувствовала, что я говорю неправду. Глядя на её обречённый вид у меня сильно навернулось к ней чувство жалости.

- Ну прекрати, Кать, всё будет нормально.

Успокоившись, она вышла из комнаты, напоследок мне сказав:

- Смотри, я дверь закрывать не буду, жду тебя.

В пять часов утра через эти незакрытые двери к ней в комнату ворвётся тверской ОМОН в масках и с автоматами наперевес.

Выехали мы на полчаса позже, чем намечали. Оба ружья, с досланными патронами в патронники и поставленные на предохранитель, я положил рядом с собой на соседнее сиденье. Евгений сел сзади справа от меня. Ему я дал пистолет, который он, поставив на боевой взвод, положил в карман.

Для подавления в себе неуверенности решено было сразу подъезжать к дверям РУВД и начинать действовать без промедления. Начало операции намечалось проводить в такой последовательности: Евгений входит первым, молча открывает дверь в дежурку и, угрожая пистолетом, понуждает ментов лечь на пол лицом вниз. Затем разоружает их и связывает им за спиной руки. Я захожу следом за ним с ружьём и необходимым для вскрытия оружейной комнаты инструментом, и страхую Евгения через стекло, держа на прицеле находящихся в дежурке ментов. После этого я должен был закрыть изнутри входную дверь, передать Евгению инструмент и занять оборону с тыла, на случай если на этажах находится дежурная группа. После вскрытия оружейной комнаты, Евгений должен был вывести заключённых из КПЗ. На случай если бы менты вздумали оказать сопротивление, оружие планировалось применять без предупреждения. Так как у него было нарезное оружие, то я предупредил его, чтобы он стрелял точно во избежание ненужных рикошетов в закрытом помещении. Далее требовалось действовать по вышеописанному плану и в соответствии с обстановкой.

До города без происшествий мы доехали за двадцать с лишним минут. На улицах было ещё полно гуляющего народа и, когда с центральной улицы Ленина мы свернули к зданию РУВД, то увидели, что около его входа стоит большая группа ментов, а также подъезжает и отъезжает милицейская автотехника.

- Проезжай, - приглушённо крикнул мне Евгений, опасаясь, наверное, что я не соображу изменить прежде разработанный план. Но я и сам видел, что подъехали мы не вовремя и, нажав на газ, повёл машину мимо здания РУВД. Стоявшие у входа менты проводили нашу машину пристальными взглядами.

Я сделал круг, потом ещё один, - оживление у входа в милицию не ослабевало. Опасаясь вызвать подозрение, я остановил машину возле рынка в тёмном неосвещённом месте у ворот частного дома. Дом принадлежал храму и в нём жила многодетная православная семья, у которых вместе с Николаем Дубровиным ранее мы неоднократно бывали в гостях.

Решили пройтись пешком, под видом прохожих ведя наблюдение за зданием РУВД. Потом купив себе по бутылке пива, встали у торговых рядов через дорогу от ментовки. Некоторые сотрудники милиции только - только уходили домой. В четырёх окнах на этажах ещё горел свет и там было заметно движение. Дежурные милиционеры, стоявшие у входа, громко прощались с уходившими домой коллегами, грызли семечки и посматривали по сторонам. Вдруг один молодой мент стал пристально вглядываться в нас, отчего у меня от испуга заколотилось сердце. Потихоньку, стараясь сохранить спокойствие, мы отошли в тёмный переулок и направились к машине.

Впервые в жизни я испытывал страх, пробирающий до мозга костей и услышал как могут стучать собственные зубы. Ужас заключался не столько в том, что предстояло малыми силами провести боевую операцию против всесильной милиции. Ужасно было идти против равнодушной размеренной жизни города и даже страны в целом, население которых она по понятным человеческим пристрастиям вполне устраивала. В эту предпасхальную ночь мы шли не столько против мирской власти, сколько против глыбы тихой обывательской жизни народа, стронуть с места которую казалось невозможно никакими человеческими усилиями. Если бы нас убили впервые минуты нападения, то очень многие люди в непонимании просто бы покрутили пальцами у виска. А сионистская пресса представила бы нас как православных фанатиков, повесив на нас и на наших сторонников всех немыслимых собак.

Дойдя до машины, мы сели в неё, в нерешительности не зная, что делать дальше. Посидели минут двадцать. Я взглянул на Евгения, - он, склонив голову на бок, как будто дремал. В надежде получить с его стороны поддержку, я два или три раза спрашивал его:

- Ну чего, Евгений, идём?

Но он, не открывая глаз, делал только движения бровями и тихо отвечал:

- Как Бог управит.

