«В Стране Выброшенных Вещей» 31 страница

В сменяющих друг друга образах и тенях Саша узрел Её. О, да – он уже зрел этот пленительный силуэт за сверкающей завесой на своём первом балу. Он также зрел её манящую грешную пляску среди вьюги под фонарями, в видении из больничного окна во время операции Георгия. И вот теперь в узорчатых контурах теневого театра развивались локоны королевы, её восхитительная фигура томительно изгибалась в густом сумраке сапфировой ночи, среди бриллиантовых искорок колких снежинок. Она протягивала свою длань, призывно изламывая напряжённые пальчики.

– О, благословенная! Скорбный принц узнал в ней свою Истинную Мамочку. Он счёл, что сама Смерть – желанная, пылко возлюбленная предстала пред ним, чтоб облегчить его скорбь. Блаженный с ликованьем он пал на руки своей Матери, а она нежно кутала его в лёд, осыпала поцелуями, как снег ложится наземь. О, какая же адская боль и сладость морозно разлилась по его жилам от прикосновения её губ, от её неистовых объятий! Сколь счастлив был в тот миг грустный выброшенный принц – ведь он веровал, что сбылось его желание. Он думал, что и вправду умер. Но…

Силуэты венценосной королевы и тоненького мальчика были стёрты снежной пургой. Образы завихрились как в танце, и явился новый узор – изумительный цветок – нарцисс, внутри которого прорисовывалась изящная фигурка в надломленной позе эмбриона. Где-то Саша это уже видел…

– Сон принца прервался. Он не уснул навеки, но пробудился в ином дивном месте. Не в силах понять – жив он или мёртв, мальчик пытался осмотреться кругом. Он словно очутился в нежной колыбельке, в шкатулке с полупрозрачными стенками, сквозь которые ласково сочился тёплый свет. Трепещущие лепестки – шёлковые стенки его усыпальницы обволакивали, нежили его искалеченное, болящее тело. А он стремился к свету, зачем-то желая покинуть свой уютный гроб…

Болезненно исказившись, судорожно извиваясь, силуэт мальчика со вскинутыми руками, пытался растворить лепестки своего бутона. Как волны на поверхности воды – судороги пробежали по шёлковым лепесткам, цветок, словно в муках рождения нехотя раскрывался, отпуская на волю своего прекрасного пленника.

– Так преодолевая мучительную боль своего второго рождения, нарциссом на свет произведённый, пал оземь мальчик, окрещённый Цербером. Средь густой душистой травы его ложе. Но он бессилен встать. Ведь ноги его так и остались искалеченными. Мёртвые неподвижные ноги – его вечное бремя. Иным людям они даны для движения, ему они как наказание. Подобно жалкому лягушонку или уродливому кузнечику, принц был обречён беспомощно барахтаться на земле, не находя силы встать…

Ломкая фигурка стройного юноши с безобразно вывороченными ногами беспомощно трепыхалась средь цветочных зарослей, силясь подняться. Его силуэт напоминал собой странное пугающе-красивое насекомое.

– И горько возрыдал уродливый принц – Цербер, ибо мир сей был дивно прекрасен. Был столь манящ и пленителен простор поля поросшего благоуханными нарциссами, что склонили свои скорбные лики, будто оплакивая этого жалкого лягушонка. А он не мог и шага сделать здесь. И тогда он узрел на другом конце поля, то, что было столь желанно, то, что наполнило его душу надеждой… Так и не сумев встать, ползком через всё поле, опираясь на слабые дрожащие руки, принц Цербер медленно и тяжко двигался к своей цели. Как жалок был он! Безжизненные ноги в раскорячку с трудом он волочил – униженный, ничтожный мальчик. Там в зарослях его нарциссов скрывались коварные незримые шипы, осколки стекла и жестокая сталь. Сколь беспощадно резали они его, впивались в тело белое, лишь скорбные нарциссы с любовью принца провожали, покачивая невесомыми головками и нежно осыпая поцелуями его исполосованную плоть. Весь расцарапанный на изодранных в кровь ладонях он всё-таки достиг…

Судорожно извивалось миниатюрное причудливое тельце мальчика, осенённого узорными цветочными тенями. Но вот изображение сменилось, и Саша узрел то, к чему так стремился искалеченный юноша. Среди перламутровых переливов прорисовались контуры операционного стола, и вкруг него хаотично заплясали всевозможные медицинские инструменты. Безумный теневой театр Мастера пугающе реалистично передавал их хищную пляску. Страшные и привлекательные они заманчиво поблёскивали, словно обещая исполнить любую прихоть своей новой жертвы.

– Итак, пред принцем возвышалось прекрасное ложе, ожидающее своего грустного пациента. А рядом любезно располагался весь необходимый ему инструмент. О, знаешь ли ты, мой добрый Тристан, что требуется для творчества истинному Гению, истинному безумцу? Да, все эти ножницы и скальпели, зажимы, скляночки и шприцы, бинты и ленточки, и ниточки с иголочками, проволока, клей и гаечный ключ, и отвёртка, напильник, провода и дрель, и машинное масло… О, как прекрасен этот набор для творчества!

