«В Стране Выброшенных Вещей» 36 страница

– Не подходи! – резким хриплым голосом вскрикнул Саша из последних сил. – Не надо, Беатриче. Лучше оставь меня.

Её едва слышные скорбные шаги удалялись, пока не стихли в ночи. Может она теперь плачет от обиды, от своего бессилья. Пусть. Так лучше. Она не должна видеть его теперь. Весь измаравшийся в крови, грязный, провонявший смертью, Саша хотел остаться один. Этой невинной беленькой девочке вовсе незачем видеть его таким. Лучше ей и не знать никогда о том, что такое война.

Мегетавеель и Ясэн своими руками омывали и перевязывали раны своих хрупких измождённых воинов. Немного придя в себя, Саша увидел сидящего рядом Плутона. С поникшим ликом, с окровавленным виском, он скатывал шарики из ломтя свежего хлеба и подносил к растрескавшимся губам брата.

– Ну, же давай. – прошептал он, обращаясь к Саше. – Ты должен хоть что-то съесть.

– Меня всё равно вывернет. – слабо отозвался тот. – Это бесполезно.

– Прости меня. – неожиданно произнёс Плутон, опуская лик, так что его золотые волосы пали на глаза. – Старший брат должен всегда оберегать младшего. А я вместо этого втянул тебя в жуткую передрягу, в эту резню…

– Ты тут не при чём. – возразил Саша. – Мне бы в любом случае пришлось в эти дни браться за меч. Просто если бы не твоё вмешательство я бы сражался на другой стороне…

– Зато рядом с другом… – невесело откликнулся Плутон. – А не бок о бок с ненавистным братом.

– Это не так! – оживившись, возбуждённо возразил Саша, приподнимаясь на локте и схватившись за плечо брата. – Я никогда!.. Слышишь? Никогда тебя не ненавидел!

Померкшее усталое лицо Плутона слабо озарилось. Братья продолжали сидеть плечом к плечу в тишине, пока Плутон тихонечко не окликнул проходящую мимо Навсикаю. Та всё, не прекращая, отфыркивалась и морщила мордочку, не изменяя своим звериным повадкам, и бормотала:

– Панда вся провоняла кровищей проклятого зверюги…

– Эй, Навсикая! – обратился к ней Плутон. – Я, конечно, тобой горжусь – это было лихо. Но я прошу тебя впредь так собой не рисковать. Твои поступки всегда крайне безрассудны. Но это ведь была всего лишь разминка. Их армии не одолеть. И это их «отступление» – тоже очередная игра…. Если что-то со мной случится, я хочу доверить тебе наши войска… Ты возглавишь их. Постарайся забыть глупого Плутона… – он говорил серьёзно с трагичной иронией, словно и вправду всерьёз собрался положить жизнь в следующей битве.

– Для Спутника – забыть это то же самое, что убить. – холодно и спокойно, не моргнув глазом, ответствовала угрюмая рыжая Панда. – Одиночество везде, где нет Плутона. Так что кончай молоть чушь. Тебе нельзя подыхать на этой войне. У тебя ещё вон – этот хлюпик на шее. – она бессовестно кивнула на Сашку. – Тем более можно себе представить существование Плутона без Спутника. Но вот Спутник, лишённый своего Странника – это парадокс. Одинокий сошедший с орбиты Спутник будет блуждать как сбившаяся с пути падшая звезда, как обезумевший метеор, летящий вверх, а не вниз. Навсикая не станет возглавлять этих придурков за тебя. Сам расхлёбывай свою кашу.

Ворчливая девочка удались прочь, провожаемая тёплыми взглядами обоих братьев. Она как верный Санчо Панса своего безумного Дон Кихота – она сумасшедший оруженосец сумасшедшего странствующего рыцаря. И всё же во всей этой её грубости и резкости читается столько нежности и заботы.

– Но почему, почему они вдруг отступили? – сокрушённо пробормотал Плутон, напряжённо всматриваясь в сгущающиеся вечерние сумерки. – А наши силы так малы… Так ничтожны…

– Ты узришь вскоре, что с нами более, нежели с ними. – с улыбкой молвил Ясэн, заслышав его слова. – Ибо ещё не пробудились те, кому надлежит пробудиться вскоре… Но свершится сие лишь в назначенный Озарилом час.

