«В Стране Выброшенных Вещей» 43 страница

Эти их прогулки в компании Рэя и Клементины обычно затягивались заполночь. Последнее время в Полисе едва ли не каждую ночь проходили всевозможные ярмарки и фестивали. Ночное небо расчерчивали яркие всполохи бестревожных мирных огней – вспыхивали фейерверки, сверкали бенгальские огни, а прямо у них под ногами разворачивались буйные малявочные карнавалы. Воздух наполняли переливчатые как радужные кристаллы мыльные пузыри, над головами порхали удивительные воздушные змеи в виде сказочных птиц и летающих рыб, воздушных замков и дирижаблей. И всюду звучала музыка. Все волшебные сны воплотились в явь, а призрачные кошмары навеки развеялись.

Гуляя ночи напролёт, поутру сонный Сашка с трудом продирал глаза. Впрочем, Плутон, как и прежде с назойливой братской заботливостью «помогал» ему проснуться, нещадно растормашивая его на заре. В эти тихие утренние часы они часто сидели вдвоём в столовой за разговорами или в молчании. В одних из таких дней Сашка, напряжённо о чём-то задумавшись, обратился к брату с вопросом:

– Послушай, но я что-то так и не понял по поводу этой вашей «лю…». Вы все говорите, мол, это запретное слово нельзя произносить, но я-то сколько раз слышал его из уст Самого Озарила. Неувязочка выходит – Он же не мог произнести нечто дурное. Разъясни-ка, как это понимать?

– Есть большая разница, с каким значением ты это произносишь. Вот, например в греческом – тебе ли умнику не знать… – усмехнулся Плутон. – есть целых три слова означающих это понятие – от низшего «эрос» и восходящее к небесному «Агапе». О том и говорил нам Озарил – о небесном. В Его ведь устах не может быть ничего дурного. Им всё освящается, Он всё озаряет. А у тебя все мысли о чувственном и о твоей глупой привязанности к Беатриче.

– На сей раз, ты ошибаешься. – беззлобно усмехнулся Сашка. – Я изменился. И теперь я понимаю, о чём ты говоришь. Да и с Беатриче всё уже не так…

Сашка посмотрел за окно, умиротворённо улыбнувшись. Всё оказалось так просто. Когда речь идёт об Истинной Любви, Милости, Справедливости и об Истинном Добре – достаточно произнести только одно Имя. Озарил. Он вмещает в Себя всё, без Него все философии и религии мира, все научные исследования, человеческие системы и теории рассыпаются в прах.

После этого разговора с братом Саша вышел на балкон, с которого он впервые взирал на Полис, каким он был раньше. Теперь его незамутнённому взору открылось куда больше, чем прежде. Взгляд Сашки легко скользил по пёстрым крышам Полиса, вдаль по Морю к белокаменному Авалону. Там зеленели туманные кущи Лилейного Леса, по другую сторону от них виднелись сокрытые странным голубоватым сумраком травянистые холмы, имеющие некую причудливую форму. Саша мельком слышал чьи-то завораживающие рассказы о далёких степях и непроходимых пустынях Страны Выброшенных Вещей, о таинственных подземных царствах и садах-лабиринтах, о надземных городах, располагающихся на кронах огромных деревьях, о бескрайних болотах на которых цветут самые прекрасные цветы в мире – манящие и смертельно опасные… Так, сколько же ещё земель он не успел узреть? Что простирается там за Лилейным Лесом, какие ещё неведомые удивительные земли сокрыты от его глаз?.. Сколько людских грёз и фантазий таится там, сколько ещё выброшенных, потерявшихся вещей обрели здесь свой дом?.. Страна Выброшенных Вещей воистину необъятна. Она растёт с каждым мигом, чем больше ты в неё углубляешься. И Саша никогда не сумеет узреть её целиком во всей его полноте. Ведь эта Страна для каждого своя – и то, что открыто Сашке, останется неведомым для прочих её жителей и гостей, так же как и он не сможет постичь того, какой Страна видится кому-то другому…

