ВЕРОЯТНОСТЬ РАЗУМА 3 страница

Годовой доход Джулиана позволял ему регулярно посещать подобные заведения с друзьями и коллегами, а уж на дочерей он никогда не жалел средств. Чего и удивляться, что те охотно согласились с ним поужинать, неприкрыто наслаждаясь отличной трапезой. Пользуясь случаем, они не налегали на что-то одно, а предпочитали небольшими порциями пробовать многое. Джулиан только усмехался, наблюдая, как дочери позируют друг другу с телефонами, запечатлевая блюдо за блюдом. Сам он не вел кипучую онлайновую жизнь, находя весьма странным, кому там вообще какое дело до его меню, но у Аманды с Сесилией на сей счет было явно другое мнение. Что ж, если они находят это уместным — почему бы и нет? В конце концов, обе давно вправе поступать самостоятельно, без оглядки на чьи-либо нравоучения. Во всяком случае, до тех пор, пока на их фото не фигурируют головорезы и наркотики.

Как и отец, дочери любили хорошее вино, но предпочитали белое. Под разговор, вившийся вполне непринужденно, они приговорили по целой бутылке. Джулиан и вовсе мог позволить себе хоть три, но он явился сюда не для того, чтобы поддать хмельку. Приятное вино дополняло близкое общение, делая его более душевным, но никоим образом не портило. Слушая рассуждения дочерей, он улыбался уголками глаз, где собирались житейские морщинки, и чувствовал себя на седьмом небе. Да, все трое теперь виделись редко, но сегодняшний вечер принадлежал только им, и принадлежал по-настоящему. На ближайшие дни Сесилия и Аманда вынашивали грандиозные планы, однако не спешили отделаться от отца, искренне уделяя ему время. К сожалению, ничто не длится вечно, и семейная идиллия не исключение. Нет, ее никто не прервал и даже не нарушил неурочными звонками. Просто прекрасный вечер естественным образом подошел к концу.

В отель возвращались на том же Ламборджини, на котором Джулиан сначала приехал в аэропорт, а затем привез дочерей в ресторан. Само собой, теперь он к рулю даже не прикасался, поскольку основательно глотнул вина. Подвыпившие дочери вести машину тоже не рвались. Для этого был заранее вызван водитель, благо что в подобных сервисах недостатка не ощущалось. Предельно корректный, он и вез всех троих, избавляя от очевидной проблемы с промилле.

Джулиан чинно устроился на переднем сиденье, а с заднего лились взрывы смеха, периодически взывавшие к его вниманию. Пребывая в отличном настроении, Сесилия и Аманда хохотали как школьницы, краснея и задыхаясь. Им теперь хоть палец покажи — эффект будет не хуже лучшего юмористического шоу. Между прочим, подобное веселье весьма заразительно. Какая-нибудь парочка, угорающая не пойми над чем, способна рассмешить весь класс и даже университетскую аудиторию. Джулиан поймал себя на мысли, что и сам начинает хихикать. Чтобы не последовать примеру дочерей, до которого, судя по ощущениям, было весьма недалеко, он постарался сконцентрироваться на чем-нибудь серьезном и мысленно вернулся к злополучному проекту. Вернулся — и тут же замер, будто парализованный, едва воскресил в памяти его детали.

Кто знает, что именно так повлияло. То ли смена обстановки, позволившая отдохнуть и раскрепоститься, то ли эмоциональный подъем, окрыливший новыми силами, а может и банальное воздействие алкоголя, пустившего зацикленные мысли по специфическому пути. Как бы там ни было, озарение Джулиана повторилось. Повторилось во всей красе, сверкнув перед внутренним взором яркой, дарившей решение вспышкой. Уразумев его во всех деталях, Джулиан лихорадочно огляделся, соображая, куда бы все запечатлеть. Еще не хватало вторично что-нибудь упустить, а то и вовсе забыть, поленившись перенести мысли на бумагу. Да, хотя бы на бумагу, поскольку ноутбука с собой не имелось, а смартфон для такой задачи не очень-то подходил. Не теряя времени, Джулиан открыл бардачок, выудил оттуда потрепанный блокнот, вооружился взятым там же огрызком карандаша и принялся лихорадочно водить им по разлинованной странице.

