ВЕРОЯТНОСТЬ РАЗУМА 8 страница

Соскочив с дорожки на площадку, Джулиан обвел взглядом всю эту доселе незамеченную живность. Над кустами, солидно жужжа, кружили пчелы. Через прорехи в листве виднелись чьи-то внимательные блестящие глаза. Поодаль выглядывали длинные мохнатые уши, выставленные словно локаторы. Еще дальше, в громадных зарослях жимолости, сопела и ворочалась какая-то внушительная туша. Сад, наполненный разнообразными существами, разительно преобразился, но Джулиан не стал тут задерживаться, хотя и оценил его по достоинству. Покрутившись на месте, он сориентировался в направлении и припустил прямехонько в лес.

– 3 –

Пруд Гизмунда больше не выглядел необитаемым. Как выяснилось, там обосновались цапли. Расхаживая вдоль стены камышей, они выглядели так важно, будто от их благоволения зависели судьбы Вселенной. Впрочем, некоторые с не менее напыщенным видом дремали, стоя на одной ноге. Самая большая из них, приоткрыв глаз, окинула Джулиана ленивым взглядом, после чего смежила вновь, не обнаружив ничего достойного ее внимания. Примерно так же вели себя и остальные цапли, игнорируя ничтожных, по их мнению, существ.

Следовало отметить, что цаплями эти птицы величались достаточно условно, как, впрочем, и многие другие. Не разбираясь в здешней биологической классификации, Джулиан называл растения и животных в соответствии с их внешним видом. Короче говоря, на кого они походили из его Вселенной, такого наименования и удостаивались. А если не походили вовсе, то им присваивалось первое же попавшееся прозвище. " Цапли" и впрямь обладали характерными для них чертами, разве что оперение им заменяла пластичная чешуя, на голове имелся петушиный гребень, а шипели они не хуже Василиска, на которого смахивали не только глазами ящера, но и пронзительным взглядом. Как выяснилось, этот взгляд действительно должен был заставить добычу окаменеть, но у цапельного творца что-то не заладилось. Когда же он разобрался, в чем загвоздка, его перевели на другой участок, настоятельно рекомендовав сей эксперимент не продолжать.

О цаплях Джулиану поведал Гизмунд. Из-за некоторой незавершенности этих птиц привлекала Радужная вода, приносимая от пресловутого водопада. Конкретно туда они не летали, считая тамошний ареал неподходящим. Здесь, на лесной делянке, они чувствовали себя куда привольнее в окружении тихих полуживых деревьев. Да, полуживых. Гизмунд признался, что пытается вдохнуть в подобие своей семьи полноценную жизнь, но единственное, чего он по-настоящему достиг — это обзавелся компанией из шипящих цапель. Впрочем, обычно они вели себя сдержанно, не мешая хозяину холма, поляны и пруда заниматься своими делами.

— А почему у вас не получается? — поинтересовался Джулиан, стараясь не задеть чувства жемчужно-хрустального друга, но сгорая от желания услышать немаловажные для него подробности.

— Полагаю, вы уже кое-что слыхали на этот счет, — грустно прошелестел Гизмунд. — Чтобы осуществить мое желание, я должен стать более развитым. Но я не стану таковым, пока не отпущу искусственное прошлое. Оно держит мой разум в незримых границах, не позволяющих ему расшириться и овладеть новыми возможностями. Проблема в том, что это ДЛЯ НИХ мое прошлое — искусственное. Для лурианцев. А для меня оно более чем реальное. Уж как бы там ни обстояло дело с симуляцией.

Гизмунд попал в самую точку. Для Джулиана его дочери тоже были живее всех живых, и отказываться от них просто потому, что это кого-то не устраивало, он приемлемым не считал.

— Поэтому вы и ходите к Синотее? — уточнил он, складывая в уме мозаику.

— Именно, — качнул кроной Гизмунд. — Я пользуюсь ее силой в своих целях. Она не возражает. Тем более я все равно не особо преуспеваю.

