Эмили Дикинсон 7 страница

1. Надежно привязанные младенцы (securely attached infants). Вскоре после прихода в игровую комнату с матерью эти малыши начинали использовать ее в качестве опорного пункта для своих исследований. Но когда мать покидала комнату, их исследовательская игра шла на убыль и иногда они проявляли заметную обеспокоенность. Когда мать возвращалась, они активно ее приветствовали и некоторое время оставались рядом с ней. Как только к ним опять возвращалась уверенность, они с готовностью возобновляли свое исследование окружающей обстановки.

Когда Эйнсворт изучила записи наблюдений за этими детьми, сделанные ею ранее у них дома, то обнаружила, что их матери, как правило, оценивались как сенситивные и быстро реагирующие на плач и другие сигналы своих малышей. Эти матери всегда были доступны для своих детей, когда малыши нуждались в утешении и ласке. Малыши, со своей стороны, плакали дома очень редко и использовали мать в качестве опорного пункта в своих домашних исследовательских вылазках.

Эйнсворт полагает, что эти младенцы демонстрировали здоровый паттерн привязанности. Постоянная отзывчивость матери придала им веры в нее как в своего защитника; одно ее присутствие в «Незнакомой ситуации» придавало им смелости, чтобы активно исследовать окружающую обстановку. В то же время их реакции на ее уход и возвращение в этой новой среде свидетельствовали о сильной потребности в близости к ней — потребности, которая имела огромную жизненную ценность на протяжении всей человеческой эволюции. По данным национальных (США) выборочных исследований этот паттерн характерен для 65–70 % годовалых детей, наблюдаемых в «Незнакомой ситуации»(Goldberg, 1955; van Ijzendoorn & Sagi, 1999).

2. Неуверенные, избегающие младенцы (insecure-avoidant infants). Эти младенцы выглядели достаточно независимыми на протяжении всего испытания в «Незнакомой ситуации». Оказавшись в игровой комнате, они сразу же начинали изучать игрушки. Во время своих исследований они не использовали мать в качестве опорного пункта в том смысле, что не подходили к ней время от времени. Они ее просто не замечали. Когда мать покидала комнату, они не проявляли беспокойства и не искали близости с ней, когда она возвращалась. Если она пыталась взять их на руки, они старались этого избежать, вырываясь из ее объятий или отводя взгляд. Этот избегающий паттерн был выявлен примерно у 20 % младенцев в американских выборках (Goldberg, 1995; van Ijzendoorn & Sagi, 1999).

Поскольку эти малыши демонстрируют такую независимость в «Незнакомой ситуации», они кажутся многим людям исключительно здоровыми. Но когда Эйнсворт увидела их избегающее поведение, то предположила, что они испытывают определенные эмоциональные трудности. Их отчужденность напомнила ей детей, которые пережили травмирующее разлучение.

Домашние наблюдения подтвердили догадку Эйнсворт, что что-то обстоит не так. Матери в этом случае оценивались как относительно несенситивные, вмешивающиеся и отвергающие. И дети часто казались неуверенными в безопасности своего положения. Хотя некоторые из них были дома очень независимыми, многие тревожились по поводу местонахождения матери и громко плакали, когда мать уходила из комнаты.

Таким образом общая интерпретация Эйнсворт сводится к следующему: когда эти малыши попадали в «Незнакомую ситуацию», они опасались, что не смогут найти у своей матери поддержки и поэтому реагировали в оборонительной манере. Они избирали безразличную, сдержанную манеру поведения, чтобы себя защитить. Их так часто отвергали в прошлом, что они пытались забыть о своей потребности в матери, чтобы избежать новых разочарований. А когда мать возвращалась после эпизодов разлучения, они отказывались на нее смотреть, как бы отрицая какие-либо чувства к ней. Они вели себя так, как будто говорили: «Кто ты? Должен ли я тебя признавать? — ту, которая не поможет мне, когда мне это будет нужно» (Ainsworth et al., 1971, p. 47; 1978, p. 241–242, 316).

