ВЕРОЯТНОСТЬ РАЗУМА 12 страница

— Да неужели? А мне их боль и эмоции показались очень даже подлинными! — прищурился Джулиан.

— Так в этом и весь смысл! Ощущать все по-настоящему, хотя происходящее — уже история, — вдалбливал Оператор. — Таким образом, лурианцы обладают самыми совершенными данными для анализа из всех известных.

— Отговорки! — сердился Джулиан.

— Фух, — совсем по-человечески провел рукой по лбу Агнетто. — В принципе, убеждая вас, я сейчас занимаюсь бессмыслицей. Вы сами все поймете. Позднее. А в данный момент я пытаюсь впихнуть невпихаемое. С другой стороны, резон все-таки есть. Мои попытки могут ускорить ваше развитие, поскольку напряженное аналитическое мышление развивает мышление как таковое. И, кажется, я знаю, один подходящий пример, который окажется для вас убедительнее некуда.

Затащив Джулиана обратно на трибуну, Агнетто немного поколдовал руками, копаясь в незримых энергетических полях. Затем направил в его сознание очередной поток данных. Сперва Джулиан ничего не понял, пытаясь уразуметь, где очутился. И лишь немного осмотревшись, прямо-таки обомлел. Он узнал собственный Юнисанциум.

Раздвоенности сознания не было. Не было вообще ничего, что хоть как-нибудь связывало бы Джулиана-Модель и Джулиана-Лурианца. Он словно глядел на себя в зеркало, но не испытывал никаких мыслительных коллизий, искажения рассудка и прочих эффектов, предполагавшихся при слиянии или пересечении мышления. Джулиан хорошо помнил тот день. Стоя с велосипедом на горке, тогда он впервые заподозрил неладное, то есть некую закодированную особенность с непременным появлением машин. Однако Элайя объяснила это непреднамеренным сбоем, то есть небольшой ошибкой в системе.

— В целом, так и есть, — подтвердил Агнетто, наблюдая, как Джулиан рассматривает сам себя, пока ТОТ, старый Джулиан, скептически оглядывает горку. — Мы, конечно, подстраиваем Моделям раздражающие ситуации, но тут вышел явный перебор.

— Но как вам такое удается? Каким образом все эти машины оказываются в нужное время в нужном месте, когда бы я ни очутился на той окаянной горке?! — поразился Джулиан. — Они не настоящие?

— Очень даже настоящие, — усмехнулся Оператор. — И управляются подлинными Моделями, а не роботами, как вы могли бы подумать. Хотя такая идея сама по себе не нова.

— Но это же невозможно! — воскликнул Джулиан.

— Вы имеете дело с теми, кто создал сами Юнисанциумы, и на полном серьезе считаете, что им не по плечу организовать внутри одного из них такую ерунду? — рассмеялся Агнетто.

Вторая сцена посвящалась юности. Внезапно Джулиан увидел себя в студенческие годы, когда не смог пойти на одну из вечеринок. И потом об этом очень жалел.

— Приятели вам солгали. Там не было и половины того, о чем они вам впоследствии рассказывали, — проникновенно пояснил Агнетто.

— Ка-а-ак? — в световых переливах Джулиана сквозил целый набор противоречивых эмоций.

— Они всего лишь пытались придать себе вес. Сгладить собственное фиаско и прикинуться более крутыми, чем были на самом деле, — развел руками Оператор.

— А я могу взглянуть? — жадно спросил Джулиан.

— Почему бы и нет, — пожал плечами Агнетто.

И Джулиан, перемещаясь по тому дому, где проходила пресловутая вечеринка, наглядно убедился, что жалеть ему и впрямь было не о чем.