— А сама Синотея не пробовала что-нибудь такое? — усомнился Джулиан.

— Конечно, пробовала. Многие из нас пробовали, — потоптался корнями Гизмунд. — Только она давно оставила эти попытки. И двинулась дальше. Ее растущий разум более не придает призракам прошлого никакого значения. А я — придаю. Поэтому я здесь, а она — там. И скоро покинет Колыбельную Локализацию. Жаль, я буду по ней скучать.

Внезапно в его кроне промелькнула белка. Подхватив один из хрустальных шаров, она перемахнула на ближайшее дерево и принялась сосредоточенно изучать добычу. Джулиан и спросить ничего не успел, как шар внезапно раскрылся и оттуда вылетел яркий огонек. Покружив вокруг ошеломленной белки, он плавно проплыл над прудом и устремился в небо.

— Моя жизненная энергия, — пояснил Гизмунд. — Поскольку я ношу Радужную воду, у меня ее переизбыток. Воплотить ее во что-то очень затратное не получается, вот она и выходит таким примечательным образом. Раньше-то я так давал семена.

К ногам Джулиана упал еще один хрустальный шар.

— Берите, берите, — прогудел Гизмунд, уловив его эмоциональные колебания. — Авось для чего и пригодится. Может, оживите того синеглазого кота, про которого рассказывали, или еще кого-нибудь.

Дельфинов в озере у Синотеи не водилось, однако в осьминогах и черепахах недостатка не ощущалось. Как оказалось, самую крупную Джулиан видел и прежде, только путал с небольшим островом. Эта черепаха, чей панцирь покрывала лесистая растительность, дремала на отмели, не утруждая себя плаванием. Вот спруты плавать как раз любили, чем регулярно и занимались, когда не приклеивались к какой-нибудь поверхности. Один из них, молодой и чрезмерно любопытный, дополз до кромки волн и попробовал ногу Джулиана на ощупь. Затем, перебирая длинными щупальцами, засеменил в узкую бухточку и нырнул в подводный грот, оказавшийся зевом жемчужной раковины. Причем с громадной жемчужиной. Зевнув, раковина затворила пасть, но спрут благополучно просочился через неровности ее прикуса и был таков.

— Повезло, — усмехнулся Джулиан. — Могли и сожрать.

— Как это — сожрать? — изумилась Синотея.

Набежав на пляж, большая волна поднялась рядом с Джулианом и замерла, струясь и пенясь. На ее изогнутом гребне и восседала Русалка, устроившись будто на троне.

— Если вы еще не поняли, одна жизнь здесь не поглощает другую, — степенно пояснила она, наслаждаясь своей ролью наставника. — Органику — да, возможно, но один вид живых существ не выживает за счет поедания другого.

— Как же они тогда питаются? — опешил Джулиан, ибо этот аспект они с Элайей еще не обсуждали.

В основе взаимодействия лежала энергия. Ее излучали не только звезды и прочие источники волн. Одно живое существо могло источать энергетическое поле, которым подпитывалось какое-либо другое. То, в свою очередь, овевало жизненной силой третье, и это разнообразие не знало конца. Радужный водопад порождал живительную энергию в чистом виде, преобразовывая ее из пространственных колебаний. Стаи рыбок, кружившие в упорядоченном танце, помогали воплощать ее в различные формы жизни. В противоположность их тандему, губки и актинии впитывали то, что нигде не пригодилось, и возвращали обратно в пространство. Гармония мироздания заключалась в непрерывном перетекании энергии из одной формы в другую. При этом, никуда бесследно не исчезая, энергия могла прибавляться. Лурианцы называли это Рождением Красоты. Чего-то поистине совершенного во всем образе своего существования. И такое совершенство дарило больше, чем уходило на его созидание.