Боулби (Bowlby, 1988, p. 124–125) полагал, что это оборонительное поведение может закрепиться и распространиться на всю личность. Ребенок превращается во взрослого, который излишне самонадеян и отчужден, — в человека, который не может никогда «опустить забрало» и поверить другим настолько, чтобы установить с ними тесные отношения.

3. Неуверенные, амбивалентные младенцы (insecure-ambivalent infants). В «Незнакомой ситуации» эти младенцы держались настолько близко к матери и так беспокоились по поводу ее местонахождения, что практически не занимались исследованием новой обстановки. Они приходили в крайнее волнение, когда мать покидала комнату, и проявляли заметную амбивалентность по отношению к ней, когда она возвращалась. Они то тянулись к ней, то сердито отталкивали ее.

У себя дома эти матери, как правило, обращались со своими малышами в непоследовательной манере. Иногда они бывали ласковыми и отзывчивыми, а иногда нет. Эта непоследовательность, очевидно, оставляла детей в неуверенности относительно того, будет ли их мама рядом, когда они будут в ней нуждаться. В результате, они обычно хотели, чтобы мать была поблизости — желание, которое сильно возрастало в «Незнакомой ситуации». Они очень расстраивались, когда мать покидала игровую комнату, и настойчиво пытались восстановить контакт с ней, когда она возвращалась, хотя при этом также изливали на нее свой гнев. Амбивалентный паттерн иногда называют «сопротивлением», поскольку дети не только отчаянно добиваются контакта, но и сопротивляются ему. Этот паттерн характеризует 10–15 % годовалых детей в американских выборках (Goldberg, 1995; van Ijzendoorn & Sagi, 1999).

Последующее наблюдение. Если «Незнакомая ситуация» выявляет существенные различия между детьми, она должна позволять предсказывать различия и в их последующем поведении. Некоторые исследования показали, что младенцы, классифицируемые как надежно привязанные в «Незнакомой ситуации», продолжали вести себя иначе, чем другие дети, на протяжении всего периода детства вплоть до 15 лет (предельный изученный возраст). При выполнении когнитивных задач надежно привязанные дети отличались большим упорством и опорой на собственные силы. В социальной обстановке — например, в летних лагерях — они получали более высокие оценки по шкалам дружелюбия и лидерства (Weinfield, Sroufe, Egeland & Carlson, 1999). Эти данные подтверждают точку зрения Эйнсворт, что надежно привязанные младенцы демонстрируют наиболее здоровый паттерн развития.

Исследователям не всегда удавалось с той же легкостью провести различия между последующим поведением избегающих и амбивалентных детей. Как и ожидалось, дети, которых в младенчестве отнесли к амбивалентным, продолжают проявлять в своем поведении тревожность и зависимость. Но и дети, первоначально отнесенные к категории избегающих, нередко демонстрируют очень зависимое поведение. Возможно, избегающий паттерн отчужденной независимости закрепляется не ранее 15-летнего возраста или около того.

Эйнсворт сообщила, что надежная привязанность является следствием материнской сенситивности к сигналам и потребностям детей. Этот вывод имеет важное теоретическое значение, поскольку этологи считают, что детям присущи врожденные выразительные движения, которые должны приниматься во внимание, чтобы развитие протекало должным образом. Результаты, полученные Эйнсворт, многократно подтверждались и подтверждаются другими исследователями. В то же время, оценка связи между материнской сенситивностью и надежной привязанностью варьирует по величине, что указывает на необходимость точного измерения и изучения влияния других переменных (Hesse, 1999).

Исследователи привязанности – Маринус ван Изендорн и Авраам Саги – предприняли попытку проверить культуральную универсальность паттернов, описанных Эйнсворт. Они сообщают (van Ijzendorn & Sagi, 1999), что обследование детей в «Незнакомой ситуации» приводит к тем же трем паттернам в различных частях мира, включая города и сельские районы Израиля, Африки, Японии, Китая, Западной Европы и США. Во всех выборках надежная привязанность является доминирующим типом, но имеются и различия. В американской и западно-европейской выборках зафиксирован наивысший процент избегающих детей. Возможно, акцент на независимость, делаемый в западном обществе, заставляет родителей игнорировать потребности малышей, и те защищают себя с помощью избегающего поведения.