Но Сашка наконец-то понял, куда его самого тянуло всё последнее время. Пришла пора возвратиться к истоку – туда, откуда всё началось, туда, где начались первые скитания странствующего рыцаря – сэра Тристана. На сей раз, он отправился в путь один, не взяв с собой никого из друзей. Ему было необходимо новым взглядом воззреть на Лилейный Лес. Конечно же, всё там оставалось прежним – сумрачные заросли, небывалые огромные цветы – так безумно красивые, что просто захватывает дух, и множество странных существ, снующих туда-сюда. Но хоть неизменным оставался Лес, вероятно, сильно изменился сам Сашка – оттого казалось, он попал сюда впервые. Впрочем, ориентироваться он здесь стал на удивление неплохо и вскоре с лёгкостью отыскал, что желал – дуб на котором он впервые узрел кота Баюна. Тот и сейчас, смежив веки, словно в полудрёме важно возлежал на толстой ветке, завешенной цветными фонариками и пустыми рамами. Хотя вероятно он и не спал вовсе, как могло показаться вначале – потому что едва Саша приблизился к дереву, он, не раскрывая глаз, довольно и улыбчиво промурлыкал:

– Надо же какие гости. А я уж начал бояться, что ты и вовсе про нас позабыл и так и не посетишь больше эти края.

– Как можно было про вас забыть? – с улыбкой молвил Саша. – На сей раз, я пришёл поприветствовать Вас, а также извиниться. Я ведь был не прав во время нашей первой встречи, да и довольно-таки груб. Хотя если уж разобраться по существу, то и Вы оказались не так уж и правы. Я ведь не справился с поставленной задачей. Так что зря вы все меня ждали. Я всё же склоняюсь к мысли, что вы ошиблись в расчётах и приняли меня за другого. В итоге моё пребывание здесь оказалось для всех бесполезным и даже вредным. Это как неудачный отпуск – зазря потраченные ресурсы и время, а в «подарок» расшатанное здоровье и масса пренеприятнейших проблем. – уныло усмехнулся парень. – Я совершил так много ошибок и в итоге не сделал ничего стоящего.

– Отнюдь. – возразил Баюн. – Начать хотя бы с твоей собственной души – это было совершенно не бесполезно. Но речь то идёт не только о тебе. Разве ты не доказал на деле, что достоин уважения и нашего всеобщего признания. Ты был верным рыцарем Инфанты, чутким учеником Мастера. Ты проявил себя как лучший друг и брат. Конечно, порою ты совершал совершенно идиотские ошибки. – мягко усмехнулся Баюн. – Но этим грешит весь род людской. С трудом преодолевая свою трусость и лень, ты всё же вопреки ужасу и отчаянью шёл на сражение, не покидал поля боя, когда возникло такое иссушение. Ты вёл битву не только на полях Страны Выброшенных Вещей с мечом в руках. Твоя главная война была на полях твоей собственной души, в самой глубине твоего сердца. А помимо этого ты также вёл доблестное сражение за душу своего друга и одержал победу. Вряд ли кому другому удалось бы обратить взор Цербера к свету пусть даже и за миг до конца. Ты был опорой брату и защитником Беатриче. Да, безусловно, ты много ошибался и иногда вёл себя действительно по-дурацки, но всё-таки ты изо всех сил старался стать лучше, как никогда прежде не бывало в твоей придуманной «Российской Федерации». И после всего этого ты говоришь, что зря здесь побывал? Ты изменился, как поучается не у всякого из смертных. Мы не зря тебя ждали. Ты наш верный соратник и товарищ. Тем более никто бы кроме тебя не сумел заменить Мастера Цербера и довершить то, что не успел он. Так что ты вполне оправдал наши ожидания.

Сашка невольно покраснел от такой лестной оценки Баюна. Всё же сам он так не считал. И куда только подевалось всё его самодовольство за последние недели…

– Если уж я изменился, то только благодаря милости Озарила. – несколько смущенно промолвил он. – Так что скорее это мне в большей степени была нужна и полезна Страна, чем наоборот. Стоит только вспомнить все наши ссоры с Плутоном, в которых я сам был виноват чуть ли не в большей степени. Но теперь всё иначе. Я даже горжусь им. – с удивительной теплотой на сей раз отозвался Сашка о брате. – Наш «святой Георгий» хоть и дракона не победил, да и на царевне не женился, но я рад, что ему, зато и башку не оттяпали как его древнему тёзке – хотя он у нас и так без башни… Так что у каждого свой «хэппи-энд».