Все-таки нет ничего надежнее старой доброй бумаги. Что бы там ни говорили о современных технологиях, но они регулярно подводят. Единицы и нули, записанные на некий носитель, могут исчезнуть с такой же легкостью, как и появились. Цифры и наброски, начертанные на простом листе, только выглядят уязвимее, но куда более долговечны. Работая за ноутбуком, Джулиан потерял важные данные, хотя они исправно куда-то там сохранялись. Теперь, фиксируя идею в самый обычный блокнот, он был абсолютно уверен, что та никуда не денется. Листы бумаги, положенные в карман пиджака, станут лучшим хранилищем его мысли, пока он не воплотит ее в жизнь. Точнее, стали бы таковым, если бы ему позволили закончить эти поспешные записи.

Бегло чертя карандашом, Джулиан не видел, как на перекрестке зажегся зеленый свет. Нанятый им водитель неторопливо тронулся с места, глядя лишь на дорогу, а не на архитектора, рисовавшего что-то там на коленке, и даже не на его симпатичных дочерей, уже не смеявшихся, а едва пищавших от нехватки воздуха. Отель уже объявился в пределах видимости, но повернуть к нему не удалось. Даже не пытаясь притормозить, в Ламборджини со всего маху врезался тяжеленный грузовик. Подброшенная в воздух, машина Джулиана несколько раз перевернулась, с грохотом упала и яростно покатилась по асфальту.

– 2 –

Это была не боль. Нечто иное. Такое, что вроде бы и не связано с очевидным физическим вредом, но при этом терзает каждый нерв, да так, что хочется орать. Кому случалось хорошенько " отсидеть" ногу — тот имел некоторое представление об ощущениях Джулиана. Сознание еще не понимало, что, собственно, произошло. В какой-то момент был глухой удар, звон бьющегося стекла и бешеная круговерть. Затем все погасло, но только для того, чтобы вновь объявиться перед внутренним взором целым хороводом мельчайших искорок. Они возникали будто звездное небо, насыщенное мириадами сверхновых. Возникали, пропадали и снова объявлялись, следуя ритму какой-то неведомой пульсации. И каждая из них словно была не точкой, а кончиком длинного луча. Каналом, по которому, дрожа и переливаясь, молниеносно неслись целые потоки загадочной информации. И все это сопровождалось той самой " не болью", разрывавшей каждую клетку едва воспринимаемого тела.

Разум вернулся полыхнувшим солнцем, чье сиянье тут же заслонило все иные огни. Припомнив последние события, Джулиан постарался открыть глаза и застонал. Точнее, думал, что застонал. Вместо этого он услышал странный певучий звук, вышедший откуда-то из области груди. Сам Джулиан ничего подобного воспроизводить не умел, отчего никак не соотнес его со своими голосовыми связками. Впрочем, он и не пытался. Куда больше его занимали сомкнутые веки, которые никак не желали открываться. Он пробовал совладать с ними снова и снова, и никак не мог понять, отчего чувствует глаза, но все обращенные к ним усилия словно уходят в никуда.

Внезапно промелькнувшая мысль была поистине ужасающа. Он парализован! Кем? Чем?! Тот удар!.. Машина!.. Они ехали в отель, он писал в блокноте, а потом… Пытаясь воскресить в памяти утерянные фрагменты, Джулиан напряг внутренний взор и внезапно прозрел. Прозрел в прямом, а не переносном смысле. Глаза открылись, будто им ничего и не препятствовало. Это было очень странное ощущение. Он словно нажимал на кнопку, провода от которой никуда не вели, а затем случайно представил себе результат нажатия — и она сработала. Пытаясь открыть несуществующую дверь, Джулиан подумал о выходе — и в стене тут же появился проем. Фигурально, конечно, выражаясь, ибо никаких проемов он не увидел.