Рабочие модели у детей и взрослых. Исследования привязанности продвигаются вперед стремительными темпами, и одной из наиболее популярных тем является вопрос внутренних рабочих моделей. Боулби, как вы помните, представлял себе рабочую модель в виде ожиданий и чувств ребенка в отношении отзывчивости фигуры привязанности. Поскольку рабочая модель включает в себя внутренние психические события, ее трудно исследовать в младенчестве; мы не можем задать малышам вопросы о том, что они думают и чувствуют. Но после 3-летнего возраста или около того исследования становятся возможными. К примеру, Брезертон, Риджуэй и Кэссиди (Bretherton, Ridgeway & Cassidy, 1990) обнаружили, что 3-летние дети могут завершать истории о ситуации, касающейся привязанности. Так, они могли придумать окончания к истории о ребенке, который упал и ушиб колено во время прогулки со своей семьей. Как и предполагалось, надежно привязанные дети, в сравнении с другими, чаще всего изображали родителей в своих окончаниях истории как отзывчивых и готовых прийти на помощь (например, они говорили, что родитель наложит повязку на колено ребенка).

У взрослых также формируются определенные мысли и чувства по поводу привязанности, и их установки, без сомнений, влияют на то, как они относятся к своим детям. Мэри Мейн и ее коллеги (Main, Kaplan & Cassidy, 1985; Main & Goldwyn, 1987) в интервью «Привязанности взрослых» (Adult Attachment Interview) задавали матерям и отцам вопросы относительно их собственных ранних воспоминаний. Сосредоточив внимание на откровенности и гибкости ответов родителей, Мейн выработала типологию, которая, как оказалось, очень хорошо коррелирует с классификациями детей в «Незнакомой ситуации» (Hesse, 1999). Типы Мейн включают в себя:

Уверенных/самостоятельных (secure/autonomous) рассказчиков, которые говорят о собственном раннем опыте открыто и свободно. Дети этих родителей, как правило, классифицировались по методике Эйнсворт как надежно привязанные. Очевидно, приятие родителями собственных чувств идет рука об руку с приятием сигналов и потребностей их малышей.

Отрицающих привязанность (dismissing of attachment) рассказчиков, которые говорят о своем опыте привязанности так, будто он маловажен. Эти родители, как правило, имели неуверенных, избегающих детей; они отвергали собственный опыт во многом таким же образом, каким они отвергали стремление своих младенцев к близости.

Озабоченных (preoccupied) рассказчиков, интервью с которыми позволяют предположить, что они по-прежнему стараются, скрыто или явно, завоевать любовь и одобрение собственных родителей. Возможно, что их собственные нужды мешают им последовательно реагировать на потребности своих маленьких детей (Main & Goldwyn, 1995).

Несколько исследований показали, что когда родителей интервьюируют до рождения у них детей, классификации их интервью коррелируют с поведением привязанности их годовалых малышей в «Незнакомой ситуации». Например, Фонаджи (Fonagy) и другие установили, что, если по данным предродового интервью будущая мать классифицировалась как уверенная/самостоятельная, а будущий отец — как отрицающий привязанность, то родившийся у них ребенок в «Незнакомой ситуации» чаще всего вел себя уверенно, когда обследовался с матерью, и в неуверенной, избегающей манере, когда обследовался с отцом. В ряде подобных исследований сообщалось, что классификации родителей и детей совпадают примерно в 70 % случаев (Main, 1995).

Подобные результаты обнадеживают, но не во всем еще удалось достичь полной ясности. Исследователям трудно обнаружить и оценить конкретные пути, какими мысли родителей, выявляемые в интервью «Привязанность взрослых», оказывают влияние на поведение привязанности детей (Hesse, 1999, p. 410–411; см. также Haft & Slade, 1989).

Взгляды Боулби и Эйнсворт на воспитание детей

Боулби (1982, р. 356) говорил, что и родители, и специалисты раз за разом задают один основополагающий вопрос: должна ли мать всегда удовлетворять потребности малыша в ее присутствии и внимании? Есть опасения, что излишнее внимание ведет к избалованности.