Видно было, что от страха он сам впал в прострацию. Потом немного погодя добавил:

- Маловато нас, страшно.

Я и сам понимал, что если бы нас было человек пять, то решиться было бы гораздо проще.

Посидели ещё минут пятнадцать. Находясь во внутреннем борении, я поглядывал то на дремлющего Евгения, то на всё более редеющих из-за сгущающейся ночи прохожих. Временами наскакивал соблазн вернуться домой и, я чувствовал, как от этой мысли с моих плеч как бы сваливался невыносимо тяжелый груз. В то же самое время я ясно ощущал за своей спиной дыхание злого духа, который, прими я такое решение, в дальнейшем не дал бы мне спокойно жить О нечто подобном я читал в Библии в книге Царств о царе Сауле, который когда стал совершать неправильные поступки, то Бог вместо Себя наслал на него злого духа, который мучил его доводя до бешенства. Если мы ошибались в своих намерениях, и на самом деле Богу не нужен был наш поступок, то очень скоро впереди нас ожидали огненные языки адова пламени. Но сзади я точно ощущал, что меня подстерегает неудача: в семье, в делах и во всей жизни.

Так находясь в нерешительности, я всё надеялся что Евгений укрепит меня своим словом. Но он продолжал сидеть с закрытыми глазами без всякого движения. Вдруг я понял, что всю инициативу он отдал в мои руки, и он сам находится в ожидании моего решения. Теперь делить ответственность мне было не с кем и осознание этого факта ещё более напрягло меня. Я чувствовал, что момент твёрдого принятия решения станет новой отправной точкой в моей жизни и её неизвестность страшила меня. Ободрить же меня и поддержать советом было некому.

В ещё более сильном борении я просидел минут десять. Страх был настолько силён, что буквально сковывал мои руки и ноги. Преодолеть его самому у меня не хватало сил, но и смириться с трусливым отступлением я тоже не мог. И тут явно со стороны в моей голове очень чётко возникла мысль, которая укрепила меня. Она говорила мне, что если я не преодолею страха, то потеряю в сыне своё продолжение к Богу. Удар убеждения был нанесён в самую болезненную точку моего сознания, так как он касался не только моей дальнейшей судьбы, но и судьбы самых дорогих мне людей. Я был твёрдо убеждён, что получил поддержку в этот трудный для меня момент жизни от своего Ангела - хранителя.

Неуверенность как рукой сняло. Я взглянул на часы, - было без десяти минут двенадцать. Я мягко постучал по колену Евгения и сказал:

- Поехали.

Он, проснувшись, зашевелился, и сел прямо, ничем не выражая своих эмоций. Я тихо повторил ему его задачу, он кивнул головой. Ключ зажигания мягко повернулся в своём гнезде, машина завелась и мы поехали. Свернув на улицу, ведущую к зданию РУВД, мы увидели полное затишье у его входа. Сразу же капотом я поставил машину к самой двери. Евгений выскочил и, опустив руки в карманы, ожидал, когда я возьму с заднего сиденья ружьё и сумку с инструментом.

Открыв дверь, он вошёл первым, я следом за ним. Пройдя через фойе, он, как было обговорено, сразу направился к двери, ведущей в дежурное отделение, открыл её и вошёл внутрь, на время пропав из моего поля зрения. Я же, поставив сумку с инструментом на пол, встал у стекла, направив дуло ружья немного выше ментов из опасения случайного выстрела. Их было четверо, один сидел за пультом, второй стоял прямо у стекла боком ко мне, и двое находились чуть поодаль в разных местах. Лицо того, что сидел за пультом показалось мне знакомым. Так как я был довольно-таки известным человеком в городе, то по их недвусмысленным взглядам я понял, что и они узнали меня. В недалёком прошлом я оказывал милиции материальную помощь и считался у них благонадёжным и законопослушным гражданином. Теперь они находились в недоумении видя в моих руках направленное на них ружьё.

Секунды шли, а Евгений всё не появлялся. Менты же замерли на своих местах, боясь пошелохнуться. С их позиции им был хорошо виден и я, и Евгений. Я хотел скомандовать голосом, чтобы они легли на пол, но из-за волнения команда прозвучала тихо и хрипло. Тогда я стал показывать им дулом ружья, чтобы они легли. Но менты никак не реагировали на мои команды. Мент же сидящий за пультом ехидно заулыбался и стал бросать взгляды то на меня, то на находящегося напротив него Евгения. Что-то шло не по плану и поэтому грозило провалом операции. Это уже я потом понял, что Евгений испугался и стоял у них на виду в нерешительности, чем вдохновил их на дерзкое поведение. Инициатива стала переходить к ним, и надо было срочно что-то предпринимать или ложить оружие и делать вид, что мы пошутили.

