«В Стране Выброшенных Вещей» 38 страница

– Знаешь, тогда раньше – наяву – я всё мечтал жить красиво, как в сказке. – задумчиво глядя куда-то вдаль, негромко проговорил Саша. – Ну, чтоб всё было чисто, благородно, возвышенно… Но при этом в итоге я всё равно жил как последняя свинья. Там все так живут – врут, изменяют, мстят, а самое противное, что всё это уже стало нормой и никого даже не удивляет такая грязненькая жизнь… И только в Стране Выброшенных Вещей я день за днём становлюсь более-менее похожим на Человека. Теперь, пожалуй, мне будет и не стыдно умереть.

Плутон, молча, кивнул и улыбнулся. Пришла пора снаряжаться к битве. И в это время неожиданно посреди полянки нарисовалась Навсикая и, призвав всех к вниманию, заголосила – ну, или вернее запела на свой звериный манер. На сей раз её песнь складывалась на привычном, всем понятном языке, а не на той тарабарщине, что она пела прежде. Как филолог если уж говорить о грамматике, Сашка бы поставил ей твёрдую двойку – так жутко исковеркала она слова, сочетав в своём пении древнеславянские фразы и грубейший дворовый сленг. Впрочем, звучало это всё на диво слажено и гармонично. Как обычно свою песнь она сопровождала диким танцем преисполненным душераздирающей болью и отчаяньем. Что за горечь таилась в сём чудаковатом священодействе? Так безумный рыжий Спутник провожал на битву своего безбашенного златогового Странника. Но где ж это видано, чтоб девчонка посвящала песню парню? Всё ведь должно быть совсем наоборот. Навсикая ничего в этом не смыслит.

«Цветы так непоследовательны».

Окончив свою песнь, девочка подошла к Плутону и подала ему его копьё. Они одновременно взялись за древко и замерли друг против друга, глядя куда-то в пустоту. В сей миг перед решающей битвой, за миг до конца нужно было сказать какие-то важные слова. И Сашка, внимательно наблюдая за этой сценой, тревожно закусив губы, ожидал хоть какого-то действия с одной из сторон. Плутон и Навсикая, что вечно ссорились, спорили и дрались на самом деле, конечно же, очень дорожили друг другом, и теперь похоже пришло самое время сказать об этом. Ведь он уходит во мрак. Но они отчего-то медлили и продолжали хранить молчание. Все окружающие тайком косили в их сторону и едва не шептали: «Ну же! Ну! Скажите хоть что-то!.. Давайте же! » Но вопреки всем ожиданиям, Плутон и его Спутник сухо и холодно молвили едва не в один голос – она: «иди», Плутон – «пора», а после этого разошлись по разные стороны. Лишь странное песнопение подобное погребальному плачу – это единственное, что вручила она ему, он же и вовсе промолчал. Георгий может быть злым, грубым, безбашенным, даже жестоким, и всё же какой-то он чистенький, светлый и невинный, как ребёнок. В нём нет и грамма пошлости. Он представляет из себя эдакого агрессивного, но наивного мальчика, который не знает зла и не имеет никаких нечистых желаний. Он будто малость отстаёт в развитии. И совсем ему невдомёк, что делать с таким сложным механизмом как Навсикая.

Вся подготовка к битве подходила в угрюмой тиши. И песнь Навсикаи, и все эти скорбные военные сборы наводили на самые мрачные мысли, словно Плутона провожают в невозвратный путь.

«Заживо был ими Гектор в дому своём горько оплакан».

Итак, оседлав своего алого коня, с копьём в руках Плутон повёл их скорбное войско в сторону Полиса к Башне Маргариты. В этой суматохе ему было не до брата, и, пользуясь этим, Сашка не стал, на сей раз надевать кольчугу. Ведь Цербер тоже выйдет на последнюю битву без доспеха – в этом Саша абсолютно уверен, он с лёгкостью научился предугадывать действия друга. Так что было бы нечестно с его стороны вооружаться, зная, что Кукловод пренебрежёт своей безопасностью. Пусть уж они встретятся на поле боя беззащитными для стали, пусть будут взаимно уязвимы для оружия друг друга – это будет справедливо.

