«В Стране Выброшенных Вещей» 45 страница

– Что же это за место? Что всё это значит? Я ведь своими глазами видел вас… как вы…

Он не смел произнести это страшное слово теперь.

– Да, нас почитают умершими, но вот мы живы. – отвечала девочка. – Они ещё не разумеют этого – бедные, маленькие заблудшие дети!.. Они верят в смерть, но не смеют поверить в Жизнь.

– Разве ты ещё не понял? – с грустной усмешкой молвил Цербер. – Смерть – это глупая выдумка Маргариты. На большее ей и воображения-то не хватило. Но для детей Озарила смерти не может быть. Она – иллюзия.

– Вот теперь-то ты, наконец, познаешь Истину… братишка. – неожиданно прозвучал ещё один голос, и Саша узрел, как из среды света, что был яснее солнечного, прорисовалась тонкая фигура мальчика в светлых одеждах, а на его груди пламенел лунный камень подобный огромному переливчатому бриллианту, как те, что были у Цербера и Навсикаи. Его отросшие волосы плескались на ветру, будто ворох золотых колосьев – словно и не было никакой войны. Сашка, содрогнувшись всем телом, сделал шаг к нему и хотел было назвать его по имени, как уже привык звать в Стране Выброшенных Вещей всё последнее время, но вопреки этому почему-то с непослушных немеющих губ сорвал нечто иное, почти забытое, из некого странного-странного сна:

– Георгий…

Да, Георгий, затмив собою солнце, навсегда именно таким останется перед очами брата. Огненный нимб вокруг его белобрысой башки пылает, как корона солнца во время затмения… глубокие тени на точёном лике мученика с иконы с запавшими тёмными глазами, что глубже всех чёрных дыр во вселенной… Георгий улыбался, сверкая как солнце, и все они сияли ярче всех светил – так что Сашке становилось больно смотреть, он ещё не обрёл способности напрямую без сомнения лицезреть святость неба.

– Но я так ничего не понял. – измученно воскликнул он. – Вы же погибли!.. А ты… – и он перевёл недоумённый взгляд на брата, – уехал в Никуда, но и ты тоже здесь. И я здесь. Так что же всё это значит?..

– Ты остаёшься всё тем же умником, который всё хочет объяснить логически. – усмехнулся Георгий.

– Так светло… и так больно. – шептал Саша, бессильно опускаясь на нежную свежую зелень и держась за грудь, словно поражённый в самое сердце. – Счастье всегда сопровождается болью?.. Нужно принести жертву…

– Ты забыл: Жертва уже принесена. Другим. – возразила Навсикая.

– Нам же в наследство дано это счастье. Совершенно даром. – с улыбкой произнёс Цербер. – Впрочем, это даже ничего что ты ревёшь, я своё уже отревелся… И ныл-то не меньше твоего. Озарил утешит.

– Поднимайся-ка. – вдруг резко в своей безжалостной манере скомандовал Георгий.

Неожиданно они на пару с Цербером схватили его под руки и, легко подбросив вверх, принялись качать на руках с дружным озорным хохотом.

– Чё вы творите? – отчаянно завопил Сашка, однако его сопротивление оказалось бессмысленным. Из лап этих двоих невозможно вырваться – уж если они прицепятся, от них не спасёшься. Саша не раз в этом убеждался.

Навсикая, слегка покачав головой, заливисто рассмеялась, глядя на них. Когда они наконец-то опустили его на землю, Сашка с изумлением уставился на друга и брата. Как странно поразительно они переменились. Цербер вместе с Георгием так искренне дружелюбно перешучивались, беспрерывно смеялись, что-то горячо обсуждали, будто были приятелями всю жизнь. Неужели нашлось-таки такое место, где его лучший друг и брат стали заодно друг с другом, словно связанны единокровными узами. Единокровными узами… Да, Жертва Озарила, Его Кровь творила чудеса – объединяя даже прежних врагов.