– Быть может наши шансы не так уж и плохи. – выдвинул слабенькое и нелепое предположение Сашка. – И мы превзошли ожидания Меченосного – вот он и слинял. Одна Навсикая чего стоит!.. Возможно, мы переоцениваем их силы?..

Плутон кивнул, однако по его взгляду было ясно, что мысли его сейчас где-то далеко. И тупые Сашкины доводы его нисколько не утешают.

– Ладно. Ложись спать. – с напряжённой, но дружелюбной, искренней улыбкой обратился Плутон к брату. – Завтра всё решим.

Однако Сашке как он ни устал, никак не удавалось уснуть. Ему мучили тревожные видения и образы. Его прежняя любовь к кровавым ужастикам или военным фильмам с подробными сценами резни напрочь, раз и навсегда опротивели ему после реальной битвы. Кровь, которую он весь вечер пытался смыть со своих беленьких холёных ладоней, – никогда не смоется с души. Такое не забудешь. А ведь всё это лишь начало – первая битва, первый ход...

Когда Саша всё же с трудом погрузился в недобрую кошмарную полудрёму, чья-то рука неожиданно осторожно коснулась его плеча. Он едва не завопил спросонья. Плутон, прикрыв ему рот ладонью, прошептал над его ухом своим почти беззвучным музыкальным голосом на одном дыхании:

– Тише! Не разбуди остальных. Я хочу сходить в Полис, посмотреть, что там твориться. Что имел в виду Меченосный, говоря про какой-то ночной праздник у Моря…

– Я с тобой! – едва удержавшись, чтоб не вскрикнуть приглушённо и сдавленно выдохнул Саша.

Плутон кивнул и улыбнулся уголком рта. Неслышно как две тени они проскользнули меж спящих и со всех ног помчались к Полису. Ну, наконец-то братья хоть в чём-то заодно! Они неслись стремглав, гонимые страшными предчувствиями, пытаясь раствориться во мраке. В этой тьме они едва не теряли друг друга из вида, слившись с вездесущей ночью – Саша в чёрной рубахе и Плутон в густо-синей толстовке с капюшоном, накинутым на золотую голову – словно Солнце зашло. Когда они добрались до Полиса, то попросту ужаснулись, узрев хаос воцарившийся там. Во мраке тут и там разгорались огни пожарищ, метались озверелые куколки с факелами. А света звёзд и Луны не было вовсе, словно вновь настала вековечная Маргаритина полярная ночь. Похоже, все эти оголтелые создания собирались к королевской Башне, и братья, поспешив незаметно присоединиться к толпе, отправились туда же. От кострищ, зажженных на предбашенной площади, было светло как днём, а по стенам были засвечены живые факелы – жарким огнём горели подвешенные тела Церберовых куколок. Маргарита, окружённая своей свитой, стояла в центре площади, а немного в стороне возле некого подобия жертвенника орудовал Меченосный при помощи братца-Джокера. К счастью было не разобрать, что они там творят. Рыжее пламя волос королевы словно истлело и почернело в чадном факельном свете – она стала похожа на «Прозерпину» Россетти, закутанную в тёмные скорбные одежды. Словно произошло преображение наоборот, и сделались одежды её темны, как кровь, как ночь. Лишь падшие, сорванные силой проклятые звёзды мутно тлели в её волосах. Ведь в этом царстве возможно даже сорвать с неба звезду. Пронзительный иступлённый хор славил свою проклятую Маргариту, а она, воздев белые как у покойника руки, в небо провозгласила низким, громовым, режущим по ушам гласом:

– Возликуйте, мои блаженные детки! Пришёл час. Грядёт наш Господин! Ныне узрите вы Того, Кто дарует нам вечную свободу и соделает Царство наше несокрушимым! И да сгинет всякая память о прежних господах и королевичах. Настала наша эра! Эра Тьмы! Да воцаримся вовеки!..

