ВЕРОЯТНОСТЬ РАЗУМА 6 страница

Элайя озарилась одной из своих фирменных улыбок, способных растопить многолетнюю мерзлоту. Фонтан был устроен так, что его струи исключали сектор перед дверями, отчего Джулиан не сразу их и увидел. Легкое движение ее пальцев несколько изменило привычную картину. Из бассейна взвились новые потоки, создав над зеленой дорожкой водяную арку. При этом ближайшие из них нашли себе иное применение, а именно принялись орошать Джулиана. Немедленно выйдя из ступора, тот заметался, отмахиваясь и отфыркивась, а затем выбежал из фонтана на площадку, усеянную бежевой гранитной крошкой. Лучезарно сияя, Элайя последовала за ним.

Джулиан изрядно промок. Чертыхаясь, он пытался стряхнуть оставшиеся капли и привести в порядок отсыревшие волосы. Элайя невинно поинтересовалась, чем это он занимается. В ответ едва не последовала грубость, однако Джулиан, заподозрив подвох, сдержался, а затем и вовсе остыл. До него дошло, что Элайя оставалась сухой, в то время как он будто бы искупался в одежде, и явно не просто так. Само собой, все оказалось прозаичнее некуда. Лурианец не мог намокнуть, если сам того не хотел или по умолчанию не позволял этому процессу произойти. Крылатая фраза " как с гуся вода" приходилась тут как нельзя кстати. Даже лучше. Как выяснилось, он вообще не мог отсыреть, замерзнуть или же нагреться. Ни сам, ни его облачение. Но если таковое происходило, ему было достаточно усилия мысли, чтобы привести себя в исходный вид. Джулиан отреагировал на воду по старинке, то есть ожидал, что она его намочит. Само собой, именно это и произошло.

Просохнуть вышло только с шестого раза. Не подсказывая, Элайя спокойно наблюдала за усилиями подопечного. Когда те увенчались успехом, он снова огляделся по сторонам и спросил, куда его, собственно, привели. В ответ Элайя указала куда-то вдаль. Посмотрев туда, Джулиан увидел величественный комплекс зданий, выстроенный пирамидально-многоярусным образом. За нижним, растянувшимся на многие мили, возвышались раздельные ансамбли, заканчиваясь по краям цилиндрическими и тороидальными башнями. Следующий ярус был немного короче, а его строения хорошо дополняли предыдущие, подхватывая их цвета и структуру. На очередном ярусе все повторялось, и так до тех пор, пока последний уровень не устремлялся вверх центральным пиком, увенчанным звездчатым куполом.

— Это Институт Моделирования Разума, — пояснила Элайя. — А вон и терраса, где мы с вами неоднократно общались.

Джулиан был готов присягнуть, что не разглядит ее без бинокля, но внезапно узрел и место, куда указывала спутница, и все его детали, будто и впрямь смотрел на них через увеличительное стекло. Странное ощущение, возникшее при этом зрелище, объяснялось его природой. Элайя как бы транслировала ему изображение, координируя, куда смотреть и на что смотреть. А однажды Джулиан научится проделывать такое и сам, когда в достаточной мере овладеет растущими возможностями. Зрение лурианца зависело только от веления его ума, а не эластичности глазного хрусталика или особенностей сетчатки. Передача друг другу каких-либо картинок и образов — тоже. Лурианцы не утруждали себя продолжительным описанием сцены, особенно если она была в прямом поле видимости. Они просто показывали ее собеседнику из сознания в сознание, выделяя на ней целевые акценты.

Утомительными путешествиями лурианцы себя тоже не утруждали. У них отсутствовала всякая необходимость в автомобилях, кораблях и даже звездолетах, поскольку транспортировочные функции осуществляли пространственные двери с неограниченной дальностью действия. Войдя в любую из них, можно было из любой и выйти. Комнаты и коридоры, служившие узловыми комплексами, существовали исключительно для удобства, координируя наиболее распространенные маршруты. Круглое помещение, через которое Элайя провела Джулиана, соединяло Колыбельные, то есть персональные апартаменты для Извлеченных Моделей. В коридор же выходили различные сегменты Института. Одна из его дверей вела сюда, в лесистую долину, которую Джулиан прежде наблюдал с далекой террасы.

