ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ 2 страница

«Такая дурацкая идея», — подумала она и снова почувствовала, как к глазам подступают слезы, а в душе поднимается паника.

Что ей делать? Подойти к двери и умолять, чтобы ее взяли к себе? Как неубедительно это будет выглядеть! В лучшем случае ее сочтут жалкой, а и худшем — больной на голову. Нет, до чего же тупая идея; а еще и деньги на такси потрачены.

Было жарко, она устала, все тело болело, к тому же и домашние задания нужно делать, и негде голову приклонить, и все это сразу... нет, просто слишком много всего навалилось.

Клер уронила рюкзак, уткнулась украшенным синяками лицом в ладони и зарыдала, точно младенец. «Чокнутая плакса», — сказала бы Моника, но от этой мысли Клер еще пуще залилась слезами. И внезапно идея вернуться домой, к папе и маме, в свою комнату, которая ждала ее, показалась лучше чего угодно в этом безумном, пугающем мире...

— Эй! — произнес девичий голос, и кто-то тронул ее за локоть. — Эй, с тобой все в порядке?

Клер вскрикнула, подскочила, побеспокоила свою потянутую щиколотку и чуть не упала. Напугавшая ее девушка поддержала Клер. У нее самой вид был испуганный.

— Прости! Господи, я такая неуклюжая. Послушай, ты правда в порядке?

Это была не Моника, и не Джен, и не Джина, и вообще Клер никогда не видела ее в кампусе. Судя по виду, девушка принадлежала к тем, кого называют готами. Не самый тяжелый случай — она не имела того мрачного вида, словно говорящего: «Я не такая крутая, я еще круче», как большинство готов, которых Клер знала по школе, — но у нее были выкрашенные в черный и неровно подстриженные волосы, искусственно бледное лицо, сильно подведенные глаза и густо наложенная на ресницы тушь, а также обтягивающие колготки в красно-черную полоску, тяжелые черные ботинки и черная гофрированная мини-юбка. Все это определенно делало ее представителем темной стороны.

— Меня зовут Ева, — с улыбкой сказала девушка. Улыбка была милая, жизнерадостная и такая... как будто девушка приглашала Клер разделить ее веселье. — Да, родители так меня назвали, как в воду глядели. Будто знали, кем я стану. — Она вгляделась в лицо Клер, и ее улыбка увяла. — Черт побери, вот это синячище! Кто тебя ударил?

— Никто, — мгновенно, без раздумий, ответила Клер, хотя всеми фибрами души ощущала, что готическая девушка Ева никак не может быть лучшей подругой Моники. — Несчастный случай.

— Ага, — согласилась Ева. — У меня тоже часто бывают такие несчастные случаи — то на чей-то кулак наткнусь, то еще что-нибудь. Говорю же, я неуклюжая. Но ты в порядке? Может, тебе к доктору надо? Могу отвезти, если хочешь.

Она сделала жест в сторону улицы, и до Клер дошло, что, пока она рыдала в ладони, на обочине припарковался потрепанный черный «кадиллак», еще с «плавниками»[5]. С зеркала заднего обзора свисал жизнерадостно скалившийся череп, и Клер не сомневалась, что задний бампер обклеен афишами эмо-групп, о которых никто никогда не слышал.

Ей уже нравилась Ева.

— Нет, — сказала она и сердито вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Я... уф... послушай, я извиняюсь. У меня был просто ужасный день. Я пришла насчет комнаты, но...

— Правильно, комната! — Ева щелкнула пальцами, как будто вдруг вспомнила нечто очень важное, и два-три раза возбужденно подпрыгнула. — Замечательно! Я как раз приехала домой на перерыв. Я работаю во «Встрече», знаешь это кафе? А Майкла пока нет, но ты можешь пройти внутрь и посмотреть, если хочешь. Не уверена, здесь ли Шейн, но...

— Не знаю, стоит ли...

— Стоит, стоит! — Ева округлила глаза. — Ты не поверишь, какие типы рвались в нашу дверь. Серьезно. Уроды. Ты — первый нормальный человек, которого я вижу. Майкл надерет мне задницу, если я просто отпущу тебя, даже не попытавшись удержать.