Далее все произошло мгновенно, - мент сидящий у пульта, уже в открытую стал ухмыляться и крутить головой в разные стороны, очевидно полагая, что верующая интеллигенция окончательно скисла и не способна совершить серьёзных противоправных поступков. Накатившее на меня чувство гнева моментально подавило во мне нерешительность, и я выстрелил ему в грудь. Он так и остался сидеть на стуле, только опустил голову. Поразила меня смена выражения его лица с ехидного на абсолютно умиротворённое, как будто он сам не знал того, что при жизни сильно мучился. Далее я уже стрелял по падающим на пол ментам, так как до них дошло, что с ними не шутят. Попадал ли я в них я тогда не знал, так как они продолжали своё падение по инерции. Внимание почему-то сосредоточилось на чётко работающем затворе, выплёвывающем гильзы. Выстрелы были непривычно глухие, видимо звук поглощала разделяющая нас перегородка из оргстекла. Потом послышались другие выстрелы, - это из пистолета начал стрелять Евгений.

Я вошёл к нему в дверь. Один мент падал от него лицом вниз на пол, другой стоял рядом сбоку, скривившись в неестественной полусогнутой позе. Евгений что-то кричал и почему-то стрелял вниз в кафельный пол, отчего пули высекали из него искры. Я видел как одна пуля, вероятно от рикошета, летела понизу параллельно полу и, чиркнув по моему правому сапогу со стороны щиколотки, обожгла меня и улетела дальше в фойе. Развернувшись, я пошёл за сумкой с инструментом, чтобы передать её Евгению. Чувства страха как такового не было, но подступило сильное напряжение, и требовалось усилие, чтобы продолжать начатое дело. Боковым зрением я следил за лестницей, ведущей на верх, откуда могли появиться менты, находящиеся на этажах, но там было всё тихо. Подняв сумку, я уже хотел идти обратно к Евгению, но в это время неожиданный сильный удар в спину подтолкнул меня к двери. Повернув голову, я увидел Евгения, который нервно крикнув:

- Бежим, - схватил меня за рукав, и я по инерции вместе с ним выскочил на улицу.

В экстремальных ситуациях человеческий ум не успевает анализировать быстро меняющиеся события. Поэтому увидев убегающего Евгения, я чисто рефлекторно припустился за ним, совершенно не понимая зачем он это делает. В несколько секунд мы перескочили улицу Ленина, далее обогнули здание суда и скрылись в темноте городского сада. " Почему мы убегаем, если у дверей осталась наша машина и, в крайнем случае, можно было бы уехать? " - не покидала меня мысль. Мы двигались вдоль канала по направлению к стеклозаводу 9 января. Евгений был значительно крепче меня, и я начал отставать от него. К тому же мне мешали бежать тесные кирзовые сапоги и тяжёлое ружьё, которое я не выпускал из рук. На ноге, где впритирку прошла пуля, я чувствовал жжение и тёплую влагу крови.

- Женя, погоди, - приглушённо крикнул я ему, глядя на его удаляющуюся в темноте фигуру. Но он продолжал бежать, не сбавляя скорости.

- Ты чего, меня бросаешь что ли? - ещё раз крикнул я ему вдогонку. На этот раз он остановился, и стал поджидать, когда я подбегу к нему. Подойдя вплотную, я спросил его:

- Ты куда бежишь, ведь у нас возле милиции машина осталась?

По его лицу стало заметно, что соображение начало возвращаться в его голову:

- Вернись за ней, а я тебя здесь подожду.

Его ответ мне показался наивным.

- Поезд уже ушёл. Теперь можно возвращаться только за своей смертью.

Вдруг его стебанул ужас, и со слезами он бросился мне не шею:

- Молю Бога, только бы мы никого не убили, хотя бы ранили. -

Истерика Евгения мне была неприятна и я не знал, что ему отвечать. Только что он сорвал операцию, а теперь ставил под сомнение религиозно-нравственную сторону наших действий. На душе было пресквернейше. Сбылись мои прошлые опасения на его психологическую неуравновешенность.

- Одного я точно убил, видел, как от него душа отлетала. Но сейчас ты ничего не бойся, теперь мы в безопасности.