Прогулка по лесу всегда действовала на Джулиана умиротворяюще. Каждый раз, когда он выбирался за город, то отдыхал телом и душой, без разницы, пешком или на велосипеде. Оставив мотель позади, он отдавался очарованию природы, и в тот момент для него не существовало ничего кроме вьющейся дороги и зеленой чащи. Умиротворение он ощущал и сейчас, неторопливо шагая рядом с зеленоволосой спутницей. Да, зеленоволосой. Снова сменив амплуа, Элайя теперь напоминала не русалку, а дриаду, для пущего сходства с которой украсила себя листьями и древесными разводами. На ее голове горел кленовый венец, а вместо серег свисали гроздья ландышей. Сменился даже тембр ее голоса. Оставшись певучим, он прибавил чарующего шелеста и загадочности, очень подходившей к сени величественного леса. Шуметь тут и впрямь не хотелось, а хотелось говорить только шепотом, обсуждая волнующие тайны мироздания. Собственно, о мироздании Элайя и говорила, посвящая новорожденного лурианца в нюансы пространственных дверей. Ну, конкретно в те, которые он сейчас мог усвоить своим слабо развитым разумом.

Проселочная дорога, обрамленная травами и юными деревцами, неторопливо пошла в горку. Где-то в канаве журчал незримый ручеек, а поодаль, перекатываясь от дерева к дереву, то исчезал, а то набирался смелости знакомый перестук. Не иначе, дятел облюбовал очередной сухостой, причем, видимо, не один. Забывшись, где находится, Джулиан машинально оглянулся и прислушался. Это не прошло без внимания Элайи. Прервав неторопливую речь, она спросила, что ее подопечный, собственно, высматривает. Опомнившись, Джулиан было отмахнулся — мол, пустяки, — но все-таки поведал ей про заколдованную горку, на которой всегда объявлялись машины.

— Понимаю, — сказала Элайя.

— Правда? — скептически осведомился Джулиан.

— Разумеется, — кивнула " дриада", перебирая кленовые листья в своем головном уборе. От ее прикосновения те меняли цвет и фактуру, сочетаясь в поисках идеальной гармонии. — Меня бы тоже раздражала эта неизменная навязчивость. Ваша симуляция, конечно, не подарок, но это уж совсем перебор.

— Да неужели? — еще больше усомнился Джулиан. — Вы же сами математически подстроили Вселенскую модель столь враждебным образом, разве нет?

— Бывают и перегибы, выходящие за рамки случайностей. Что-то вроде небольших ошибок, закравшихся в многомерный алгоритм, или спонтанных побочных эффектов, — пояснила Элайя. — Поверьте, нам такое ни к чему. Внимательный глаз вроде вашего способен заметить, насколько подобные события неестественны. А кто-нибудь особо дотошный их еще и просчитает. Просчитает и внезапно выявит математическое несходство в ожидаемом и действительном. Доказанное несходство. Подобные доказательства для нас крайне нежелательны, поскольку они могут подтолкнуть Моделей к разгадке окружающего их мира. Вот лично вы же чувствовали, что здесь что-то не так?

— Подозревал, — усмехнулся Джулиан. — И душевно ругал того гипотетического урода, который издевался надо мной столь откровенным образом.