Они схватили Сашку за обе руки и побежали со всех ног. Перед ними, раскинув тонкие ручки, неслась Навсикая, как белая звёздочка с рыжим шлейфом волос. О, как прекрасен был этот бег – так лёгок и свободен, словно полёт птиц. И удивительное дело – с каждым мигом сил только прибывало, они мчались, не зная усталости, легко преодолевая эту бескрайность, летя, почти не касаясь земли, почти паря. И Сашка сам сделался как бескрылый невесомый ветр, не ведающий бремени земного притяжения. Их путь лежал по прекрасным местам – пред ними распахнулась бесконечность. Священное поле с высокой травой колыхалось на ветру как море, а их беззаботный бег рассекал его волны, словно они маленькая стайка искрящихся летучих рыбок. Низкое предгрозовое небо, освещаемое пылающими стрелами Озарила – молниями, было как никогда близким и родным. И в этой надвигающейся грозе таились не опасность и не суд, но напротив – великое благословение для них – озарённых. Со смехом они с разбегу упали на траву и покатились со склона, а травяные волны нежно обнимали их, окутав в свои душистые объятья.

А возведя свои очи вдаль, Саша узрел Идущего к ним. Как сквозь раскрывающийся бутон, их взору постепенно открывалась Его истинная триеликая сущность. Облачённый в белые одежды, препоясанный золотым поясом с обоюдоострым мечом и связкой медных ключей, Он шёл к ним на встречу, а земля у Его Ног полыхала бронзовым огнём. Очи Его сверкают огненным пламенем, а Лик как полуденное светило, сияющее в силе своей, – отныне взошло их долгожданное Солнце Истины. Озариил, осенённый величьем Отца, держа в деснице семизвездье, приблизился к восторженным детям. Не в силах воззреть на Него, Саша преклонился пред Ним, опуская лик почти до самой земли. И все химеры Маргариты, что ещё до той поры смели преследовать его в кошмарах, отступили навеки перед Его Светом. Озарил обратился к ним, и глас Его был подобен мощному рёву бурных волн и одновременно наполнен нежностью, с которой любящий Отец обращается к непослушным, но дорогим детям:

– Теперь, сын Мой, ты прозрел. Отныне ты узнаёшь Меня таким, каков Я есть на самом деле. И уже не забудешь этого. Идёмте же, дети, дарованные Мне Отцом…

Словно пастух ведущий своё малое стадо на славных заливных лугах меж лилий, Он повёл их к источнику живых вод, где приготовил для них прекрасную трапезу. Они не испытывали здесь привычного голода, но те особые яблоневые плоды, дарованные Его Рукой, были именно тем, чего так желали их сердца. Вкус был восхитителен до слёз. Вкусив Его плоды, они позабыли все свои потери, печали и ошибки. Теперь они помнили только Его Любовь, поражающую смерть, сметающую все преграды на своём пути… Любовь – которой Имя Озарил… Любовь, которая спасала, и будет спасать их до самого конца и дальше, дальше, дальше, дальше, дальше……

– Ты можешь задать Мне свои вопросы, сынок. – мягко обратился Озарил к Саше, возведя на него Свой согревающий душу взор.

– …Мне непонятно это место. – неуверенно начал парень. – Место, где живы те, кого давно считают погибшими. Как такое может быть?..

– Во Мне нет смерти. – ласково улыбнулся Озарил. – И Мне, похоже, ещё не раз придётся повторить эту Истину, чтобы ты окончательно в неё уверовал. Однажды Я дал вам жизнь, неужели ты думал, что Я заберу её обратно или потребую за неё плату? Не так, как Маргарита я даю… Мои дары непреложны.

Они умолкли, и стали слышны отдалённые раскаты грома и тихое, как едва уловимая музыка веяние ветра. Но своего главного вопроса Саша задать никак не решался, и Озарил, зная это, спокойно ожидал. Не понимая всего до конца, Саша чётко осознал – в сей миг, он оказался в том месте, о котором мечтает всякая душа, по нему рыдают новорождённые дети, вспоминая его в своих снах, по нему мы все скучаем, хоть и не знаем, как имя ему и где оно находится… Иные глупцы пытаются воссоздать его жалкое подобие, используя все свои силы, не брезгуя самыми низкими методами, и даже обращаются ко тьме, ища способ возвратить некогда потерянное людьми блаженство… Но все их попытки тщетны – они созидают свои царства из песка, гоняются за призраками и в итоге терпят крах подобно Маргарите. Истинное Царство нельзя возвести самому, оно откроется только для тех, кто почтит его настоящего Господина. Других дверей ведущих туда нет. Лишь оказавшись там, можно, наконец, в полной мере осознать как жалки, смехотворны и нелепы были все прочие поиски и блуждания.