– Но стоит всё же заметить, что всё произошедшее пошло вам обоим явно на пользу. – снисходительно обронил Баюн. – Вы заметно преобразились.

Зная беспринципную строгость Баюна, Саша с радостью оценил его щедрую похвалу. Так что на сей раз ни довольно-таки хорошо простились, после чего Сашка отправился дальше. Вскоре он вышел на знакомую поляну, утопающую в клубах сизого дыма. Решительно твердым шагом он подошёл к огромному мухомору и, не давая опомниться сидящему на нём Синему Червяку, воскликнул:

– Так, а теперь я буду задавать вопросы. Ты сам-то «кто такая»? Сидишь тут, знаешь ли, не вылезая, куришь сутками без продыху, а потом ещё грузишь своими тупыми вопросами случайных прохожих и мутишь мозги нормальным людям. А мы значит, там пашем, сражаемся за всех. Война… кровь… Столько бессмысленных жертв! – взахлёб жаловался Сашка. – А ты всё это время тут дурью маешься! И думаешь, у тебя есть право опять в сотый раз издеваться надо мной? «Кто-ты-такая? » – язвительно передразнил Червяка парень. – Теперь-то я отлично знаю, кем на самом деле являюсь.

– Э, чувак, притормози, а?.. – слегка растеряно пробормотал Червяк, выронив изо рта трубку от удивления. – Мы ж, это – типа, старые друзья, а ты такие наезды устраиваешь… Чё за непонятки?

– Старые друзья? – переспросил Сашка, тут уж он не смог не улыбнуться.

– Да мы тоже в курсах о ваших делишках. Вы реально ещё те молодцы – такого забабахали. Крутяк! И мы ж, это – ценим и благодарны. А как без этого? А уж про Тристана все слыхали, ты ж и на войне отличился – вперёд всех в бой кидался, а после обалденный Дом Озарилу выстроил. Все кто видел в восторге. Мастер бы натурально тобой гордился.

У Сашки защемило в груди при упоминании о Цербере. Даже этот безмозглый Червяк говорит о нём с уважением.

– Да, да. – будто в подтверждение Сашкиных мыслей закивал тот. – Он же когда только попал в Страну, первое время пару раз зависал тут со мной. Глянь, вот эту феньку мне сделал – она и время показывает, и предугадывает настроении Лилейного Леса. Не въезжаю – как он такие штуковины делал… Ну, так чё – может, выкурим трубку мира? – дружелюбно произнёс Червяк, предлагая Сашке затянуться.

– Нет уж, спасибо. – усмехнулся парень. – Я больше не курю. Бросил. Да и ты бы завязывал – вредно ведь для лёгких. Я вон теперь никак на свирели не научусь играть – дыхания не хватает.

– Ну ладно. Как хочешь. – пожал плечами Червяк. – А давай-ка захиппуем. На это ты согласен?

С этими словами он слез со своего гриба, несколько чудно и смешно перебирая корявыми лапами. Вдруг откуда ни возьмись, повылазили панды – хоть они и лишились своей Королевы, но всё же им удавалось хранить тот же порядок, гармонию и единство в своих рядах и оставаться на диво собранными в танце. И казалось, вот-вот должна выпорхнуть из чащоб Лилейного Леса болезненно-хрупкая и одновременно непробиваемо-сильная рыжая девочка. Она снова исполнит свой дивный, пышущий огнём танец, снова поведёт таинственные песни-сказания, пророчествующие об их грядущем… Но её больше нет здесь.

Откуда-то из глубины Леса явились Беатриче, Рэй с Клементиной, а также Дафна в сопровождении целого выводка разнопёстрых малявок и ползучек.

– Откуда вы здесь? – удивлённо и радостно вопросил Саша.