Иными словами, кровожадных хищников у лурианцев не водилось. Прежние давным-давно вымерли или эволюционировали, а новых просто не создавали, считая подобный обмен веществ варварским, жестоким и вообще недопустимым. Припоминая свои вкусовые пристрастия, Джулиан представил румяный стейк и немедленно устыдился. Заметив его пунцовый свет, Синотея осведомилась о причине, а узнав — рассмеялась. Оказывается, в своей симуляции она была той еще хищницей, и счастье Джулиана, что они прежде не встречались. Тогда белая акула или пираньи, о которых он успел ей поведать, показались бы ему безобидными аквариумными рыбками.

— Вот интересно, а на кой тогда тому крылатому льву зубастая пасть и острые когти? — почесал в затылке Джулиан, припоминая полосатое существо у гор.

— А на нем, случайно, не восседал мерколит? — уточнила Синотея. — Вы могли принять его за статую.

Точно! Вот почему наездник показался Джулиану каким-то странным! Он производил впечатление лурианца, но грубо вытесанного из груды сложенных вплотную камней. Большего Джулиан рассмотреть не успел, поскольку эта груда быстро исчезла из виду.

— Значит, вы с ним знакомы? — живо спросил он, жаждая узнать подробности.

— Вряд ли именно с ним, — поправила свой коралловый венец Синотея. — Мерколит — это не имя, — добавила она, заметив удивление собеседника. — Вы — человек. Я для вас — рыба. Он — мерколит. Так понятнее? Гизмунд — живое дерево, а он — живой камень. Точнее, одна из пород силикатов, оказавшихся восприимчивыми к зарождению разумной жизни.

Как уже упоминалось, лурианцы Извлекали из Юнисанциумов не только себе подобных, но даже и неорганические формы разума. Мерколиты как раз к таковым и относились. Как и Синотея, они совместили облик высших существ со своим привычным видом. В результате многие из них и напоминали статуи, выполненные несколько небрежно и угловато. Мерколиты не занимались своей собственной красотой — их интересовала красота подземная. Симуляцией Синотеи был океан. Живые камни вышли из глубин полой планеты.

Слушая о жителях гор, Джулиан постепенно распалялся. Когда Синотея закончила свое повествование, он прямо-таки воспылал желанием наведаться в их края. Интересно, вела ли туда какая-нибудь пространственная дверь? Наверняка ведь вела, иначе добираться на своих двоих придется очень и очень долго.

— Слетать, что ли, с вами? — задумчиво протянула Синотея. — У меня тут полно дел, однако и развеяться не помешает. Заодно прихвачу у мерколитов их Гранатовое Солнце. Есть у меня на его счет одна задумка.

— А? — не понял Джулиан.

Русалка звонко рассмеялась, воплощая вокруг себя хрустально поющие капли воды. Сунув два пальца в рот, она залихватски свистнула, да так, что у Джулиана зазвенело в ушах. Вода вдали забурлила. Сквозь ее толщу к берегу неслось что-то очень большое и при этом невероятно быстрое. Приблизившись к белому пляжу, оно остановилось и высунуло над волнами длинную стрелообразную голову.

Кальмар. Кто бы мог подумать, что подобное существо способно выступать в роли транспорта. ВОЗДУШНОГО транспорта! Забравшись ему на спину, Синотея потянула за собой Джулиана. Кальмар, тараща громадные пучеглазые очи, дождался, пока они устроятся поудобнее, а затем неторопливо взмыл высоко над озером. Поджав щупальца, с которых стекали струйки воды, он развернулся, следуя указаниям Синотеи, и резко выбросил их далеко назад, вытягиваясь длинной иглой. В глазах у Джулиана все аж смазалось. Рванув с места в карьер, кальмар в мгновение ока набрал огромную скорость и понес своих пассажиров через небесные просторы.

