«В Стране Выброшенных Вещей» 33 страница

– А ты о чём подумал? – подозрительно покосившись на него, неоднозначно хихикнул Цербер. – Ладно, я тебе тоже не скажу, о чём я подумал. Тем более размерчик бы всё равно не подошёл… Хотя… у тебя довольно стройненькая фигурка… Ладно, шучу. Как ты думаешь, Инфанте понравится? Я сшил для неё. Всё представлял, как пойдём гулять у Моря, а на ней это платьице… Ну, раз уж ничего у нас не вышло… Ты погуляешь с Беатриче. Передашь ей мой подарок?

– Ну, не знаю. Может не стоит? – почему-то смутился Саша.

– Да ладно тебе. В этом же нет ничего не приличного. – принялся уговаривать его Кукловод. – Это же не нижнее бельё. Или ты боишься, что я пропитал это платье каким-нибудь ядом? – скорчив комичную рожицу, зловеще проговорил Кукловод. – А может, я его заколдовал, и едва Инфанта наденет его, как сразу, потеряв голову, примчится ко мне и бросится на шею? – Цербер задумчиво почесал затылок и с сожалением вдохнул. – А что?.. Было бы не плохо. Что ж я раньше не додумался. – и беззаботно рассмеявшись, снова обратился к другу. – Да, перестань! Я просто хотел её порадовать. Девочки такое любят.

– Ну, спасибо. – скромно улыбнулся Саша.

– Теперь я буду вашим старым, добреньким дядюшкой. – покатился со смеху Кукловод, похлопав Сашу по плечу. – Ну, знаешь – буду ходить к вам в гости, любоваться на вас – молодожёнов и рассказывать вам занимательные истории своей юности…

– Не больно-то ты смахиваешь на «старого добренького дядюшку». – смеясь, отвечал Сашка.

– Почему же? Ты ведь не знаешь, сколько мне лет. А я себя чувствую довольно-таки дряхлым…

В этот момент Саша впервые за всё это время задумался над возрастом Цербера. И его только сейчас внезапно осенило – как ни крути, но всё-таки Цербер просто-напросто подросток!.. Прямо из детдома, будучи ещё совсем мальчишкой, он попал в Страну Выброшенных Вещей и с тех пор, в общем-то, так и не вырос. Они тут все кажутся ровесниками, а Цербер тем более такой долговязый, жилистый, наглый и смотрит на всех свысока, что по нему и не поймёшь, что он всего-навсего ребёнок. Получается, что он даже младше Сашки! Что ж – это всё объясняет. Все эти его нервные срывы и отчаянные попытки доказать всем какой он крутой очень даже в духе подростков. Не удивительно, что Кукловод всё постоянно делает на зло. У него оказывается трудный переходный возраст, в котором он застрял, видимо навечно. И эта истеричная дёрганая привязанность к Сашке тоже вполне объяснима – в нём Цербер нашёл точку опоры, того самого старшего друга и надёжного брата, который должен спасти его, вызволить из этого хаоса его переживаний и сомнений. Поэтому он постоянно проверяет Сашу на прочность – высмеивает, ставит его в неудобное положение, пугает, смущает и безжалостно трепет нервы. А в глубине души всё же надеется, что тот всё ему простит, погладит по головке и снова скажет: ты хороший. Цербер словно и тянется к нему и в то же время гонит прочь, лишь бы не показаться слабым и сентиментальным. Вцепившись своими алчными лапами в этого больного грустного мальчика, Маргарита старательно обольстила и развратила его, погрузив в такую бездну из которой нет возврата. Наверно, чем раньше душу ребёнка погрузить в такую грязь, тем крепче порок завладеет им. По сути, у Цербера и детства-то нормального не было, вот он и не может никак наиграться – только игры его сделались теперь кровожадны и развратны... Самые жестокие и безжалостные существа на свете – это обиженные выброшенные дети, у которых украли детство. Теперь, когда эта трудная и путанная мыслительная цепочка сложилось в Сашкиной голове, ему стало ещё больнее, ещё горче за друга.