— Однако до конца вы в это не верили, списывая все на разыгравшееся воображение, — закончила за него Элайя. — Одни Модели склонны видеть во всем нечто сверхъестественное. Другие — наоборот, любому самому вопиющему событию попытаются найти правдоподобное объяснение, а не найдут, так махнут рукой — мол, наука еще не доросла. Так работают законы вашего Юнисанциума, компенсируя одну часть общества другой. В результате все острые углы сглаживаются, а Модели благополучно пребывают в неведении. За редким, конечно, исключением. В вашем случае — вы неоднократно были близки к истине, но подсознание, формировавшее ответы, гасила псевдорациональность, искавшая более " здравое" объяснение. Или находившая промежуточный выход, позволявший не выглядеть сумасшедшим и при этом обращать ситуацию в свою пользу.

— О чем это вы? — почесал в затылке Джулиан.

— О светофоре и холодильнике. О ноже и препятствиях в магазине, — подмигнула ему Элайя. — Ваши действия не укрылись от системы. Вы не угрожали Юнисанциуму разоблачением, поэтому она не подала сигнал тревоги, но их оказалось достаточно, чтобы известить Оператора. Ваш разум занимался самообманом, не позволяя допустить оглушительную для него правду. В качестве защитного механизма он спускал пары, не желая думать о причине, но пользуясь следствием. Не давая себе осознанно восстать против системы, вы делали это подсознательно, обходя недружелюбную физику вещей. И ваша оптимизация путей была оценена по достоинству. Особенно потому, что вы оптимизировали их не только в личных целях, но и для других, как с той же очередью на кассе.

— Оригинальные у вас, однако, причины для Извлечения, — протянул Джулиан.

— Это были только предпосылки. Любопытные, но недостаточные, — заметила Элайя. — Вы привлекли внимание Оператора, но меня он известил только тогда, когда изучил суть вашей работы. В таких случаях Юнисанциум ставится на условную паузу, позволяющую досконально взвесить все за и против. С того момента и началось наше личное общение, приведшее к вашему появлению в Инкубаторе.

Беседы с Элайей, безусловно, проливали все больше света на различные вещи, не дававшие Джулиану покоя. Вместе с тем они порождали еще больше вопросов, нежели даровали ответов. Технически, так и должно было происходить. По мере своего развития сознание понимает, насколько оно как раз таки не развито, и начинает видеть то, о чем прежде даже не догадывалось. Его горизонты ширятся, а жажда познания растет, неуклонно стремясь объять необъятное. На этом фоне какие-то исходные вопросы могут затеряться, подхваченные вихрем рождения новых, но могут и проявиться, будучи затронутыми подходящей темой. Ухватившись за суть разговора, на сей раз Джулиан собрался выяснить, что же именно заставило Куратора принять решение о его Извлечении. Собрался — и снова не преуспел, отвлеченный неожиданным событием.

Лес выглядел совершенно обычно, если не считать того, что практически все формы растительности Джулиан видел впервые. Комбинации листвы и хвои, лиан и мхов, коры и хитросплетения веток — то была лишь вершина айсберга, поскольку многие кусты и деревья вообще не походили на что-либо знакомое. Как, собственно, на сами кусты и деревья. Сознание лурианца компенсировало потенциальный шок, придавая новизне черты своеобразного дежавю. Так работал защитный механизм адаптации, обучая Модель с нуля, но без шараханий от всего подряд по поводу и без повода. Иными словами, Джулиан не реагировал на помесь березы с актинией и хвостом павлина просто потому, что в известном смысле он это уже видел. Дерево как дерево. Вот чего он точно не видел — так это того, чтобы деревья ходили. Гулко топая корнями, правую канаву переступила внушительная громадина, смахивавшая на дуб с хрустальными шарами вместо желудей и жемчужными лепестками взамен волнистых листьев. Покачивая ветвями, жемчужно-хрустальный дуб выбрался на дорогу и чинно двинулся на другую ее сторону.

— Дерево идет! — забыв про все на свете, обомлел Джулиан.

— Его зовут Гизмунд, и он не дерево, — рассмеялась Элайя. — Точнее, он древовидная форма разумной жизни. Был таковой до своего Извлечения. Эй, Гизмунд, обожди минуточку!