Взору Джулиана явилась просторная округлая комната, наполненная мягким умиротворяющим светом. Этот свет струился откуда-то со стороны, где колыхалась длинная белоснежная занавесь, сотканная не иначе как из воздуха. Стены, пол и потолок сливались в единое бежевое целое, не имея на стыках ни единого угла или прямой линии. Вероятно, именно так выглядит яйцо изнутри, только очень большое яйцо и с очень плавными изгибами своей идеальной геометрической формы. Внутренний перфекционист архитектора пришел в восторг. Джулиан невольно загляделся на неведомое помещение, скользя по нему расширенным взором, отчего не сразу заметил, каким именно образом в нем находится. Он даже не лежал, а стоял в некоем ложе, имевшем форму сложенной лодочкой ладони. В таком положении его поддерживали тонкие вьющиеся ленты, словно оплетавшие тело весенним травяным ковром. Что странно, он совершенно их не чувствовал, хотя по всем законам физики те должны были впиваться в кожу и причинять различные неудобства. Вероятно, Джулиан просто не до конца пришел в себя, и лучшим доказательством тому служило само тело, выглядевшее совершенно непривычно. Оно казалось гораздо больше, да и грудь выпирала куда значительнее, а вот животик, присущий многим мужчинам в возрасте, бесследно исчез.

Фокусируя взгляд, Джулиан с изумлением примечал все больше несоответствий, будто его голова смотрела сверху вниз на чью-то чужую фигуру. Он даже позабыл об аварии, которой, судя по всему, закончилась поездка в отель, и еще не успел задуматься о ее возможных последствиях. Ошеломленный увиденным, он молча созерцал чье-то тело, прикрытое полупрозрачной невесомой тканью, как вдруг уловил мимолетное движение. Переведя глаза, Джулиан увидел какую-то женщину, возникшую словно из ниоткуда. Увидел и окончательно обомлел. Он никогда не встречал ее прежде и, тем не менее, мгновенно узнал. Узнал это лицо, черты которого непостижимо не запоминались, но теперь прямо-таки врезались в память незабываемым образом. Именно с этой женщиной он недавно разговаривал и именно ее пытался вспомнить после пробуждения. Ведь он видел ее во сне.

В уши полился красивый певучий голос. Поначалу Джулиан даже не понял, что женщина заговорила, обращаясь непосредственно к нему. Он просто слушал ее как музыку, невольно наслаждаясь каждой чудесной нотой, пока не вник в связность и суть ее речи. Музыка, которую играл живой инструмент, оказалась не мелодией, а словами, имевшими прямой и очень даже житейский смысл.

— Как вы себя чувствуете? — едва ли не в десятый раз спросила женщина.

Что-то сыграло ей в ответ. Что-то не менее мелодичное, и уж точно не голос Джулиана, которым он вроде как должен был произнести слово " приемлемо".

— Очень хорошо, — снова полилась музыка женщины. — Я вижу, ваша адаптация проходит успешно.

Обращенная к ней мелодия предполагала вопрос, о какой именно адаптации она говорила. О восстановлении после аварии? Да, аварии! Тут же вернувшись к насущным обстоятельствам, мысли Джулиана бешено понеслись вскачь. Ресторан, отель, машина… Где он?! Кто эта женщина?! Что вообще случилось?! Что произошло?! Как долго он здесь и где его дочери?! Мелодия, невесть каким образом воспроизводимая Джулианом, приобрела тревожный характер, будто в симфонии, исполняемой королевским оркестром, зазвучали грозовые аккорды. Он продолжал сыпать отрывочными вопросами и, в конце концов, умолк, сраженный их трансформацией в лившиеся из груди звуки.