Чем более они приближались к Полису, к разросшемуся Саду Левиафана, тем сильнее нарастал раздирающий гул в ушах Сашки. Да, это музыка проклятого Зверя – воинственная, грозная, жестокая. От её беспощадного завывания в мозгу, будто мясорубка орудует. Это что-то в духе «Полёта Валькирий» Вагнера, только во стократ хуже, гаже, безнадёжнее. Подобной музыки нигде больше не услышишь, лишь слабые её отголоски звучат в душах тех проклятых глупцов, что продались Зверю. Ведь его рабы живут не только в Стране Выброшенных Вещей, теперь Сашка это чётко понял – даже в своём родном мире, там, где он родился, где вырос среди своих знакомых и друзей он встречал их – поклонников Зверя. Это те, кому зло стало дороже всего, те, кто свет почитает тьмой, а тьму светом – обманутые, ослеплённые, падшие – они и сами порой не понимают, как глубока бездна, в которую они с таким упоением желали пасть. Как далеко Левиафан простёр свои лапы! Наверно его приспешники размножились, как тараканы по всем мирам – реальным и вымышленным, и никакого спасу от них нет…

И вот их строй уже почти приблизился к роковой черте, ещё шаг и они у Башни – это точка невозврата, это личный выбор каждого. Издали слышно стальное завывание горна – Цербер трубит сбор чёрному воинству. Перед самым началом конца, перед их выступлением Плутон вышел наперёд и повёл свою последнюю предбитвенную речь:

– Итак, дети Озарила! Мы идём на этот бой во Имя нашего славного Господина. Будьте тверды и мужественны. Мы будем сражаться до последней капли крови. Ибо за Него нам не стыдно и умереть. Жертвуя собой, мы желаем спасти наш мир, нашу добрую славную Страну. Блаженны идущие на смерть во имя жизни!..

После такой вдохновенной братской речи Сашка печально вздохнул. Ну, да. «Мёртвые бо срама не имам... »

– Блин, ну что за безнадёга… безнадёга… – уныло всхлипнув, прошептал он.

В этот миг к нему подошёл Ясэн и, с улыбкой поглядев на него сверху вниз, промолвил:

– Ты ошибаешься, мой друг. Я открою тебе глаза, чтобы ты, наконец, прозрел. Воззри же на наше воинство… Я всегда говорил, с нами больше.

Саша нехотя поднял взгляд и посмотрел назад в ту сторону, куда, простерев свою тонкую гибкую длань, указывал Ясэн. С восторженным изумлением сквозь пелену едва не проступивших слёз он увидел, как со стороны Леса следом за ними движутся, присоединяясь к их войску, эфемерные силуэты, людские образы, все благословенные дети Леса. Лилейные отроки, подобные ангелам Боттичелли – они, как священные цветы, вооружённые, сверкающие серебряными доспехами, и с ними девы-стрекозы с мантиями хрустальных крыл за спинами, с оружием в изящных руках. Следом за ними выступали сёстры Дафны девы-берёзки – те, кто остался невредим с прошлого сражения. Значит, всё живое восстало на последний бой Страны Выброшенных Вещей. Они все такие невинные, чистые как дети, как отроки, вступившие в крестовый поход 1212 года, как орден Госпитальеров, ведомый своим строгим монахом-отшельником Плутоном. И вот он сам впереди всех – похож на одного из рыцарей взыскующих Святой Грааль с картин Бёрн-Джонса. Саша с удивлением узрел, как дивно преобразился брат – он отвергший всё сущее, всё суетное – такой красивый, златовласый, темноокий – хоть картину с него пиши в сей миг. Однако как бы красиво он не смотрелся, как бы вся эта сцена не походила на сказку – отчаянье не оставляло Сашку. Какие нафиг сказки, какие картины? Трагедии прекрасны только на сцене, а в жизни от них одна боль. Сколько не обманывай себя, это ясно всем – многие из их войска уже никогда не вернутся в Лилейный Лес, даже при самом удачном для них исходе этой битвы многим суждено погибнуть. Это читается даже в спокойном, печальном взоре всевидящего Ясэна. Всегда нужно совершить жертвоприношение. Кто-то предпочитает жертвовать другими, а вот они – безумцы во главе с Плутоном решили принесть в жертву самих себя.