Кто-то словно специально собрал их сюда, и они покорно явились на этот зов. Тут же вокруг развернулись лихие, бурные гуляния, которые они всегда так любили. Но самое удивительное, что и Сашка впервые в жизни присоединился к ним, расслабился и тоже принялся хипповать, невольно оказавшись в самом центре этого беззаботного веселья. Неожиданно к ним примкнула и жутковатая Фея-Крёстная, вышедшая из чащи. Остановившись рядом с Сашкой и Беатриче, она воистину безумно улыбнулась, оголив ряд кривых зубов, и радостно обратилась к беленькой девочке:

– О, милая моя, как ты чудно преобразилась, да и кавалер у тебя какой хорошенький. – одобрительно кивнула она на Сашку.

Надо же, ну хоть на сей раз она не приняла его за девчонку.

– Но что же это за бал без бального наряда? – расстроенно вплеснула руками Фея-Крёстная, окинув осуждающим взглядом наряд Инфанты – который был, кстати говоря, очень даже симпатичным. – Но ничего, сейчас я тебе помогу, милочка.

С этими словами Фея-Крёстная достала свою волшебную палочку, но прежде чем успела ею взмахнуть, оглушительно чихнула – при этом из палочки вырвалась искристая струйка обжигающего воздуха, словно маленький пушечный залп, который ударил в землю в полуметре от Беатриче и едва не испепелил какую-то микроскопическую малявку. Саша, невольно вскрикнув, поспешил прижать Инфанту к себе, закрыв её собой от этой полоумной «Феи».

– Знаешь, Беатриче. – обратился он к своей девочке. – Мне вполне нравится, как ты выглядишь сейчас. Давай-ка обойдёмся без бального платья.

Та испуганно закивала головкой. А Фея-Крёстная тем временем, оставив их всё-таки в покое, отправилась дальше искать, кому бы ей ещё помочь. Испуганные до смерти малявки разбегались в ужасе, едва завидев её, но Фея в упор не понимала, что их так напугало, и назойливо пыталась их догнать со словами утешения. Со стороны это напоминало сцену из фильма ужасов.

Перемигивались неоновые огни блуждающих светлячков и парящих спор, вокруг мелькали радостные лица друзей и бестревожные физиономии шальных монстряшек. Саша теперь и сам удивлялся, отчего раньше он так боялся присоединиться к их праздникам. Ведь это его настоящая семья. Хотя Сашка и неожиданно для себя ощутил, что кого-то ему здесь не хватает, и необъяснимая тревога заставила его задуматься. Краем глаза он увидел, как на другом краю их полянки появилась прекраснаяМегетавеель, что с нежностью истинной Матери взирала на своих детей. Она и принесла Сашке эту весть. Только тогда он понял, что за горькое предчувствие встревожило его грудь. Когда-то давно, в некой другой его жизни горькие вести о брате ему тоже сообщала мать. И теперь тоже. Всё было так прекрасно и безоблачно, пока Саша не узнал этого и так же, как и в прошлый раз сорвался и побежал, словно речь снова шла о жизни и смерти. Он бежал, сломя голову, упал, разбил колени в кровь – и это тоже было когда-то прежде. Всё уже было… Он молниеносно поднялся на ноги и летел со всех ног под удивлёнными взорами жителей Страны – они ведь отвыкли от бед и забыли прежние тревожные дни, им был непонятен этот переполох среди ясного радостного дня. Куда опаздывает Сашка, почему измученно закусывает губы в кровь и бормочет нечто неразборчивое?..

– Нет! Нет! Нет!.. – твердил он про себя. – Стой! Стой… подожди.

Лишь бы успеть. Молнией Сашка вылетел на пристань. У перрона средь зыбких теней ожидающих своего поезда стоял он – тощий и длинный, кривоносый мальчик в белой борцовке на тщедушной фигуре с золотым ёжиком на голове – его обросшие волосы поблёскивали на солнце, будто сами собой излучали сияние. В его чётко прорисованном профиле есть нечто стариковское и детское одновременно, поджав губы, он с улыбкой смотрит вдаль, будто любуется на неведомую прочим картину. С разбегу налетев на него, Саша тряхнул его за плечи со всей своей силы – он ведь сам так любил трясти людей. Теперь пришло время встряхнуть его, как следует.

– Ты ошалел, придурок?! – завопил Саша в отчаянье. – Куда?.. Зачем?.. Что всё это значит?!