— Тише, тише, — успокаивающе пропела женщина. — Вы в безопасности, вам ничего не угрожает. Не волнуйтесь, все хорошо.

— Да я не волнуюсь, я просто в шоке! — не удержавшись, грянул звучным этюдом Джулиан.

— Это я вижу, — мягко заметила женщина.

Как оказалось, самым непосредственным образом, подразумевавшим отнюдь не мимику и прочее привычное выражение эмоций. Кожа Джулиана источала слабый свет, который интуитивно воспринимался как сигнал тревоги. Не просто свет — целую световую гамму, непрерывно лучившуюся его настроением и читавшуюся лучше всяких совершенных слов. Осознав этот поразительный факт, Джулиан вновь уставился на тело, которое ему не принадлежало, но которое он необъяснимо ощущал как свое собственное.

— Это и есть ваше тело, — угадав ход его мыслей, мелодично пояснила женщина. — Отныне и навсегда.

Зеркало. Оказывается, оно было в комнате с самого начала, просто выглядело так необычно, что непосвященный взор его не замечал. Часть стены, взятая в искусное витое обрамление, отражала стену противоположную, но краски и геометрические формы не позволяли сходу это распознать, отчего присутствие зеркала угадывалось не сразу. Ведь его поверхность отличалась от традиционной, не представляя собой ярко выраженную грань, но при этом не претендуя и на трехмерное воплощение отражения. Оно было словно неуловимым переходом между реальным и проецируемым, заметным только тогда, когда в него смотришь. И в этой проекции Джулиан увидел себя. Точнее, то, откуда смотрел его мятущийся взор.

В целом, черты лица сохранились, но стали более утонченными, словно выточенными рукой великого скульптора. Из них исчезли даже малейшие изъяны, включая впадинки, порезы, шрамы и прыщи. Лицо обрело идеальную гармонию без какого-либо недостатка, отчего одновременно казалось и прежним и полностью новым. Гармонию обрело и тело. Ленты, удерживавшие его в ложе, распались. Шагнув вперед, Джулиан увидел высокого мужчину с длинными, до плеч, волосами. Сами плечи сделали бы честь любому атлету, а грудь смотрелась как у римского полководца со средневековой картины. Длинные утонченные пальцы поражали своей будто бескостной гибкостью. Округлый живот и впрямь отсутствовал, сменившись не мускулистыми, но совершенно ровными очертаниями. В меру мускулистыми были ноги, разительно не похожие на ноги культуриста, однако налитые скрытой мощью и ловкостью балерины. Что же касалось роста… Согласно внутреннему ощущению, Джулиан стал вдвое выше, поскольку расстояние от глаз до пола удвоилось. Пола, который был очень хорошо виден, но ступнями отчего-то не воспринимался, словно существовал только в его воображении. Преодолев продолжительный ступор, Джулиан шевельнул губами, утратившими прежнюю полноватость, и разразился переливчатой мелодией, светя не только всем телом, но и глазами.

Глаза заслуживали внимания не меньше, чем речь. Речь превратилась в подобие музыки, хотя таковой и не являлась. Просто именно в музыкальной интерпретации ее и воспринимал слух, закосневший в старом формате общения. Глаза же вот уж поистине стали зеркалом души. Они не имели какого-то постоянного цвета. Они отражали все происходящее в сознании, и, кажется, в дополнение ко всему влияли на окружающее. Иначе с чего бы зеркало пошло волнами, следуя исторгавшему цветовой вихрь взору Джулиана.

— Тише, тише, прошу вас, — ласково увещевала женщина. — А то вы сейчас всю комнату перекроите.

Джулиан хотел было спросить, о чем это она, но музыка замерла у него на языке. Ведь стены подернулись мелкой рябью, будто собираясь последовать примеру зеркала, а их оттенок начал колебаться, как бы размышляя, какую именно гамму ему принять. Совершенно ошалев, Джулиан почувствовал под ногами тепло. Глянув вниз, он увидел не гладкий бежевый пол, а ровный белый песок. В ушах неожиданно зашелестел шум далекого прибоя. В глазах затуманилось. Схватившись за голову, Джулиан покачнулся и осел в объятия золотоволосой женщины.