Клер удивленно смотрела на Еву. Ей-то казалось, что это она будет умолять их рассмотреть свою кандидатуру... И «нормальная»? Ева считает ее нормальной?

— Конечно, — услышала она собственный голос. — Да. Мне хотелось бы посмотреть.

Ева подхватила ее рюкзак и повесила себе на плечо, поверх своей черной, усеянной серебристыми заклепками сумочки в форме гробика.

— Иди за мной.

И она запрыгала по дорожке, ведущей к изящному готическому крыльцу, поднялась на него и отперла дверь.

Вблизи дом выглядел старым, но не ветхим, как могло показаться с первого взгляда. Кое-где проглядывали давнишние следы краски, и чугунные скамьи у дорожки нуждались в новом покрытии. Входная дверь была вдвое выше обычной, с большим витражом в верхней части.

— Эй! — закричала Ева и скинула рюкзак Клер на стол в коридоре вместе со своей сумкой. Ключи она бросила в пепельницу, по виду антикварную, с литой обезьяной на ручке. — Соседи! К нам пришел живой человек!

Дверь с грохотом захлопнулась за Клер, и у нее мелькнула мысль, что последние слова можно интерпретировать по-разному. Например, в духе «Техасской резни бензопилой»[6], что, естественно, не есть хорошо. Она замерла, оглядываясь по сторонам.

По крайней мере, ничего откровенно нагоняющего ужас внутри дома не обнаружилось. Много дерева, все чисто и просто. Кое-где в углах краска облупилась — видно, ее давно не подновляли. Пахло лимонной мастикой и... чили? [7]

— Эй! — снова завопила Ева, затопала по коридору и открыла дверь в большую комнату.

Со своего места Клер увидела там кожаные диваны и книжные полки, прямо как в настоящем жилом доме. Наверное, именно так выглядит жилье за пределами кампуса. Если да, это большой шаг вперед по сравнению с обитанием в спальном корпусе.

— Шейн, я чувствую запах чили. Я знаю, ты здесь! Сними свои наушники!

Да, как-то не получилось представить себе «Техасскую резню бензопилой» в подобной комнате. Это плюс. Или то, что живущие вместе серийные убийцы занимаются такими домашними делами, как приготовление чили. Хорошего чили, судя по запаху. С... чесноком?

Клер сделала несколько неуверенных шагов по коридору. Судя по звукам, Ева перешла сейчас в другую комнату или на кухню. В доме было очень тихо. Никто не выпрыгнул, чтобы напугать Клер, поэтому она двинулась дальше, делая один осторожный шаг за другим, и в конце концов добралась до большой центральной комнаты.

Развалившийся на диване парень — только парни могут так разваливаться — зевнул и сел, потирая голову. Клер открыла рот — то ли чтобы поздороваться, то ли чтобы позвать на помощь, она не знала, — но парень с улыбкой призвал ее к молчанию, приложив палец к губам.

— Привет, — прошептал он. — Я Шейн. Что происходит? — Он пару раз моргнул и, не меняя выражения лица, добавил: — Подруга, ну у тебя и синяк! Больно?

Она кивнула. Шейн разглядывал ее, спустив ноги с кушетки, локтями упираясь в колени и свободно свесив руки. Волосы у него были темные, выстрижены неровными прядями, однако панком он не выглядел. Он был старше Клер. Лет восемнадцать? Крупный парень и, соответственно, высокий. Во всяком случае, она чувствовала себя коротышкой по сравнению с ним. Ей показалось, что глаза у него карие, но она не осмеливалась встретиться с ним взглядом.

— Надо думать, другая цыпочка теперь выглядит еще хуже? — спросил Шейн.

Она покачала головой, вздрогнув от боли, причиненной этим движением.

— Нет. Я... мм... Как ты догадался, что это была...

— Цыпочка? Легко. Такую мелкую, как ты, парень просто уложил бы на больничную койку. Так что же произошло? Ты не похожа на тех, кто ищет неприятностей на свою голову.