Второй эпизод спровоцировал третий. Он посвящался соседу, о котором ходили дурные слухи уровня городских легенд. Ходили среди молодежи, разумеется. Одержимый жаждой приключений, однажды Джулиан перебрал энергетика и едва не забрался к нему подвал. От правонарушения его спас случай. Подвальное окошко заело и не хотело открываться, а проснувшаяся собака стала лаять, почуяв нарушителя. Джулиан ретировался, и в дальнейшем столь дурацкий и необдуманный поступок не повторял. Теперь, пользуясь случаем, он заглянул туда, что так и осталось для него тайной под старым пригородным домом.

Никакой тайны не было. В подвале, за грудой всякой рухляди, действительно сыскалась подозрительная запертая дверь, только расчлененных трупов, несчастных пленников и комнаты пыток за ней не оказалось. Одинокий и эксцентричный сосед развесил там фотографии своего эстрадного кумира, снабженные подписями и сопровождавшиеся различными памятными вещами. Ну и заодно разместил там множество террариумов с безобидными рептилиями, к которым испытывал большую тягу. Собственно, из-за рептилий сосед в итоге и приобрел дурную репутацию. Особенности их содержания требовали определенных покупок, да и на заднем дворе он иногда возился с такими вещами, которые не находили у постороннего взгляда понимания. Джулиан почувствовал величайший стыд, но извиниться перед соседом уже не мог.

Четвертый эпизод касался детства. Взгляд Джулиана затуманился, когда он снова увидел себя с родителями. Там, на пикнике, где они… Сообразив, что поступает не лучшим образом, Агнетто тут же переключил панораму и чертыхнулся. Пятая цена подвернулась еще менее удачно. Джулиан вскрикнул и машинально потянулся руками в пустоту, но видение уже исчезло.

— Верните их назад! — взмолился он, желая вновь увидеть дочерей, да еще ТАК увидеть, словно те и впрямь живые.

— Извините, на этом все, — покачал головой Агнетто. — Мне вообще не стоило показывать вам родной Юнисанциум, да еще и вашу же жизнь. Для Извлеченных Моделей, еще не расставшихся с прошлым, это настоятельно не рекомендуется. Я сделал для вас исключение лишь для того, чтобы наглядно показать всякое отсутствие жизни в вашем собственном же теле.

— Я бы не сказал, что вы меня убедили! — довольно напряженно заявил Джулиан. — Все, что я сейчас испытал, было ОЧЕНЬ НАТУРАЛЬНО! Эмоции моего прежнего " Я" воскресили в памяти мои подлинные эмоции. Ведь это были одни и те же эмоции! Эффект эха я ощутил налицо. Хорошо хоть они в резонанс не вошли. И ЭТО ваше доказательство?

— Элайя говорила вам про уникальность сознания? — нравоучительно изрек Агнетто. — Вы не можете одновременно быть и там и там. Такова сама суть не только симуляции и Извлечения, но и мироздания в целом. Тот Джулиан, которого вы видите в архивном Юнисанциуме, просто запись. Невероятно правдоподобная, впечатляющая, но — всего лишь запись. Снимите ее с паузы, и он сделает то же самое, что и в прошлый раз. И будет делать всегда, снова и снова, хоть по тысячному перезапуску, хоть по миллионному. Когда вы смотрели кинофильм, вы же не думали, что актеры на экране живые? Сейчас тоже был фильм, где вы играли главенствующую роль. Просто максимально реалистичный. И ничего более.

— У вас концы с концами не сходятся! — подумав, заявил Джулиан. — Если я правильно понимаю суть Извлечения, все частицы и энергия, которые меня составляли, вы забрали сюда, в реальный мир. Тогда кто же это? Там, на экране. Копия? Если копия, значит, это не я, и у нее вполне может быть свое сознание, не пересекающееся с моим!

— Это не копия, это вы, — с нотками усталости произнес Оператор. — Да, после Извлечения ваша структура навсегда покинула Юнисанциум, но только ПОСЛЕ Извлечения. А все, что вы сейчас видели, происходило ДО. И частицы, составляющие летопись симуляции, пребывают там, где им и надлежит.