Всё воинство Озариловых детей остановилось пред разросшимся Садом Левиафана. Так, близ проклятой чёрной Башни сошлись два Сада – Лилейный с его чистыми детьми и Сад жестокого разврата и порока. Саше самому не верилось, что он во всём этом участвует – так это было жутко и торжественно. Плутон тем временем верхом на своей грациозной лошадке выступил вперёд и громко провозгласил:

– Я Глашатай Озарила нашего Предвечного Господина заявляю тебе, Левиафан, - лжец и узурпатор, что ты не по праву восседаешь на сём престоле. Ты со своей лжекоролевой и сворой ваших рабов силой захватили власть над свободными детьми Страны Выброшенных Вещей. Но пришла пора вам сдаться. Ты – Левиафан – отец лжи и порока воцарился на чужом троне, заняв место единственного Истинного Сына. Ты – тот, кто был превознесён выше прочих, славнее многих своих собратьев, однажды ты взбунтовался и возжаждал занять место своего Господина. Даже Сын Вековечного Отца и Царя – Сам Озарил не смел Сам Себя славить, но верно служил Отцу, а ты вознамерился всех одолеть и стяжать всю славу мира. Я от имени моего Славного Господина вызываю тебя ныне на бой – выходи и сразись со мной, лжец.

По окончанию его пламенного вызова вся свита во главе с Маргаритой разразилась презрительным хохотом. Один лишь Левиафан оставался невозмутим и спокоен. Его скорбный взор был направлен в сторону, словно он сочувствует и сокрушается, видя неразумие Плутона.

– Отрок, к чему это? – тихо и печально промолвил он, возведя на юношу почти ласковый и сочувственный, пленяющий своей силой взгляд.

В отличие от Маргариты, он говорил без пошленького сюсюканья и жеманства. Левиафан лучше, чем королева играет свою роль.

– Тебе ли вмешиваться? – продолжал он, обращаясь к Плутону. – Глашатай должен знать своё место. Коли твой «царь» не является твоей же фантазией – пусть придёт и сам сразится со Мной. А нам с тобой к чему воевать? Присоединись к нашим рядам. Приди, и Я с радостью приму тебя, раз уж твой «царь» тебя подвёл. Я дарую тебе невиданную силу, со Мною ты разделишь всё блаженство нашего Царства. Покорившись Мне, ты сможешь владеть всем миром. Это не мало – не так ли?.. Моё предложение достойно твоего внимания… – и договорив, Левиафан возвёл на юношу всепожирающий самодовольный взор, пронзающий насквозь и опаляющий всю душу изнутри.

Плутон неожиданно поник, опустив голову. Пали золотой завесой его солнечные волосы, сокрыв его потемневший, затенённый горечью лик. О чём он так тяжко задумался? Недобрый холодок пробежал у Сашки в душе. Неужели Плутон усомнился в своих убеждениях?! Если Плутон отступит хоть на полшага, если он потеряет хоть крупицу своей веры – тогда рухнет вся их вселенная. Только на его решимости и бескомпромиссности держится вся Страна Выброшенных Вещей. Как бы он порой не раздражал Сашку своей радикальностью и воинственностью, и всё же нельзя было не признать, что его уверенность ободряет остальных – наверно, Глашатай Озарила и не имеет права быть другим. А теперь… Ну, неужели он разочаровался в своём Господине, неужели в его сердце закрались сомнения из-за того, что Озарил медлит?.. Но вот Плутон вдруг резко вскинул голову, и, узрев его озарившийся, солнечный лик, Саша невольно ахнул. Ему захотелось самого себя по башке треснуть – ну как он мог такое подумать о брате? От сияния его лика всё кругом озолотилось – Плутон улыбался. В этот чёрный час небесное светило потонуло во мраке Левиафана, но новое Озарилово Солнце – этот нелепый мальчик Плутон – взошёл в своём последнем рассвете. Да, солнце больше не светит в небе – Зверь его погасил, теперь Солнце живёт на земле. Вот оно – верхом на своём краснобоком коне, будто оседлав радугу, – этот прекрасный золотоголовый мальчик с дрянным характером и кривым носом. О, Георгий! О, Плутон! Смаргивая солённую, горькую завесу на своих глазах, Саша вдруг вспомнил о том, как же он сильно любит брата. Обереги тебя Озарил, братик! Живи. Только, пожалуйста, живи, зараза ты эдакая! Пожалуйста, вечно живи…

Просияв преображённым ликом, махнув своей пушистой головой, Плутон звонко во весь голос солнечно рассмеялся:

– Ты хочешь владеть всем миром... – отвечал он Левиафану. – А я… я лучше буду владеть собой. Мой Царь даже сквозь смерть силен, провести меня Домой. И Он будет править вечно. А твоё время уже прошло. Выходи на бой. Силы у меня нет – ты падёшь сражённый не моей рукой. Если моему Господину будет угодно – победа придёт через меня, но даже если мне суждено погибнуть – я буду жить, пройдя сквозь очистительные врата смерти. А твоя жизнь – вечная беда. Ведь ты уже побеждён.