Возможно, ей следовало обидеться, но, честно говоря, все происходящее начало походить на странный сон. Может, она еще не проснулась. Может, она лежит в коме на больничной койке, а Шейн — просто не слишком убедительный эквивалент Чеширского кота.

— Я Клер. — Она неловко помахала рукой. — Привет.

Он кивнул на кожаное кресло, усевшись в которое она практически утонула, но внезапно на нее нахлынуло странное чувство облегчения. В этом месте она чувствовала себя как дома, хотя, конечно, это не ее дом и никогда им не будет. Она не вписывается сюда. А кто вписывается? Этого она никак не могла себе представить.

— Хочешь чего-нибудь? — неожиданно спросил Шейн. — Кока-колы? Чили? Автобусный билет домой?

— Кока-колы, — ответила она и добавила, к собственному удивлению: — И чили.

— Прекрасный выбор. Я сам его готовил.

Он слез с кушетки, двигаясь удивительно мягко для своих габаритов, и прямо босиком потопал на кухню, куда раньше ушла Ева. Вслушиваясь в доносившееся оттуда журчание голосов, Клер наконец расслабилась в мягких объятиях кресла. Только сейчас она заметила, что в доме прохладно, а над головой лениво крутится потолочный вентилятор, обдувая ее горящее, ноющее от боли лицо. Это было приятно.

Услышав шаги, она открыла глаза. Вошла Ева, неся поднос с красно-белой банкой, тарелкой, ложкой и упаковкой льда. Поставив поднос на кофейный столик, она коленом подвинула его в сторону Клер.

— Сначала лед, — сказала Ева. — Ты в жизни не догадаешься, что Шейн кладет в чили. Страшись!

Вернулся Шейн и плюхнулся на диван, потягивая из банки газировку. Ева бросила на него сердитый взгляд.

— Ага, спасибо, что и для меня одну прихватил. — Она закатила глаза, опушенные мохнатыми от туши ресницами. — Мужлан.

— Не знал, захочешь ли ты пить это газированное дерьмо зомби. Я даже не знаю, ела ли ты что-нибудь на этой неделе.

— И еще раз мужлан! Давай, Клер, поешь... а я пока себе принесу.

Клер взяла ложку и попробовала кусочек чили, густого, с большим количеством мяса, острого, с сильным привкусом чеснока. Восхитительного на самом деле. Она привыкла питаться в кафетерии, а это было просто... здорово. Вскинув брови, Шейн наблюдал, как она ест.

— Вкусно, — пробормотала она.

Он лениво отсалютовал ей. Когда Клер наполовину опустошила тарелку, вернулась Ева с подносом и поставила его на вторую половину кофейного столика. Села на пол, скрестила ноги и принялась есть.

— Неплохо, — в конце концов заявила она. — По крайней мере, на этот раз ты отказался от своего соуса «Ох, мой бог! ».

— Заставил себя ограничиться этим, — сказал Шейн. — К нему нужно приклеить этикетку «биологическая опасность», так что не жалуйся, если воспламенишься. Где ты подцепила эту заблудшую душу?

— Около дома. Она пришла смотреть комнату.

— И сначала ты поколотила ее, чтобы проверить на прочность?

— Отвали, мистер Чили.

— Не возражай Еве, — сказал он Клер. — Она ненавидит рабочие дни. Боится, что обгорит на солнце.

— Ага, а Шейн ненавидит работать... Так как тебя зовут?

Клер хотела ответить, но Шейн уже открыл рот, явно довольный тем, что на шаг опережает свою соседку.

— Ее зовут Клер. Что, ты даже не спросила ее имени? Ее избила какая-то цыпочка. Наверно, какая-нибудь страхолюдина из общежития. Ты же знаешь, что там творится.

Они обменялись долгим взглядом. Потом Ева посмотрела на Клер.

— Это правда? Тебя избили в общежитии? Клер кивнула и тут же затолкала в рот новую порцию еды, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего.

