Макс Кремер. Предисловие. Наш дом в Страсбурге

Макс Кремер

Предисловие

В сентябре 1870 года, по пути из Швейцарии, я проезжала верховье долины Рейна. В ту пору венчающий эти места Страсбург переживал роковые времена.

«Не плачьте обо Мне, — сказал наш Господь дочерям Иерусалимским, предупреждая о грядущей осаде, — но плачьте о себе и о детях ваших» ^{^[4]}.

На каждом шагу я видела, как суровые военные испытания ложились на хрупкие детские плечи. В нейтральной Швейцарии нам встречались ребята, в свои солнечные беззаботные дни щипавшие корпию^{^[5]} для раненых. В Базеле мы столкнулись с группой беженцев, они были без обуви, с непокрытыми головами, в лохмотьях, и половина из них — маленькие дети.

В Карлсруэ мы видели женщину с четырьмя малютками, они бежали из Страсбурга после того, как несколько дней укрывались в подвале. В Мангейме жена и маленький сын одного крупного французского военачальника час за часом ждали весточки о нем — раненом, плененном и затерянном среди прочих жертв этой войны.

Так, под ярким впечатлением огромных и горьких тягот, выпавших на долю детей, среди мрака, порожденного преступлениями и ошибками взрослых, я написала историю Макса Кремера, скорее смягчая, нежели сгущая, ужасы осады Страсбурга.

Наш дом в Страсбурге

Я, Макс Кремер, хочу рассказать вам о шестинедельной осаде Страсбурга и обо всех лишениях и опасностях, которые мы пережили в том году.

Моя сестра Сильви и я родились в Англии, потому что наша матушка была англичанкой. Она вышла замуж за доктора Кремера, уроженца Страсбурга, поскольку доктор Кремер находился тогда в Англии. Дело в том, что мой отец постоянно участвовал в экспедициях в разные чужие страны, какие часто предпринимают богатые и образованные граждане во имя развития науки и географических знаний. Однако наша бедная матушка умерла два года назад. И когда мой отец вновь дал согласие присоединиться к группе исследователей — на этот раз в Центральную Африку, — к нашему с Сильви большому удовольствию, все решили, что нам не следует оставаться в Лондоне, но мы должны переехать в Страсбург, к матери нашего отца, старой мадам Кремер. Там находился знаменитый Протестантский лицей, который я должен был посещать. Была там и отличная школа для Сильви. Сестре только что исполнилось десять лет, она младше меня на четыре года.

Случилось это в 1870 году. Дом моей бабушки стоял в то время на перекрестке, где соединялись четыре улицы Страсбурга. Дом был очень старый, построенный из огромных черных бревен, привезенных из Шварцвальда, а пространство между ними заполняли камни и кирпичи. Высотой он был в четыре основных этажа. Над ними возвышалась остроконечная крыша, как у многих прочих домов в округе, под которой размещалось еще целых три чердачных этажа. Самый верхний из них ютился под самой крышей и по форме напоминал длинную, узкую палатку; здесь никто не жил, потому что летом там стояла страшная жара, а зимой — невыносимый холод. В двух комнатах этажом ниже проживали Лизбет Бернар и Эльзи, ее маленькая дочь. Лизбет зарабатывала на жизнь глажкой. Как мне казалось, ее мансарда была самым уютным местом во всем доме, хотя бабушка постоянно качала головой по поводу того, сколько ступенек вверх надо преодолеть. За восхождением следует награда, с улыбкой говорил я. Окно там занимало почти всю стену, высота помещения составляла не больше шести футов и шести дюймов, поэтому я легко дотягивался рукой до потолка. Но из окна, встречавшего самый ранний и провожавшего самый поздний небесный свет (день здесь все еще длился после того, как на узкой улице внизу темнело), вы увидели бы всю простиравшуюся к югу долину Рейна, горы Вогезы, обрамлявшие ее с одной стороны, и Баденские холмы — с другой, широкую голубую ленту реки Рейн, извилисто спускавшуюся к городу, чтобы миновать его примерно за милю. Кроме того, все улицы лежали бы перед вами, словно карта. Высунувшись из окна, можно было увидеть крепость, стоявшую примерно посередине между городом и рекой. Было там и многое другое, достойное вашего взора. Рядом виднелись остроконечные крыши соседних домов с причудливыми чердачными окнами, одно над другим, возвышались церкви, а над всем этим господствовал шпиль знаменитого собора с металлическим крестом двадцати футов высотой, стремящийся к облакам. Вычурная, изящная каменная резьба шпиля просвечивала на фоне голубого неба, словно тонкое кружево.