Потому так долго Сашка собирался с духом, прежде чем осмелился задать свой вопрос. Наконец он решился и дрожащим голосом смущённо и сбивчиво обратился к Озарилу, хотя в глуби своей души он уже с отчаяньем и страхом предугадывал Его ответ:

– Можно…. Могу ли я остаться?..

Гроза явилась во всей своей красе. Небо раскололось от громового раската, окрестность озарилась пламенем Его молний. Король всех королей заботливо положил обе Свои Руки на плечи юноши, осенил звёздным дождём Своего Света, исходящего из глубины Его Очей, Его Сердца. Над их головами показалась семицветная радуга, подобная своду волшебного дворца, выложенному из драгоценных камней.

– Ты должен возвратится, сынок. – нежно, как можно мягче произнёс Озарил.

Но как бы ни был, в сей миг, ласков и заботлив Его Голос, Сашке показалось, что его поразили в самое сердце, вонзив раскалённое железо в плоть. Его поразила такая невыносимая горечь, ломота во всём теле, что он едва не согнулся пополам. Никогда прежде он не ощущал, так физически остро душевную боль. Это было куда хуже и стократ страшнее, чем его страх в начале войны и даже скорбные переживания после гибели Цербера и Навсикаи, или печальный отъезд Плутона – ведь и тогда у его истории было продолжение, была надежда, всё это был не конец. А теперь пришло время проснуться, очнуться от грёз и возвратиться в позабытую серую реальность. Теперь действительно ВСЁ… Какое оно страшное, мертвящее, безнадёжное – это слово «всё»! Не зря оно всегда было столь ненавистно Церберу.

– Нет! Я не могу… не хочу этого. – буквально простонал Саша, закрыв лицо руками. – Как мне жить без вас? Не увидеть больше Страны… Здесь моя единственная реальность, здесь я настоящий – без маски, здесь Беатриче и все мои друзья, и эти тупые зверушки – я не смогу даже их потерять! Ведь там я совсем-совсем один. Тот дурацкий институт, пустоголовые, слепые людишки со своими смартфонами и планшетами, социальными сетями, политикой и курсом валют, гламуром, компьютерными играми, жалким позерством, флиртом и всевозможной пошлятиной… Я ненавижу всё это! Всегда ненавидел… просто научился подыгрывать им всем, подстраиваться под них. Но больше я так не могу. Отныне всё это стало мне стократ ненавистнее. Нет! Я не хочу стать опять как они. Я не хочу снова ослепнуть…

– Но отныне ты уже не сможешь ослепнуть. – возразил ему Озарил. – Моя истина подарила тебе вечное неиссякаемое прозрение. Разве ты сможешь такое позабыть? Ты ведь узрел Меня. Сохрани Мой Образ и Слово Моё в своём сердце, и никто не похитит сего. А теперь ты должен рассказать обо Мне и Стране Выброшенных Вещей остальным людям в том бедном, ослепшем, заблудшем мире. Кто же ещё им поможет? Они ведь тоже слепы, несчастны каким был ты сам. Помоги им во Имя Моей Милости. Конечно, не все тебя послушают. Более того многие будут смеяться над тобой и сочтут тебя сумасшедшим, но ты всё равно вопреки страху и всем их предрассудкам должен не умолкать обо Мне, ради тех быть может немногих, избранных, предназначенных от века, кто с радостью услышит эту Весть и обратится ко Мне. Они – спасенные твоим свидетельством, вместе с тобою однажды вернуться Домой. И не будет конца вашей радости.