Последние слова адресовались громаде, уже собиравшейся перейти через придорожную канаву слева. Остановившись, та зашелестела кроной и неторопливо развернулась.

— Здравствуйте, — степенно прогудела она. — Вам что-нибудь нужно?

Было бы крайне наивно предположить, что Джулиан Слайдертон оказался единственной Моделью, проходившей Извлечение. Инкубатор и Колыбель носили отнюдь не одиночное применение, обслуживая комплекс из несметного числа Юнисанциумов. Да, большинство симулируемых Вселенных оставались бесплодными, но вероятность разума все-таки отличалась от нуля. И этого было достаточно, чтобы фигуральные Родильный дом и Ясли не пустовали. А наполнялись они отнюдь не одними представителями человечества.

Джулиан мысленно возрадовался, что никогда не имел отношения к деревообрабатывающей промышленности. Вместе с тем профессия архитектора предполагала и материалы из древесины, отчего было трудно предположить, как отнесется к этому обстоятельству РАЗУМНОЕ ДЕРЕВО. Возможно, совершенно флегматично, а может и наоборот — примет близко к сердцу и стеганет ветвями.

— Джулиан переживает, как вы насчет мебели и всяких декоративных панно, не говоря уж о несущих конструкциях. Он ведь архитектор, — сдала его с потрохами Элайя.

— Напрасно, — прошелестел Гизмунд. — Неразумная материя меня не беспокоит. На сей счет он может не волноваться, пока не начнет подкрадываться ко мне с топором. Ну или чем там у них принято пользоваться.

— Не начну! — заверил Джулиан. — Однако мое смущение вполне понятно. Я думал, все лурианцы выглядят подобно Элайе. Я не ожидал встретить кого-нибудь еще.

Как оказалось, прогулка по лесу состоялась не просто так. Многоопытная Куратор, чего только ни повидавшая на своем веку, попадала сразу в несколько пресловутых зайцев. Одна из этих ушастых целей и подразумевала подобную встречу. Знакомясь с бесконечно разнообразной флорой, Джулиан должен был познакомиться и с тем, кто тоже был Извлечен, но еще не стал полноправным лурианцем.

Чистая разумная энергия могла принимать любую форму. Элайя выглядела именно так, как хотела, отдавая дань давней традиции. В основном так выглядели и другие лурианцы, поскольку этот облик был присущ им на заре существования и обрел широкое распространение. Они ассоциировали себя именно с ним, и меняли только от случая к случаю. Однако хватало и таких, кто воплощался в самые разные тела, а то и вовсе регулярно их переодевал словно одежду. Таким образом, лурианец вполне мог создать себе оболочку в форме дерева, увешанного хрусталем и жемчугами. Вот только к Гизмунду это не относилось. Он оставался в том виде, в каком пребывал до Извлечения. Оставался как Модель все еще находившаяся на стадии адаптации.

Это был ответ на вопрос. Вопрос, который Джулиан пока не задал, но уже подумывал задать. А именно, что происходит с Моделями, которые по каким-то причинам застряли на пути превращения в полноценного лурианца. Гизмунд не сумел отпустить прошлое. Во многом овладев новыми возможностями, мыслями он пребывал там, со своими навсегда исчезнувшими сородичами. И со своей семьей. Не то чтобы он совсем уж не хотел принять новый, реальный мир — просто у него не получалось. И Гизмунда никто не торопил, поскольку в его распоряжении была целая вечность. Выйдя из Колыбели, он быстро перерос Ясли, но так и не покинул Детский сад. И этот Сад он обустроил себе в саду настоящем. То есть в лесу, куда переселился с благословения Куратора. Здесь он стоял и бродил в свое удовольствие, наслаждаясь новым небом, но неизменно грустя по старому.