И Плутон воспел свой победный гимн, словно возжигая огонь в сердцах и Поднебесье своим пением. Оскорблённый его речью, Левиафан, разъярившись, поднялся с престола и грозно возгласил:

– Щенок! Мальчишка!.. Да ты просто – жалкая выброшенная вещь, вылезшая из помойки. Кого ты осмелился поносить? Ты ещё весь соплями изойдёшь, пока издохнешь в муках. Вкуси Мою Силу, что ты презрел.

Сопровождаемый ликующими воплями своих рабов Левиафан вышел на поле, обнажив свой огромный искривлённый клинок. Даже восседая на своём коне, Плутон смотрелся малюткой-ребёнком рядом с могучим чёрным королём. Но это было ещё не всё. Окутанный клубами едкого дыма Левиафана внезапно на ходу опустился на четвереньки и в ослепительной вспышке лиловых молний, откинув человеческую личину, вновь обратился в ужасающего Зверя, приняв свой прежний облик. Стоя пред этим могучим чудовищем, Плутон походил на фарфоровую куколку, сидящую верхом на игрушечной деревянной лошадке. Следом за ними сошлись и обе их армии. Отчаянно взирая на брата, Сашке захотелось выть от обиды – ну разве это справедливо? Даже с Левиафаном-человеком ему едва ли удалось сладить, а что уж говорить теперь, когда тот преобразился в этого монстра. Но особо задуматься над этим, у парня не было времени. Отовсюду их окружало воинство Зверя – теперь только успевай отбивать их беспощадные удары. Все игры остались позади. Сашке пришлось сосредоточиться на битве, хотя он и усердно в то же время старался не выпускать брата из вида. Зверь, обходя кругом мальчика-воина, не спешил нападать, его уродливую морду кривила судорога хохота, и он не переставал глумиться над противником:

– Послушай же, мальчик! Я могу тебе дать то, что сокрыл от тебя твой «господин» – божественную силу и мощь. Тогда ты, наконец, сможешь стать настоящим мужчиной, взрослым воином подобным Мне. Или тебе больше нравится оставаться сломанной игрушкой в руках твоего жестокого «царя»?

– Не слишком-то заманчивая перспектива – стать подобным тебе. – процедил сквозь зубы Плутон. – Всё на что ты способен – так это лишь творить подобие. Познанием ты уже не соблазняешь, ведь познание добра и зла мы уже имеем. Теперь ты пытаешься прельстить нас силой? – и с этими словами он, держа копьё наперевес, атаковал Зверя.

Едва успевая увернуться от смертоносного удара его тяжёлых лап, Плутон ловко отвёл лошадку в сторону под смех Левиафана.

– Да, Сила! – смачно упоённо проревел тот. – Знаешь ли ты в чём Сила? Я могу открыть тебе её безграничный, бездонный источник.

– А я и так знаю в чём Сила. – задыхаясь, слабенько проговорил Плутон, едва не вылетев из седла, уворачиваясь от очередного удара Зверя. – Сила… во мне. Во мне живёт мой Озарил – Он и есть безграничный, бездонный источник Силы.

Услышав такой ответ, Левиафан разразился жутким хохотом. Так жалко смотрелся худенький Плутон со своей хрупкой лошадкой – уже весь измотанный, а ведь бой только начался.

– Да образумься же ты, мальчик! – презрительно откликнулся Зверь. – Иначе без Моей помощи тебе ни за что не стать настоящим мужчиной. – он снова надавил на больное. – Ты просто заигравшееся дитя. В этом мире, да и во всех прочих Моих мирах Я уже победил тебя! Тебе некуда больше бежать! Я повсюду. И Меня не одолеть.