— Ну, это чистая мерзость. Неудивительно, что ты ищешь комнату.

Клер снова кивнула.

— У тебя с собой не много вещей.

— У меня их вообще не много. Только книги, и еще несколько вещичек остались в комнате. Но... я не хочу возвращаться туда за ними. Во всяком случае, сегодня вечером.

— Почему? — Шейн поднял с пола затасканный бейсбольный мяч, бросил его в потолок, чуть-чуть ни задев вращающиеся лопасти вентилятора, и легко поймал. — Тебя снова могут избить?

— Да. — Клер опустила взгляд в свою тарелку с остатками чили. — Думаю, да. И она не одна... у нее есть подружки... И... Я не пойду. У меня там просто... мурашки по коже бегут.

— Я была там, — сказала Ева. — Ох, постой, я все еще там.

Шейн сделал вид, что кидает в нее мяч; она изобразила, что увертывается от него.

— Когда Майкл встанет?

Шейн снова притворился, будто кидает в нее мяч.

— Черт, Ева, понятия не имею. Я люблю этого парня, но... Постучи в его дверь и спроси. Лично мне нужно подготовиться.

— Подготовиться к чему? — спросила Ева. — Ты что, серьезно собираешься снова выйти?

— Серьезно, да. Боулинг. Ее зовут Лаура. Если интересуешься остальными подробностями, загрузи видео, как все прочие. — Шейн сполз с дивана и направился к широкой лестнице на второй этаж. — Увидимся, Клер.

Ева испустила вздох разочарования.

— Постой! Какого ты мнения? Она подходит или что?

Шейн помахал рукой:

— Как угодно. Что до меня, то она в порядке.

Он бросил на Клер быстрый взгляд, наградил кривоватой, странной, но удивительно милой улыбкой и начал подниматься по лестнице, двигаясь точно атлет, но без всякой развязности. От него исходило ощущение настоящей, не показной крутизны.

— Ох уж эти парни, — вздохнула Ева. — Черт, как хорошо было бы иметь тут еще одну девушку. Они все такие. «Как угодно», а когда доходит до уборки или мытья посуды, превращаются в призраков. Это не значит, что ты вынуждена быть служанкой или кем-то в этом роде... просто приходится орать на них, чтобы они сделали свою часть работы, а иначе они просто садятся тебе на шею.

Клер улыбнулась, или, точнее, попыталась, но рассеченной губе стало больно, запекшаяся корка снова лопнула. Кровь закапала на подбородок. Она схватила салфетку, которую Ева положила на поднос, и прижала к губе. Ева с хмурым видом в молчании наблюдала за ней, а потом встала с пола, взяла упаковку льда и осторожно приложила к шишке на голове Клер.

— Как ты сейчас? — спросила она.

— Лучше. — Так оно и было. Ото льда больное место почти сразу начало неметь, а еда приятно согревала желудок. — Мм... я хочу выяснить... насчет комнаты...

— Ну, тебе нужно встретиться с Майклом, и он должен сказать «да», но Майкл милый на самом деле. Дело в том, что этот дом принадлежит ему. Точнее, его семье, но они уехали года два назад и оставили ему дом. Он на полгода старше меня. Нам всем около восемнадцати, но Майкл вроде как самый старший.

— Он спит днем?

— Да. В смысле, я тоже люблю поспать днем, но он просто зациклился на этом. Как-то я даже обозвала его вампиром, потому что в дневное время он никуда не выходит. Типа, никогда. Ему это неинтересно.

— Ты уверена, что он не вампир? — спросила Клер. — Я видела кино. Они хитрые.

Это была шутка, но Ева не улыбнулась.

— О, совершенно уверена. По одной причине — он ест чили Шейна, в котором, бог не даст солгать, достаточно чеснока, чтобы уничтожить дюжину высококачественных Дракул. И однажды я заставила его дотронуться до креста.

Ева отпила большой глоток кока-колы.

— Ты... что? Заставила его?