– Я понимаю. – смирёно молвил Саша, поникнув головой. – И всё же я не могу не горевать. Ведь там я останусь один. В Стране Выброшенных Вещей я наконец-то стал человеком. … И не хочу, чтоб всё так скоро кончалось…

– Эх, Сашка, Сашка. – С усмешкой вздохнул Георгий. – Да пойми же ты, наконец: сейчас ты только на пути к самому Началу Начал. О каком «конце» вообще может идти речь? Всё самое главное ещё впереди. Настоящая жизнь и лучшая из Историй ещё даже не началась. Мы стоим у самого её истока. Это была лишь репетиция, секундный сон, но вот когда ты, наконец, окончательно проснёшься – ты всё поймёшь. Не зайдёт уже солнце твоё, и луна твоя не сокроется, ибо Озарил, будет для тебя вечным светом. Там в том краю, где Странник не лишён своего Спутника, и где вовеки не разлучаются братья. … И ты не останешься один.

– Ещё бы! – с ликующей улыбкой подтвердила Навсикая. – Глупый, мы же всегда были с тобой. И так останется вовеки. Ты не сможешь избавиться от нас, даже если захочешь.

– Уж я-то точно ни за что не брошу моего дорогого Тристана и никогда не оставлю его в покое. – задорно рассмеялся Цербер, лукаво подмигнув Сашке. – Мы станем твоим наваждением, кошмаром наяву. И будем продолжать также дружно сводить тебя с ума. – насмешливо молвил сребровласый мальчик, трогательно сложив изящные ладошки у груди. – Мы продолжим преследовать тебя в твоих снах и мечтах. Так что не обессудь, если у тебя со временем разовьётся лёгкая паранойя и мания преследования.

– Я и не против. – печально усмехнулся Сашка. – Раз уж речь идёт о вас… Вы ведь самые дорогие мне люди.

– Твои грёзы, твои страхи, больные фантазии и друзья твоей мечты – в общем, вся Страна никуда не денется, она навеки внутри тебя. – улыбчиво ободрял брата Георгий. – Помнишь: самый лучший способ увековечить дорогую вещь – это подарить её. Так что давай подарим, вручим друг друга в надёжные Руки Озарившего нас. До срока… пока не встретимся вновь.

– Когда Я приду к тебе в следующий раз, мы уже не расстанемся. Вовеки. Верь Моему Слову. – заверил юношу Озарил. – Мои следы ты сможешь найти и там. Ты ведь знаешь, что есть Ключ, отворяющий все двери.

Саша кивнул. Ключ. При упоминании о нём он привычно коснулся шеи, где висела цепочка с ключиком – чудесным даром Озарила, к которому он часто прикасался рукой, как к своему заветному талисману. Но теперь он с ужасом обнаружил его пропажу – никакой цепочки там не было и в помине! Неужели потерял?! Испугано и растеряно он стал озирать по сторонам. Сколько они тут носились на радостях, кувыркались по траве… Где теперь его сыщешь? И почему Сашка умудрился именно сейчас его посеять, в том миг, когда он особенно осознал его важность? В этом же залог его спасения, эта была единственная вещь, которую он должен был взять с собой в свой родной мир в качестве вернейшего напоминания о самом главном...

Стыдливо и удрученно юноша обратился к Озарилу:

– Прости я такой растяпа и, похоже, потерял его. Можно ли с этим что-то сделать? Ты мог бы помочь отыскать его пока не поздно или дать мне другой, такой же.

Озарил взирал на него сверху вниз с умиротворённой улыбкой, как-то даже чересчур спокойно и бестревожно, словно не придавал особого значения его словам.