Вся эта страшная, убивающая всякую надежду речь эхом отдавалась в Сашкиных ушах. Его со всех сторон облепили какие-то мерзкие существа – это были те, с кем он так лихо и весело отплясывал когда-то прежде на балах Маргариты. Наконец-то они обнажили свои звериные сущности под стать своему проклятому господину. Теперь уже Саша не мог отличить, где настоящие люди, а где бездушные куклы. Все эти уродливые твари, что так озверело, остервенело набрасывались на него – некогда были прекраснейшими творениями Озарила, Его благословенными детьми. А всех превосходнее был их предводитель – Левиафан. Собрав вокруг себя лучших и вышних, он взбунтовался против своего Хозяина – им было мало их блаженного существования в Саду Озарила. Но отвергнув Его, они пали и переродились, и из прекраснейших и славнейших обратились в некое подобие монстров. Они так походят на тех существ с «Падения ангелов» Брейгеля. Левиафан прежде совершенный во всех своих путях, живущий под сенью первого Сада, на горе Озарила прельстился сам в своей похоти и коварстве и совратил ещё многих на этот проклятый путь. Музыка была его призванием, его оружием, коим наделил его Озарил, а теперь он обратил его во зло всему творенью, дабы разрушать, сквернить, совращать. И вот она – эта изуверская оглушающая музыка не смолкая разносится над полем боя, на радость своему создателю, в проклятие воинству Плутона. Какие-то гадкие летучие твари – опухшие, как слизняки, безобразное подобие свинообразных насекомых кружили над Сашкиной головой. Из их тел лентами серпантина вылетали зловонные щупальца и впивались в тела Сашкиных сотоварищей. Это зверьё сосёт их кровь и делается всё сильнее, жиреет и пухнет, а поражённые ими бездыханными падают наземь. Изловчившись, Саша сумел-таки распороть брюхо одной из этих тварей, со свинячьим воплем та в судорогах пала к ногам юноши, окатив его своей чёрной крови и слизью. Отплевываясь, Сашка метнулся в сторону. Кругом носились целые рои жужжащих насекомых – они словно воплощённые в явь грехи и скверные желания, и вся эта пакость готова без сомнения алчно сожрать, поглотить их всех живьём. Так значит «гармония Добра и Зла», «компромисс со грехом», «чуть-чуть можно»?.. Дай им чуть-чуть, и они заглотят тебя целиком. Наконец Саша понял, как же он страшно заблуждался прежде. Тем временем какая-то отвратительная, гадкая тварь прокусила ему плечо, смачно присосавшись к его плоти. С трудом ему удалось отбиться и сразить её. Вот дурак! И чего кольчугу-то не надел? Перед кем спрашивается, выставлялся? Ну, да – всё ради Цербера. А попробуй, сыщи в этой свистопляске этого самого Цербера…

Обратив отчаянный взор в сторону брата, Саша узрел, как тот в прыжке поразил Левиафана в голову своим копьём. Изящная красная как кровь лошадка, взвившаяся вверх, будто желая взлететь, как Пегас, изогнувшийся тонкий всадник с солнечной шапкой яро сверкающих волос, словно осенённый златотканым нимбом, страшный Зверь, поражённый в голову, – всё это вмиг пронеслось перед Сашкиными глазами, напоминая икону «чудо Георгия о змии»… Но для Левиафана этот удар был до смешного безобиден и неопасен. Одним взмахом лапы он легко стряхнул застрявшее в его чешуйчатой шкуре копьё, выдернув его как занозу из пальца, словно и не почувствовав его. Встав на дыбы, он одним ударом поверг коня Плутона, переломав ему мигом кости, – так что под молотом его страшных лапищ от алобокого красавца остались одно кровавое месиво. Каким-то чудом юноша-всадник отлетел в сторону, оставаясь невредимым, и, быстро подскочив на ноги, обнажил свой пылающий меч, выставив его вперёд в недрогнувших руках. Объятый дымом в языках синего пламени Левиафан принял свой человеческий облик – ему, похоже, нравится менять обличья, словно маски. О, как же он красив и славен! И тем ужаснее его гнев и злоба в звериных очах – в них сам ад. Одной рукой он вознёс свой длинный звёздчато блистающий меч – его удар, как молот раздирающий землю, сокрушающий вековечные горы – такой разнесёт Плутона в прах, перерубит как соломинку. Пред ним юноша, как былинка под ударом молота, средь безжалостно бушующей бури – нет ему спасу. В алчной пасти Левиафана-зверя, словно врата смерти, и даже в его людском облике пылает та же лютая жажда, звериная ненависть, все мерзости преисподней. Словно он алчет поглотить, пожрать весь мир, чтобы все отправились в жертву ему, в его пасть – на трапезу его кровавому пиршеству. Страшное осознание пришло Сашке в голову – если Левиафан победит в Стране Выброшенных Вещей, то он воцариться и во всех прочих мирах, и никто уже не спасёт от него.