— Ну да. В смысле, излишняя предосторожность девушке не помешает, в особенности здесь. — Видимо, у Клер сделался совершенно ошарашенный вид, потому что Ева снова закатила глаза. Несомненно, ей очень нравилось это делать. — В Морганвилле. Ты что, не знаешь?

— О чем?

— Ты правда, что ли, не знаешь? Как это возможно? — Ева поставила банку колы и встала на колени, облокотившись на кофейный столик. Под густым макияжем проглядывало очень серьезное выражение лица; глаза у нее оказались темно-карие, по краям светлее, почти золотистые. — В Морганвилле полно вампиров.

Клер рассмеялась.

Но Ева, даже не улыбнувшись, продолжала пристально смотреть на нее.

— Мм... Шутишь?

— Сколько ребят оканчивают Техасский технический университет каждый год?

— Не знаю... Это паршивый университет, многие переводятся...

— Не многие, а все уходят. Или, по крайней мере, больше не появляются. Просто не верится, что ты не знаешь этого. Неужели ты ничего не слышала, прежде чем поступить сюда? Послушай, вампы правят этим городом. И ты либо с ними, либо нет. Если ты работаешь на них, если делаешь вид, будто их тут нет, и они вообще не существуют, и отворачиваешься, когда случается... всякое, тогда ты и твои родные получаете, как говорится, право свободного прохода. Так называемую защиту. В противном случае...

Ева провела пальцем поперек горла и выпучила глаза.

«Все ясно, — подумала Клер и положила ложку. — Неудивительно, что никто не хочет снимать комнату в доме, где живут эти люди. Они психи».

До чего же скверно! Они ей правда понравились, если не считать этого явного безумия.

— Ты думаешь, я сумасшедшая. — Ева вздохнула. — Да, так ты считаешь. Наверное, так оно и было бы, вот только я выросла в доме, имеющем защиту. Мой папа работает на водопроводную компанию. Мама учительница. Но мы все носим вот такие штуки. — Она вытянула руку и продемонстрировала черный браслет на запястье, украшенный красным символом, ни о чем Клер не говорящим, разве что вызывающим смутные ассоциации с чем-то китайским. — Видишь, мой уже совсем красный? Выдохшийся. Это что-то вроде медицинской страховки. Браслеты защищают детей только до восемнадцати лет, а мне уже на полгода больше. — Она грустно посмотрела на браслет, расстегнула его и уронила на поднос. — Можно и вовсе не носить, им никого не обманешь.

Клер в растерянности смотрела на нее, спрашивая себя — может, ее разыграли и Ева вот-вот расхохочется, назовет ее идиоткой за то, что она так легко купилась, а Шейн сменит свою мило-ленивую манеру на жесткую и вытолкает ее за дверь, да еще со злыми насмешками? Потому что такого в мире просто не может быть. Тебе не нравятся люди, и постепенно ты начинаешь от этого сходить с ума.

Альтернативный вариант — что Ева вовсе не сошла с ума — Клер не хотелось даже рассматривать. Она вспомнила людей на улицах, идущих быстрым шагом, опустив головы. Как мать резко потащила девочку с улицы только потому, что та дружелюбно помахала кому-то рукой.

— Прекрасно. Давай, считай меня чокнутой, — сказала Ева, садясь на пятки. — В смысле, почему нет? И я не пытаюсь убедить тебя. Просто не выходи одна после наступления темноты. Пусть с тобой будет кто-нибудь защищенный, если сумеешь найти его. Ищи такой браслет. — Она ткнула пальцем в свой. — Пока он действует, символ белый.

— Но я... — Клер откашлялась, не зная, что сказать. «Ну же, постарайся быть милой». — Ладно. Спасибо. Мм, а Шейн?..

— Шейн? Защищен? — Ева фыркнула. — Вот еще! Но даже если бы и был, в чем я сомневаюсь, он никогда в этом не признается. И не носит браслета. Майкл... ну, Майкл тоже нет, однако существует, так сказать, стандартная защита некоторых домов. Мы здесь что-то вроде отбракованных.