Позиция, которую занимают Боулби и Эйнсворт в этом вопросе, такая же, как и у Гезелла. Эволюция снабдила младенцев сигналами и выразительными движениями, которые обеспечивают здоровое развитие, и разумнее всего на них реагировать. Будучи родителями, мы должны следовать своему импульсу спешить к своим малышам, когда они плачут, улыбаться им в ответ, разговаривать с ними, когда они лепечут, и т. д. Младенцы биологически готовы к тому, чтобы направлять нас в отношении опыта, который им необходим, и наши отношения с ними будут развиваться наиболее благоприятным образом, если мы последуем их подсказкам.

Как было показано, эту позицию подкрепляют исследования Эйнсворт и других ученых. У родителей, сенситивно и быстро реагирующих на сигналы своих грудных детей, к возрасту 1 года дети, в целом, становятся надежно привязанными. В домашней обстановке они плачут реже, чем другие младенцы, и относительно независимы. По-видимому, у них вырабатывается чувство, что они всегда могут добиться внимания родителя в случае необходимости, поэтому они могут расслабиться и исследовать окружающий мир. Конечно, такие дети следят за тем, где находятся родители; система привязанности слишком сильна, чтобы быть полностью выключенной. Но даже в новой обстановке они не проявляют чрезмерного беспокойства по поводу присутствия матери. Напротив, они используют ее в качестве надежного опорного пункта для своих исследовательских вылазок. Они отваживаются отходить от нее, чтобы изучить окружающую обстановку, и несмотря на то, что оглядываются и, возможно, возвращаются к ней время от времени, через короткое время возобновляют свои исследования. «Эта картина, — говорил Боулби, — свидетельствует об удачном равновесии между исследованием и привязанностью» (1982, р. 338).

Родители, по словам Боулби, действительно могут воспитать избалованного или изнеженного ребенка. Но это происходит не потому, что они слишком чувствительно и быстро реагировали на сигналы малыша. Если мы посмотрим внимательно, то увидим, что такой родитель берет всю инициативу на себя. Следуя своим желаниям, он может удерживать ребенка рядом с собой или осыпать его ласками независимо от того, хочет ли этого в данный момент сам ребенок. Такой родитель не ориентируется на сигналы, подаваемые ему ребенком (р. 375).

В последние годы многие родители нашли новый способ навязывания детям своих желаний и ожиданий. Они снабжают своих маленьких детей всевозможными видами ранней стимуляции, от развивающих картинок до компьютеров, в попытке ускорить их интеллектуальное развитие. Эйнсворт ясно высказалась по этому поводу: подобное поведение родителей несет в себе опасность, потому что они слишком много берут на себя в руководстве развитием ребенка(цит. по Karen, 1994, p. 416).

Родители могут принести больше пользы, утверждают Эйнсворт и Боулби, если будут давать детям возможность следовать их собственным интересам. Часто родители могут это делать, просто став доступными для ребенка, обеспечивая его надежным опорным пунктом в его исследовательских вылазках в мир. К примеру, когда маленькая девочка хочет взобраться на большой камень или приблизиться к волнам прибоя на пляже, присутствие родителя необходимо ради безопасности ребенка и оказания помощи, если она потребуется. Но ребенок не нуждается в надзоре и наставлениях родителя. Все, что ему нужно, — это доступность терпеливого родителя. Одно это придает ему необходимую уверенность, чтобы смело осваивать новые виды деятельности и самому исследовать мир.

С возрастом дети могут комфортно проводить все более продолжительное время без своих главных опекунов. Пятилетние дети могут уходить в школу на полдня и даже более, а подростки способны проводить недели или даже месяцы вдали от дома. Однако все мы преодолеваем жизненные трудности с наибольшей уверенностью, когда знаем, что у нас есть домашний очаг, хранимый нашей семьей или компаньонами, к которому мы можем вернуться. «Все мы, от колыбели до могилы, счастливы более всего, когда жизнь организована в виде серии экскурсий, долгих или коротких, от некой надежной базы, обеспечиваемой нашими фигурами привязанности» (Bowlby, 1988, p. 62).