На поляне, куда Гизмунд привел Джулиана, возвышался холм, поросший густой травой. Ее шелковистые кончики колосились завитками бутонов, из которых то появлялись, а то исчезали перламутровые соцветия. Пугливые, словно мимоза, они прятались от любого дуновения, но в полнейшей тишине раскрывались во всей красе, чаруя не только взор, но и обоняние. Обычно Гизмунд и стоял неподвижно, не нарушая окружающий покой ни единой веточкой. Уставившись в пруд у подножия холма, он созерцал небесную туманность и грезил о былых деньках, которые уже никогда не вернутся. В пруду отражалась и трава, склонявшаяся к воде ладошками сочных листьев, и стрелы высокого тростника, пушившиеся шоколадными кисточками. Отражались там и другие деревья, выстроенные вокруг водоема будто камни Стоунхенджа. Семья Гизмунда, давным-давно исчезнувшая в Юнисанциуме, напоминала о себе живыми памятниками. Живыми, но неразумными. Эти деревья грелись под лучами звезды, пили воду и меняли убранство из листьев, но ни единая искра разума никогда не зарождалась ни в старых и кряжистых, ни в стройных и юных стволах. Создавать нечто большее Гизмунд не умел. А может, и не хотел. Свою печальную гармонию он обрел здесь, на этой тихой лесной поляне, откуда иногда уходил прогуляться к Радужному водопаду.

Гизмунд был рад поболтать с кем-то кроме Элайи и других лурианцев. Открыться тому, кто понимал его лучше, нежели иной другой. Услышав историю Джулиана, потерявшего любимых дочерей, разумное дерево искренне разделило его горе и прониклось к новому знакомцу теплым расположением. Им обоим было о чем поговорить, каковому занятию они и предались, совершенно забыв про Элайю. Та же куда-то подевалась. Ни Джулиан, ни Гизмунд не заметили ее исчезновения, и даже не могли сказать, когда оно произошло. Увлеченные собственными судьбами, они обсуждали свое родное, близкое, понятное только им. И предавались этому занятию в лучах всех трех солнц по очереди.

О запропастившемся Кураторе Джулиан вспомнил позднее, шагая через лесную чащу. Он шел к Радужному водопаду, пожелав взглянуть на это диво. Гизмунд указал ему направление, но остался на своей поляне, желая пережить полученные эмоции в одиночестве. На прощание он предложил захаживать в гости, после чего целиком погрузился в себя, перестав отличаться от самого обыкновенного дерева. Джулиан его не винил. Не винил даже тогда, когда сообразил, что заблудился.

Чертова дорога куда-то испарилась. Водопад был где-то по другую ее сторону, а сама она не могла просто взять и исчезнуть. Или могла? С этими лурианцами и не на такие грабли наступишь! Прикидывая расстояние, Джулиан нашел, что отмахал уже втрое больше чем предполагалось, но дороги и след простыл. Более того, он окончательно перестал узнавать и места, через которые ступал с неторопливостью благородного оленя. Пришлось припустить с поспешностью встревоженного лося. Само собой, пробежка через лес ни к чему не привела. Ни к чему, разумеется, хорошему. Окончательно заплутав, Джулиан остановился и стал соображать, на какое именно дерево ему стоит залезть, чтобы как следует осмотреться. Так и не сделав выбор, он сдался, смирил протестовавшую гордость и принялся голосить будто заблудившийся грибник.

Вероятно, Гизмунд был единственным разумным деревом, либо же остальные ловко маскировались. Складывалось ощущение, словно он вообще был единственным живым существом. До сих пор Джулиан видел только мелкую живность вроде улиток да бабочек. Характерный стук и заливистое щебетание предполагали наличие птиц, но на глаза те ни разу не попались как среди растительности, так и в небе. Либо же этот внешне богатый мир был бедноват на фауну, либо Джулиан чего-то не знал. Согласно уже усвоенной логике, второе выглядело наиболее вероятным. Особенно с учетом красивой рыбки, порхнувшей прямо к нему.