Это был очень странный разговор двух девушек, склонившихся над чили и кока-колой, причем одна из них держала на макушке упаковку льда. Клер почему-то зевнула, и Ева рассмеялась.

— Считай этой детской сказкой, — сказала она. — Послушай, давай я покажу тебе комнату. Ты можешь просто полежать, пока действует лед, а потом уйти. А может, ты захочешь поговорить с Майклом, когда проснешься. Выбирай сама.

Клер снова пробрал холод, и она вздрогнула. Скорее всего, это из-за льда на голове, решила она, ну и, конечно, от усталости. Она достала из кармана упаковку прописанных доктором таблеток и проглотила одну, запив последним глотком колы. Потом помогла Еве отнести подносы на кухню, огромную, с каменными раковинами, древними полированными стойками и вполне современными плитой и холодильником, рассованными по углам. Чили все еще булькал в глиняном горшке на медленном огне.

Когда тарелки были вымыты, подносы сложены, мусор из корзины выброшен, Ева подхватила с пола рюкзак Клер и повела ее через гостиную, а потом вверх по лестнице. На третьем лестничном пролете Ева обернулась в тревоге и спросила:

— А тебе не тяжело подниматься? Потому что, ну ты понимаешь...

— Я в порядке, — ответила Клер, хотя это была неправда.

Щиколотка чертовски болела, но ей так хотелось посмотреть комнату. И если позже ее выкинут вон, она хотела, по крайней мере, еще раз поспать в постели, пусть даже старой и с комковатым матрасом. До верха надо было преодолеть тринадцать ступенек. И она справилась, хотя и оставила отпечатки потных пальцев на перилах, к которым Шейн, поднимаясь, даже не прикасался.

Их шаги заглушал роскошный, старинный с виду ковер, весь в разноцветных завитушках, который тянулся по центру полированного деревянного пола. Наверху обнаружилось шесть дверей. Когда они проходили мимо, Ева называла имена обитателей дома.

— Это Шейна. — Первая дверь. — Майкла. — Вторая дверь. — И это тоже его — у него две комнаты соединены вместе. — Третья дверь. — Главная ванная комната. — Четвертая. — Вторая ванная внизу — на всякий пожарный случай, если Шейн застрянет здесь на час, укладывая гелем волосы...

— Язва! — заорал Шейн из-за закрытой двери. Ева стукнула в нее кулаком и повела Клер к двум последним дверям.

— Вот эта моя. Твоя последняя.

Когда Ева открыла дверь, Клер, подготовившая себя к разочарованию, удивленно открыла рот. Во-первых, комната оказалась огромной — втрое больше той, которая была у нее в общежитии. Во-вторых, она была угловой, с тремя — тремя! — окнами, в данный момент прикрытыми жалюзи и занавесками. Постель тоже не напоминала ту, что была у нее в кампусе, — с полноразмерным матрацем и четырьмя массивными, прочными столбиками из черного дерева по углам. Вдоль одной стены тянулся комод с зеркалом, в котором поместилось бы одежды... ну, вчетверо или впятеро больше того, что Клер когда-либо имела. Плюс шкаф. Плюс...

— Это что, телевизор? — спросила она еле слышно.

— Да. Спутниковая связь. Подключаться, однако, можно только в самой комнате. Ох, и Интернет тоже. Широкополосный. Должна, правда, предупредить тебя, что здесь отслеживают интернетовский трафик. Поэтому нужно следить за тем, что пишешь в сообщениях. — Ева поместила рюкзак на комод. — Необязательно решать прямо сейчас. Сначала отдохни. Вот, возьми свой лед. — Она подвела Клер к постели, помогла убрать покрывало, и, когда Клер сняла туфли и улеглась, заправила одеяло, словно заботливая мать, и положила ей на голову упаковку льда. — Когда встанешь, Майкл, скорее всего, уже проснется. Мне пора на работу, но все будет в порядке, уверена.

Клер слабо улыбнулась ей; болеутоляющее уже начало действовать. И снова ее обдало холодом.

— Спасибо, Ева, — сказала она. — Это... классно.