Разлучение. Боулби, как мы видели, был одним из первых, кто привлек внимание к потенциально опасным последствиям разлучения с родителями. Его работа с Джеймсом Робертсоном в начале 1950-х гг. убедила многих, что помещение маленького ребенка в больницу при редких контактах с родителями вызывает у ребенка сильные страдания, и с годами все больше и больше больниц стали разрешать матерям и отцам жить в одной палате со своими маленькими детьми.

Работа Боулби имеет также значение для подбора приемных родителей и воспитателей. Если нам необходимо переместить ребенка из одной семьи в другую, мы должны принять во внимание стадию развития привязанности малыша. Если возможно, наиболее разумным, по-видимому, будет помещение малыша в постоянные домашние условия в течение первых нескольких месяцев жизни, до того как он начнет направлять свою любовь на какого-то одного человека. Разлучение, скорее всего, будет наиболее болезненным в возрасте между 6 месяцами и 3–4 годами. В это время у ребенка интенсивно формируются привязанности и отсутствуют независимость и когнитивные способности, позволяющие справиться с разлучением в адаптивной манере (Ainsworth, 1973).

Институциональная депривация. Как отмечалось, Боулби также одним из первых привлек внимание к потенциально вредным последствиям воспитания в детских домах и приютах. В начале 1950-х гг. он указал на то, что во многих таких воспитательных учреждениях контакты между детьми и взрослыми настолько редки, что дети неспособны привязаться к кому-либо из взрослых. Труды Боулби оказали позитивное воздействие и на эту сферу.

В 1970 г., продолжая ту же традицию, педиатры Маршалл Клаус и Джон Кеннелл стали доказывать, что обычный больничный уход за новорожденным малышом уже является разновидностью институциональной депривации. До этого в родильных домах новорожденных, как правило, держали отдельно от матерей в течение продолжительного времени. Малыш находился в детской палате, и его кормили раз в 4 часа. Эта практика служила предотвращению инфекций, но основным эффектом, согласно Клаусу и Кеннеллу (Klaus & Kennell, 1970), было лишение матерей возможности начать устанавливать эмоциональную связь со своими младенцами. Это особенно нежелательно потому, что первые несколько дней могут составлять «сенситивный период» в процессе формирования такой связи.

Клаус и Кеннелл (Klaus & Kennell, 1970, 1983)ссылались на то, что на протяжении значительной части человеческой эволюции матери носили новорожденных на себе и в этой материнской среде у малышей проявлялись реакции и качества, которые с самого начала облегчали формирование привязанности. Новорожденные широко раскрывают глаза и оживляются на короткое время, перестают плакать, когда оказываются на плече у взрослого, радуются тому, что их нянчат, и поражают родителей своей миловидностью. Подобные реакции и качества незамедлительно пробуждают у матери чувство любви. Она любит своего малыша, который внимательно смотрит на нее, которого утешают ее объятия, который наслаждается ее грудью и который выглядит так прелестно. Тем самым, мать сразу же начинает устанавливать эмоциональную связь с малышом — или, точнее, делала это до появления современных родильных домов.

Клаус и Кеннелл (Klaus & Kennell, 1983) указали на ряд исследований, которые свидетельствуют, что развитие протекает более успешно, когда матерям и малышам предоставляют хотя бы несколько дополнительных часов общения во время их пребывания в родильном доме. Матери выглядят более уверенными и спокойными и чаще кормят грудью, а малыши кажутся более счастливыми. Однако критики приводят веские аргументы в пользу того, что Клаус и Кеннелл преувеличили степень исследовательской поддержки (Eyre, 1992). Несмотря на это, Клаус и Кеннелл пробудили интерес к самым ранним стадиям развития привязанности и оказали положительное влияние на политику родильных домов, которые теперь разрешают более тесные контакты матери и новорожденного.

Дневной уход за детьми. Сейчас, когда все большее число американских матерей работают вне дома, семьи начинают обращаться за помощью в центры дневного ухода за детьми и отдают в них своих детей во все более раннем возрасте. И действительно, дневной уход за младенцами (детьми до 12-месячного возраста) стал уже вполне обычным явлением.