– Э, а чего ты так на меня вылупился? – въедливо поглядев на него, вопросил хмурый Кукловод. – Ты меня прям смущаешь таким взглядом. Вот вы всё твердите: «Цербер – маньяк. Цербер – маньяк…» А ты сам иногда вдруг умолкнешь, да начнёшь вот так странно на меня глазеть, что у меня аж мороз по коже. Мне начинает казаться, что ты сейчас как набросишься на меня и сделаешь чего-нибудь нехорошее… Ты о чём там думаешь?

– А… да, нет. Ни о чём. Извини. – спешно отведя взгляд, тихонько вякнул Саша.

Ещё не хватало, чтоб Цербер догадался, что Сашке стало жалко его до слёз. Больше всего на свете Кукловод боится вызывать жалость.

– А почему ты перебил все зеркала? – задал Саша первый, пришедший в голову вопрос, чтоб хоть как-то увести разговор в сторону.

– А зачем мне зеркала, если есть мой Тристан? – криво усмехнулся тот. – Ты ведь моя тень, моё доброе, искажённое зазеркальное отражение. Глядя в тебя, я вижу себя настоящего. Ты всегда скажешь мне всю правду в глаза. Ты – это я. Только хороший. Тот «я», которым Цербер мог бы и даже хотел бы стать, если бы… Если бы… Впрочем, ерунда это всё. – сам себе прервал Кукловод и опустил отяжелевший угрюмый взор.

Саша почувствовал, что на друга опять набегают какие-то тени, того и глядишь – это обернётся чем-то недобрым… Цербер нервно зашагал по комнате и, будто бы вспомнив нечто весёлое, болезненно улыбнулся своим потешным мыслям.

– Забавный случай недавно вышел. – запальчиво произнёс он, с вызовом глядя на Сашку, словно замыслил ещё какую-нибудь пакость. – Ну, ты же знаешь, как я не люблю, когда мне кто-нибудь докучает… А тут пару дней назад на балу подошла ко мне какая-то разнаряжанная смазливая девица и принялась, томно вздыхая, лезть с пустой болтовнёй. Я спросил у неё, верит ли она в то, что всякое творение природы совершенно. И она защебетала: «Ах да, Мастер Цербер! Я абсолютно с Вами согласна. Природа ужасно несовершенна, несправедлива и даже жестока. Вот взгляните на форму моего носа. Он так кошмарно портить моё прекрасное лицо, что я плачу ночи напролёт! Как Вы считаете, Мастер Цербер, возможно ли с этим что-то сделать? Можете ли Вы меня спасти от этих мук?.. » В общем, она меня так достала, что я позвал её к себе…на сеанс. Сейчас она отдыхает после операции…

– Она здесь? – удивился Саша. – А я почему-то думал, что сегодня в твоём доме вообще никого нет. Даже твоих кукол, что обычно снуют туда-сюда что-то не видать.

– Я попросил её тихо себя вести. – промолвил Цербер со странноватой улыбочкой. – Но пойдём, проведаем её…

– К чему это? Как-то неудобно. – возразил благовоспитанный Саша.

– Нет. Это важно. Ты должен её увидеть. Это станет отличным завершением нашего сегодняшнего праздничка. – настаивал Кукловод и чуть ли не силком потащил друга за собой.

Какое-то неприятное леденящее душу предчувствие накатило на Сашку, пока он шёл по коридором следом за Цербером, глядя в его устало ссутуленную спину. Эта безумная ухмылка и дикие огоньки на дне его глаз заставляли сердце заходиться от тягостного волнения. Кукловод отпер дверку в дальнем коридоре и галантно пропустил Сашу внутрь. Здесь царила кромешная тьма, и лишь смутно прорисовывался чей-то силуэт, сидящий в другом конце комнаты. В нос ударил какой-то тяжёлый зловонный дух, гораздо гаже, чем в Церберовой курильнице. Мастер чиркнул спичкой и засветил маленькую лампадку у входа, что слабо озарила сумрачное пространство комнаты. И тогда Саша увидел… Беззвучно вскрикнул, лишившись дара речи от ужаса, отшатнулся к стене и медленно сполз на пол, потеряв почву под ногами. Тело девочки, тело куколки, привязанное к стулу, было жутко искалечено, от пояса весь подол платья забрызган алыми бисеринками – словно вышит рубинами. А посреди её безжизненного личика с остекленевшими глазками и отрезанным носом чернела безобразная драная рана, как нескончаемый провал чёрной дыры.