Едва она умолкла, на центр площади выкатил Цербер на своём стальном коне. Его измождённое тело плотно облегала долгая чёрная рубаха со стойкой – как у семинариста, длиной почти до колен, с узкими рукавами, закрывающими ладонь до самых пальцев. Саша с ужасом узрел, как он кошмарно высох, исхудал и побледнел, буквально за день, превратившись в скелет – только прекрасные глаза яро и безумно сверкают под действием какого-то дурмана. Кукловод вскинул руку – длинные льдисто белые пальцы светились во мраке, и провозгласил зычным пьянящим голосом:

– Я Глашатай Славного Отца нашего – Левиафана. Объявляю вам, что отныне Ночи нашей не будет конца. От сего часа вовеки свет обратится предвечным, первозданным мраком. Этот час станет первым в новой истории. Так давайте же скорее выйдем встречать Господина нашего!..

Следом за Цербером вся эта дикая толпа с криками и песнями волной хлынула к пристани. Сашка с Плутоном на дрожащих ногах незаметно присоединились к ним и отправились следом. И вот, конь бледный, и на нём всадник – так Цербер рассекал ночь на хладно сверкающим во мраке мотоцикле, а за ним следовало всё это ревущее полчище. В факельном свете виднелись их искажённые, ужасающе-прекрасные разгорячённые лики, огненно сверкало золотое убранство, самоцветы на их одеждах, их оружие, их пленительно красивые полуобнажённые тела – они как страшная волна, как прибой, накатывающий с обратной стороны Моря. Остановившись у брега, они возвели жадные томящиеся взоры к беспокойному водному полотну. Маргарита, вышедшая в центр образовавшегося полукруга, держа в руках загадочную богато изукрашенную шкатулку, лукаво безумно хохотала, пританцовывая.

– О, детки, довольно мы сдерживались! – хохоча и извиваясь всем телом, молвила она. – Выпустите скорее, скорее!.. Выпустите все свои желания, свои пороки. Сколько ещё этим милым зверюшкам томиться взаперти?

С этими словами она распахнула шкатулку – будто ящик злополучной Пандоры – и выпустила наружу бесчисленное количество странных миниатюрных тварей, похожих на неких насекомых. Когда пара из них пролетела буквально перед носом Сашки, он разглядел, что это были удивительные существа, напоминающие сказочных фей с лиловатыми полупрозрачными как у стрекоз крылышками. Они были крайне милы, разлетаясь по всему брегу, они сеяли свой мутный больной полусвет, и мрачные тени неслись им вослед – словно они светлячки наоборот, так сказать – «темнячки». Но хуже другое – эти твари оказались жутко кусачие. Сашка с братом поспешили укрыться от них, и с ужасом взирали, как укушенные ими куколки и прочие дети, и создания Страны Выброшенных Вещей страшно мутировали, преображаясь в невиданных, прекрасных и жутких животных, горгулий, чудовищ, словно сошедших с готического собора или из кошмарного сна. Сами эти кусачие существа тоже менялись, разрастались, превращаясь в огромных насекомых доисторического мира. Впрочем, они были совершенно несхожи с теми безобидными тварями, что населяли Лилейный Лес. А Маргарита тем временем затеяла у самой кромки Моря неистовую пляску с бубном в руках, находясь, будто в агонии. И воды морские словно вторили ей, подвластные ритму её безудержного танца. Растрепался венец её почерневших вьющихся кос, и они каскадом ниспадали до земли. В исступлении она вдруг замерла, простерев дрожащие неистовые длани к Морю. Скинула пояс с обольстительного стана, развились на ветру водопадные складки её одежд, и внезапно подошедшие к ней братья-Валеты, резко схватив её за руки и ноги, со всей своей нечеловеческой силой швырнули свою королеву в неистово бушующие волны, так что пучина вмиг поглотила её с головой.

– Папочка примет Мамочку, как жертву. – со смехом молвил Цербер и, слегка привстав в седле, призвал всех к тишине.