Прохлада, исходившая от тела Синотеи, приятно освежала грудь. Прижимаясь к ее спине, Джулиан постепенно осмелел и стал поглядывать вниз, поскольку горы оказались куда дальше, чем ему представлялось. Летя стрелой, кальмар прорезал облака, а внизу проносилась долина во всем многообразии своего ландшафта. Джулиан только и успевал разобрать серебристые ленты рек, блестящие на солнце озера, сочные луга и дремучие чащи, быстро сменявшие одна другую. Порой из глубины леса тянулись красивые высокие башни, а над бездонной водой выглядывал какой-нибудь таинственный купол. Несколько раз внизу промелькнули странные танцующие нити, напоминавшие прозрачную трубу с бегущей в ней молнией. Из чего-то похожего состояли и концентрические круги, равно как и загадочные, выложенные на равнине спирали. Что это было — Джулиан ни понять, ни даже рассмотреть не успел.

Серия болот сменилась песчаниками, а они, в свою очередь, полупустыней, где дымил глубокий, светившийся алым кратер. Затем земля подернулась туманом, сквозь который ничего было не разобрать. Всматриваясь в смутные очертания, Джулиан свешивался все дальше, что и закончилось для него достаточно ожидаемым образом. Потеряв равновесие, он кувырнулся с кальмара и отправился в самостоятельный полет. А именно, размахивая всеми конечностями, с диким воплем пошел на вертикальное и очень скоростное свидание с землей.

Море тумана колыхалось совсем рядом, когда кальмар, нырнув из далеких облаков, подхватил Джулиана на спину. Синотея предложила ему прекратить орать, поскольку он ни на мгновение не был в опасности. Как максимум, разбилось бы его бренное тело, и то лишь потому, что Джулиан до сих пор не научился левитировать, а энергии его разума тут в принципе ничего не грозило.

— Вам легко говорить, — сипло изрек Джулиан, немного придя в себя. — Вы-то, поди, регулярно летаете.

— Наоборот — очень редко, и то сама. Фигги я позвала только чтобы вас прокатить, показать здешние окрестности. Обычно я пользуюсь дверями, — отозвалась Синотея.

Услышав свое имя, кальмар притормозил, вопросительно изгибая голову, отчего Джулиан едва не свалился вновь. Закричать он не закричал, но вцепился в свою провожатую так, что та ойкнула.

— Потише, тунику порвете, — миролюбиво произнесла она.

Коралловый венец очень шел к ее голубому одеянию, который Джулиан едва не пустил на лоскуты. Порозовев, он извинился и отпустил Синотею, но тут же вцепился в нее вновь. Сделав в воздухе пируэт, кальмар пошел на снижение.

Мерколиты занимались привычным делом. Пока разумные рыбы оперировали водой, а деревья — лесами, то есть заселяли поверхность долины, они активно осваивали ее недра. Обосновавшись в горах, живые камни возвели несколько наружных комплексов, после чего их шахты ушли глубоко в землю. Мерколиты проживали компактно, отчего и казалось, будто их гораздо больше, чем сородичей Гизмунда или Синотеи. Те предпочитали селиться поодиночке, периодически наведываясь друг к другу в гости. Мерколиты поддерживали более тесные социальные связи и действовали сообща, делая исключения для скаутов и редких отшельников. Именно поэтому их наземные строения обычно сбивались в небольшие поселки, где царило известное оживление. Впрочем, подлинная жизнь кипела у них под землей.

Джулиан никогда такого не видел. Впрочем, это относилось практически ко всему с момента Извлечения. Округлив глаза, он жадно глядел по сторонам, изучая громадный грот, которому не было видно конца. Его своды озаряли какие-то яркие грозди, сбивавшиеся в подобие кораллового рифа. Ниспадая одиночными пиками, они испускали рассеянный гранатовый свет, озарявший все внутреннее пространство. Его интенсивности было вполне достаточно, чтобы создать в гроте атмосферу застывшего заката, когда солнце уже коснулось горизонта, но внезапно замерло, и замерло навсегда. И — главное — его было достаточно для здешней флоры и фауны.