— Это какой-то бред! — схватился за голову Джулиан, ибо получалось, что физически он все равно существует в двух местах одновременно.

— Вовсе нет, — возвел очи горе Агнетто. — Частицы, задействованные в передаче вашего сознания, вернулись обратно в Юнисанциум, чтобы не нарушать его структуру. Частицы — это всего лишь частицы. Они помогали удерживать и формировать ваше " Я" в определенном виде, но в них самих нет ни капли разума. А вот энергия вашего сознания, его лучи, плетение и точка в пространстве навсегда переместились сюда, где вы сейчас и находитесь. И другого такого Джулиана Слайдертона нет, и быть не может. Поняли теперь? Формально, в архивном Юнисанциуме находятся те же самые Модели, ибо они и впрямь те же самые, только они НЕ ЖИВУТ. Это просто упорядоченный набор частиц, совершающий заранее известное действие.

Умом Джулиан понимал, что Агнетто его вряд ли обманывает, только совладать со своими мыслями было чрезвычайно трудно. Трудно так же, как тому, кто стоит у жерла вулкана, а его уверяют, что шаг в пустоту не приведет к падению в лаву и неминуемой гибели. Ступай, мол, не бойся. Хотя все чувства истерично верещат об обратном.

— Ладно, будем считать, что я вам верю, — не без усилия произнес Джулиан. — Но я бы хотел взглянуть еще!

— Я думаю, это плохая идея, — помрачнел просветлевший было Оператор. — Зачем попусту бередить призраков прошлого?

— Я не о нем, — мотнул головой Джулиан. — Я только что понял, насколько уникальный мне представляется случай! Случай узнать о том, что оставалось мне неизвестным ТАМ! Неизвестным и недоступным.

История. История про всех и обо всем: от громких преступлений и политических махинаций до того, как вообще зарождалась жизнь. Джулиан желал обрести ответы на множество вопросов. Даже на такие, где зарыт клад. Не был ли тот спрятан где-нибудь там, где он о нем подозревал или хотел бы найти, и какие тайники скрывали стены древних сооружений. Владея абсолютным архивом своего мира, Джулиан захотел открыть все его секреты, начав с самого животрепещущего и заканчивая тем, о чем он сейчас даже не помышляет. Посещали ли его мир инопланетяне? Что стояло в основе религий? Кто убил президента? Был ли мировой заговор и теневое правительство? Вышло ли человечество к звездам или сгинуло в атомной войне? Почему исчезли динозавры? Хранила ли Луна какие-нибудь тайны или все россказни о ней только россказнями и оставались?..

— Ясно, — усмехнулся Агнетто. — Что ж, вы не первый, кто выражает такое желание, и обычно в нем не отказывают. Просто Извлеченные, как правило, изучают историю своей симуляции позднее, на более развитом уровне сознания. Вы же понимаете, что ничего кроме досужего удовольствия это " копание в истине" вам не принесет? В реальном мире вообще не имеет значения, колонизировали ваши соплеменники космос или перебили друг друга в лучших традициях любви к ближнему.

— Понимаю, — вздохнул Джулиан. — Но мне все равно интересно. Особенно проверить некоторые собственные предположения.

— Ладно, я не против, — улыбнулся Агнетто. — Однако надо бы заручиться согласием Элайи. Как-никак, она ваш Куратор, — озабоченно добавил он.

Элайя не возражала. Не усмотрев в том ничего предосудительного, она санкционировала доступ Джулиана к архиву его родного Юнисанциума. Мол, раз уж он все равно узнал про его существование, пусть удовлетворит любопытство. Глядишь, будет меньше ненужных вопросов и больше полезных занятий. Элайя сделала только одну оговорку. Временной отрезок, содержавший собственную жизнь Джулиана, был ему недоступен, включая пограничный период. Четверть века до его рождения блокировались для просмотра так же, как и сто лет после Извлечения. В остальном весь архив Юнисанциума оказался в его полном распоряжении.