На карачках, опираясь на трясущиеся руки, Саша пополз к выходу, лишь бы скорее выбраться из этой провонявшей мертвечиной гробницы.

– Нет, Цербер! Это же не ты!.. – с трудом справляясь с накатившей дурнотой, бормотал он заплетающимся языком. – Ты ведь не мог такого сделать… Цербер, это же не ты? Ну, пожалуйста, Цербер!..

Кукловод, выйдя следом за ним в коридор, лениво потягиваясь, проговорил, задумчиво растягивая слова:

– Мы что-то не сошлись с ней во мнениях по поводу формы её носа. А когда она стала визжать и лягаться, я несколько…огорчился. Как ты помнишь, я ведь не переношу слишком громкого шума, тем более бабьих воплей… Зачем она ко мне так приставала? Это обидно. Я ведь не какой-то там пластический хирург. Я Мастер.

Цербер опустился на колени рядом с едва не разревевшимся Сашкой и, положив руки ему на лицо, горько произнёс:

– Тристан, зачем ты сюда пришёл?

– Ты…ты же сам меня позвал. – заикаясь, еле выговорил тот.

– Ну, и что? Мало ли кто, куда тебя станет заманивать. Ты не должен был принимать моё приглашение. – холодно и строго молвил Кукловод, склоняясь всё ближе к нему. – Это опасно. Надо держаться подальше от меня. А если бы я вдруг сотворил над тобой что-нибудь такое? – и едва не коснувшись губами Сашкиного уха, прерывисто дыша, трепетно прошептал: – Да ты бы и пикнуть не успел, как Мастер разрезал бы тебя на множество маленьких и аккуратных, таких трогательных и красивеньких кусочков… – и его тонкие невесомые пальчики скользнули по Сашкиной шее, словно перебирая клавиши. – Я ведь и сам порой не понимаю, как такое происходит. Теперь ты понял, что зря сюда пришёл?

Цербер резко поднялся на ноги и, жалостливо глядя на друга сверху вниз, спросил:

– Встать-то сможешь?

Саша кивнул и, опираясь на стену, стал потихоньку подниматься на ноги. Цербер заботливо поддержал его, и они под руку, молча, пошли дальше по коридору. Сколько ещё подобного безумия, изуверств и крови таят в себе эти нескончаемые вереницы комнат в доме Мастера? И есть лишь одно спасение – изо всех сил попытаться забыть этот ужас, бежать всё дальше и дальше…

Продолжая, держать руку на Сашкином плече Кукловод, как оглушённый шагал по коридору, глядя вперёд незрячим отчуждённым взором – будто и сам был поражён своим зверством. Не поворачивая головы, он обратился к Саше неожиданно осипшим, сорванным голосом, будто ему всю глотку изодрали тернием:

– Я вот всё жду, когда ты, наконец, поймёшь, какое я чудовище и возненавидишь меня… Когда ты испугаешь настолько, что попросту убежишь от меня, так же, как и все остальные… Только это тебя убережёт…

Вздрогнув, Саша невольно перевёл взгляд на друга. Да, теперь всё ясно. Цербер специально под конец оставил это показательное выступление, чтоб убедить его в том, что он не «хороший», будто у Кукловода не хватает духу попросту прогнать друга, и он использует все возможные методы, чтобы отвадить от себя Сашку, чтобы спасти его от своего безумия…

– Но я не убегу. Никогда. – твёрдо заявил Саша.

– Итак, значит, инстинкт самосохранения у сэра Тристана напрочь отсутствует. – грустно усмехнулся Цербер.

Как только они переступили порог следующей комнаты, Кукловод первым делом направился к стеклянному шкафчику, заставленному всевозможными бутылками и графинами.

– Единственный способ выжить в этом аду – это попросту забыться. – на ходу бросил он, споро доставая оттуда бутылку и фужеры. – А самый лучший способ обо всём забыть – это напиться до потери пульса.