Находясь на городском пустыре под покровом ночи, я чувствовал, что смертельная опасность осталась позади. До восхода солнца у нас ещё было много времени, чтобы мы могли уйти подальше или где-то спрятаться. Сильно угнетала только мысль о провале операции и неопределённость будущего. Ведь к такому сценарию событий я совершенно не был готов и теперь не знал, что мне делать.

- Меня пуля по ноге царапнула, Евгений, ты потише можешь бежать? - попросил я его.

- Ты чего ранен, давай я тебя на себе понесу. -

- Да нет, - говорю, - царапина, сам могу передвигаться. -

Тогда выставив свою руку в сторону, он сказал:

- Держись за неё. -

И когда я ухватился, он побежал с такой скоростью, что я еле успевал касаться пятками земли. Некоторое время я бежал на его буксире. Потом тропка стала уже и грязнее, и нам пришлось снова передвигаться в след друг друга. Неожиданно Евгений стал выкидывать в канал запасные патроны к пистолету, а затем, сильно размахнувшись, закинул на середину и сам пистолет.

Добежав до водохранилища, мы не решились перейти на другую сторону канала по шлюзовому мосту, так как там в сторожевой будке мог находиться охранник. Над бурлящим потоком мы прошли по двум толстым трубам теплотрассы и на той стороне я стал думать, что мне делать с ружьём, так как бежать с ним было довольно тяжело.

Вместо мятежа у нас получилась одномоментная акция, и теперь после провала наших планов вести боевые действия с человеческими жертвами не просто не имело смысла, но и было бы крайне преступно.

Моя машина осталась стоять у дверей РУВД, а в ней лежали: запасное ружьё, бутылки с бензином, план намечаемых действий, образец обращения к населению, по фамильный список подлежащих казни городских сионистов, а так же пропагандистские аудио и видео материалы. По ним установить имя владельца и мотивы его поступка дело ближайшего часа.

В отличие от Евгения оружие я приобретал на свои трудовые, и мне было жалко терять его навсегда. Я бросил ружьё в воду метра на три от берега, в надежде когда-нибудь вернуться за ним. Евгений, увидев мой бросок, зашёл по щиколотку в воду не боясь замочить ног, и нащупав на дне ружьё, достал его. Затем, сильно размахнувшись, кинул его метров на двадцать от берега.

Как показал ход дальнейших событий, в этом вопросе Евгений поступал правильней. После моего ареста я не смог вспомнить в каком месте мы выкидывали оружие и, менты, обозревая огромную площадь вероятных поисков, даже не стали вызывать аквалангистов. Поэтому оружие до сих пор так и лежит на дне канала.

Далее, обойдя женскую вышневолоцкую зону со стороны городской ветеринарной службы, мы вышли на шоссе и побежали к посёлку Кошарово. Опасаясь погони с собаками, Евгений разулся сам и заставил разуться меня. Около километра мы пробежали босыми по грязной от таявшего снега дороге. Вдоль неё стояли примыкающие к городу частные дома. Время приближалось к часу ночи и за все три километра, что мы бежали до детской больницы, нам не повстречалось на пути ни одной машины и ни одного человека.

На повороте мы остановились. Евгений, судя по всему, уже отошёл от стресса и начал действовать решительно и обдуманно.

- Ну чего, Сань, я к друзьям, они здесь недалеко живут, а ты иди в лес, отсидишься там, а потом можешь сдаваться.

Его слова меня опять неприятно резанули, - сдача на тот момент мне казалась равнозначной поражению и гибели. Я и так чувствовал себя проигравшим и потому почти обречённым. Возразить ему у меня не нашлось аргументов, и я с горечью промолчал. Перед расставанием мы обнялись и каждый пошёл в свою сторону.

Евгений раньше меня понял суть происшедшего и весь дальнейший ход событий подтвердил правильность его слов. Скорее всего, он внутренне был готов к подобной развязке.

Находясь уже в тюрьме, я размышлял над поведением Евгения. Сокамерники мне говорили, что подельников, из-за трусости которых срывается общее дело, по понятиям следует ликвидировать самим. Версии, что я убил Евгения, якобы из-за мести ему, придерживался и мой следователь. Но я не уголовник и уголовных понятий не разделяю. Мало того, не смотря ни на что, я до сих пор испытываю к Евгению чувство уважения и благодарности. Бесспорно, трусость плохое качество, подлежащее порицанию в любой человеческой среде. Но о трусости Евгения никто не имеет право говорить, пока не окажется на его месте. Он единственный кто нашёл в себе мужество пойти со мной на эту акцию. И я его не осуждаю. Видимо на то время Бог решил, что лучше быть тому, что случилось, а не тому, что предполагалось. Если бы Господь мне его не послал, то не смогла бы осуществиться даже эта с виду неудачная акция. При нормальном развитии событий планируемой нами операции у нас не было практически никаких шансов остаться в живых, хотя изначально о наших жизнях речь и не шла. Скорее всего, Евгений не проникся до конца идеей восстания и имел какие-нибудь второстепенные внутренние мотивы пойти вместе со мной. Может быть, он хотел самоутвердиться в глазах своей жены, которую продолжал любить. Но это всё из области предположений, и я очень надеюсь, что придёт то время, когда смогу сам всё узнать от него.