— Да ну, по твоему виду особо не скажешь, что у тебя все классно. — Ева наградила ее сногсшибательной улыбкой. — Спи спокойно. И не волнуйся, вампиры сюда не придут. Этот дом имеет защиту, чего не скажешь о нас.

Ева вышла и закрыла за собой дверь. Клер несколько секунд обдумывала ее последние слова, а потом сознание ускользнуло, и блаженство охватило ее, будто облако, — какая мягкая подушка, и какие хрустящие простыни, и как приятно здесь лежать...

Ей приснилось нечто совсем уж странное: тихая комната, где кто-то бледный сидит на обтянутой бархатом софе, переворачивает страницы книги и плачет. Это не напугало ее, но время от времени она ощущала холод, то накатывающий, то снова отступающий. И дом... дом, казалось, был полон шепотков и шорохов.

В конце концов она провалилась в глубокий сон без сновидений.

Ей не снилась даже Моника.

Ей не снились даже вампиры.

Клер проснулась в темноте, почувствовав беспричинный страх. Она вздрогнула, отчего упаковка со льдом, которая за это время превратилась в хлюпающий мешочек с водой, свалилась сначала на подушку, а потом на пол. В доме стояла тишина, раздавалось лишь пугающее потрескивание, которое старые здания часто издают по ночам. Снаружи ветер шуршал сухими листьями, из-за двери спальни доносилась музыка.

Клер сползла с постели, поискала на ощупь лампу, обнаружила ее рядом с постелью — стеклянную, в стиле Тиффани, очень симпатичную, — и яркий свет прогнал все накатившие страхи. Музыка была медленная, мягкая и задумчивая, что-то вроде гитарного перебора. Клер надела туфли, бросила взгляд на зеркало комода и была неприятно поражена. Лицо все еще болело, оно и понятно — правый глаз заплыл, кожа вокруг него стала багрово-фиолетовой. Треснувшая губа блестела и тоже вздулась. Лицо, и до этого-то не блещущее здоровым румянцем, сейчас было бледнее обычного. Коротко остриженные, под эльфа, черные волосы сбились после сна, но она расправила их пальцами, приведя в некое подобие порядка. Она редко прибегала к макияжу, даже когда в детстве таскала косметику у мамы, чтобы попробовать, но сегодня, может, немного тонального крема не помешало бы... Она выглядела измученной, разбитой и бездомной.

Ну, так оно и было, в конце концов.

Клер сделала глубокий вдох и открыла дверь. В коридоре горели лампы, разливая вокруг теплый золотистый свет; музыка доносилась снизу, из гостиной. Она взглянула на висящие на стене часы; уже перевалило за полночь, а значит, она проспала больше двенадцати часов.

И пропустила все занятия. Не то чтобы ей хотелось показываться в университете в таком виде, даже если не учитывать параноидальный страх перед преследующей ее по пятам Моникой... но позже непременно нужно будет посидеть над учебниками.

Синяки болели гораздо меньше, а голова и вовсе чуть-чуть. Хуже всего, по-прежнему, дело обстояло с щиколоткой; каждый шаг со ступеньки на ступеньку отдавался резкой болью в ноге.

«Ох, музыка... »

Сначала Клер подумала, что это запись, но нет, это была настоящая музыка, живая, какой она никогда прежде не слышала. И тот, кто ее играл, оказался... классный. Просто потрясающий.

Она замерла, глядя на него; совершенно очевидно, он пока даже не догадывался о ее присутствии. Существовали только он, гитара и музыка; и если бы Клер требовалось как-то определить выражение его лица, это было бы что-нибудь поэтическое, например «жаждущее». Блондин, волосы пострижены так же небрежно, как у Шейна, — что-то вроде швабры. Не такой крупный, как Шейн, и не такой сильный, но, кажется, почти такой же высокий. На нем тоже была тенниска, черная, с логотипом пива. Голубые джинсы. И никакой обуви.