Вторичное пробуждение уже не сопровождалось ощущениями затекшей ноги. Это означало, что разум адаптировался к новому телу. Во всяком случае, на базовом уровне. К примеру, те же веки оттого сперва и не открывались, что в привычном виде их попросту не существовало. Посылая традиционные сигналы, мозг взывал к пустоте, а добился своего лишь тогда, когда изменил устоявшийся подход. Новым глазам защитная функция век была попросту ни к чему. Они работали иначе, а внешний физический облик формировался на основе собственного восприятия. Джулиан увидел себя таким, каким всегда желал видеть подсознательно, с поправкой на некоторые не зависящие от него особенности. Во всяком случае, так сказала золотоволосая, прежде виденная во сне женщина. Звали ее Элайя.

Часть общеобразовательной лекции Джулиан пропустил. И не мудрено — у него в голове творилось черти что, не говоря уже о вновь завихрившихся вопросах.

— Что значит — " новое тело"?! — ужаснулся он, вычленив из музыкальной речи этот примечательный фрагмент и частично игнорируя все остальное. — Вы пересадили мой мозг?!

Одна безумная мысль немедленно породила другую, отчего пугающие догадки посыпались чередой. По своему, кстати, вполне логичные догадки, учитывая все происходящее.

— Это что, будущее?! — задохнулся Джулиан, издав набор переливчатых нот. — Сколько же я пробыл без сознания?!

— Это не будущее, это реальность, — неторопливо пояснила Элайя.

— Где мои дочери?! Они живы?! Что с ними?! — ринулся к ней Джулиан, но словно увяз в некой невидимой массе.

И эта масса тут же проявилась, уподобившись едва заметному прозрачному желе. Оно наполняло цилиндрическую капсулу, где стоял Джулиан, и ее очертания возникли вместе с упомянутой субстанцией. Не мешая ни дышать, ни говорить, желе не пускало его дальше определенной границы, но ничем не стесняло внутри, исчезая так же необъяснимо, как и появлялось.

— Это какая-то тюрьма? — опешил Джулиан.

— Нет. Всего лишь защитная среда. Защитная для вас, пока процесс адаптации не закончен. Поверьте, это в ваших же интересах. У вас достаточно развитый ум, чтобы справиться с переходом, но вы слишком бурно реагируете, — пропела Элайя.

— А как я должен реагировать?! — вспылил Джулиан, излучая фиолетово-алые оттенки. — Я даже приблизительно не понимаю, что происходит! И где, черт возьми, МОИ ДОЧЕРИ?!

— Судьба ваших дочерей вне моей компетенции, — развела руками женщина.

Высокая, как и новоявленный Джулиан, она встряхнула длинными струистыми волосами, отчего показалось, будто по ее спине пробежал золотой водопад. В ее фиалковых глазах зацвели зеленые и голубые нотки, перемежаясь с дымчатым топазом.

— Да что вы несете?! — всплеснул руками Джулиан. — Они ранены?! Погибли?!

— Нет, так дело не пойдет… — тихо пробормотала Элайя, хотя на слух это прозвучало совсем иначе. — Сейчас вашим дочерям ничего не угрожает и вряд ли будет, — продолжила она более решительно. — Пока это все, что я могу о них сказать. Будьте терпеливее. Позднее вы все поймете.

Но Джулиан, обычно и впрямь умевший держать себя в руках, на сей раз не олицетворял образец неторопливой рассудительности. Впрочем, в подобной ситуации разве можно было его винить? Винить отца, попавшего в такую аварию, после которой он очнулся в чужом теле, а дочерей ни слуху, ни духу.