Про летающих рыб Джулиан, конечно, слыхал, но чтобы вот так!.. Впрочем, после самоходного дерева чему тут удивляться? Уставившись как ребенок на Лепрекона, он невольно протянул руку к удивительному созданию. Рыбка скользнула назад, избегая его любознательных пальцев, но не удрала, а остановилась, шевеля плавниками и расправив хвост. Ох, какой же это был хвост! Его широкий и длинный гребень переливался всеми цветами радуги, каковые, собственно, он и воплощал. И воплощал не только телесно! Когда рыбка приходила в движение, он оставлял за ней характерный шлейф, расползавшийся в воздухе словно струя реактивного самолета.

Оставив попытки прикоснуться к рыбке, Джулиан с ней заговорил. Ему вдруг пришло в голову, что она может оказаться очередной формой разумной жизни. Стараясь не выглядеть идиотом, Джулиан объяснил ей причину своих криков. Изучая его выпуклыми глазами, рыбка внимательно выслушала про плутания и водопад, после чего внезапно сделала круг и отлетела в сторонку. И снова сделала круг, и снова отлетела.

— Хочешь, чтобы я пошел следом? — осторожно предположил Джулиан.

Всем своим видом и поведением рыбка это подтвердила, после чего махнула хвостом и полетела в лесную чащу. Недолго думая, Джулиан направился за ней.

Потерять из виду такой приметный ориентир было довольно трудно. Чешуйчатая проводница хорошо виднелась издалека, не говоря о ее радужном шлейфе. Кроме того, она то и дело останавливалась и делала небольшой круг назад, как бы проверяя, идет за ней потерявшийся балбес или нет. Убедившись, что идет, она продолжала свой юркий полет, совершая такие телодвижения, будто не летела, а плыла через водную толщу.

Куда они направлялись, долго гадать не пришлось. Пока Джулиан размышлял, имеет ли молчаливость рыбки какое-то отношение к поговорке " нема как рыба", откуда-то впереди стал доноситься шум бегущей воды. Постепенно нарастая, вскоре он приобрел достаточно внятные очертания, чтобы Джулиан уверился в своих предположениях. И те подтвердились самым непосредственным образом. Деревья расступились, сменившись широкой прогалиной. Ступив на ее мягкий мох, Джулиан проследовал за рыбкой до края скалистого утеса, откуда открылся поистине завораживающий простор.

Радужный водопад именовался так отнюдь не для красного словца. Поток, низвергавшийся с высокого кряжа, был окрашен в семь классических цветов, собранных в классической же последовательности. Но эти цвета его не насыщали, как если бы кто-то вылил в реку бочки с вульгарной краской. Он светился ими, источая нечто большее, нежели разложенный по составляющим спектр.

Скалы окружали длинное вытянутое озеро, с одной стороны которого и шумел Радужный водопад. Его частичная неприступность компенсировалась пологими спусками, ведущими к белым и бежевым пляжам. Набегая на мелкий песок, голубые волны шелестели и пенились, расплескиваясь и кружа у замшелых камней. Именно голубые. Несмотря на цвет водопада, они выглядели довольно привычно, если не считать упоительно-кристальной прозрачности. На дне раскинулись целые сады водорослей, усеивавших и склоны и впадины. Иные стелились вдоль берега, объединяясь в настоящие плантации. Другие тянулись из глубины длинными канатами, приодетыми в множество чередовавшихся юбок. И кораллы! Как же они горели розовым, белым и алым, полыхая сквозь толщу вод! А в ней, сбиваясь в серебристые стайки, проворно сновали большие и малые рыбешки.

Радужная проводница Джулиана выполнила свою миссию. Махнув ему на прощанье хвостом, она нырнула за край обрыва и полетела прямиком к водопаду.

— Стой! Куда?! — вскричал Джулиан.