С каменного, в кварцевых прожилках, потолка свисали настоящие живые гирлянды, увитые цветами. Переливаясь мистическими огнями, они источали тонкий аромат, привлекая полчища пещерных мотыльков. Порой эти гирлянды протягивались так далеко, что переплетались с высокими актиниями, тянувшимися им навстречу. Полоски актиний тоже испускали свет, как и венчик их щупалец, слабо колыхавшихся будто на легком ветерке. Фосфоресцировали и заросли исполинских грибов, наслаивавшихся друг на друга мясистыми шляпками. На них, самых разных цветов и формы, стелились колонии мха, откуда росли густые кусты и даже небольшие древесные рощицы. Само собой, кусты и деревья произрастали и среди камней, особенно возле журчавших ручьев и глади водоемов. Там изобилие мхов достигало апогея, а крошечные грибы расползались целыми плантациями.

Среди растительного изобилия имелись и образчики архитектуры. Мощеные дорожки, целой сетью тянувшиеся через грот, вились промеж исполинских валунов и выводили к тому или иному строению, о предназначении которых Джулиану оставалось лишь гадать. Изучая ближайшее из них, похожее на склад пополам с колокольней, он оперся на большой шероховатый камень, покрытый наростами грибковой плесени. Камню это не понравилось. Придя в движение, он развернулся в медведеподобное, отливавшее медью существо. Выразив Джулиану свой ворчливый протест, пятнисто-заплесневелый медведь распустил сыпучие, но не рассыпавшиеся крылья и грузно улетел прочь. Отняв руку от сердца, которого у него, в общем-то, теперь и не было, Джулиан увидел статую лурианца, с которой уже беседовала Синотея.

Как оказалось, эти двое были давно знакомы. Во всяком случае, по меркам Джулиана, который пока не понял, каким образом у лурианцев устроена мера времени. Когда юная Синотея только покинула Колыбель, взирая на дивный новый мир, Оо-т-Ир — как звали этого мерколита — уже перекопал в сотню раз больше породы, чем за всю свою жизнь в симуляции. А та была очень и очень долгой. Борьба за выживание осталась в прошлом, отчего производительность разумного силиката невероятно выросла. И он, работая не покладая рук, посвятил ее созданию подземных красот. В принципе, тем же занимались и другие мерколиты, но Оо-т-Ир заправлял биологическим разнообразием глубин. Не то чтобы он сам воплотил все эти грибы, актинии и цветущие гирлянды — его заботило сотворение благоприятных для них условий. Пока другие мерколиты прокладывали тоннели и обустраивали исполинские гроты, он совершенствовал Гранатовое солнце и Колокол пустоты.

Солнце состояло из кристаллических кораллов, объединенных в единую структуру. Росли они медленно, но результат стоил затраченных усилий. Собираясь в потолочные рифы, они испускали струящийся свет, даривший энергию всему живому, включая самих мерколитов. И чем больше становился риф, тем ярче он сиял, порождая настоящие джунгли всевозможной растительности.

Колокол выполнял схожую роль, но по-другому. Гранатовое солнце светило постоянно. Колокол ударял время от времени, вызывая мощную всепроникающую волну. Волну не столько звука, сколько энергии. Возмущение, которое он производил в пространстве, вызывало энергетические сполохи, причем где угодно, даже в толще породы. Оттого он и именовался Колоколом пустоты, что творил все из условного ничто. Один его удар — и для всего живого словно проходил долгожданный ливень, вызывая бурный, взрывообразный рост цветов и побегов. С другим же ударом следовало хорошенько обождать, ибо чрезмерный полив уже не насыщает, а убивает растения, да и не только. Ведь подземная фауна тоже подпитывалась за счет колокольных волн, а избыток энергии приводил к тому, что животные начинали носиться как угорелые, а то и вовсе взрывались, в прямом смысле слова.