– Сынок, ты слишком много внимания уделяешь вещам… – тихо молвил Озарил с лёгкой усмешкой. – Но вещи – это всего лишь символ чего-то более важного, невещественного, неосязаемого. Суть была не в самом ключе, а в том, что куда глубже и сокровеннее. – Озарил склонился ближе к Саше, коснувшись кончиками пальцев его груди, и буквально насквозь прожёг его этим удивительным прикосновением. – Ты обретёшь этот ключ снова, вспоминая Моё Слово и песни своего брата. И ещё Я открою тебе Моё Имя…

Озарил приблизился к юноше, объяв Своим светом, и прошептал нечто ему на ухо, дохнув весенней свежестью и теплотой. Сердце Сашки восторженно затрепетало, словно он получил великую награду. Как сладостно, как прекрасно было то Имя, что он навеки сохранит в своём сердце. И, кажется, он и прежде слышал Его, знал о Нём всегда, но только сейчас всецело обрёл это Имя, став сопричастником чего-то неописуемо великого, славного, вечного...

Саша облегчённо вдохнул, ощутив всею душою истинность слов Озарила. Есть то, что он уже никогда не потеряет. Обратив взор на стоящих рядом друзей, Сашка неожиданно узрел в них некую необъяснимую перемену – они были всё теми же и всё-таки прямо на глазах преображались. Теперь они были уже не дети и не куколки, какими виделись раньше все жители Страны Выброшенных Вещей. Исчезла их былая кукольность и надломленность, они больше не вещи, не выброшенные игрушки – они воссияли, как звёзды в Царстве Озарила, они стали живыми, настоящими, реальнее всех живущих на свете. Они уже и не дети, хотя и не взрослые – ни один из взрослых людей не мог быть так блажен, прекрасен и чист.

Брат подошёл ближе, и Саша без слов прочёл это в его глазах – да, Солнце не может быть слишком близко или слишком далеко, даже издали оно равно освещает всех, согревает, словно оно совсем-совсем рядом. Так же и Георгий всегда будет рядом с братом, их невозможно разлучиться.

Они все подошли к Сашке, окружив парня, – его братья-друзья Георгий и Цербер крепко обняли его с двух сторон, сестрёнка-Навсикая прижалась к груди, и их нежные руки, чуткие губы вручили ему своё последнее всеозаряющие благословение. Осиянный их чистотой, роняя слёзы с дрожащих ресниц, Саша отступил на шаг назад – Озарил уже взял его за руку и повёл за Собой. В этот последний миг как в агонии Саша нервно вцепился в белошёлковую грациозную ладошку Цербера – она дрожала как листья на ветру, как пойманная бабочка.

– Как благодарить за всё то, чему я научился от тебя?.. – прошептал Саша, измученно впиваясь взглядом в черты его изящно прописанного лика. – Ты – драгоценейшее приобретение и моя горчайшая потеря. Не представляю, как я буду там без тебя?..

– А кто сказал, что ты будешь «без меня»? – неоднозначно усмехнулся тот, лукаво скосив свои самоцветные, блистающие как звёзды глаза. – Тристан, а ты никогда не задумывался о том, что вполне возможно ты малость сумасшедший, и у тебя попросту лёгкое раздвоение личности. И вполне возможно, – я этого конечно не утверждаю, – но всё же вдруг окажется, что Цербер это всего лишь…. что Цербер это… ты сам. Может это некто прятавшийся всю жизнь в глубине твоей души и наконец-то вырвавшийся наружу, как тот тролль из табакерки. Как тебе такой расклад?.. – двусмысленно улыбнувшись, он подмигнул Саше и невероятно обаятельно и мило склонил голову на бок, тряхнув своей серебристой шевелюрой.

Он снова заводит в тупик, задавая вопросы, не имеющие ответа, снова насмешливо серьёзен, таинственно прекрасен – всё это он, как прежде, так и навеки блистательный и безумный Мастер Цербер…

Саша, едва передвигая ногами, спотыкаясь на каждом шагу, шёл за руку с Озарилом в своё неведомое «обратно» – это было его своеобразное «Никуда», странный путь, ведущий в неизвестность. Нервно обернувшись, Сашка в последний раз посмотрел в их яркие, блистательные лики. Стоя плечом к плечу, родные как семья, они махали ему вослед, а из-за спины Цербера неожиданно робко выглянула черноволосая девочка с прекрасным бледным личиком и удивлёнными глазами, что были подобны переливчатым бериллам. Держа маленькие ладошки на хрупких и изящных плечах своего Мастера, она улыбнулась Саше и тоже помахала ему ручкой. Хоть они не знали друг друга, но через Цербера сделались свои, родные. Итак, все мальчики сретились со своими девочками…