Наведываться к Агнетто каждый раз было совершенно необязательно. Получив желанный доступ, Джулиан мог подключаться к архивной симуляции удаленно, а для этого у него уже имелось все необходимое. Продолжая развиваться, он доказал Элайе, что готов к более серьезному обучению. Приветствуя его успехи, та оснастила апартаменты Джулиана надлежащим оборудованием. Ведь лурианцы, несмотря на бесплотное бессмертие и возможность творить материю из ничего, по-прежнему пользовались наукой и техникой, просто не в силу необходимости, а для удобства. Различные устройства, как уже упоминалось, позволяли автоматизировать и упорядочивать многие процессы, не требуя обязательного присутствия кого-то из их создателей. Иными словами, конструкция, которую установили у Джулиана, заменяла ему пару лурианцев, освобожденных таким образом от роли наставника и связующего проводника. Пока высший разум занимался более творческими делами, насущной рутиной ведала техника.

В космос Джулиан никогда не летал, поэтому в амортизационном ложе космонавта ему бывать не доводилось, однако к стоматологу наведывался, и находил с тамошним креслом некоторое сходство. Когда он укладывался в наклонном положении, над ним зажигалась специальная лампа, по сути — волновой излучатель. Ну а бормашину, как механическую, так и лазерную, заменяли лучевые трансляторы, координирующие направленное энергетическое поле. " Лампа" светила на голову Джулиана, а " бормашины" сновали возле лица, направляя точечные импульсы в общий поток. Пересекаясь, эти сигналы формировали в сознании обучающегося новые ячейки, мгновенно соединявшиеся в сложнейшие, необъятные структуры. Включался тут и своеобразный " отсос", только вместо слюны изо рта он рассеивал завитки энергии, образующиеся в побочных вихрях.

В целом, процесс обучения практически не отличался от путешествия в Юнисанциум. Привычные Джулиану учебники и пособия отсутствовали. Он не переворачивал страницы, не глядел на грифельную, исписанную мелом доску, и не изучал заумные диаграммы, хотя периодически в сознании что-то такое и проносилось. Джулиан словно видел фильм, но не зрением, а всем своим существом. Информация транслировалась в его разум, наполняя своим смыслом напрямую и делая естественной для восприятия. Применительно к физическим формулам из его симуляции это означало, что Джулиан не постигал их продолжительными вычислениями, раскладывая все по полочкам — он проникал в саму их суть. Изучая электрический ток, он словно и сам становился электрическим током; постигая гравитацию, он принадлежал гравитационной волне. И их природа становилась его природой. Погрузившись в обучающий поток, он просто ЗНАЛ, как все это устроено, как высчитывается и воплощается. Знал так, будто не только родился с этим знанием, а и вообще собственноручно создал. Лурианцы не постигали какие-либо вещи стараясь уложить их в своем сознании. Они сливались с ними воедино, становились их частью. И с того самого момента знали их как частички своего собственного " Я", отчего и воплощали любую сложную материю практически играючи.

Подолгу пролеживая на обучающем ложе, Джулиан отложил все другие образовательные просмотры и практически не вылезал из своего Юнисанциума. Во всяком случае, с тех пор, как углубился в историю колонизации космоса. Интрига с динозаврами по факту оказалась не такой уж и впечатляющей, равно как и само появление человеческой цивилизации. Пришельцы никуда и никогда не прилетали — это лурианцы слегка дали маху, когда корректировали один из процессов, и прикрыли его такой инопланетной байкой. Убийство президента тоже разочаровало отсутствием вселенского заговора, хотя преступная, сокрытая от общественности подоплека там все же была. А вот освоение Луны и заселение соседних планет смахивали на настоящий фантастический сериал, только тут все было взаправду.