– Ты же не хотел этой ночью пить ничего кроме чая. – с трудом выдавливая из себя слабенькую улыбку, попытался остановить его Саша. – И тебе вредно…

– Тебе не кажется, что уже несколько поздновато начинать беспокоиться о моём здоровье и уж тем более о моей душе. – насмешливо отвечал тот, разливая по фужерам густое ароматное вино.

Цербер о чём-то задумался и, решительно отставив один из фужеров в сторону, тоном не терпящих возражений произнёс:

– Так, а вот тебе пить нельзя. Не хватало ещё, чтоб ты на утро заявился к братику пьяный в стельку… Пить в одиночестве конечно очень грустно, но ради твоего же блага я пойду на это.

– А мне, что смотреть на тебя и радоваться? – шумно возмутился Сашка. – Это нечестно. Или никто не будет пить, или уж давай вместе… С чего ты вдруг стал такой жадный?

– Это не жадность. Это останки здравого смысла. – подняв вверх пальчик, с умным видом возразил Кукловод. – Сам потом будешь благодарен. Тем более ты хуже меня переносишь алкоголь. Ты же с трёх глоточков опьянеешь, и что мне с тобой потом делать? Этак ты надолго тут застрянешь.

Саша сердито насупился, недовольно поглядывая на друга. Если честно это не самое весёлое занятие – безучастно глазеть на то, как Кукловод пьянствует. Он и в трезвом состоянии неадекватен, а так его вообще опять в дурь понесёт. Прежде, чем поднести фужер к устам, Цербер расстегнул ворот рубахи и принялся закатывать рукава – похоже, ему опять стало душно. У него прямо-таки хроническая непереносимость тепла, а в этой комнате даже не было окон, поэтом воздух казался слишком спёртым. Тем временем Саша с удивлением разглядел, что руки Мастера от запястий до локтей были плотно перемотаны исчерна-бурой ленточкой. Вернее лента наверно была всё же красной, просто потемнела от запёкшейся крови. Цербер раздражённо и нервно поскрёб пальцами запястья и пробормотал:

– Как же всё зудит…

Злобно кряхтя и покусывая синюшные губы, он принялся разматывать ленты, присохшие к плоти. Со всей силы он резко отдирал их от кожи, и повреждённые, едва зажившие шрамы начинали заново кровоточить. Обнажились его иссохшие измученные руки – все в истыканных, изрезанных венах. Отшвыривая ленточки на стол, Цербер пытался утереть сочившуюся по рукам кровь, так что вскоре перепачкал всю свою девственно-белую изысканную рубаху. И словно в ответ на изумлённый, вопросительный взгляд Сашки, принялся объяснять:

– Ну, когда я пускаю кровь, делая переливания, чтоб оживлять моих куколок, я забинтовываю руки, чем попало. А потом обычно забываю обрабатывать и перевязывать шрамы… Я последнее время всё забываю…

Весь измаравшись в крови, он устало потёр переносицу и, слегка оживившись, торжественно воздел вверх обескровленную длань с фужером. Но Саша, опережая его, порывисто перехватил его руку, прежде чем тот успел сделать глоток, и с мольбой вымученно произнёс:

– Цербер, пожалуйста, остановись! Не губи себя. Эти нескончаемые кровопускания, и эта проклятая выпивка… Ты же день за днём себя убиваешь! Цербер, умоляю, перестань.

– Да, пойми, же ты, наконец… Пойми, мой милый Тристанчик, мой добрый друг, мой верный брат – мне уже попросту некуда больше падать. И хуже уже не будет. – отчаянным шёпотом проговорил Цербер, болезненно расширив свои разноцветные глаза.

Единым глотком он резко осушил фужер, но видимо, ему сразу перехватило дыхание, и он зашёлся в приступе тяжёлого раздирающего кашля. На это было невозможно смотреть. Измождённое хрупкое тело Мастера уже было не способно этого выдержать. Сплюнув кровь, Кукловод медленно сполз вниз и улёгся на пол, положив голову под стол. Саша уныло сел рядом с ним и участливо спросил:

– Тебе плохо?