Сашка посмотрел перед собой на сияющую завесу, сквозь которую ему вот-вот предстояло шагнуть, и, глубоко вздохнув, набрал воздуха в грудь, как перед прыжком в воду. Озарил склонился к нему и, коснувшись Устами его виска, молвил последние слова:

– Расскажи им… Открой им Имя Истины. И Я не покину тебя. Вскоре, уже совсем скоро Я приду за тобой…

Озарил так всепоглощающе сильно, так озаряюще нежно прижал юношу к Себе, и свет яркий до боли ослепил Сашку, пронзил его насквозь, переполнив собою, разорвал на части и исцелил, убил и воскресил… А потом его ослепила тьма. Она блёкла, серела, редела, пока не превратилась в неясное непонятно что – скучное и нелепое, и Александр Горский понял, что вернулся в свой родной мир.

…. Он очнулся в мире, почти лишённым цветов и оттенков, в мире, где прожил двадцать два года своей жизни. Саша проснулся после долгого, тревожного сна, проведя всю ночь в больничном коридоре… проснулся, хотя ему показалось, что он напротив – заснул, и истинного пробуждения ему ещё придётся ждать и ждать долгие годы, поводя в мучительном сне, который прочие зовут «жизнью».

В коридоре было тихо как в могиле. Ночь почти подошла к концу, близился поздний, безрадостный зимний рассвет, занавешенный туманом и стылой пеленой, которую безжалостно тревожили вечно спешащие, сонные, злые люди.

Несколько минут Саша оставался сидеть, как сидел, без единого движения, с трудом приходя в себя и пытаясь вернуть утерянную связь с реальностью. Потёр затёкшую шею, утёр рукавом мокрое от слёз лицо. И обратив взор в сторону, вдруг увидел лежащую рядом с собой на скамье свою старую скрипку в потёртом футляре. Это было почему-то совсем неудивительно, как само собой разумеющееся. Напротив, он бы наверно удивился, если бы этого не произошло. Хотя где-то смутно в глубине подсознания он припоминал, что здесь наяву давно её уничтожил и, говоря языком нормальных людей, – этого не может быть. Выброшенные вещи никогда не возвращаются к владельцу. Но так обычно рассуждают исключительно нормальные люди, а так как с этой ночи Александр Горский, похоже, успешно покинул общество «нормальных людей» – для него тут не было ничего странного. Поднявшись на ноги, он крепко прижал свою скрипку к груди, как мать прижимает младенца, как какой-нибудь пылкий юнец обнимает свою возлюбленную, и медленным, нетвёрдым шагом вышел на улицу. Метель прекратилась. Снег шёл тихо, задумчиво, нежно. Фонари уже не танцуют, они горько плачут светом и гаснут прямо у Сашки над головой. И никакие порочные лжекоролевы больше не вьются средь снежных хлопьев и звёзд… Всё здесь освящено, всё девственно чисто. Невысохшие слёзы леденеют на ресницах… А Сашка всё шёл и шёл, прижимая к горящей груди свою прежде отвергнутую, а ныне вновь обретённую – грустную, возлюбленную скрипку. Сквозь снег, сквозь страшную пылающую боль в груди… Теперь он уже не задавал себе никаких этих глупых, ненужных вопросов. Жив ли Георгий?.. Жив ли Плутон?.. Сон всё это был или явь?.. Существует ли Страна Выброшенных Вещей или нет?.. Откуда взялась здесь его старая скрипка?.. Что такое Добро и что такое Зло?.. Пусть другие теперь ломают над всем эти голову. А вот Александр Горский отныне и вправду, всерьёз всё это знал……..