Склонив голову, он перестал играть, потянулся за открытой бутылкой с пивом, стоявшей на столе перед ним, и провозгласил тост, обращаясь к пустоте:

— Счастливого дня рождения тебе, парень. — Он отпил три глотка, вздохнул и поставил бутылку. — Сидишь тут под домашним арестом. Какого черта? Подчини это себе или подчинись.

Клер кашлянула. Он повернулся, будто испугавшись, но спустя пару мгновений его лицо прояснилось.

— Ах! Ты та, которая, как сказала Ева, хотела поговорить о комнате. Привет. Входи, садись.

Она постаралась войти в комнату не хромая; но оказавшись на полном свету, заметила, как его быстрый, умный взгляд оценивает ее синяки.

Однако он не упомянул о них ни словом.

— Я Майкл. А тебе еще нет восемнадцати, поэтому разговор у нас будет короткий.

Она села, чувствуя, как быстро колотится сердце.

— Я учусь в университете, — сказала она. — На первом курсе. Меня зовут...

— Не вешай мне лапшу на уши, и как тебя зовут, меня не волнует. Тебе еще нет восемнадцати. Готов поспорить, что даже семнадцати нет. В этом доме мы не допускаем ничего противозаконного. — Голос у него был низкий, теплый, но — по крайней мере, сейчас — жесткий. — Я не утверждаю, что ты занимаешься проституцией, ничего подобного, но, извини, нам с Шейном приходится заботиться о таких вещах. Представь себе — ты живешь здесь, и кто-нибудь хотя бы намекнет, что у нас происходит что-то не то...

— Постой, — перебила его Клер. — Я ничего такого не сделаю. И никому слова не скажу. Я совсем не хочу доставлять вам неприятности. Мне просто нужна...

— Нет. — Он убрал гитару в футляр и застегнул его. — Извини, но ты не можешь оставаться здесь. Таковы правила этого дома.

Она, конечно, знала, что так и будет, и все же позволила себе надеяться — Ева была милая, и Шейн не противный, и комната приятная, — но выражение глаз Майкла положило этому конец. Это был полный и безоговорочный отказ.

Она почувствовала, как задрожали губы, и возненавидела себя за это. Почему она не может вести себя как хамоватая, холодная сука? Почему даже в случае крайней необходимости не может постоять за себя, не разражаясь слезами, словно младенец? Вот Моника не стала бы плакать. Моника бросила бы язвительное замечание, заявила бы, что ее вещи уже в комнате. Моника выложила бы на стол деньги и заставила его передумать.

Клер достала из кармана кошелек.

— Сколько? — спросила она и начала отсчитывать банкноты. У нее были двадцатки, так что с виду денег казалось много. — Триста достаточно? Могу и больше, если нужно.

Майкл, явно удивленный, откинулся назад и слегка нахмурился. Потянулся за своим пивом, С задумчивым видом сделал глоток.

— Как? — спросил он.

— Что?

— Как ты можешь достать больше?

— Найду работу. Продам кое-что. — Продавать-то особенно было нечего, но, в крайнем случае, всегда можно позвонить маме и навешать ей лапши на уши. — Я хочу остаться здесь, Майкл. Правда хочу. — Убежденность в собственном голосе удивила ее саму. — Да, мне еще нет восемнадцати, но, клянусь, со мной не будет никаких неприятностей. Я не стану путаться у вас под ногами. Я хожу в университет и учусь, вот и все, что я делаю. Я не любительница вечеринок, я не лодырь. Я могу быть полезна. Я... Я буду убирать и готовить.

Он задумался, пристально глядя на нее. Он относился к тому типу людей, у которых отражалось на лице все, о чем они думают. Это выглядело немного устрашающе, хотя, скорее всего, он не стремился к такому эффекту. Просто в нем ощущалось что-то... ну... взрослое. Уверенность в себе.

— Нет, — сказал он. — Прости, девочка. Но это слишком рискованно.

— Ева совсем ненамного старше меня!

— Еве восемнадцать. А тебе сколько — шестнадцать?

— Почти семнадцать! — Если глубоко не вдаваться в это «почти». — И я действительно учусь в университете. На первом курсе... послушай, у меня же есть студенческий...

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