Воцарилось пугающее, оглушающее безмолвие. Так страшен и грозен был Кукловод в тот миг – словно вестник смерти – бледный скелет с седовласой головой. Лик его затенённый смертной тенью с одной стороны, был яро озарён с другой – этим сквернящим, ничего не освещающим светом факелов, который отражался от его лика, как от стального клинка, сея отчаянье. Поднеся к пересохшим, бескровным губам серебряный рог на перевязи, Цербер зычно протрубил трижды. Эта страшная музыка словно вытягивала жилы. Ему ответила давящая глубокая тишина, от которой заложило уши, и кровь бешено застучала в висках. Море словно кровавая чаша в ночи всколебалось, и содрогнулось небо и земля. Откуда-то обрушился шквальный ветер, подняв на Море целую бурю. Так тишина сменилась жутким, воистину адским, металлическим оркестром. Тогда Саша узрел, выходящего из Моря Зверя. И стал он на песке морском – огромный как скала, обросший багряными вздыбленными космами, он казался чудовищной помесью ящера и медведя. Он имел львиную пасть и гриву, костлявые лапы, вывороченные как у кузнечика – могучие, жилистые, как из стали. Морду и шею покрывала местами драконья чешуя, за спиной хлопали и скрежетали перепончатые крылья. А его рогатую голову венчали звёздчатые диадемы. Этот ужасающий стальной змий медленно на четвереньках, тяжело ступая, выходил из воды, испуская дым из ноздрей. Ослепительно алело страшное мертвящее око из-под нависших чешуйчатых век. Казалось от этого взора ни за что не спрятаться, не скрыться. У Саши от ужаса подкосились ноги, а побелевший Плутон широко распахнул глаза и нервно, отчаянно сжал рукоять меча. Пред этим Зверем пало всё воинство Маргариты, и поклонились ему и, возглашая, воскликнули:

– О, кто подобен Отцу нашему – Славному Господину сему Левиафану, и кто может сразиться с Ним?..

От оглушающего рыка вновь сотряслось небо, и показалось, что земля застонала от звука его шагов. Пристань, брег морской – всегда были священным местом единения, сретения с Озарилом, местом Его сошествия, а ныне оно осквернилось ужасным явлением Левиафана. Цербер, восседая на своём стальном коне, расчищал ему дорогу, ведя обратно к проклятой Башне, и трубил исступлённо как в агонии в свой рог, с измученным омертвелым ликом. А Маргарита – целая и невредимая, как, оказалось, превосходно расположилась на спине этого чудовища, меж его жутких чёрных крыльев. Необузданная царица, блаженно томно откинувшись, восседала верхом на звере, бесстыдно раскинув свои ноги. Одежды её переменились и стали багряные, будто измазанные кровью, утопающие в море крови – они едва прикрывали плоть, а золотой убор на голове блистал своим осквернённым тусклым светом.

Плутон, опустил голову, скрыв померкший лик в ворот рубахи, и шептал как в бреду:

– Это конец!.. Конец….

С воплями и звериным воем бесчинная орда Маргариты возвращалась к Башне. И от каждого шага их Зверя содрогалась, рыдая, земля. Неожиданно Зверь резко встал на дыбы, и Маргарита, подкинутая вверх, взлетела как пушинка, объятая клубами дыма. Но когда этот дым рассеялся, поражённый Саша увидел, как королева пала на руки некого человека. Так Левиафан, отбросив звериную личину, явился в образе прекраснейшего человека. Он был так велик и могуч, что рядом с ним и сам Меченосный казался сущим мальчишкой, а Маргарита на его руках смотрелась как куколка. Никогда прежде Саша не зрел человека столь восхитительного – он был совершенство красоты. Его лик, волосы и одежда – всё сеяло свет, словно он сын самой зарницы. Этот его облик совершенно не вязался с виденным раньше, словно Зверь был просто дурным сном. Левиафан как превосходнейший из братьев, из неких высших, нездешних созданий походил на златоносного ангела. Светлы были его одежды, искусно изукрашенные всякими драгоценными каменьями – рубином, топазом, сапфиром и многими другими, жемчужные зерна, нанизанные одно на другое, были усажены в золотые гнёздышки. Пылающие самоцветы, разбитые в тонкие листы, пластиночки, скреплялись золотыми прожилками, будто витраж – все они словно чешуя на нём, от этого радужного сияния до боли рябило в глазах. Ослепительно белые как нити льда волосы водопадом ниспадали на могучие плечи, а косая чёлка набок своей хрустальной завесой скрывала левую половину его лица. Его тело, словно сплетение музыкальных инструментов, казалось, дивное песнопение рождается в каждом его движениях – славословие в его собственную честь. Ничто не могло укрыться от его пронзительного взора – правый глаз неопределённого цвета, переливался всеми цветами радуги, а когда порыв ветра слегка пошевелил завесу гладких волос, открылось кроваво-алое левое око. Саша невольно втянул голову в плечи, прячась от страшного взгляда этих всепожирающих глаз. Но, похоже, всё обошлось. Левиафан окинул взором всех своих покорных рабов и молвил прекрасным низким, бархатным голосом, полным одурманивающей музыкой:

– Приветствую вас, Мои возлюбленные дети! Вы истомились, ожидая Меня, и вот Я дарован вам. Ныне пришло Царство Свободы. Наш Ренессанс. Так выпустите на волю сдерживаемого Зверя внутри себя. Высвободите божественную силу, доселе сокрытую! Что ещё сдерживает вас? О, кто сказал вам эту глупость «не пожелай»? Желайте, дети мои! Желайте, да получите от меня всё вожделенное и прежде недоступное для вас.

Так наступил их проклятый Ренессанс. Небесно красивенькие куколки вкруг престола Левиафана, как ангелы с «Бетховенского фриза» Климта упоённо воспели хвалу любви и красоте. Все покорились, все прельстились. В нём печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты – всё, что он говорил и творил своими руками, было превосходно, дивно, славно. И сам Сашка с трудом сопротивлялся опьяняющей, зачаровывающей музыке его властного гласа. Левиафан воцарился в Башне Маргариты, увенчанный чёрной рогатой диадемой исполненной неясными, колдовскими письменами. Маргарита по кошачьи, исступлённо и похотливо ластилась к его ногам, сидя на земле у подножия его престола, а смирённые Меченосный и Джокер с выражением небывалого благоговейного страха и почтения стояли склонённые по обе стороны от него, жадно, нетерпеливо и томно ожидая его приказов, его прикосновения, его взгляда. Саша, изумлённо глядя на Маргариту, не мог поверить своим глазам – и эта развратная, омерзительная в своих пороках, разнузданная кровожадная блудница очаровала его, прельстила своей «материнской» опёкой? Как было отвратительно вспомнить сквернящее прикосновение её жадных рук. Плутон не зря стыдил брата. Сашке и самому никогда не забыть этого позора. Он с содроганием боялся поднять глаза на Левиафана. Его подавляющая красота и величье манили, властвовали над душой, так что парню казалось, один единственный взгляд на него может подчинить его волю, расшатать разум и свести с ума. Но Плутон оставался невозмутим, он, похоже, в отличие от брата не спешил уходить и, желая узнать всё до конца, жадно прислушивался и глазел на Левиафана во все глаза. Левиафан вдруг поднялся со своего престола во весь рост и провозгласил:

– А теперь, дети Мои, Я дарую вам новый свет, прекраснее и жарче света угасшего солнца и бледной луны. Способен ли это свершить кто-нибудь другой? Кто из тех, кто приходил раньше Меня и хотел вас подчинить своей воле – кто дал вам свет? Они лишь порабощали вас, обременяя невразумительными законами, облагая вас невыносимыми оковами морали. Но ныне будете вы свободны. Расторгнем узы их, и свергнем с себя оковы их! Узрите свет Левиафана!..

Подняв напряжённую длань к небу, с мучительно искривленными пальцами – будто он хочет впиться когтями в небо и изодрать его в клочья – он словно ударил в небосвод своей неведомой проклятой силой, и над их головами, над Башней завихрился воронкой огненный круг, будто пожар в небесах. Вся земля от края до края, вся Страна Выброшенных Вещей наполнилась этим смертоносным кровавым светом, раздирающим глаза до боли.