…А после папа приехал. Саша чуть язык не сломал, изворачивая его с непривычки, всю челюсть свело, пока он стыдливо силился произнести это давно позабытое слово «папа». Не виделись же наверно лет пять. Всё это время они, конечно, поддерживали эту крайне хрупкую мобильную связь – два раза в год отсылая друг другу поздравительные sms-ки на день рождение. Просто созвониться и поговорить было для них невмоготу – слишком трудно стало подбирать слова, слишком горько изобретать темы для бесед. И вот теперь Сашке вдруг пришлось заново учиться разговаривать со своим родным отцом. Повод ведь для этого как-никак был нешуточный…

Да, папа приехал на похороны Георгия…

Всё было очень скромно, тихо. Пустынное кладбище, промозглая сырость, вполне привычная декабрьская оттепель… Совсем немного народу – мать с отчимом, отец стыдливо в сторонке и небольшая компания Георгиевских друзей, которых Сашка прежде отродясь не видывал. Чуть позже подошёл водитель такси, в котором ехал Георгий в тот день – приземистый, коренастый усатый мужичок с простым и смущённым лицом откуда-то из зауральской глубинки. Он был цел – отделался лёгким испугом и парой царапин, весь удар пришёлся со стороны, где сидел Георгий. Таксист в аварии был абсолютно не виноват – он тщетно пытался вырулить и избежать столкновенья с каким-то пьяным вдрызг толстосумом на крутом внедорожнике… На похороны он пришёл будто тайком, робко и виновато озираясь по сторонам, словно ожидая неминуемой казни. И если бы Сашка оставался прежним – таким, каким он был до Страны – он бы непременно набросился на смущённого мужичка с кулаками, чтобы хоть на ком-то выместить всю накопившую злость и боль, невзирая на то, что таксист был ни в чём не повинен. Но прежний Сашка безвозвратно потерялся где-то на обратном пути, возвращаясь из безумного «глюка» в реальность, а может даже попросту умер… И теперь новый Александр Горский смотрел на унылого мужичка беззлобно, сочувственно и даже немного радостно. Как хорошо, что хотя бы он выжил. Как это справедливо. Пусть хоть кто-то останется в живых, пусть хоть его семья будет избавлена от этой ужасающей горечи, что испытываешь, теряя близкого человека. Надо уметь радоваться за людей… надо перестать быть эгоистом…

Сжав слегка дрожащие губы, Саша постарался смотреть на шофёра как можно дружелюбнее, и тот, приметив это, малость осмелел и тихонько сбивчиво заговорил:

– Хороший был парень. Весёлый такой… никогда прежде не встречал человека, который бы за десять минут разговора мог столько хорошего, ободряющего сказать. Очень жалко… такие люди один на миллион…

Саша, молча, кивнул, а мужик, неожиданно расчувствовавшись, смущёно достал серый пропахший бензином платок и шумно высморкал, утирая красные от слёз глаза. Он пришёл, чтобы принести свои соболезнования, а в итоге вышло наоборот, что Сашка стоял и утешал его. Так что, уходя с кладбища, мужик с приятным удивлением отметил про себя, что в семье Горских не один Георгий обладал удивительным даром ободрять и странно озарять людей.

Но Сашке в любом случае сейчас не смогли бы помочь ничьи соболезнования. Единственного возможного и желанного утешения – услышать голос брата, чтоб удостовериться в их примирении – он был лишён. Георгий ведь скончался в больнице, так и не придя в сознание. Это только в Стране Выброшенных Вещей умирающие чудесным образом имели благословенную возможность – успеть, всё высказать перед своим концом. А в нашем сером корявеньком мире чаще всего у людей не остаётся времени договорить то недосказанное, самое главное, хранимое в сердцах «до удобного случая», тщательно сберегаемое и… в итоге утерянное, как просроченное лакомство, как ушедший поезд, ведущий заведомо в никуда…

Переведя взгляд на тесный кружок, сбившуюся стайку друзей Георгия, Саша с интересом принялся их разглядывать. Вот они – неформалы из среды, так называемой творческой интеллигенции, – в которых обычно «нормальные люди» тычут пальцем, презрительно морщатся и сокрушённо вздыхают им вслед. Они ведь те, кто слишком много читают чересчур мудрёные книжки, и чудно одеваются, как на нескончаемый карнавал, и постоянно рассуждают на немодные в наше время высокие, странные темы…

Короче, свои ребята – с улыбкой пришёл к выводу Саша.