Здание, куда Синотея привела Джулиана, не случайно напоминало колокольню. Частенько Оо-т-Ир находился именно там, совершенствуя свое детище, когда не кружил под высокими сводами, проверяя, как растут Гранатовые солнца. Он как раз собирался сделать запланированный удар, когда его внимание привлекло появление двух гостей.

Расшаркавшись с новым знакомым, Джулиан выразил желание взглянуть на Колокол поближе. Оо-т-Ир не возражал. Пригласив гостей войти, он провел их через холл, набитый моргавшей огнями аппаратурой, и стал подниматься по лестнице. В ее исполнении особенно ощущался стиль мерколитов. Фактически, она представляла собой витой желоб, в центре которого располагалось углубление со ступеньками. Направляясь вверх, мерколиты опирались на них наиболее подходящей конечностью. Вниз же просто скатывались. Впрочем, холл занимал Джулиана больше. Он заподозрил, что мигавшая аппаратура имела живую основу, и непременно вернулся бы обратно, если бы не довлевший интерес к Колоколу.

Пока они поднимались, Джулиану удалось расспросить Оо-т-Ира о крылатом льве, птицах и каменном медведе. Как обычно, все оказалось проще некуда. Извлеченные Модели учились новому, воссоздавая привычную им среду. Там, в своем Юнисанциуме, сьютов, то есть хищных львов, мерколиты приручили и использовали для путешествий в горах. Хохлатые птицы служили им дозорными, а каменные медведи кем-то вроде сторожевых собак.

— А крылья им зачем? — уточнил Джулиан.

— А как вообще жить в горах без крыльев? — удивился Оо-т-Ир.

Услышав о горных баранах, скачущих с уступа на уступ, снежных барсах и других животных из Вселенной людей, он очень изумился, доселе не представляя, что такое вообще возможно.

— У вас был прямо не мир, а сплошной набор запредельных трудностей, — заметил он, попросив как-нибудь воплотить для него архара или ирбиса.

— Знаю. Мне это уже говорили, — довольно мрачно произнес Джулиан.

Колокол пустоты напоминал камертон, хотя вроде бы ничего общего с ним не имел. В реальном мироздании, по меркам Моделей из Юнисанциумов, вообще хватало оксюморонов. На основании, выполненном из какого-то загадочного сплава, возвышались две длинные перевернутые воронки. Они непрерывно кружились, но состояли не из воды, воздуха или какой-либо иной субстанции, а из самого пространства, искривлявшегося в быстром вихрившемся течении. Удар в Колокол означал тот момент, когда эти воронки ненадолго соприкасались, производя волну строго заданной частоты. И ее можно было услышать. Звук, озарявший сознание лурианца, состоял из одной-единственной ноты, очень насыщенной, всепроникающей и бесконечно прекрасной. Проходя сквозь все и вся, он и вызывал возмущение в пространстве, порождавшее мощные энергетические всплески. Абсолютная пустота, мгновенно наполненная этим уникальным звоном, была способна произвести материю или даже жизнь.

Джулиан не мог не отметить, как отреагировала на удар Колокола Синотея. Вокруг нее будто закружился призрачный водоворот, наполненный рыбками, цветущими водорослями и пенными гребнями. Видение быстро исчезло, а Синотея как-то по-особенному взмахнула руками, словно вновь дирижировала стаей Радужных рыбок. За окном колокольни громыхнуло. Глянув наружу, Джулиан пораженно наблюдал, как под сводами грота стремительно расползаются грозовые тучи. И вот уже в них засверкала молния, а сизые клубы разразились проливным дождем.

— Ваша водичка нам очень даже пригодится, — удовлетворенно прокомментировал Оо-т-Ир, наблюдая, как через грот протянулась дуга огромной радуги. — Чем я могу быть полезен взамен?

— Гранатовое солнце. Я знаю, как его трудно и долго растить, но мне хотя бы немного, — попросила Синотея.

— Хорошо. Для вас, по старой дружбе, у меня найдется, — согласился живой силикат.