И тут же понял сам. Он еще не овладел зрением лурианца, однако сумел сообразить, что это были за точки, порхавшие в облаках водной взвеси. Рыбки. Радужные летающие рыбки, словно окрашенные палитрой цветастых струй. Чем бы их ни привлекал водопад, но они кружили вокруг него тысячами, иногда отлетая подальше, однако почти всегда возвращаясь. Их хвосты оставляли переливчатые шлейфы, а чешуя искрилась на солнце, отчего и без того красивое место сверкало поистине сказочными огнями. Как завороженный, Джулиан созерцал чудесный пейзаж, решив, что понял, зачем сюда наведывался Гизмунд. Как оказалось, в своих предположениях он снова ошибся.

— Привет, — сказал чей-то приятный голос.

Обернувшись, Джулиан узрел русалку. Во всяком случае, подобие русалки. Нижняя часть существа выглядела как изогнутый рыбий хвост, в то время как верхняя мало чем отличалась от человека. Или лурианца. Как оказалась, незнакомка лурианцем и была. Точнее, тем, кто собирался им стать, еще не пройдя последний этап Извлечения. Только это прояснилось позднее, когда завязался оживленный разговор. Полыхая шевелюрой из длинных рыжих волос, девушка изящно оперлась на коралловый посох и вперила в Джулиана взгляд любопытных огромных глаз.

— Синотея, — сказала она.

— А? — разинул рот Джулиан.

— Это мое имя. А вас как зовут? — крутанула посохом девушка.

Порозовев от смущения, Джулиан извинился за манеры и поспешно представился.

— Вы откуда? — тут же раздался новый вопрос.

— Из… э-э-э… Как там его, дьявола?.. Института… какого-то там разума, — второпях все позабывал Джулиан.

— Да мы все оттуда, — махнула рукой девушка, сотворив в воздухе шлейф из радужных капелек. — Из какого вы Юнисанциума?

Сообразив, к чему интерес, Джулиан назвал человечество.

Синотея оказалась разумной рыбой. Точнее, морским существом, эволюционировавшим из этой формы. Сказания о русалках, бытовавшие в эпосах симуляции Джулиана, внезапно обрели под собой научную аргументацию. Синотее понравился вид лурианцев, но и от своей прежней формы она не отказалась. Поэкспериментировав с различными воплощениями, она остановилась на сочетании того и другого, который вполне устроил ее истинное " Я". Здесь, у озера и водопада, Синотея проходила очередной этап Извлечения, имевший к ним самое прямое отношение.

Радужный водопад был инструментом созидания жизни, а летающие рыбки, порожденные его вздымавшейся взвесью — верными помощницами своей хозяйки. Ее глазами, ушами и гонцами. Одна из них, любознательная и отбившаяся от стайки, как раз и услышала вопли Джулиана. Прилетев на непривычный зов, она распознала подобие лурианца, уловила упоминание водопада и привела заплутавшего архитектора прямиком к нему. Эти юркие красавицы не обладали самосознанием, но занимали достаточно высокую ступень развития в иерархии животного мира. Они были довольно сообразительны, и Синотея вынашивала на них большие планы, рассчитывая сделать гораздо умнее. Собственно, тем она здесь и занималась — проходила обширную и плодотворную практику в создании живых существ.

Сообразив, что к чему, Джулиан упомянул своего недавнего знакомца.

— Гизмунд? Да, я с ним давно дружу, — сообщила Синотея, услышав про разумное дерево. — Заходит сюда иногда.

— Он о вас не упоминал, — заметил Джулиан. — Он вообще не говорил, что кроме него тут есть кто-то еще.

— Ничего удивительного, — поиграла с посохом Синотея, кружа им как на параде. — Гизмунд ко многому привык и просто забыл, что вы — новичок. К тому же он очень зациклен на своих проблемах.

— Я заметил, — подтвердил Джулиан, припоминая круг " семейного древа" во плоти. — Я бы на его месте тоже приходил сюда — развеяться, отрешиться от тягостных дум.

— Он приходит не медитировать, — поправила Синотея. — Гизмунд таскает мою радужную воду, потому что сам пока не научился вдыхать жизнь пусть даже в органическое тело. Он подливает ее в пруд, на берегу которого, видимо, теперь появится еще один его " родственник".