22. В бегах.

Передо мной было два варианта как скрыться от розыска: либо найти пристанище у знакомых, либо отсиживаться в лесу. Никто из людей меня не посылал на это дело, наоборот, многие были настроены против. Поэтому я не считал моральным, чтобы кто-то после всего случившегося должен был принимать участие в моей дальнейшей судьбе. Кроме того, интуитивно я чувствовал исходящую от людей угрозу вне зависимости от того как они отнеслись бы к моему поступку. Раз уж я подвизался ради имени Божьего, то глупо теперь было искать опору в людях. Но в тот момент мне казалось, что Бог меня оставил и я был близок к панике.

Свернув с шоссе, я двинулся по проходящей рядом военной узкоколейке, которая после прихода к власти демократов перестала строиться и простаивала без эксплуатации. Вначале я хотел уйти по ней как можно дальше от Волочка и попросить помощи в какой-нибудь глухой деревеньке, так как, не считая трёх рублей мелочи, денег у меня с собой не было. Но в лесу ещё лежало много снега, сапоги мои насквозь промокли и возле посёлка Зеленогорский я начал уставать. Поэтому увидев цеха зеленогорского спиртзавода, я свернул к ним, надеясь залезть на какой-нибудь чердак или в подвал, и там отсидеться некоторое время. Но не находя глазами ничего подходящего, ноги меня несли всё дальше и дальше вдоль забора по глубокому снегу, пока я не оказался в самом посёлке. Там я не решился зайти к своим знакомым, так как провал самого дела мне казался менее страшным чем даже тень укора от людей, которые побоялись идти со мной и всячески меня отговаривали от моей затеи.

Из посёлка я удалился с противоположной стороны по асфальтовой дороге и, вскоре миновав колхозную ферму, пришёл в деревню, примыкающую к Лозовой горе. Лозовая же гора находилась на трассе Москва - Санкт-Петербург. Таким образом, я оказался отделённым от своего дома и родственников городом, где наверняка уже началась подготовка к розыскным облавам.

Поначалу, оторвав доску, я залез в частный сарай, где хранилось сено. Посидев там минут пять, я опять вылез наружу и направился через вспаханное поле к темневшей в дали опушке леса. Снег на поле уже растаял, и идти из-за грязи по нему было крайне трудно, так как на сапоги постоянно налипали большие комья глины, а ноги скользили на неровных пропашных межах. Около самого леса я заметил небольшой стожок сена и, ускорив шаг, направился к нему, так как из-за наступающего рассвета необходимо было торопиться.

Стожок, скорее всего, принадлежал частнику, проживающему в доме напротив через поле. Сделать лаз в стоге мне не хватало сил, так как сено за зиму основательно слежалось и превратилось в монолит. Всё-таки с большим трудом я надёргал несколько охапок с противоположной от деревни стороны стога, чтобы оттуда ничего не было заметно, снёс их к краю леса и постелив в более менее сухом и укромном месте, сделал себе лежанку под открытым небом. Сверху для утепления и маскировки я также накидал на себя остатки сена. Теперь со стороны деревни у меня был прекрасный обзор местности, а со стороны леса я не ожидал никакой опасности, так как в наступившую весеннюю распутицу он был почти непроходим.

Из одежды на мне было: кирзовые сапоги с намотанными на ноги портянками, полушерстяные тренировочные штаны чёрного цвета, рубаха и кожаная куртка с меховой подкладкой на туловище. Кирзовые сапоги совершенно не способны предохранять ноги от влаги, к тому же они оказались мне сильно тесны в подъёме. С большим трудом я стянул их с ног и отставил в сторону, положив на них сверху сохнуть промокшие насквозь портянки. Ступни моих ног представляли собой довольно печальное зрелище. Пуля, прошедшая по касательной и не оставившая на сапоге даже следа, прожгла мне ногу, образовав кровоточащую рану в виде полосы. Кроме того во время бега я умудрился на каждой ступне натереть по 6 - 7 кровавых мозолей, которые теперь довольно чувствительно болели.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