Джулиан не торопился, растягивая удовольствие. Перемещаясь от общего к частному, он не пренебрегал и мелкими деталями, включая быт и насущную жизнь космонавтов. Политические интриги между странами были ему так же интересны, как открытия ученых и взаимоотношения обитателей космических станций. Он примечал все — от досужих разговоров и научных изысканий до полотен, которые они рисовали, чтобы раскрасить свои мечты о новом мире, и музыки, помогавшей им искать в космосе себя. И однажды, наблюдая за капитаном огромного корабля переселенцев, Джулиан тоже нашел себя. Точнее, увидел свое собственное лицо в одной из видеозаписей, которую тот просматривал.

Это было сродни ледяному душу после парилки. Неимоверно заинтригованный, Джулиан принялся изучать жизнь капитана вдоль и поперек. Он ведь не мог просто взять и скопировать файл к себе — инструментарий, предоставленный Элайей и Агнетто, такого ему не позволял. В его распоряжении были лишь перемещения в пространстве и времени. Джулиан мог смотреть, но не имел возможности вмешиваться и управлять, обладая условными кнопками перемотки, запуска и остановки. Однако, при надлежащей сноровке, сообразительности и выдержке, этого было вполне достаточно, чтобы получить желаемое. И Джулиан получил.

Агнетто давно привык, что подопечный Элайи периодически заглядывает к нему в гости. Опытному лурианцу было что ему показать и рассказать, чему он и предавался с неизменным удовольствием. Он ведь подвизался в Институте Моделирования Разума, а это предполагало тягу не только к созиданию, но и обучению других. Джулиан задавал вопросы, внимательно слушал, а иногда просил сделать ему какое-нибудь небольшое одолжение. И Агнетто делал, все чаще забывая согласовать это с Элайей. Проникшись к любознательному новичку, он чувствовал себя вторым наставником, и охотно посвящал его даже в то, что Юнисанциумов касалось только косвенно, если вообще касалось. Например, как лурианцы запоминают и передают информацию, не пользуясь какими- либо носителями, кроме собственного сознания, и как они могут восстанавливать ее поврежденные структуры, основываясь на различных фрагментах.

Взять тот же архивный Юнисанциум. Перемещение частиц можно было сравнить с поведением бильярдных шаров. Находясь на столе или в лузе, они очутились там ввиду предыдущего взаимодействия, которое легко воспроизводилось в обратном порядке. Но что если вдруг какой-нибудь шар в системе отсутствовал, в силу неких обстоятельств убранный за пределы поля? Не беда! Его наличие и хронология движения устанавливались за счет других шаров, которые, согласно заданным условиям, без него просто не оказались бы именно там, где оказались. Иными словами, все частицы Юнисанциума, так или иначе, хранили информацию друг о друге. Хранили самим своим расположением, и этот принцип во многом был заимствован из реального мироздания. Их взаимоотношение позволяло просчитать что угодно — вопрос заключался лишь в достаточном уровне собственного развития и надлежащих вычислительных мощностей.

Пребывая в Юнисанциуме, Джулиан, как Модель, был не в состоянии пересчитать каждый атом во Вселенной. Сейчас, став пусть и молодым, но лурианцем, он вполне мог восстановить, скажем, полностью уничтоженный файл или какую-нибудь рукопись. Восстановить не обязательно физически, а хотя бы виртуально, то есть узнать содержание утраченного. В массе элементарных частиц существовал некий критический порог, выше которого удавалось просчитать что угодно. Ниже — уже не получалось, за недостатком исходных данных, и тогда требовалось либо отыскать недостающие переменные, либо итоговой результат выходил с определенной погрешностью, а то и вовсе недостоверным. Формально, в Юнисанциуме Джулиан мог не идти столь сложным путем, а перемотать время назад, когда исчезнувшие объекты еще существовали, но Агнетто подразумевал сам принцип восстановления как таковой, а не метод в симуляции в частности.

Терпеливость Оператора приносила свои плоды. Он повторял материал столько, сколько требовалось, пока не убеждался, что Джулиан усвоил все надлежащим образом. Помимо теоретической части он придумывал и практические задачи на то же копирование и восстановление информации, и ученик справлялся с ними блестяще. Агнетто находил, что Джулиан делает значительные успехи, искренне гордясь своим вкладом в его развитие. И эти успехи отмечал не он один.