Среди ровесников Георгием была пара-другая насупленных подростков с сильно запирсингованными, недоверчивыми рожицами. Они вызывающе агрессивно и всё же отчаянно уныло поглядывали исподлобья вокруг себя. Видимо, те самые Георгиевские подопечные из самых «трудных». Но даже и в них было нечто родное, знакомое, хотя Сашка всё никак не мог уловить, в чём же тут суть.

Отец стоял, виновато потупившись, не смея поднять глаз, – весь такой пустой, оглушённый горем. Мать скорбно оплакивала своего непутёвого мальчика, а отчим очень коряво, неуклюже и совершенно безуспешно пытался её ободрить. Подойдя к ней, Саша ласково обнял её за плечи, – чего не делал уже несколько лет и прошептал с умиротворённой грустной улыбкой:

– Не плачь. Мы справимся. Наши слёзы лишь признак эгоизма. Нам так горько лишиться дорогого человека… Но ты только подумай, что Георгию Там гораздо лучше, нежели здесь. Он счастлив. И вечен. Как солнце… Теперь я точно знаю, что смерти нет. Он обещал нам новую встречу. Я видел Его, и Он говорил со мной… Его Слово исполняется нерушимо.

– «Он»?.. Кто, Сашенька? – тревожно спросила мать, даже перестав плакать от удивления, и беспокойно всмотрелась в его лицо. – Ты о ком вообще говоришь?..

– О Нём… – тихонько молвил парень, и взгляд его неизбежно скользнул вверх к тяжёлым, рыдающим небесам. – Только там Он звался иначе… Ты не поймёшь сразу…

– А «там» – это где? – ещё более взволнованно и испуганно поинтересовалась мать.

– Там – значит Дома. – задумчиво ответил Саша и продолжил. – Но Он открыл мне Своё Истинное Имя. И я думаю, здесь мы можем звать Его… Да. Совершенно точно… Иисус Христос.

Отчим шумно вздохнул и, покачав головой, чуть слышно проворчал, скептически поглядывая на парня:

– Ну, вот… Старший был шарахнутый, теперь и этого понесло… Он у тебя ещё, глядишь, в религию теперь с горя ударится…

– А что такое «религия»? – тихо и серьёзно вопросил юноша, переведя на отчима глубокий, пронзительный взор, так что тот отчего-то смутился и потупился.

Саша невольно улыбнулся. Всё как ему и предрекали. Славу сдвинутого он заработает, прежде всего, в своей родной семье. Однако стоящий рядом отец, заслышав этот разговор, посмотрел на сына удивлёно и заинтересовано с радостью и пониманием. Молча похлопав друг друга по плечу, они с отцом, словно негласно договорились поговорить об этом чуть позже.

Теперь Саша во все глаза глядел на чудную компашку Георгиевских друзей. Те потихоньку начали что-то напевать – тем самым сильно разнервировав Сашкину мать и ещё более отчима. Они на пару зло и удручённо косились на ребят – мол, «нашли, бесстыдники, место песни горланить». Но Сашка, внимательно прислушавшись, вдруг с удивлением уловил смысл их песни. Это было поздравление с днём рождения. И с горечью, и болью Саша вспомнил, что сегодня и вправду должен был быть день рождения брата – двадцатичетырёхлетие. Что ж – с Днём Рождения тебя, братик! С Новым Рождением!.. С новым, с добрым утром...

Одна из девчонок отделилась от их компании и, скромненько приблизившись к могиле, положила на неё какой-то свёрток и лохматую плюшевую панду, очень странно смотрящуюся среди родительских цветов под хлопьями мокрого снега. Похоже, это были те подарки, что они приготовили Георгию ещё давно для этого дня. Саша оторопело воззрел на бедную, грустную панду уже промокшую от талого снега – она будет охранять здесь своего Плутона… Верный Спутник, стоящий на страже у колыбели своего дорогого Странника…

⇐ Предыдущая 37 38 39 40 41 42 43 444546 Следующая ⇒