– А сейчас, Мои кровные, сладкие детки, вы сможете лицезреть устроение нашего славного Царства. – с леденящим душу смехом воскликнул Левиафан и, обратив взгляд вокруг престола, вопросил. – Но где же он? Где Мой желанный, златорукий Мастер?

Цербер с опущенным ликом, сокрытым павшими прядями серебристых волос выступил вперёд. Изящно изгибая тонкое, иссушенное скорбью и проклятыми играми Маргариты, тельце, весь извиваясь, он скинул с себя, как змеи сбрасывают кожу, эту свою строгую рубашечку, оголив истощённую костлявую грудь. Воздев руку с занесённым кинжалом, он порывисто приставил лезвие к груди. Саша, как молнией поражённый, едва не кинулся к нему с криком, Плутон с трудом успел его перехватить и, крепко сжав в объятьях, заткнул ему рот рукой. Широко раскрыв от ужаса глаза, Саша, весь дрожа, наблюдал, как Кукловод наносит глубокий нарез на своей коже. Откинув кинжал, Цербер, словно заколдованный с отрешённым видом размазал по груди проступившую кровь, будто выдавливая её из себя, и полной горстью протянул окровавленную длань Левиафану.

– Да будет Моя Воля. – молвил Зверь и, склонившись, коснулся кончиками пальцев руки седовласого мальчика.

От соприкосновения их рук внезапно всё озарила ослепляющая вспышка света, воздух наполнился музыкой, и земля оросилась кровью Мастера. Музыка, музыка!.. Она звучала всё громче, нарастая, накатывая волной. Проклятая музыка Левиафана, от которой звенело в ушах. Да, теперь Саша однозначно уяснил – музыка это не развлечение, музыка – это Сила, созидающая или разрушающая, и с ней нельзя просто так забавляться, ведь в умелых руках она может стать смертоносным оружием. От музыки, от крови Мастера, от проклятой, колдовской силы Зверя и его воли – явился Сад Левиафана. Весь предбашенный двор и дальше, дальше вся земля прорастала искусственными, мёртвыми – стальными и шёлковыми цветами, богато украшенными самоцветами, жемчугом и златом. Железные стебли и шипастые корни беспощадно ранили землю. Люди и куколки Цербера обращались живыми цветами, их тела опутывали ползучие тернистые ветви, как лианы, и их нечистые семена пробивались у них изнутри, раздирая сердца и овладевая душами. Девы в одеяниях из цветов и манящих дурманящих плодов – были сотворены словно в насмешку, как пародия на девочек-берёзок из рода Дафны. И все эти раскидистые растения, люди-цветы, издёвка над Лилейным Лесом и его жителями. Здесь пышным цветом расцветает поросль порока, сладкие наркотические плоды их запретных желаний. Откуда-то явились странные и страшные порождения ужасных снов – чудовищные звери, несущие на головах сочные, мясистые ягоды огромных размеров – они все словно выползли из средневековых бестиариев, дивные пугающие твари невиданные Босху и Брейгелю. На спинах некоторых из этих животных восседали причудливые пёстрые птицы – будто райские птицы, только вот искристые бусинки их глаз светились адским, порочным огнём. Необузданные уродливые кони, как с картин Дали, и увешанные золотыми цепями кентавры носились туда и сюда с алчным ржанием, а верхом на них восседали полунагие распылённые девы и юноши и кормили всех этих диких тварей плодами со своих цветочных одеяний. Сами собой из земли били фонтаны алого сока – кровь виноградных ягод. Жаждущие жадно преподали к ним, озверело расталкивая друг друга. Левиафан с торжеством и восхищением взирал на своё творение. Похоже, он желал не только Полис, но и всю Страну Выброшенных Вещей, а с ней и все прочие миры вселенной превратить в свой Сад Земных Наслаждений, который и Босху не снился. И здесь же между делом средь развратных плясок и роскошных пиршеств, с жуткими песнями в ритме этой дурманной музыки куётся оружие. Тут же они и проверяют его – убивают из развлечения своих рабов, сдирают шкуры с пойманных панд, жарят их мясо, отправляя девочек-берёзок в костёр вместо топлива. И среди этого жуткого шабаша, творя свой мрачный ритуал, Цербер – пленник своего проклятого культа – неистово дико отплясывает окружённый своими куколками. Эти фарфоровые русалки обвивают его тело, терзают и ласкают, кормят плодами, осыпая цветами, сорванными с их одежд. Яро пылают созвездия их очей, роскошные девы-плеяды отбрасывают страшные тени, как скелеты – это триумф, пляска смерти, и некуда укрыться от этого хоровода. Тонкие искалеченные руки Мастера обнимали кого-то, как в забытьи, эти сладострастные девицы жадно слизывали кровь, стекающую с его порезанной груди и, утоляли его жажду густым виноградным соком. А Цербер, обречённо отдаваясь их жажде, буквально поит своей кровью всех этих ненасытных куколок и монстров, чтоб оживить их и сделать ещё краше, ещё сильнее. И они беспощадно алчно, неотрывно высасывают из него остатки жизни, раздирая душу своего Мастера…На это было невозможно смотреть. Какой ужасный финал, как безнадёжно пал ослеплённый Цербер. Но ведь если бы не вмешательство брата, Сашка бы и сам сейчас был там – рядом с лучшим другом. Тоже пьяный и обкуренный лихо отплясывал в объятьях этих девиц. А ведь всё начиналось с безобидных игр в куклы…