В некоторой степени дневной уход за детьми превратился в вопрос политический. Некоторые люди доказывают, что дневной уход поддерживает право женщин на профессиональную карьеру. Другие ратуют за дневной уход потому, что он позволяет малоимущим родителям трудиться и зарабатывать больше денег. Тем не менее, Боулби (Karen, 1994, chap. 22) и Эйнсворт усомнились в его полезности. Не препятствует ли слишком ранее помещение ребенка в центр дневного ухода формированию его эмоциональной связи с родителем? Каковы эмоциональные эффекты ежедневного разлучения с родителями в первые несколько лет жизни?

Исследования подобных вопросов по-прежнему страдают неполнотой, но ясно, что даже младенцы, которые проводят в центре дневного ухода по несколько часов в день, привязываются прежде всего к своим родителям, а не к воспитателям из центра (Clark-Stewart, 1989). Также очевидно, что дети, которых отдают в центры дневного ухода после 12-месячного возраста, в целом не страдают от негативных последствий — при условии что дневной уход хорошего качества (осуществляется постоянным квалифицированным персоналом, который заботится о потребностях каждого ребенка). Но многих исследователей беспокоят дети, которых отдают в центры дневного ухода до 12-месячного возраста. Такие маленькие дети, по-видимому, уязвимы к развитию неуверенной, избегающей привязанности к своим родителям. И все-таки представляется, что этот риск можно компенсировать за счет чуткого, оперативного поведения родителей и высококачественного дневного ухода (Rutter & O’Connor, 1999; Stroufe et al., 1996, p. 234–236). Беда в том, что качественный дневной уход не всегда легко найти или позволить себе.

В каком-то смысле поиск качественного дневного ухода в действительности отражает более широкие проблемы современного общества, как на это пытались указать Боулби (Bowlby, 1988, pp. 1–3) и Эйнсворт (Karen, 1994, p. 415). Прежде в сельских общинах родители могли взять детей с собой на работу в поле или в мастерскую и, возможно, получали большую помощь со стороны дедушек и бабушек, тетушек и дядюшек, подростков и друзей. То было также время игр и социализации с детьми. В сегодняшнем суматошном мире иная ситуация. Родители обычно живут отдельно от своих родственников и должны воспитывать детей в одиночку и к тому же часто возвращаются домой с работы слишком усталыми, чтобы проявить настоящую отзывчивость к своим детям. Попытки выделить полчаса «качественного времени» 1 для детей каждый вечер указывают лишь на то, какими загруженными стали родители. Таким образом, хотя качественный дневной уход может казаться желанным, в действительности родителям нужны трудовые и социальные нововведения, которые позволят им проводить значительно больше времени в общении с детьми, отдыхая и получая удовольствие от этого.

1 Quality time (англ. ) – время, посвящаемое кому-либо или чему-либо. Это выражение обычно употребляют для обозначения времени, проводимого в приятных занятиях с друзьями или семьей ради укрепления отношений. – А. А.

Оценка

Боулби и этологи позволили нам по-новому взглянуть на многие стороны детского поведения. До знакомства с трудами Боулби мы могли рассматривать плач младенцев всего лишь как проявление инфантильности, а их улыбки — как повод для умиления. Но Боулби помог нам понять, как эти и другие модели поведения способствовали выживанию нашего вида. Плач подобен сигналам бедствия у других биологических видов; он обеспечивает родительскую помощь в трудные минуты. Улыбки также вызывают у родителей желание быть рядом с ребенком, пробуждая в них любовь и заботу. Тем самым, мы видим, как дети могут быть запрограммированы от рождения подавать сигналы, которые обеспечивают близость к родителям и упрочивают узы любви с ними.

Одним из критериев значимости теории является ее способность стимулировать новые исследования. В этом отношении теория Боулби/Эйнсворт оказалась исключительно успешной. Предложенная Эйнсворт типология привязанности породила огромное число исследований.