– Нет. Пока ты рядом не плохо. Знаешь, Тристан. – усмехнулся он откуда-то из-под стола. – Ты напоминаешь такого маленького пушистого котёнка, который умиротворённо и безмятежно спит себе на коленях, а от его трогательного мурлыканья становится так хорошо, так спокойно на душе.

Сашка мысленно выругался. Котёнок, блин… Очередной нелестный комплимент от лучшего друга.

– Тристан, а кстати, тебе, что реально никогда не приходило в голову, что я могу тебя убить? – подал голос Кукловод.

– Ну, меня вообще-то все постоянно этим стращают. – усмехнулся Саша и задумчиво продолжил. – И я подумал, может… Может, это было бы и не так уж плохо…

– Чего?! – изумился Цербер и, привстав на локте, высунул лохматую голову из-под стола.

– Ну, понимаешь… Мне кажется, что это ещё не самый худший вариант. – принялся сбивчиво объяснять тот. – Не сегодня – завтра начнётся война, и меня вполне могут прикончить… Мне конечно дали меч и даже показали, как с ним обращаться, но что-то неважно у меня выходит… И я вот думаю, если всё равно умирать, то может быть смерть от руки лучшего друга не так уж и страшна… Тем более я слышал, что Маргарита возможно в случае нашего поражения захочет нас взять живьём – так это вообще ужас… А ты мог бы меня убить, и этим только облегчить мою участь…

Цербер присвистнул и, взмахнув рукой, произнёс в сторону, будто обращаясь к зрительному залу:

– Нет, ну вы представляете? И они ещё меня потом зовут извращенцем!.. Приходят тут всякие и делают мне неприличные предложения. Тристан, ты чего – свихнулся с горя? С какой стати я тебя буду убивать? Я спросил так, чисто теоретически, а ты всё понял буквально. Ты прям как невинная монашка, что пришла в логово страшного людоеда: «Вот она я! Берите меня и делайте со мной, что хотите».

Цербер со смехом подполз к Сашке и, внимательно поглядев ему в глаза, необычайно серьёзно промолвил:

– Убить моего Тристана? Да, ведь это как совершить самоубийство. Только гораздо хуже. Тогда бы я убил последнюю частичку добра в себе. Ты же моё альтер-эго, как брат-близнец. Я смотрю на тебя и вижу, каким бы я мог быть… Я хотел бы уберечь тебя, даже если меня не спасти... Блин, как-то это сентиментально звучит. – прервал Цербер сам себя и смущёно рассмеялся.

– Но ты не понял о чём я. – продолжил Саша. – Я знаю в таком стыдно признаваться, но мне реально жутко будет подохнуть на поле боя среди трупья. Это только в кино всё так красиво – рубятся крутые дядьки на мечах под шикарную музыку – любо-дорого смотреть … Но я так чувствую, нас ждёт нешуточная резня. Там будет страшно умирать. А тебя я не боюсь, чтобы ты не сделал, даже если захочешь убить меня.

– Ты так соблазнительно это описываешь, что я прям и не знаю… – насмешливо отвечал Цербер, склонив на бок свою седую голову. – Убить тебя? Заманчивое конечно предложение. Я его ещё обдумаю. Только не сегодня. В любом случае, когда начнутся сражения, я всем отдам приказ: «Тристана не трогать. Он – мой». И тебя никто не тронет. А там уж, когда встретимся – разберёмся.

Саша кивнул, и они ещё с минуту посидели вот так вот, молча.

– И всё-таки какая-то логика в твоих идиотских рассуждениях есть. – через некоторое время, растягивая слова, проговорил Кукловод, глядя в потолок. – Я бы тоже не хотел, чтоб меня ненароком какой-нибудь придурок прирезал… А вот тебе я доверяю. Нам надо договориться – или я тебя или ты меня убьёшь. Как тебе?

– Не плохо. – усмехнулся Сашка. – Главное, чтоб никто нас не опередил…

– А можно вообще не париться и попросту убить разом друг друга! – возбуждённо предложил Цербер, и по выражению его строгого опавшего лика, было не понятно, прикалывается он или говорит всерьёз. – Ты – меня, а я – тебя. И дело с концом! Правда получится чересчур романтично, в духе Ромео и Джульетты… Ну, да ладно. Давай-ка прорепетируем! А то ведь ты, небось, и не знаешь, как правильно людей убивать. – оживлённо воскликну он, подскакивая на ноги.