– А я вот только тебя и дожидаюсь. – беззаботно, как ни в чем, ни бывало разулыбался Плутон.

– Ну, и куда ты, гад, намылился? – раздражённый его спокойствием, воскликнул Сашка и, тряхнув его ещё разок за плечи, порывисто обнял и очень внимательно поглядел в нахально улыбающуюся, озарённую рожу брата. – Это из-за Навсикаи? Теперь и ты хочешь сгинуть…

– Я не хочу «сгинуть». – спокойно возразил тот. – Я просто уезжаю. Пора мне…

– Куда?!.

– В никуда…

Саша бессильно повесил руки, обречённо опустились его дрожащие плечи.

– Не понимаю. Что заставляет людей уходить в никуда?.. – шептал он, отчаянно глядя по сторонам, тщетно пытаясь разгадать эту тайну.

Странные тени вокруг них со своими тюками, гружённые прошлым, смутными воспоминаниями… И среди всего этого его брат – ненавистный, горячо любимый, дорогой зараза-брат. После смерти Цербера Сашка словно осиротел, а теперь ему предстояло остаться совсем одному, вдвойне обнищавшим. Никогда он не ценил Георгия всерьёз… Всё казалось – ну, брат и брат – что с того? Брат, типа, всегда будет рядом, от него не избавиться, даже если захотеть, как от врождённой болезни, да и пользы от него как от второго аппендикса. А оказалось-то всё не так. Даже его можно потерять.

– Пойми меня правильно. Я не хочу взрослеть. – продолжал говорить Плутон, странно глядя куда-то сквозь Сашку. – Это всё не для меня. Я старый… Старый, слишком старый. Я и опомниться не успел, как вымахал под два метра ростом, и борода растёт как трава на газоне после дождичка. – с усмешкой, но как-то совсем невесело произнёс парень. – Я старый… Мне почти двадцать четыре года. Внеформатные шизики, как я в реале столько не живут. Мне надо либо измениться, либо уйти. Я ищу…ищу иное. Помнишь, как говорил Озарил – Страна не есть цель, она не конец пути, но напротив лишь Начало Начал, дверь, ведущая в иной, тот лучший мир – Царство Озарила… Кроме этого мне уже ничего не нужно.

Саша не мог до конца понять, что имел в виду брат. Ему ещё не дано понять, что именно так страстно ищет Плутон, что затмило для него обыденную жизнь. Одно Сашка увидел ясно – спорить с ним бессмысленно. Приходиться смириться с его решением, каким глупым оно не казалось.

– А как же твоя долбаная дудка? Ни фига ведь не успели… Тоже мне «учитель». – нарочито сердито поворчал Сашка почему-то дрогнувшим, низким голосом.

– А ты продолжай заниматься сам. – задорно подмигнул ему Плутон. – Теперь дело только в твоём старании. Всё в твоих руках. Если будешь стараться, глядишь, ещё и меня превзойдёшь.

– Вы с Цербером реально лажовые учителя… Вечно бросаете меня в самый разгар обучения. – прошептал Саша с напряжённой улыбкой на слегка подёргивающихся губах и нервозно обнял брата, уткнувшись ему в плечо. – Но я не могу потерять тебя теперь. Прости, прости, я был такой дурак. Ты самый лучший брат, самый лучший друг. И твои дурацкие песни и пляски – да, я дико люблю всё это. И эти твои тупые приколы, твоё командование и детские игры в благородство. Нет, я не смогу без тебя…

– Да? А не ты ли столько раз посылал меня в… ну, в самые неприглядные места. – хохотнул Плутон, бодренько подмигивая брату.

– Я тебя и сейчас пошлю! – обижено откликнулся Саша, оскорблённый этим его неуместным тупым смехом. – Ну и пожалуйста. Иди ты… иди вон нафиг в своё дурацкое «никуда»! Какая ты всё-таки зараза.

Он снова обнял брата, закусывая губы, прошептал:

– Прости…прости.

– И ты прости за всё. – серьёзно промолвил Плутон и, сосредоточенно поглядев ему в глаза, крепко похлопал по спине, оставив тем самым наверно парочку синяков. – Я даже наверно буду скучать по твоей рефлексии. Ну как так твоя пустыня?