Чем объяснить этот интерес? Один из факторов — универсальность метода Эйнсворт. До этого у психологов не было возможности так быстро диагностировать и надежно предсказывать поведение, как это можно сделать с помощью методики «Незнакомая ситуация», требующей для своего проведения всего 20 минут. Я также считаю, что Эйнсворт затронула нечто, что психология оставляла без внимания. Когда появилась ее работа, исследователи начали переходить от бихевиоризма (который отрицал внутренние мысли и чувства) к когнитивным моделям, но темы исследований по-прежнему выглядели обезличенными. Казалось, люди наделены умом, но лишены эмоций и взаимоотношений. Вдобавок, это исследование проводилось в американской культуре, где высоко ценились индивидуальный успех и достижения, но люди часто чувствовали себя изолированными и одинокими (Crain, 1995). Тем самым Эйнсворт удовлетворила существовавшую потребность; она собрала объективные данные о человеческих отношениях. Точнее, она показала, как сенситивная забота способствует появлению детей, у которых независимость уравновешивается потребностью в других людях (например, как в случае с ребенком, который использует родителя в качестве надежного опорного пункта при ознакомлении с окружающим миром). Исследования Эйнсворт можно сравнить с дуновением свежего ветра.

Это не означает, что все соглашаются с точкой зрения Боулби/Эйнсворт. Джей Белски (Belsky, 1999), сам занимающийся теоретическими вопросами привязанности, поставил под сомнение их представление о том, что надежная привязанность является самой здоровой формой. Белски доказывает, что в некоторых условиях избегающий или амбивалентный паттерны могут быть более адаптивными. Избегающие взрослые (как они оцениваются с помощью интервью «Привязанность взрослых») завязывают поверхностные отношения и предпочитают относительно бурную сексуальную жизнь — поведение, которое ценится в трудные времена, когда существует потребность в многочисленном потомстве. Избегающие индивидуумы, возможно, и не вкладывают душу в воспитание ребенка, зато они произведут на свет множество детей. Подобным же образом, говорит Белски, бывают времена, когда родителям необходимо воспитать беспомощных и зависимых детей, которые, став взрослыми, останутся дома и окажут помощь.

Идеи Белски интересны, но крайне умозрительны. Пока он не назовет реальные общества и исторические периоды, мне трудно представить, как общество может быть адаптивным, если в нем преобладают взрослые, которые не ценят взаимоотношения и заботу о детях.

Джером Каган (Kagan, 1984), со своей стороны, доказывает, что Эйнсворт игнорирует роль врожденного темперамента. Каган говорит, что избегающие младенцы, к примеру, не замечают мать в «Незнакомой ситуации» не потому, что защищают себя от возможности быть отвергнутыми, а потому, что от рождения менее пугливы, чем другие. Однако сторонники теории привязанности приводят множество фактов, которые показывают, что паттерны привязанности нельзя свести к врожденному темпераменту. Впрочем, некоторые данные указывают на то, что темперамент может косвенно сказываться на развитии привязанности. Например, когда мать и ребенок обладают очень непохожими темпераментами, матери может быть нелегко сенситивно реагировать на потребности своего малыша, в результате чего тому становится сложнее выработать надежную привязанность к ней (Stroufe et al., 1996, p. 127–129).

Основным недостатком трудов самого Боулби, на мой взгляд, было расплывчатое и неуверенное использование специфических этологических понятий. Это немного странно, если учесть, что Боулби был психоаналитиком, который столь решительно доказывал, что концепции Лоренца и Тинбергена подходят к человеческому развитию. Тем не менее он не всегда акцентировал внимание на том, в какой степени этологические понятия могут характеризовать человеческое поведение. Это особенно верно в отношении разрешающих стимулов (релизоров), специфических сочетаний внешних стимулов, которые приводят в действие инстинкты. Когда грудные дети демонстрируют раннюю социальную улыбку, эту реакцию вызывает именно то, что они видят специфический стимул — смотрящее на них лицо. Подобным образом, когда младенцы начинают следовать за фигурой привязанности, ключевым стимулом, по-видимому, является то, что они видят, как эта фигура удаляется, особенно если это происходит внезапно. Можно было бы ожидать, что Боулби сделает упор на эти факты. Однако он только указал на них и перенес свое внимание на собственные идеи о формировании целекорректируемой системы с обратной связью. Возможно, он не хотел заходить слишком далеко в проведении параллелей между людьми и другими биологическими видами. Какой бы ни была причина, более строгий анализ того, когда представления о релизорах и другие традиционные этологические понятия приложимы, а когда не приложимы к человеческому поведению, был бы полезен.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