В мансарде, этажом ниже, жил прикованный к постели старик, о котором Лизбет заботилась и готовила ему еду, но мы его никогда не видели. О нем немного позже.

Моя бабушка вполне довольствовалась своей частью дома, а я пропадал в мансарде у Лизбет. Бабушка снимала второй и третий этажи с изящными балконами, выходившими на улицу, — приятное место, где можно было посидеть в прохладе после знойного летнего дня, когда все горожане разгуливали по тротуарам, а иногда со знаменами и гарнизонным оркестром маршировали солдаты. Гретхен, горничная бабушки, содержала балконные перила в чистоте и блеске, как и домашнюю мебель, — она и ее хозяйка гордились своим домом и всем, что в нем было. Бабушка жила здесь с тех самых пор, как вышла замуж, и считала, что в мире нет другого такого места. Они с Гретхен неустанно выискивали пятнышко пыли или грязи, чтобы стереть его, хотя все находилось в идеальном порядке. Поначалу мы с Сильви часто поскальзывались на натертых полах, и я никак не мог заставить себя сесть на белоснежные чехлы кресел в гостиной. Это была еще одна причина, по которой мне так по душе пришлась мансарда Лизбет.

Уезжая, отец сказал мне, что я должен занять его место и стать сыном и защитником моей бабушки, отчего я сразу ощутил себя старше и мужественнее, чем когда-либо раньше. И она разговаривала со мной, как со взрослым, стоит ли упоминать, что именно благодаря этому я начал «оставлять младенческое», как сказал апостол Павел.

Разумеется, хорошо известно, — правда, я узнал об этом не из книг, а уже на месте, — что Страсбург, хотя он и во Франции, расположен рядом с Германией, и эти страны разделяет только река Рейн. Здесь мы и находились — французские граждане, французский гарнизон и французский комендант, а примерно в миле от нас была Германия. Мы знали немецкий язык, и у нас были близкие друзья по ту сторону реки, часто навещавшие обитателей Страсбурга, а мы навещали их в ответ. Между нами не было неприязни, во всяком случае, не больше, чем между англичанами и шотландцами, живущими как добрые соседи, которых разделяет всего лишь тонкая линия границы на карте. Так мы и жили вплоть до середины июля прошлого года. Полагаю, что император и король (французский император Наполеон III и прусский король Вильгельм) знали, что назревает большая беда, но никто из горожан об этом не догадывался. Всего неделю назад на рынке было так же полно немецких фермеров и крестьян, они, как всегда, что-то покупали, продавали и привозили с собой разные гостинцы. Нас с Сильви даже пригласили пожить в немецкой деревне, как только начнется сбор винограда.

А в день святого Свитина император объявил Пруссии войну. Нас в тот день волновало лишь, пойдет ли дождь на святого Свитина, — так мы узнавали погоду на сорок дней сбора урожая. Однако нам не пришлось гадать, что принесут эти сорок дней, как, впрочем, и последующие. Когда объявили новость, горожане были поражены, как ударом электрического тока. Мы находились за стенами французского форпоста, в самом центре бурных событий. Через наши ворота маршем пройдут тысячи и тысячи солдат великой армии, которые сейчас провозглашали в Париже: «На Берлин! На Берлин! » Это были безумные времена. Город пришел в движение, гарнизон привели в полную готовность. И только старики изредка грустно и печально качали головами. Слушая, как мы твердим, что французы в конце месяца будут в Берлине, эти мудрые люди лишь время от времени произносили: «Милостивый Господь, Он один ведает! »

Железнодорожный мост через Рейн был построен таким образом, что оба его конца разворачивались на специальной опоре, и после нескольких часов работы можно было прервать сообщение между Страсбургом и Келем, небольшим немецким городком по ту сторону реки. Немцы незамедлительно развернули свою часть моста, но их явно не удовлетворила подобная мера предосторожности. В Страсбурге были уверены, что они рассуждали так: французы запросто все восстановят, как только займут Кель. И поэтому немцы решили взорвать мост, хотя он стоил им огромных денег, а его реконструкция обойдется еще дороже.

Я находился дома в гостиной, делая уроки на завтра, когда услышал оглушительный грохот, после которого содрогнулась земля. Мы с Сильви на минуту замерли, уставившись друг на друга, но второй раскат грома заставил нас стремглав взлететь по длинной лестнице в мансарду Лизбет Бернар.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