Кажется, поведение Джулиана женщину совсем не устраивало. Заметавшись в своей клетке, он упорно игнорировал все увещевания, а это в ее расчеты явно не входило. Подойдя ближе, она приложила ладонь к поверхности заколдованной капсулы и под ней засветились красивые, но мудреные письмена.

— Спите, — мягко пропела Элайя. — Встретимся в вашем сне.

Терраса выглядела в точности как и прежде. Впрочем, не совсем. Теперь к ней добавились многочисленные детали, доселе ускользавшие от плохо сфокусированного взора. Взор ведь теперь был другим, более пронзительным и примечающим. И принадлежал он тому, кто обладал кратно выросшими возможностями, в сравнении с которыми предыдущие казались навыками младенца.

За парапетом открывались невиданные просторы, серебрившиеся под восходившим на небе солнцем. Именно солнцем, а не луной, ибо этот мир озарялся тремя звездами по очереди. Первая, более привычная видом Джулиану, сменялась розовым сиянием второй, а она уступала место лунному сиянию третьей. И это сияние отнюдь не означало ночь, поскольку здесь не было времени суток. Тех, как таковых, здесь вообще не было. А вот цветущая зелень, увивавшая кристально бирюзовый парапет, очень даже была, как и белоснежный пол под ногами и прекрасная долина, где качали кронами сказочные деревья и журчали алмазные фонтаны. Среди них вились полупризрачные дорожки, соединявшие вплетенные в природный ансамбль здания. И эти здания поражали своей воздушной архитектурой, а в одном из них Джулиан узнал прообраз собственного творения.

Элайя стояла рядом. Теперь ее мелодичный голос звучал совершенно естественно, поскольку во сне она говорила самым обычным образом, пусть и гармонично певучими словами. Она и прежде так говорила, ведь встречались они не впервые. Джулиан это помнил, но сейчас, слушая золотоволосую спутницу, смотрел на вещи иначе. Да, это все еще был только сон, но отражал он подлинную действительность. Отражал в той мере, в какой позволял ему сдерживать эмоции и при этом воспринимать ошеломляющую информацию. В реальности Джулиан все еще был заключен в невидимой капсуле, а его сон навеивался прямым вмешательством Элайи. Навеивался так же, как и раньше, только на этот раз в нем имелось кардинальное отличие. Сейчас она и впрямь находилась подле него, как во сне, так и наяву. А вот когда он видел ее в прошлый раз, это была иллюзия. Иллюзия — не в смысле конкретного сновидения, а всей прежней жизни Джулиана, который по-своему существовал, но по-настоящему никогда не жил.

Переварить тот факт, что тебя никогда не было на свете, оказалось непросто даже в грезах, пусть и максимально приближенных к реальности. Джулиан смятенно озирался, впиваясь взглядом в окружающий мир. Он оглаживал ладонью парапет, прикасался к колоннам, проводил рукой по гирляндам зелени и даже провел пальцами по золотистым волосам Элайи. А та лишь ласково ему улыбалась, позволяя теребить свои локоны будто мать разыгравшемуся ребенку. Она рассказывала поистине фантастические вещи, переворачивавшие для Джулиана все мироздание. Ее слова звучали как чистейший, абсолютно вопиющий бред, но он нутром ощущал, что за ними крылось даже больше истины, чем говорилось. Так работала его новая система чувств, позволявшая пребывать на одной волне с разумом и чувствами собеседника. Физически это воплощалось в излучение, видимое глазу игрой цветов и напрямую воспринимаемое сознанием.

— И все-таки я не понимаю, — помолчав, тихо произнес Джулиан. — Моя жизнь была вполне реальна. Да, когда мы спим, то можем перепутать грезы и настоящее, но наоборот — никогда.

— В том и заключается весь смысл, — отозвалась Элайя. — Чем подлиннее воспринимается действительность, тем более полезный она дает результат. К тому же, что вы можете утверждать о реальности, если по сути никогда и не жили?