Джокер вновь представил очередной безумный, изуверский спектакль. Его хрупкие, жалкие мальчики-пажи – женственные и чувственные красавцы, как юноши с картин Симеона Соломона, в длинных монастырских одеяниях танцевали на цепях, на ниточках, покорно обнажаясь, засвечивая в полупрозрачных дланях свои скорбные кадила – они и сами горят как свечи преданные своему проклятому коллекционеру.

От всех этих зверств и пошлости Сашку охватил ужас и желание быстрее сбежать отсюда, только бы не наблюдать всё это дальше, будучи не в силах, что-либо изменить. Но тут Левиафан, что всё это время с блаженством и упоением наблюдал за своим Садом, поднялся с престола и, прервав эти бесчинства, промолвил:

– Ныне же Я желаю воздать почесть и даровать награду вернейшим из слуг Моих – Моей возлюбленной Наместнице и её славным братьям, что ревностно стерегли Мой престол, до сего часа. Итак, приди ко Мне вожделенная Дочь и Сестра Моя, Невеста и Любовница – о, Маргарита, ты чаровница достойная хвалы! – так прими же венец своего Господина. И славься! Славься!

И вся толпа, смирённо преклоняя колени вкруг престола, громогласно возгласила:

– Salve! Salve!.. Luxuria!

И Маргарита в своём бесстыдном наряде, скромно опустив головку, как послушница монастыря, склонилась перед своим господином, а он увенчал её чело чёрным диадемой в рубиновых цветах.

– Но заслуги твои велики, Дитя Моё. – продолжал Зверь. – И не одной награды ты достойна. Ведь ты столь усердно учила наших деток не бояться своих желаний и не обуздывать свой голод. Да восполнится и твоя жажда, Царица Моя.

– Salve!.. Gula!.. Salve!.. – исступлённо вторила ему толпа, пока Левиафан одевал ей на голову узорчатый венец – весь в сплетении коралловых завитков, напоминающих червей, искусно украшенный самоцветными надкусанными плодами.

– И наконец, третий венец. Кто же подобен тебе, о Маргарита? Воистину всех ты превосходишь. И скромность тебе не к лицу, Возлюбленная. – с ласковым смехом молвил он, одарив её блистательным венцом в радужных павлиньих перьях.

– O salve!.. Superbia!..

Маргарита, буквально задыхаясь от восторга и самоупоения, получив в довершение всего поцелуй своего господина, уступила место Палачу. Преклонив колено, Меченосный подобострастно и пылко взирал снизу вверх на Левиафана необычайно кротким взором.