– Расцвела как нарцисс. – уныло зашмыгав носом, со слабой улыбкой откликнулся Саша.

И тут вдруг… Сашка и сам не понял, как так вышло, что они вдвоём, не сговариваясь, тихонько запели нечто об Озариле, об истинном свете. Братья стояли один напротив другого, держа руки на плечах у друг друга, и на ходу легко складывали свою песнь. И удивительное дело – корявый слабенький голосок Сашки вдруг окреп, наполнился силой и красотой, как распустившийся бутон. Да, теперь они тоже звучат вместе, достигнув своей музыкально гармонии. Плутон снова был тем же негасимым Солнцем, которое никому не по силам затмить. Рассекая звёздчатые воды, пришёл поезд, чтоб забрать странников в это неведомое, столь желанное ими никуда. Братья пожали друг другу руки, и Плутон сделал первый шаг к поезду – уже началась посадка. Саша, вздрогнув, поспешно окликнул брата, крикнув ему вслед:

– Увидимся?.. Мы ведь ещё увидимся?..

Плутон обернулся, задумавшись на миг, и с лучезарной улыбкой ответил:

– А как же? В этой или в какой-нибудь другой стране... В одном из наших придуманных или реальных миров… мы ещё обязательно встретимся. Если только ты конечно вновь не станешь тупить и не увлечёшься опять какой-нибудь дрянью. – нравоучительным тоном проговорил Плутон, снова войдя в роль строгого, любящего поумничать старшего брата. – Ведь мнится мне, что на этом свете осталось ещё немало всяких там «Маргарит».

– Теперь меня никто не обманет. – с несокрушимой твёрдостью заверил Сашка брата. – Ведь я зрел, как и ты, истинную вышнюю Красоту, и Озарил в нас. Так что не тревожься за меня, братик. Я постараюсь больше так не лажать.

Плутон вполне удовлетворенный таким ответом кивнул ему с улыбкой. И уже заходя внутрь поезда обернувшись, сказал брату напоследок:

– Да и помни: тишина времена, всякая пауза имеет свой конец. Но у музыки нет конца. Она зазвучит снова, как бы ни затянулся разрыв нашей мелодии. Смотри, Дирижёр отбивает ритм, отсчитывая такт за тактом… такт за тактом…

У Сашки оставалось ещё море неразрешённых, незаданных вопросов, но вот уже прозвучал звонок – как последний звонок в театре, говорящий о начале спектакля... Средь массы безликих теней ярко выделялась лишь фигура брата. И нет смысла махать вслед руками, как птица с перебитыми крыльями, нет смысла напрягать глаза до боли, всматриваясь в золотистое сияние, что поглотило ушедший поезд… Плутон пришёл с закатом и ушёл на закат, как всякий порядочный герой из крутого кино. Поезд, потонув в червонном золоте уходящего на покой солнца, украл у Сашки брата и с ним всё их совместное детство. Он просто не захотел взрослеть, не вписался в реальность – этот заигравшийся Питер Пэн…

Присев у берега в сумерках под мерный шелест прибоя, Сашка погрузился в нелёгкие размышления обо всём произошедшем за последнее время. В итоге все без исключения открыли своё истинное обличье, скинув пёстрые маски и карнавальные костюмы. Одни неожиданно преобразились, другие – напротив, обнажили звериные и клоунские рожи, прежде сокрытые под красивыми ликами. Маргарита – пленительно прекрасная, обворожительная мать, такая «мудрая и справедливая» оказалась попросту развратной блудницей – жестокой, похотливой и кровожадной, хуже любого кошмара. Бледная и слабая, слезливая пастушка Мегетавеель, напротив, обратилась могущественной сильной Королевой и истинно нежной Матерью. Якоб – тот трогательный, позитивный рыжий мальчик, пусть чуть капризный и чуть ленивый сделался не «чуть», – а очень даже лживым чудовищем, алчным, завистливым, продажным и испорченным до глубины души. А вот мажорный принц Цербер – королевский любимчик, развращённый безумец, ловелас и попросту маньяк, по сути, оказался всего лишь закомплексованным подростком-инвалидом – робким и грустным мальчиком, безмолвно оплакивающим по ночам свою пропащую, зазря погубленную душу… А что же сам Сашка? Кем он-то оказался на самом деле? Трусливый декадент, изнеженный, праздный нейтрал и самовлюблённый гуманист вдруг сам себе на удивление ни с того, ни с сего сделался верным рыцарем Озарила. И вот теперь неуверенно и коряво он учится жертвовать, сострадать, творить добро, медленно постигая нелёгкую науку истинного благородства и великодушия. Как же это всё-таки нелегко. Вся жизнь похоже уйдёт пока этому научишься, но наверно… оно того стоит.