Заполучив желаемое, Русалка не бросила Джулиана, а ходила с ним до самого конца подземной экскурсии. С ней, впрочем, особо не затягивали. Памятуя, что имеет дело с новичком, Оо-т-Ир ограничил его впечатления, взвешенно подходя к подаче информации. Той, впрочем, Джулиану и так хватило с лихвой на долгие и продолжительные размышления. Чего только стоила одна мысль о полноценном подземном мире, ничуть не уступавшем миру наземному или даже космическому. Или о том, какие еще чудеса скрывались под земной толщей, пока он гуляет по цветущим лесам долины.

Обратно лететь не пришлось. Как оказалось, Синотея сразу же отправила своего Фигги в домашнее озеро. Сама же показала Джулиану ближайшую Пространственную дверь, которую, кстати говоря, на понятном ему языке здесь именовали Луч. В известном смысле, эти Лучи пронизывали все мироздание, и, входя в дверной проем, лурианец перелучался из одного заданного места в другое.

— Надо же, как у них там все обустроено! — заметил Джулиан, когда они расставались у знакомого фонтана. — Интересно, как долго все это создавалось?

— Очень долго, — ответила Синотея. — Я уж не стала говорить при Оо-т-Ире. Да, эти ребята — трудолюбивые мастера, но именно из-за этого они в Колыбельной Локализации и застряли. Точнее, не то чтобы застряли, как бедняга Гизмунд. На пути развития лурианца они дошли до очень высокой стадии, но дальше, сосредоточенные на устаревших задачах, продвигаются очень и очень медленно. Если вы заметили, мы вроде бы все теперь лурианцы, но их обычно величают именно мерколитами. Они продолжают совершенствовать то, что уже не имеет особого смысла. Сотворяя немалое количество, они слишком неторопливо преобразуют его в качество. Впрочем, Гранатового солнца и Колокола пустоты это не касается. В Институте Моделирования Разума их очень ценят.

Поправив за спиной малахитовый кузовок, в котором покоилось подаренное Оо-т-Иром Гранатовое солнце, Синотея сделала ручкой и упорхнула. Да, именно упорхнула, поскольку, в отличие от Джулиана, давно освоила самостоятельное перемещение в пространстве. Обратив ноги в рыбий хвост, она лавировала им будто в речном потоке и неслась с такой скоростью, что быстро скрылась из виду. Завистливо вздохнув, Джулиан шагнул в Луч, клубившийся световой дымкой в центре фонтана, и направился в свои апартаменты. Ему предстояло многое усвоить и еще больше — сделать.

* * *

Было просто поразительно, как долго откладывалась тема Извлечения. Занятый то одним, то другим, Джулиан постоянно на что-нибудь отвлекался, отчего и не приставал к Элайе с соответствующими расспросами. В конце концов, он ведь уже здесь, Извлеченный из Юнисанциума, который, в свою очередь, давно канул в лету. Прояснение вопроса, отчего лурианцы выбрали именно его, мало что меняло, исключая собственный интерес. И все-таки Джулиан вернулся к нему не только из любопытства. В какой-то момент в этом возникла определенная необходимость. Чтобы продолжать свою работу, он должен был точно знать критерии, по которым Модели из симуляций проходили отбор.

— В каждом случае решение принимается индивидуально, — неторопливо ответила Элайя.

По достоинству оценив успехи Джулиана, она уже собиралась удалиться, как тот спросил ее прямо в лоб. Спросил так, что стало ясно — не добившись желаемого, отпускать ее он явно не собирается.

— Но есть же какие-то общие черты? — допытывался Джулиан.

— Общие — это по части Оператора. Нас, Кураторов, привлекают в последнюю очередь, — напомнила Элайя.

— А не вы ли мне говорили, что практически все лурианцы обладают едиными знаниями? — в свою очередь напомнил Джулиан. — Отсюда вроде как проистекает, что без разницы кого спрашивать.