У Цербера всегда поднималось настроение, когда речь заходила о каких-нибудь безумствах. Он так вдохновился, что всю его хандру как рукой сняло. Быстренько сбегав за своим мечом, он подлетел к Сашке и, приказав ему подниматься на ноги, торжественно вручил небольшой кинжал:

– Вот, а это тебе. Итак, приступим. Держи клинок вот так и поднеси к самому сердцу своего врага…

Саша неуклюже взялся за оружия, стараясь не пораниться сам и не задеть друга. А вот Цербер, упоённо и вдохновенно приставил лезвие меча прямо к его груди, обхватив его второй рукой за шею.

– Нет, не годится. – придирчиво и досадливо изрёк Кукловод. – У тебя наверняка ручки дрогнут, и ты угодишь мимо сердца, куда-нибудь в селезёнку. А я потом буду издыхать несколько часов, истекая кровью… Нет, давай лучше к глотке. Сюда в артерию. Только ударь резче. От всей души.

Лучшие друзья стояли друг против друга с обнажённым оружием в напряжённых позах. И было совершенно невозможно понять, относится ли ко всему этому Цербер как к очередной забаве, или же он и вправду намерен осуществить задуманное. Слегка откинув голову, он беспечно подставлял под удар кинжала обнажённую незащищённую шею. Под хладно поблёскивающим стальным лезвием его холёная белая кожа в сплетении голубоватых прожилок, смотрелась ещё невесомее, глаже, чем безупречный китайский шёлк его дорогой изысканной рубахи. Левая рука Кукловода, судорожно касаясь Сашки, источала холод и будто била током, так что у парня вся шея онемела от этого прикосновения и нервного перевозбуждения. Церберу было достаточно лишь слегка потянуть его на себя, и друг мигом бы напоролся на его меч. И Саша напряжённо ждал этого полудвижения, хотя бы лёгкого шевеления со стороны Мастера. Под остриём Сашкиного кинжала легонько дрожала посиневшая жилка Кукловода – тут уж захочешь, не промахнёшься. Да, Цербер не шутит. Это можно прочесть в его сумасшедших самоцветных глазах. Сначала Сашке стало жутко, а потом на диво спокойно. Как хорошо, что всё решится прямо сейчас. Когда-то давным-давно Александр Горский по некой высшей милости очутился здесь в Стране Выброшенных Вещей и думал, что всё это попросту сон, галлюцинация… Сколько всего произошло с тех пор. События одно за другим сплели такой запутанный тугой клубок, что решить всё это можно только ударом меча. Ну, давай же, Цербер, ну же!.. Сделай хоть движение. Давай же, Цербер, вонзи клинок. Надо скорее это решить. Ну, же…ну…

Но неожиданно Кукловод отпрянул от Сашки и, отбросив меч, влепил ему звонкую пощёчину. Это было совсем не то, чего ожидал Саша, поэтому от удивления он даже выронил кинжал из рук, а тот виновато звякнул о мрамор, словно извиняясь за свою бесполезность в данной ситуации. Цербер гневно отвернулся от друга и, не поворачивая головы, злобно затараторил, от волнения едва не заглатывая слова:

– Дурак! Да что ты творишь? Ладно я – обкуренный маньяк, пропивший последние мозги… А ты на трезвую голову и чего выдумал! «Убей меня, Цербер! Убей меня!.. » – саркастично передразнил он. – Тебя надо выпороть и в угол поставить за такое безалаберное поведение. Хватит уже идти у меня на поводу. Для чего тебе голова? Неужели ты всегда будешь делать то, что тебе скажут? Так же нельзя! – Кукловод резко обернулся, и Саша увидел, как жарко пылают его впалые щёки то ли от раздражения, то ли от смущения.