Саша почувствовал спиною чьё-то благословенное присутствие рядом. Ему не надо было оборачиваться, чтоб узнать её – свою маленькую беленькую как снежинка Инфанту.

– Уехал? – промолвила она.

Саша угрюмо кивнул и, подняв на неё взор, вопросил с кислой физиономией:

– Ты-то хотя бы никуда не собираешься уезжать?

Таким вот потерянным, брошенным и вдвойне одиноким ощутил он себя, в сей миг, что не удивился бы с горя, если бы и Беатриче решила его покинуть. Но та перезвончато рассмеялась и отрицательно покачала головой. Безмолвно она присела рядом с ним на берегу. Они давно уже пришли к негласному соглашению, что самое главное простыми словами не выразишь, и о самых животрепещущих наболевших вещах всё равно говорить бессмысленно. А трепать языком ни о чём, как делают большинство в этом мире – нет смысла, потому-то их теперешние отношения потонули в молчании. И хоть кому-то ничего не сведущему в жизни со стороны могло показаться, что их отношения стали хуже, выдохлись и оттого они молчат – но на самом-то деле всё было как раз наоборот. Теперь эта связь между ними стала куда глубже, достигла такой глубины и близости, словно их единит неуловимая, незримая прочим телепатия – некий нескончаемый диалог в душе.

Поднявшись на ноги и стряхнув песок с брюк, Саша обратился к Инфанте:

– Помнишь, ты водила меня на карусель… Я хочу попробовать ещё раз завтра. Теперь всё будет иначе.

Беатриче с улыбкой кивнула и они, держась за руку, отправились в её домик, расцвеченный неоновыми огоньками и манящий теплом своих засвеченных окошек.

Следующий день выдался слегка пасмурным, но именно такие дни Сашка особенно любил. Невесомоё лёгкое небо не давит своей тяжестью, незримое за пеленой облаков солнце не печёт, но ласково улыбается сквозь эту завесу, как сказочная царевна из-за полупрозрачного полога в своей девичье светёлке. Каруселька с грустными жемчужными лошадками, словно всё это время только и ждала Сашку. Едва он вступил на площадь, зазвучала прежняя мелодия, болезненно растревожившая все его чувства и воспоминания. Славный сэр Тристан с сосредоточенным выражением лица оседлал одну из перламутровых лошадок, уже без смеха, без сомнения как было в прошлый раз. Здесь всё пропитано грустью, и в то же время в этом странном месте затаилось столько света и добра, что просто захватывает дух. Музыка играла торжественно и нежно, и в такт её звучанию всё кругом завертелось – будто развевается на ветру полотнище ткани пастельных тонов. Акварельные переливы нежнейшей зелени, сирени и лазури затягивали в свой круговорот всё глубже и глубже, пока Сашка не утонул в них, очутившись, будто на дне галактик… И тогда он прозрел. А неожиданно набежавшие слёзы омыли глаза, чтоб он смог видеть ещё яснее, и пала пелена – остатки дурмана Маргариты, словно выпал осколок проклятого зеркала из глаз Кая. Но о том, что именно узрел Александр Горский в тот миг, никто и никогда не узнает. Это останется его тайной. Ибо «сильные мальчики» – взрослые и серьёзные о таких вещах не говорят, ведь в том мире, где он когда-то родился, не принято даже думать об этом. Однако теперь Саша с точностью знал – всё вернулось. Да, он любил как когда-то прежде своих папу и маму, и чокнутого брата, да и саму жизнь тоже, не взирая ни на что. Жить действительно стоит, и Страна Выброшенных Вещей реально существует. И Он… ОН – Озарил.