— Да, это так, — усмехнулась Элайя. — Однако обычно за разъяснениями обращаются к профильному специалисту. Свою тематику каждый из них подаст куда лучше. С другой стороны, я и впрямь могу удовлетворить ваше вполне законное любопытство. Итак…

Сны и вода. Кто бы мог подумать! Вода, с которой Джулиан прекрасно ладил как с родной средой, и сны, представавшие будто видения другой жизни. Как оказалось, так оно и было!

Сами по себе реки и озера никакого отношения к Извлечению не имели. Все заключалось в ощущении. У Модели, интуитивно дружившей с их стихией, развивалось специфическое чувство, похожее на то, что испытывал лурианец, способный напрямую взаимодействовать с вездесущим океаном энергии. Тот, кто был положительно восприимчив к колыханию водяных волн, обладал восприимчивостью и к колебаниям волн незримых. Опасная среда, подсознательно определяемая как дружелюбная, с одной стороны была очень коварной и грозила Модели физической гибелью. Чем, кстати говоря, частенько и заканчивалось. С другой, она наглядно демонстрировала ее лурианскую предрасположенность, отчего и вызывала соответствующее к себе отношение. Этим и объяснялся некоторый биологический парадокс, когда Модели, обязанные ощущать прямую угрозу, испытывали от штормящего моря едва ли не эйфорию. И уж точно испытывали подобное в объятиях спокойной воды, полеживая на ее облегающем лоне.

Энергетический океан пронизывал все мироздание. Точнее, все мироздание состояло из океана энергии, либо это и вовсе было одно и то же. Материя и вакуум, вещественное и невещественное — все происходило, наполнялось и видоизменялось в волнах его бескрайнего простора, незримо колыхавшегося каждое мгновение, и каждое же мгновение реагирующего даже на самые микроскопические изменения. Лурианцы не видели его так, как Смещения, ибо никто не видел, но они его чувствовали. Чувствовали, как кожа солнечный свет или дуновение ветра, как пальцы сыпучий песок или клавиши пианино. Лучше всего их ощущение описывала именно вода, в которой им было бы привольно как пресловутым рыбам. Однако лурианцы не просто касались упомянутых клавиш — они заставляли пианино звучать, и звучать так, как им было угодно. Рыба, какой бы она ни оказалась развитой и умной, в воде просто обитает, как в своей родной стихии. По велению лурианцев эта стихия принимала любую форму.

Что же касалось снов… Юнисанциумы были максимально изолированы от воздействия реального мироздания, но не от Оператора или друг от друга. Последнее, в частности, проявлялось в параллельных Вселенных. То есть таких, которые находились в тех же трехмерных координатах, но в Смещении. Видя необычный сон, иная Модель на самом деле наблюдала не плод собственного воображения, а фрагмент из жизни своего другого воплощения в другом мире. И это воплощение могло жить как похожей, так и совершенно отличной жизнью, выражавшейся не только в физической внешности, но и положении в обществе, месте действия, а порой и историческом промежутке. Вроде бы привычные предметы, окружение или прочие вещи зачастую носили абстрактный характер, однако не ввиду ошибок сонного восприятия, а потому, что именно таковыми они были ТАМ. Природа параллельных Юнисанциумов носила как схожий, так и существенно отличавшийся характер, а сны отражали это напрямую, без искажений или прикрас.

Вид не из собственных глаз, а откуда-нибудь со стороны был связан с трансляцией Оператору. Фактически, восприимчивая Модель видела направленный ему поток, а односторонний или двусторонний — без разницы. Последний подразумевал определенное вмешательство лурианцев — например, общение с Куратором, — в то время как первый заключался в обычном наблюдении. Парение над собственным телом, упоминавшееся при клинической смерти, носило системный характер. В том смысле, что сознание Модели смотрело на происходящее не своими органами чувств, а через управляющую систему Юнисанциума, решавшую, что с ним делать дальше.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