– Да, нет. Я как раз обычно и не делаю то, что мне говорят…– робко отвечал Саша, возведя на друга виноватый страдальческий взгляд. – Такое бывает только, когда я с тобой. Я просто верю тебе и знаю, что ты ни о чём плохом не попросишь…

– Ни о чём плохом не попрошу? – сквозь смех переспросил тот. – Я вообще-то только что предложил нам поубивать друг друга, и ты с радостью поддержал эту идею. Или это, по-твоему, не плохо? Фу, какой же ты глупенький. – захихикал Цербер и, вдруг посерьёзнев, с лукавой ухмылкой молвил. – Но знаешь, мне понравился этот твой горящий пылкий взор, когда ты приставил кинжал к моей шее. Столько упоения и страсти я никогда в тебе не видел. Ты и впрямь всерьёз был готов меня убить. Я польщён. Это довольно оригинально. А из тебя бы вышел ещё тот маньяк-убийца… Итак, ученик превзошёл учителя! Хвалю. И ты…ты меня оцарапал. – он провёл пальчиком по шее и показал Сашке капельку проступившей крови.

– Ой, прости. Я не хотел… – испуганно округлил глазки Саша.

– Ну, вот – то хотел меня прирезать, то всполошился из-за маленькой ранки. – злорадно усмехнулся тот. – Может, хоть поможешь?

Саша вопросительно и недоумённо вылупился на друга, но тот лишь выразительно выжидательно молчал. Не зная, чего от него хотят, Саша смущённо нервными движениями постарался остановить кровь, побежавшую по его шее, утирая её своим рукавом.

– Блин, Тристан… Ты мне шею трёшь, будто глиняный горшок драишь. – капризно проканючил Цербер.

– А что мне сделать? – грустно отозвался Сашка, обратив на него разнесчастный взор.

– «Что сделать? Что сделать?.. » – насмешливо передразнил Кукловод. – Ты так надо мной хлопочешь, что даже как-то стыдно становится. Из тебя бы вышла отличная нянечка. Мне как раз этого не хватает.

– Я уже готов и в нянечки идти, и что угодно делать, лишь бы помочь тебе …– печально усмехнулся парень и, поднимая на друга тоскливый умоляющий взгляд, с трудом выговорил. – Цербер, я прошу тебя… Давай ты… То есть с нами… Пожалуйста, пойдём… Цербер, я…

Слова рассыпались в Сашкиных устах, он всё не мог это выговорить, знал какую бурю, вызовет его просьба. Как спасти Цербера? Как убедить его покинуть эту жуткую темницу и сбежать вместе с ними? Высокомерный Кукловод, не верящий в милость и прощение, стремительно и отчаянно низвергающийся в этот ад – он ни за что не свернёт с пути, он не допустит и мысли, чтобы тихонечко перебежать из одного лагеря в другой. И всё же Саша пытался, надеялся… Какими словами затронуть душу Мастера? Не силой же его пытаться утащить отсюда?

– Довольно. – жёстко прервал он Сашкин лепет, похоже, догадавшись, куда он клонит, а в глазах его полыхнула лютая ненависть. – Всё. Тебе пора.

– В смысле «пора»? – тревожно воскликнул Саша.

– Наша тайная вечеринка подошла к завершению. – с натянутой улыбкой отвечал ему лучший друг. – Уже скоро это омерзительное беспощадное солнце выкатится на горизонт и разлучит нас. Ты должен до свету покинуть моё жилище, ну как блудная жена, спешащая домой к мужу. – хохотнул Цербер, подмигнув Сашке. – А то твой ненаглядный братец обнаружит, что тебя нет, и начнёт волноваться. И я бы на его месте тоже беспокоился. Тристан, ты такой непутёвый. За тобой нужен глаз да глаз.

Саша, взволновано озираясь по сторонам, заломил свои нервно дрожащие руки. В комнате и окон нет, как Цербер определяет время? Неужели эта ночь – такая долгая, и одновременно такая короткая всё-таки подошла к концу? Сколько всего было сказано, словно они прожили несколько жизней, и всё же время пролетело, как миг…Они столько времени потратили на какие-то пустые разговоры, а самое главное так и не было сказано. И когда Саша с трудом набрался сил и смелости, чтобы просить Цербера покинуть с ним это место, всё кончилось. Но раз близится утро, им и вправду стоит поспешить, иначе неприятностей потом не оберёшься. Они и так слишком заигрались.