Плутон, похоже, был ранен, и Саша едва не стонал от жалости к брату, не имея возможности ничем ему помочь. Кругом падало поверженным их невинное, ангельское воинство. Такие чистые – они погибали, как скошенные цветы под натиском озверелых рабов Маргариты, сражённые бесчувственными игрушками Мастера Цербера – искажёнными подобиями некогда прекраснейших из живущих. Горьким, ярым пламенем горели девы-берёзки – словно уже разложены их погребальные костры. Всё так безнадёжно. Это закат дивного Сада Озарила.

Ударом чёрного смертоносного клинка Левиафан выбил меч из ослабевших рук Плутона, и он поверженный упал на землю. Саша исступлённо вскрикнул, не замечая звероподобных тварей облепивших его, сметая всё на своём пути, он спешил на выручку брату, хоть и видел, что ему уже ни за что не поспеть. Левиафан, нависший над сражённым мальчиком-воином, занёс свой меч для последнего удара, но отчего-то на миг замер. И в сию же секунду, откуда ни возьмись, на Зверя метнулась рыжая шаровая молния, она как электрический разряд – похожая на комок шерсти с четырьмя тоненькими конечностями, будто паучьими лапками, чем-то напоминающая богомола. Ежесекундно обратившись Зверем, Левиафан вцепился в неё клыкастой пастью, тряхнул и со всей силы отшвырнул на землю… Она была такая хрупкая, словно вся её суть – и плоть, и душа держались на одной единственной ниточке, и вот ниточка порвана – жемчужным бисером она рассыпалась, пала.

– Ты плохо выдрессировал свою зверушку! – оглушительно расхохотавшись, взревел Левиафан. – Не стоило ей соваться. Что ж – поделом. Как ты думаешь – её жертва стоила твоей жизни? Впрочем, ты вскоре отправишься за ней вослед.

В тот горестный миг Плутон узрел её выброшенную Левиафаном – эту маленькую дикую девочку, поверженную лесную королеву Навсикаю. Изодранная в кровь с драной раной в груди от его звериных клыков, она судорожно извивалась на земле. Левиафан легко вытащил и отшвырнул копьё, которое она в прыжке успела вонзить ему в спину. Эта лёгонькая рана была для него совершенно неопасна, но благодаря появлению Навсикаи он отвлёкся от Плутона и не успел нанести ему смертоносный удар. Левиафан задержал свой меч всего лишь на пару секунд, на пару тактов, он словно сбился со своего мертвящего музыкального ритма, и внезапно, предупреждая его, землю и небо поколебал оглушительный необъяснимый, будто бы ядерный взрыв. Языки пламени захлестнули землю, опаляя Плутона, и он провалился во тьму, слепящую его. Потеряв из вида брата и кошмарного Зверя, Саша в отчаянье заметался по полю боя. Всё вокруг заволокли клубы дыма. Ядовитый спёртый воздух скрипел на зубах, к горлу подступал удушливый кашель от едкой пыли. Что ещё за лихо обрушилось на них? Что это за взрыв? Кто теперь даст ответы заблудившемуся в этой нелепой сказочной стране мальчику – Саше Горскому?.. Потеряв всех друзей из вида, оставшийся совсем один в этом чаду, Сашка едва дышал, по его лицу и рукам водопадиками бежала кровь, она заливала глаза, проголким ядом запекаясь на губах. И неожиданно Саша замер, остановившись посреди снующих туда-сюда, сражающихся монстров, кукол и людей. Внезапно его осенила спасительная прекрасная мысль – да, ё-моё – ЭТО ЖЕ ВСЕГО ЛИШЬ СОН!!!.. Всё происходящее просто-напросто галлюцинация от сильнодействующих успокоительных таблеток. О, какое же это было радостное и простое решение! Ну, конечно – у Сашки видать обыкновенный нервный срыв – институт, авария брата, да и к тому же слишком много он смотрит ужастиков и сказок – вот и привиделось невесть что. На самом ведь деле такого не бывает. Все они – жители Страны Выброшенных Вещей – это всего лишь искажённые подобия людей, герои его грёз, весь этот безумный мир – попросту мешанина из его фантазий и кошмаров. Значит не за чем нервничать, бегать, кричать, размахивать мечом… Плевать на добро и зло, плевать на то, что здесь кто-то плачет, кто-то умирает – это не Сашкино дело. Ему ни к чему сражаться и лить кровь – все, что ему нужно – это всего-навсего проснуться. Он вернётся в свой мир, в больницу к Георгию и продолжит свою привычную размеренную жизнь тусовщика и декадента, лощёного студента-отличника Александра Горского. Да, и он больше никогда не будет пить чужое успокоительное… А то, блин, успокоился нафиг… Итак, придя к такому вот выводу, Саша принялся стремительно пробиваться сквозь ряды сражающихся куколок и чудовищ, чтоб поскорее убраться подальше с этого проклятого поля боя.