По мнению Элайи, Джулиан стал менее наивным и более сосредоточенным. Если он углублялся в какое-либо дело, то серьезно, а вопросы задавал строго по существу. Легкомысленности в его поступках становилось все меньше. Отношение к окружающему принимало взвешенный и ответственный подход. Сменив взбалмошность ученика на степенность магистра, Джулиан даже выглядел по-другому, будто целиком и полностью поглощенный саморазвитием. На похвалы Элайи он отвечал легкой улыбкой, неизменно следуя всем ее наставлениям. Она же, убеждаясь в его зрелом поведении, предоставляла ему все больше самостоятельности и свободы.

Практически все, кто общался с Джулианом, предполагали, что его полноценное превращение в лурианца не за горами. Да, оно произойдет уже после того, как Колыбельную Локализацию покинет та же Синотея, однако и появилась она в ней гораздо раньше. Начни они Извлечение одновременно — и Джулиан почти наверняка бы ее опередил. Как и полагалось лурианцам, к чужим успехам Синотея не ревновала. Наоборот — она искренне надеялась продолжить их общение там, за пределами Локализации для новичков. Джулиан, само собой, обещал, хотя уверенности в своем обещании отнюдь не испытывал. Не потому, что Русалка ему разонравилась. Наоборот, ее общество приносило только положительные эмоции, не говоря уже о том, что за оказанную ему помощь он испытывал к ней глубочайшую признательность. Просто, в отличие от других, Джулиан не был так уж уверен, что вообще выйдет за пределы Колыбельной Локализации. И прекрасно знал, по какой причине.

Макет разросся до масштабов настоящего города. Оставаясь в миниатюре, теперь он воссоздавал целый мегаполис с окрестными пригородами. Транспорт, жители, домашние животные и окружающая среда — все было выполнено невероятно искусно. Симуляция достигла настолько высокого уровня, что непосвященный взгляд мог бы перепутать ее с подлинной жизнью, бившей в макете ключом. Внешние границы тоже изменились. Город больше не упирался в никуда и не обрывался в пустоту с края стола. Его окружало специальное поле, проецировавшее горизонт. Все, что выходило за его пределы, отправлялось в другую симуляцию, имевшую комплексный и очень запутанный характер. Настолько запутанный, что даже Элайя разобралась в ней не сразу.

Джулиан подавал идею как замкнутый мир для моделей, и замкнутый на самого себя. Он не имел границ, поскольку линейное перемещение в какую-либо сторону, в конце концов, приводило путешественника обратно в город. Однако этот мир не уподоблялся примитивной компьютерной программе, где персонаж уходит за левый край экрана и появляется из правого. Не уподоблялся он и планетарному устройству в виде космического шарика, на котором расположен мегаполис. Замысел Джулиана наиболее точно характеризовала Лента Мебиуса. Что же касалось моделей, то они воспринимали его концепцию совершенно естественно, так же как люди из симуляции самого Джулиана относились к тому, что их планета — круглая. А уж Смещения… Джулиан произвел впечатление даже на Элайю, наплодив их в поистине грандиозных масштабах. Так он, мол, отрабатывал различные процессы, имея наглядную возможность сравнивать те или иные нововведения. И Элайя верила, поскольку выглядело все это очень даже насыщенно, логично и убедительно. Джулиан же наворотил всю эту запутанную структуру только с одной единственной целью — чтобы и впрямь запутать. Запутать того, кто будет смотреть на макет и даже не догадываться, что на самом деле в нем происходит.