– О, Мой верный, многоценный Сын и Брат. – обратился к нему Левиафан, положив руку ему на голову. – Ты не единожды доказал свою преданность Мне. И даже был сильно ранен в прошлой битве во имя нашего Великолепного Царства. Но Я утешу и вознагражу тебя. Моря и реки крови потекут к тебе, чтобы утолить твою ненасытную, нескончаемую жажду. Прими Мой венец и да восславится твой лютый голод и гнев! – с этими словами он короновал Палача златокованым венцом с изображением диких вепрей рвущих друг у друга добычу.

– Salve! Avaritia!.. Salve!.. – возгласила обезумевшая толпа.

– Мой славный друг, Я радуюсь, видя, что ты не сдерживал своего Зверя никогда. Хищна ярость твоя, и да будет она преумножена и направлена на всех врагов наших! – с торжеством молвил Левиафан, возложив на голову Меченосного вторую диадему – в сплетение её орнамента виделись сцепившиеся звери наподобие медведей и диких кошек с кровавыми очами.

И дикая орда его рабов воскликнула, завывая:

– Salve! Salve!.. Ira! Salve!..

Когда довольный Палач с ликованием покинул подножие престола Зверя, его место занял Джокер. Тот, изящно и галантно преклонившись, не сводил иступлённого распылённого взора со своего господина.

– О, Джокер, милое Моё Дитя, непрестанно живущее в Моём сердце. – ласково молвил Левиафан с хищной улыбкой, проводя дланью по бледному лику восторженно затрепетавшего Шута. – Как глуп тот, кто недооценивает твои способности, твой исключительный талант. Ты истинно кровь от крови Моей. Столь ты спокоен и красив в своей горькой меланхолии. Ты словно страдаешь за всех, упиваясь болью наших деток. Скорбный и бесприютный ты жалеешь их и указываешь блаженный путь к облегчению всех страданий – путь самоубийства. Да умножатся стократ горести и беды земли, коли приносят они тебе столько наслаждения и делают тебя ещё краше.

Голову Джокера он увенчал чернённой зубчатой диадемой, украшенной адамантовыми черепами.

– Salve! Acedia!.. Salve!.. – восклицали рабы.

Коронованный Джокер, едва сдерживая какие-то жуткие порывы, лихорадочно поддавшись вперёд, смирённо и горячо прошептал:

– Позвольте молвить, Господин мой Светнесущий…

– Чего ты желаешь, Дитя? – с улыбкой откликнулся Левиафан.

– Я вижу, что Вы приготовил ещё один венец, но для меня наград достаточно. – льстиво и сладко пел Джокер. – Не прогневайтесь, я лишь желаю предложить Вам отдать этот венец одному из наших вернейших деток…

– Как тебе будет угодно. Кого же ты счёл достойным? – заинтересовался Зверь.

– Мне кажется, пора короновать нашего обожаемого Чёрного Принца. – напевно воскликнул Джокер, поднявшись на ноги и скрестив у груди свои прекрасные точёные руки.

Левиафан передал ему венец, и тот, простерев длань к толпе, вдохновлено молвил, словно сказ сказывал:

– О, ты – чья нежнейшая кожа глаже шёлка, благоуханнее всех цветов королевского Сада… вкус, чьих ядовитых губ горче жизни, слаще смерти… чьими золотыми руками творилось наше Блаженное Царство… на чьей крови взрастили мы сей дивный Сад – о, Мастер Цербер, желанный наш, приди же к нам скорее! Ты по праву заслужил сию почесть и награду. Отныне ты станешь вровень с нами.

Левиафан удовлетворённо кивнул. Цербер ему сразу приглянулся. Мастер мастера видит… Толпа расступилась, и он бледный, истощённый шёл навстречу Зверю, низко опустив голову, так что безжизненно серые волосы сокрыли лик. Он шагал в благоговейной тишине, сопровождаемый почтительными, восторженными и завистливыми взглядами, полными ненависти и обожания. Это ведь уже были не игрушки, не очередная подачка – побрякушка от королевы, обретя один из венцов Левиафана, Цербер из простого фаворита Маргариты превращался в ровню ей. Это неописуемая честь, опасная награда, и назад пути нет. Саша во все глаза наблюдал за это катастрофичной сценой.

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