– Эрика… – тихонько позвал Цербер, и тут же на его зов из незаметной дверки в уголке комнатки вышла маленькая девочка-кукла, несущая в руках какие-то вещи. Казалось, будто всё это время она находилась там в ожидании, когда её позовут.

Саша с удивлением узнал её – она была одной из первых, кого он видел здесь прежде, когда жил у друга и единственная, кто остался тут до сих пор. Куклы Мастера сменяли друг друга, редко задерживаясь в его доме надолго – либо они отправлялись во Дворец Маргариты на службу, либо через небольшой период времени были сломаны рукой своего создателя в очередном приступе его зверского безумия. И только эта простенькая куколка, одна из первых его творений почему-то до сих пор оставалась нетронутой. Её мелкие шаги, голова опущенная долу, тихие движения – во всём этом выражалось не то обычное рабское смирение и покорность, что проявляли все создания Кукловода, но нечто большее. Единственное слово, которое тут подходило это – нежность. Неброское расписное кимоно с замысловатым поясом стелилось шлейфом и слегка спадало с одного плечика, оголяя искристую как девственный снег фарфоровую кожу – белую в голубоватых узорах вен. Полотно гладких чёрных волос закрывало половину её личика с ярко выраженными восточными чертами и ниспадало вуалью на грудь. И только багровая лента губ своим кровавым пятнышком оживляла оледенелый кукольный лик. В молчании, повинуясь каждому движению своего Мастера, с нежностью следуя всем его неозвученным желания, словно читая мысли, куколка бережно и заботливо помогала ему сменить запятнанную кровью рубаху на другую. Косоворотка со стоечкой из чёрного атласа расшитого алыми страстоцветами облегала стройненькую истощённую фигурку Цербера. Маленькие пальчики Эрики аккуратно справлялись с затейливой застёжкой рубахи. С такой же трепетной заботой она надела на плечи Кукловод изумительный белый фрак с пуговицами из чёрной стали, выделанными рубиновыми розами, и подала ему белый цилиндр, обвязанный вишнёвым газовым шарфом. Все эти неспешные сборы проходили в благоговейном молчании, кукла одевала своего Мастера как ребёнка. В общем-то, неплохо, похоже, Церберу живётся, если с ним так каждый день возятся. А он ещё Сашку «в нянечки» хотел нанять… Томительно наблюдая за этим, Саша уже подумал, что такими темпами они не то что до рассвета, но и до полудня не выйдут из дома. Цербер собирался так тщательно, вдумчиво, будто на бал наряжался. Теперь он снова после всех этих срывов и истерик, выглядел франт – франтом. Заметив неперевязанные шрамы на его руках, Эрика робко и печально прошептала:

– Мастер, Ваши руки…

– Некогда. – сухо отозвался тот и, убирая за ухо прядь её волос, критично молвил. – Эрика, какая же ты растрёпанная. Как тебе не стыдно представать пред моим гостем в таком виде. – он оправил её кимоно и обратился к Сашке. – Только взгляни на этот пояс – повязывать его целое искусство. Прошлым утром я возился с ним битый час. На какую суету мы тратим жизни – повязывание ленточек, галстуков и петлей на шею… А Эрика жуткая неряха и неумеха. Поэтому она и осталась стеречь дом, даже когда все ушли. Ни на что она больше не годна…

– Все ушли? – удивлённо переспросил Саша.

– Ну, да. Все отправились на так называемые «военные сборы» во Дворец. – лениво отвечал Цербер. – Все мои куколки до единой – и девочки, и мальчики – все выступят в сражение. На то они и созданы – служить воле Маргариты. Осталась только глупая Эрика…

– Мастер не любит Эрику. И он даже никогда не гневается на меня. – произнесла та в пустоту, застёгивая пуговички на его фраке.

– Разве гнев – это признак любви? – удивился Саша.

– Все кого я – как она выражается – «любил», давным-давно оказались на свалке. – насмешливо молвил Кукловод. – Эрика хочет такой же участи.

⇐ Предыдущая 28 29 30 31 323334 35 36 37 Следующая ⇒