Поднявшись на лифте, Джулиан вышел на привычном этаже и пошел по привычному же коридору. Как и прежде, здесь не было ни души. На остальных этажах проживало множество моделей, и звуки этой жизни проникали даже сюда, создавая неплохую фоновую маскировку. Однако этот этаж был для них закрыт, поскольку находился в личном пользовании своего создателя. И не только в его, причем речь шла отнюдь не о Сильвии. Поравнявшись с тихой квартирой, Джулиан остановился и прислушался. Затем отчего-то позвонился так, словно передавал какой-то код или давал о себе знать. Именно о себе. И только после этого он отворил дверь и прошел внутрь.

В гостиной играла тихая музыка. В телевизоре мелькали кадры какого-то фильма, а под угловым столом приглушенно гудел компьютер. Шторы были традиционно задернуты, но света от Гранатового Солнца более чем хватало. Озаряя большой аквариум, оно красиво подсвечивало и без того симпатичных Радужных рыбок, круживших в задорном хороводе. На стене мерно тикали часы-ходики. Все выглядело в полном порядке, за исключением как раз таки небольшого беспорядка. Беспорядка, присущего квартире, в которой кто-то жил. Кто-то, чьи шаги тут же раздались позади Джулиана.

— Как дела, папа? — послышался чей-то очень знакомый голос.

– 4 –

Над Институтом Моделирования Разума стояло красное зарево. Небо, заполоненное огненными разводами, искривлялось в широкой воронке, чей вьющийся хобот протягивался к башенным крышам подобно хищному щупальцу. Пытаясь разметать их защиту, оно неизменно терпело неудачу и отдергивалось, будто обжегшись, но тут же предпринимало новую попытку добраться до недоступной кровли. И шансы на это росли. Институт все еще держался, однако никто не знал, как долго он сумеет отражать столь яростный и жестокий напор. Напор, под которым уже сдалась почти вся Колыбельная Локализация.

Леса пылали. Пылали не обычным огнем, обращавшим древесину в сажу и пепел. Объявшее их пламя носило иной характер, и результат его воздействия тоже был иным. Деревья преображались. Изначально красивые и светлые, растущие в гармонии с окружающим миром, они трансформировались в чудовищ, ужасающим образом меняя свою структуру. Это было не горение — это была мутация. Насильственная мутация, переписывавшая саму их сущность в жестоко бушующем пожарище. Низкая поросль обращалась в ползучие кострища, перемещавшиеся по земле лоскутным, тлеющим одеялом. Величественные секвойи пламенели высокими ногами, уподобляясь демоническому аисту. Раскидистые дубы обретали черты зловещих, клубящихся дымом существ. Точнее, теряли их. И снова обретали, пребывая в крайне нестабильной, но чрезвычайно пугающей форме.

Наиболее стойкие деревья не мутировали — они рассыпались. Согнувшись под напором, сломавшись в огненном вихре, они ярко вспыхивали и исчезали, обращаясь в черную труху. Метаморфоза, пожиравшая все вокруг, не могла совладать с твердыней их высокоразвитой сущности, и поэтому она не переделывала обессиленную жертву, а уничтожала.

Реки и озера кипели. Их перекаты и гладь, некогда дышавшие свежестью и манившие прохладой, теперь вздымались мутными бурунами, источавшими пар и зловоние. Но виной тому была не только высокая температура. Они наполнялись кислотой. Кислотой и ядом. Проливаясь из огненных туч, эти субстанции не убивали жизнь, а разъедали. Разъедали для того, чтобы пересобрать вновь, формируя нечто уродливое, пришедшее словно из другого мира. Язвы и ожоги вгрызались тела, расползаясь по ним как заразная болезнь. Они проникали в живую материю и словно выворачивали ее наизнанку в искаженном, невообразимом воплощении.

Рыбы утрачивали прежний вид, обращаясь в ночные кошмары. Головоногие мутировали в карикатуры на самих себя, но только из коктейля органики и неорганики. Самые крупные водные обитатели распадались на рой чудовищ, порожденных воспаленным разумом безумца. Иные, впрочем, оставались самостоятельными структурами, уродливо распухая до исполинских размеров.