Джулиан, как желторотый птенец, жадно слушал обо всем, что рассказывала Русалка.

Сами по себе органические соединения ничего не значили. Более того, они вообще не обязательно что-либо значили, поскольку жизнь могла принимать любую форму. К примеру, на кремниевой основе, пусть она и встречалась гораздо реже, нежели на водной. Однако с органикой было банально проще — по крайней мере, тем, кто сам из нее происходил. Синотея, рожденная в воде, оперировала ей как птица крыльями или скульптор резцом, ощущая эту среду на условном генетическом уровне. Гизмунд тоже ощущал, но по-другому. Не преуспев так, как Русалка, он закончил свои творения только с помощью ее Радужного водопада. И эта же вода, вероятно, была ему необходима для дальнейшего развития замысла. А именно — вдохнуть в деревья настоящую жизнь, наделив их способностью реагировать на окружающее и даже думать. Возможно, это ему уже удалось, поскольку последнее время он появлялся у озера гораздо чаще.

Переварив полученные сведения, Джулиан понял, что его представления о мироздании снова изменились.

— Я полагал, лурианцы не умеют собственноручно создавать разумную жизнь, отчего им и понадобились Юнисанциумы, — озадаченно протянул он.

— Умеют. Еще как умеют, — махнула рукой Синотея. — Просто дальше определенной границы не заходят.

Избавившись от рыбьего хвоста, она обрела пару длинных голубоватых ног, после чего уселась на край обрыва, свесив их в пропасть, и пригласила Джулиана сесть рядом. Болтая стопами, словно сбежавшая с уроков школьница, она охотно поведала, в чем именно заключалась означенная грань, ибо это напрямую относилось к ее практике.

Лурианцы не могли создавать разумную энергию из ничего, но им было вполне по силам взращивать ее традиционным способом. Иначе говоря, новый лурианец из пробирки мгновенно не выскакивал, однако зародить его основу как таковую им не составляло труда. Далее — все как обычно, пусть и специфически ускоренно. Фигуральный эмбрион рос, проходил несколько стадий преобразования и становился полноценной особью. Только вот незадача — становился СЛУЧАЙНОЙ полноценной особью. То есть не только выдающимся творцом, техником или координатором, но и ничем не примечательной серой массой без особого ума и таланта. Или того хуже. А лурианцев такая перспектива не устраивала. Колоссальные энергетические процессы не только не окупались, но и приобретали бесконечно неэффективный характер. Пара-тройка одаренных граждан отягощалась огромным количеством " пустышек". Что с ними потом прикажете делать? Высший разум не опускался до социальных чисток, апартеида и уж тем более прямого устранения неугодных. И он решил проблему с присущей ему логикой, то есть не допустил самого ее возникновения. Лурианцы не гадали на кофейной гуще, пытаясь вырастить гения, одного на миллиард. Таковых поставляли им Юнисанциумы.

Интересная, однако, складывалась мозаика. Исходя из восприятия Джулиана, высшие существа практиковали самую настоящую сегрегацию, хотя их метод заключался, как бы парадоксально это ни звучало, в прямом отсутствии таковой. Это происходило одновременно. Грубо говоря, лурианцам претила всякая дискриминация, но чтобы ее исключить они физически упреждали все ее предпосылки. Представьте себе отсутствие расизма ввиду того, что других рас попросту нет — и вы получите наиболее точную картину лурианского подхода к устройству общества. Во всяком случае, в глазах Джулиана Слайдертона, Модели человека из Юнисанциума. Возможно, та же Элайя видела все абсолютно по-другому. Вероятно, ее мировоззрение станет разделять и сам Джулиан, когда пройдет все этапы Извлечения. Вот только СЕЙЧАС он мыслил иначе, и подобный принцип ему не нравился. У него ведь был личный и очень болезненный пример.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