— Хорошо, допустим. А вы? Отчего вы сами так уверены, что вот это все не иллюзия? — нашелся Джулиан.

— Вы про вложенные миры? — ничуть не растерялась Элайя, не иначе как ожидавшая такого вопроса. — Кстати, ваша виртуальная реальность по-своему была хороша, да и искусственный интеллект довольно любопытен. Поверьте, это очень занимательно — наблюдать, как созданная вами Модель умудряется смоделировать собственное детище.

— Наблюдать, значит, занимательно? Так я для вас просто подопытный кролик? — хмуро осведомился Джулиан, озарившись холодным синим светом.

— А вот тут вы кардинально ошибаетесь, — внезапно посерьезнела Элайя. — Вы можете думать что угодно про наши методы, но вы для нас не подопытный, а равный. Иначе зачем бы мне выдергивать вас из симуляции и воплощать в это тело?

— А в самом деле, зачем? — прищурился Джулиан.

— Вы хотите услышать это здесь или все-таки проснувшись? — уточнила Элайя. — Лично я бы предпочла наше общение вживую.

— Но вы же сами меня усыпили, разве нет? — напомнил Джулиан.

— Вы были эмоционально нестабильны, не в силах совладать с навалившимся объемом информации, выходившей за рамки вашего прежнего понимания, — степенно пояснила Элайя, будто зачитывая параграф из инструкции. — Я такое уже видела. Теперь вы осознали основную суть. Осознали, что ваша прежняя жизнь этой самой жизнью как таковой и не была, а по-настоящему началась только сейчас. Осознали — и готовы к своему дальнейшему рождению. Именно рождению, а не перерождению или возрождению.

— Так это еще не все? — обеспокоился желтизной Джулиан.

— А сами-то как считаете? — подмигнула Элайя. — Кажется, ваша пресловутая гусеница и то не в одно мгновение превращается в бабочку. Вы же из набора алгоритмов и виртуальных частиц трансформировались в высшее существо.

— Не слишком ли пафосно? — фыркнул Джулиан.

— Называйте как хотите. Суть от этого не поменяется, — пожала плечами Элайя.

— А мои дочери? — нахмурился Джулиан. — Как насчет них?

Оковы сна удерживали его от бурного проявления эмоций, отчего вопрос об Аманде и Сесилии не исчезал, но и не становился камнем преткновения. Он как бы смутно держал его в уме, вызывая только тогда, когда в нем возникала прямая необходимость.

— Вот вам и пример того, что ваше рождение только начинается. Значительная часть вашего сознания все еще пребывает в прежнем мире, не в силах расстаться с ним и идти дальше, — заметила Элайя.

— Черт побери, я же отец! Что вас удивляет! — резко вспылил Джулиан. — Вам что, не знакомо это чувство?! Ну, не отцовство, так материнство!

— Между прочим, вы перестанете задавать лишние вопросы, когда узнаете то самое ЗАЧЕМ. В том числе про родительские эмоции, — спокойно сказала Элайя. — Так где вы хотите услышать, с какой целью мне понадобились? Здесь или в реальности?

Терраса и впрямь существовала. Джулиан исходил ее вдоль и поперек, испытывая то самое чувство, о котором упоминал. Сон можно было перепутать с явью, но явь со сном — никогда. Теперь он отчетливо сознавал, что все это взаправду, и что серебряное солнце и космическая туманность, выступавшая в роли неба — подлинные. Стоя на привычном месте, где цветочные гирлянды переплетались в чудесный узор, Элайя искоса наблюдала за его перемещениями. Когда Джулиан набегался и подошел, она перестала играть со струйкой фонтана и предложила ему устроиться на скамейке. Сама тут же присела рядышком и, отбросив зарницу золотых волос, неторопливо пустилась в долгий монолог, повторявший уже упоминавшееся и привносивший много нового.