Вздымая к огненному небу, гейзеры выбрасывали со дна ревущих мутантов. Ревущих от злобы и той невыносимой боли, которую причиняла им жестокая трансформация. И эти чувства они выплескивали на всем, до чего могли дотянуться, и в первую очередь на тех, кто еще сопротивлялся деструктивному процессу.

Распространяясь от кипевших вод, пар застилал и болота, смешиваясь с присущим им туманом. Там, среди вязких глубин, под покровом илистого полумрака восставали легионы монстров, заставлявшие ходить ходуном даже самую огромную топь. Выбираясь на берег, они сочились илом и слизью, разевали пасти и принимались пожирать все вокруг, присоединяя поглощенную материю к своей собственной структуре. Иные, расправив кожистые крылья, разлетались кто куда, чтобы разбрасывать по пути семена пузырящейся гнили. И та немедленно давала всходы. Разрастаясь во что-то подобное лягушачьей икре, она порождала миллионы агрессивных существ, немедленно принимавшихся поглощать все органическое и неорганическое. Головастиков подхватывали огненные вихри, жадно насыщавшие утробу на болоте. Наливая их раскаленной плазмой, они разбрасывали добычу на всем пути своего беснования, и каждый головастик взрывался не хуже газового баллона. Из мшаников вздымали исполинские, охочие до плоти пиявки, а кочки становились самостоятельными уродливыми чудищами.

Равнины также преобразились. Часть из них пылала, охваченная ползучим, перестраивавшим все сущее огнем. Другая шевелилась, будто живая. По-своему она и была живая, ибо каждый побег, каждый цветок, каждая травинка превращалась в подобие волоса на чьей-то исполинской шкуре. Земля трескалась, словно во время засухи, и шкура разделялась на части, вздымаясь по линии этих глубоких, сочащихся жижей трещин. Похожие на броненосцев, ожившие фрагменты равнин составляли безумную мозаику, шагавшую по изуродованной, зиявшей провалами почве. А самые большие провалы оставались от холмов. Наливаясь гнойными наростами, они и сами становились как большой нарост, обретавший ножки и семенивший подобно насосавшемуся клещу.

Горы. Прекрасные заснеженные горы погрузились в плотную дымку, но то была не дымка от вьюги. Ненастье, постигшее седой хребет, оказалось совсем иного рода. То просыпались вулканы, извергавшие в атмосферу тонны отвратительной, зловонной взвеси. И эта взвесь, куда бы она ни оседала, принималась за то же злое дело, что огонь или кислота. Снега таяли и меняли цвет. Растения обращались в игловидные отродья, норовившие вонзиться поглубже в тело. От склонов, срываясь с протяжным грохотом, отрывались громадные камни и скатывались в глубокие ущелья. Там они собирались в пародию на жизнь, склеенные липкой пузырящейся массой. Этой массой сочилась каждая трещина, образованная вулканической активностью, и прикосновение к ней означало заражение и неминуемую трансформацию.

Мерколиты держались, оказывая жестокому натиску достойное сопротивление. Настолько достойное, что вулканическая активность была брошена именно на них. Не на гранит и базальт, не на льды и снега, а именно на них, посмевших дать захватчикам отпор не хуже полноправных лурианцев. Там, вдали, среди клубов дыма и тонн вздымавшейся сажи можно было разглядеть орлов и сьютов, еще не затронутых омерзительной мутацией. Они не просто летали — они яростно отбивались от тех, кто лез к ним со всех сторон, порожденный неестественным извержением. И мерколиты были с ними, защищая не только дорогие им глубины, но и наземные детища. Увы, они проигрывали, сворачивая линию обороны и постепенно отступая к шахтам, но то, как им удавалось держаться, производило огромное впечатление. Мерколиты не желали ретироваться. Отказавшись от эвакуации в Институт, они дрались за свои труды. Сражались за все то, что создали здесь, в реальном мире, и сдаваться не собирались.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