Вернувшись к Беатриче, Саша вымолвил лишь одно слово: «спасибо» и крепко сжал её ладошку в своей. Они прошлись по берегу моря, раззолочённого всполохами заката. На Инфанте сегодня было то самое платье, которое однажды сшил для неё Мастер Цербер. Словно маленькая хрупкая семинаристка в этом строгом наряде она парила рядом с Сашкой, а густая синь её одежд ещё больше оттеняла странное блистание её пресветлого лика.

Саша только теперь с удивление осознал, как же сильно переменилось его к ней отношение за последнее время. А ведь вначале, – будем откровенны, – он к ней относился немногим лучше, чем тот же Цербер. Сашка тогда попросту желал иметь такую вот девчонку, не особо заботясь о её чувствах. Эта была та же самая жажда обладания, дерзкое желание, прикрытое красивыми фразами, лишь на первый взгляд более благородное, чем откровенные домогательства Цербера. Но теперь всё очистилось через боль, войну и горечь потери – его чувства к ней переродились, так же как и он сам. Сашка наконец-то начал понимать суть этой нелепости про Спутника Плутона, и что значит Церберова Хenia. Оказывается можно пережить небывалое, нездешнее счастье от самого существования некого человека без вмешательства всей этой пошлой сентиментальщины и натянутой киношной романтики. Можно ценить человека, дорожить им, носить его образ в сердце, как носят детей на руках – бережно, нежно, затаив дыхание, не желая обладать, не разыгрывая из себя взвинченного Ромео. Ведь от любви не умирают – доказано Озарилом – умирают за Любовь. Оказалось, что истинное счастье и вправду в том, чтобы отдавать, ничего не требуя взамен. И Саша вспомнил те слова.

«Если любишь цветок – единственный, какого больше нет ни на одной из моих миллионов звёзд, это довольно…»

Итак, похоже, Сашка тоже окончательно свихнулся, живя средь этих тронутых идеалистов, и успешно вступил в их орден имени Питера Пэна – где собрались все эти мальчики, что боятся взрослеть, которые носят своих девочках на руках, не смея дышать на них. Такими были и Цербер, и Плутон, не смотря на всю их кажущуюся непохожесть. Что же это за безумная Страна… Здесь не ходят на нормальные свидания, нет натянутых пошленьких церемоний, нет поцелуев за углом и всех этих «обниманок», и как следствие – вранья, измен, разводов. Здесь священно простое рукопожатие и нет желания нагло облапить того, кого ты так сильно ценишь. Саша очень хотел всё это объяснить Беатриче – чтоб она поняла, как он изменился, очистился, но, похоже, она привычно поняла его без слов как истинный Satelles и Xenia. А то, что произошло дальше, не поддаётся никакому объяснению – но Сашка уже и перестал удивляться чему-то необычному. Чудо стало естественным, ведь чудо – есть Сам Озарил, и теперь напротив куда удивительней и непонятнее было неверие в невозможное… Достигнув высшего единения, понимания и истинного счастья, они с Инфантой, держась за руку, неожиданно легко оторвались от земли и плавно воспарили над морем в закат, как Шагаловские влюблённые. Казалось, в воздухе где-то в поднебесье играют вальс Вагнера, и они, как дети со средневековой фрески, как дети первого Сада, ещё не вкусившие познания зла – они знают одно добро, словно зло ещё не родилось, – на цыпочках поднимаются по облакам к звёздам. Нет, они не пытаются сорвать с неба звезды, как алчные и сладострастные гости необузданных балов Маргариты, – как не нужно бесцельно рвать цветы, – так и звёзды, они для всех и никто не должен стремиться, единолично ими обладать. Неведомый порыв ветра нёс их всё выше. Но его девочка не боится упасть, держась за его руку, она остаётся всегда спокойна, – ведь он удержит её. Они влетали в водовороты галактик, теряясь средь блистания иллюминация, у самой границы мира – там, где приоткрывается завеса в Царство Озарила…

⇐ Предыдущая 37 38 39 40 41 424344 45 46 Следующая ⇒