Отбежав куда-то в сторону, подальше ото всех, Саша забился в какой-то уголок и, присев на корточки, заткнул уши руками, пытаясь не слышать происходящего кругом. Он усердно старался не замечать криков умирающих, не вспоминать казнь и воскресения Озарила, забыть, изгнать светозарный образ своей беленькой Беатриче, манящую, соблазнительную Маргариту, жуткого Левиафана и, конечно же, его – трогательного безумца, очаровательного маньяка Цербера. Они всего лишь вымысел, его сон. Зажмурившись, мотая головой, Саша твердил про себя:

– Всё это сон! Сон! Проснись. Тебе пора. Оставь свои грёзы. Ты уже давно не ребёнок, чтобы верить в сказки. Это сон… Только сон.

И тут ему показалось, что наконец-то шум битвы и вправду стал стихать, образы, даже окружающие его запахи померкли, и сквозь всё это стал отчётливо пробиваться больничный гомон – привет из реальности – топот каблучков медсестры, радио «Европа плюс», гогот матерящихся санитаров, запах лекарств, тусклый свет коридора около операционной. Реальность всё более брала верх, поглощая, затмевая собой события Страны Выброшенных Вещей. И почему у Сашки раньше не получалось так легко проснуться? Обрадовавшись, он продолжал:

– Это сон. И он подходит к концу. Я не верю в сказки! И никакой Страны Выброшенных Вещей не существует!!!..

Шум битвы, голоса друзей всё удалялись. Стихали клавиши Георгия. Там – в Стране творилось что-то нереальное, всё погрузилось в хаос. Но Сашке-то что за дело до них? Он ведь никакой не Тристан – ему пора просыпаться. Всё довольно, наигрался и хватит! Когда Александр Горский замер на самой грани сна и реальность, на пороге пробуждения, в тот миг в Стране Выброшенных Вещей всё рушилось и разваливалось прямо на глазах. Кровоточило чёрное солнце и его проклятая сестра – потускневшая луна, от них отваливались целые куски и со страшным грохотом, рёвом и всплеском они обрушивались в мучительно ревущее, стонущее, кипящее море. Небо скрылось, свившись как свиток, и звёзды небесные, сойдя со своих орбит, пали на землю. Рухнул, расколовшись, Авалон – низвергнутый в неистово бушующие волны.

– Не верю… Не верю… – шёпотом твердил Сашка, почти просыпаясь.

…И всё же он не мог не слышать отчаянные всхлипы, злой рёв умирающей, задыхающейся Навсикаи:

– Тристан, пожалуйста, не бросай нас! Как ты можешь теперь сбежать?! Поверь! Верь нам!

Мольба дикой девочки слышалась всё тише, и всё чётче проступала реальность с её серостью и обыденностью – такая безопасная, тихая, спокойная…

– Не смей, не верить, придурок! – надрывно всё ещё звучал зычный рёв этого странного придуманного Сашкой Плутона. – Ты же убиваешь нас!