Вся жизнь Джулиана Слайдертона от начала и до конца была всего лишь симуляцией. Причем не конкретно она, а весь его мир как таковой, никогда в реальности не существовавший. Точнее, по-своему он существовал, но это было совсем не то, что казалось изнутри его обитателям. Вселенная Джулиана не представляла собой компьютерную программу, как он и другие люди могли бы подумать — слишком примитивно для высшей формы жизни. Ее создали весьма искусно, задействовав не только математические алгоритмы, но и физические частицы, подчинявшиеся заданным физическим же законам. Материя комбинировалась с энергией, а их взаимодействие обеспечивалось квантовыми полями. Искривление пространства, вмещавшего необъятное в малое, отлично довершало дело. По сути, в Юнисанциумах находились настоящие вселенные, просто миниатюрные и воплощенные высокоразвитой цивилизацией от первого и до последнего атома.

Моделированием искусственных миров занималась Энергетика Воплощения Жизни, если выражаться привычным для человека языком. Ведь язык лурианцев отличался и содержанием, и смыслом, и воспроизведением, отчего прямого перевода не существовало. Таким образом, следовало пояснить, что слово " Энергетика" в данном случае означало некое условное министерство — термин, наиболее понятный Модели типа человек. Это министерство ведало вопросами социума лурианцев, в числе которых фигурировала и самая важная задача — появление новых членов общества.

Цивилизацию, давно сбросившую оковы плоти, не беспокоили болезни, хищники или температурные колебания. Ей не грозили извержения вулканов, падения метеоритов, радиация и даже взрывы сверхновых. Лурианцы овладели высшей формой энергии и сами стали таковой, обретая наиболее подходящее им воплощение. Тела стали для них не смертным узилищем разума, а всего лишь способом взаимодействия с окружающим миром. Инструментом, с помощью которого они вступали в гармонию друг с другом и своей Вселенной. Это выглядело настоящим всемогуществом, и в известном смысле так оно и было. Однако и у столь развитых существ имелись проблемы и ограничения. Одним из них оказалось продолжение рода.

Став разумной энергией, лурианцы обрели бессмертие, но утратили способность к воспроизводству. Ведь энергия не берется из ниоткуда, равно как никуда и не исчезает. Этот закон действовал даже в их необъятном мироздании, просто несколько по-другому. Лурианцы умели трансформировать один вид энергии в другой, но создавать ее из ничего были не в состоянии. И здесь, казалось бы, их цивилизация зашла в тупик, не уменьшаясь в популяции, но и не прибавляясь. Однако они не были бы высшей формой жизни, если бы не нашли присущий проблеме выход. Так и появился первый Юнисанциум.

У Энергетики Воплощения Жизни было множество различных структур, имевших специализированное назначение. Институт Моделирования Разума представлял самую важнейшую из них, обеспечивая прирост населения. Физическим воплощением тела занимались одни подразделения, аналитическими наработками — другие, а непосредственной симуляцией — третьи. В компетенцию последних как раз и входило все связанное с Юнисанциумами.

Здание Института делилось на множество ярусов, которые, в свою очередь, разделялись на обширные залы. Перепутать их назначение не получилось бы даже у непосвященного. Особенно те, где стройными рядами выстроились Юнисанциумы. Каждый представлял собой огромную сферу с размытыми, колеблющимися очертаниями. Сферы удерживались в пространстве направляющими полями, отчего парили в пустоте между полом и потолком. Стерильность была абсолютной. Всякий несанкционированный контакт между ними и реальностью исключался. И внутри каждой из них находилась целая Вселенная.

Сам по себе Юнисанциум был поистине уникальной конструкцией. Формируясь с нуля, он хранил процесс моделирования и поддерживал его от начала до конца. Внутри рождались и гасли звезды, разбегались галактики, ширились и исчезали туманности, а кометы разносили по космосу обрывки органических соединений. И все это происходило до тех пор, пока не прекращалось само собой, согласно возникавшим и менявшимся процессам.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