И где-то в самой дальней дали отчаянно рыдала Беатриче – его прекрасная фантазия, глюк. Ну, конечно же, таких не бывает… Да и Плутон – это тоже вымысел, он всего лишь искажённое подобие его брата Георгия. Не страшно если он – этот чудаковатый придуманный Плутон погибнет, – Георгию от этого ведь хуже не станет. Всё, однозначно пора просыпаться. Наигрались мальчики. Довольно. А что если Георгий сейчас умирает в больнице, пока он тут дрыхнет и фантазирует? Как Сашке простить себе смерть ненавистно-обожаемого брата?.. Но… но если всё же умрёт этот вымышленный Плутон и с ним вся Страна Выброшенных Вещей, то ведь тогда погибнет и Сашкина мечта о том брате, что стал ему другом, и о лучшем друге, ставшим кровным братом. Одним ударом можно убить и Плутона, и Цербера. Для этого нужно всего лишь проснуться. Но вернувшись в реальность, Сашка навряд ли сможет спасти Георгия – он ничем ему не поможет, он же не врач, не чудотворец, и если Георгию суждено будет умереть, Сашкино возвращение ничегошеньки не изменит. Но быть может, он способен спасти хотя бы Плутона – это неверное отражение, второе «я» его брата… Тем более он молит Сашку вернуться, молит о помощи. Разве может он бросить Плутона на поле боя, разве может предать брата?.. Даже если Георгий умрёт в реальности – пусть хотя бы Плутон останется жить в Сашкиной мечте, в этой Стране… Пусть хоть частичка его брата живёт вечно. Но если погибнет Плутон, если не станет Страны Выброшенных Вещей – то и Георгий нежилец – так почему-то подумалось в тот миг Сашке. Даже если не станет Георгия – Плутон должен жить! И его нелепая, пусть и придуманная Страна должна существовать! Пускай даже это всего лишь больной Сашкин глюк. Он не может опять сбежать, как тогда – когда он бросил скрипку. Нет, нельзя всю жизнь убегать, невозможно, невыносимо всю жизнь прятаться как за ширмой, отгородившись от внешнего мира этой ватной подушкой неверия. Наверно, неверие – это самая страшная, сокрушительная сила в мире, под её железным натиском не выжить ни Георгию, ни Плутону. Она погубит всё. Нет, Сашка не убьёт брата с помощью этой силы, он не посмеет уничтожить Страну Выброшенных Вещей. Да, он спасёт их. Как и они спасли его.

…И вконец побеждённый этими до дури нелепыми, витиеватыми рассуждениями, Саша, из объятий проступающей пред ним реальность стремительно, как пловец нырнул обратно в свою Страну. Решительно распахнув глаза, он резко поднялся на ноги. И тот самый миг, только он успел выпрямиться во весь рост, на него обрушился занесённый меч невесть откуда вынырнувшего Цербера. Саша едва успел отразить его смертоносный удар. Не успевая опомниться, пришлось собраться и поднапрячься для их неожиданной заключительной битвы. Саша уже вообще-то пожалел о своём решение – ему ведь только что был дан выбор: проснуться в реальности и жить себе, не тужить дальше, а он – дурак! – решил вернуться сюда, – герой, блин, хренов… Вот сейчас Цербер ка-а-ак снесёт ему башку и что дальше? Кому его геройство нужно? Однако к счастью теперь ему стало как-то недосуг разводить заново всю эту философию на тему Георгия и Плутона. С Цербером не забалуешь – успевай только отражать его удары – вот тебе и вся философия. Наконец-то Сашка Горский оставил самоанализ и кончил рефлексировать. На сей раз, Кукловод наносил свои удары ещё более остервенело, чем когда-либо прежде, он тоже похоже боится всерьёз задумываться о происходящем. Как Сашка и полагал, он вышел на бой без своего доспеха – его гибкое, стройное тело облегала белая незапятнанная рубаха, а на длинной худющей шее болтался ошейник Маргариты. Не смотря на всю напряжённость их боя, Саша не мог не заметить странной особенности, происходящей кругом. Все многочисленные звуки поля боя неожиданно стихли, и сделалось великое безмолвие, обрушилась пугающая тишина, поглотившая даже звон их скрестившихся мечей. Да, перед каждым концом, перед бурей обязательно должна быть эта пауза – в преддверии всякой завершающей, заключительной партии не обойтись без звучащей музыкальной паузы.

⇐ Предыдущая 33 34 35 36 373839 40 41 42 Следующая ⇒