Пьянящая музыка голоса Кукловода сменилась его безумным истеричным хохотом, что волной накатывал из-за ширмы. От нахлынувшего ужаса хотелось убежать, но Саша не мог и пошевелиться. Обхватив ноги руками, он уткнулся подбородком в колени и неотрывно, почти не дыша, продолжал любоваться этим устрашающим теневым спектаклем. В детстве с таким ужасом и восторгом он украдкой смотрел какие-то тошнотворные ужастики, едва не теряя сознание от страха.

– Но самым прекрасным среди всего этого была чудесная коробка, перевязанная красной ленточкой. А в ней… О, само совершенство! В ней – ноги. Стальная кость, обвитая венками-проводами, покрытая фарфором - нежным, как китайский шёлк. Преодолевая боль, с трудом неся бремя собственного тела, принц Цербер вскарабкался на столик, робко озирая чудесный инструмент.

Дрожащая тень мальчика, сидящего на операционном столе, поражала своей живостью. Тонкий профиль, длинные пряди волос, падающие на лик, сутулые плечики и нервные руки – всё выдавало его сомнение и тревогу. Он нерешительно брал в руки то один, то другой инструмент, рассматривал и клал на место. Его изящные пальчики, как замерзающие ветви на осеннем ветру, тревожно вздрагивали, касаясь наточенного лезвия.

– Да, тут было всё необходимое. Единственное, что требовалось Церберу – это решиться… И он решился.

Саша хотел зажмуриться, но не смог. Надо успокоиться! Ведь это всего лишь театр теней, эти образы – не живые люди. И всё это лишь Сказка. Но невозможно было спокойно, без содрогания взирать на силуэт зачарованного мальчика, что поднёс зазубренное лезвие к своим кривым ножкам. По шёлковой поверхности ширмы расползлись алые нити, они сплетали узор, путались, расширялись, пока не затопили всё своим кровожадным потоком, скрыв фигурку принца. Две ровненькие, ладненькие ножки, как струнки, как стрелки часов бежали вкруговую, а тень мальчика, колыхающаяся как ясеневый лист на ветру, склонилась, скривилась в изнеможения, творя свою новую судьбу. Вихрь инструментов поглотил всё в своём круговороте, затягивая мальчика в свою воронку. А после, завершив сие жуткое священнодействие, он рухнул на спину, раскинув руки, как подбитая птица. Голос Цербера, когда он продолжил свою повесть болезненно вздрогнул, он потерял прежнюю беспристрастность.

– Окончив свою…операцию, принц долго лежал без движения, измождено опрокинувшись на своём горьком ложе, теряя сознание и снова приходя в себя. Над головой его проносились облака, и птицы, сбившись в стаи, искали свой дом, а он залитый кровью, едва держался у края смерти. Разве могли прижиться к его плоти эти изумительные искусственные ножки? Он сего не ведал. Ему была дана благодать выжить, и спустя многие часы, казавшиеся ему веками, принц Цербер всё же превозмог себя и попытался оторвать измученное тело от этого скорбного предсмертного ложа. О, да – он всё-таки сумел встать, впервые в жизни он прямо стоял на своих новых ногах, имея твёрдую опору. Он прежде был несчастным уродцем на кривеньких ножках – от пояса и выше он хорошенький принц, но из-за ног похож был на чудовищного монстра, гоблина. А теперь от головы до пят – он совершенство!

Упоённый голос Цербера звучал, будто из-под земли. А восхитительно стройный образ юноши делал шаг один за другим на своих новых дивно ровненьких ногах, и его плавные невесомые движения потихоньку перетекали в блаженный упоённый танец.

– О, принц Цербер, ты столь божественно хорош, что сам Адам бы позавидовал такой пленительной красе. Но платится с лихвой за это совершенство. И вместе с этой красотой навеки принц был болью награждён. Каждый шаг его сопровождается электрическим разрядом, будто по венам уже не кровь течёт, а бьёт ток, как по оголённым проводам. Прекрасный принц был горько наказан за своё стремление к совершенству, как и злосчастная Русалочка. Но вскоре Цербер начал к боли привыкать и более того, отныне без неё он и не мыслил своей жизни…

Как бестелесный мотылёк силуэт тоненького юноши вольно парил по полю, и цветы меж которых он пробегал, благоговейно и влюблено кланялись ему. Его фигурка стремительно простиралась вперёд. Остренькие стрелочки камыша окаймляли стекольно-гладкий простор, наверно там находился некий водоём. И гибкая тень юноши склонилась, простерев свои длани к нему.

– Запятнанный кровью, Цербер спешил к свежему озеру посреди этого заброшенного сада. Склонившись к воде, он узрел своё отражение и замер в удивлении. Во всю свою жизнь в той жалкой темнице среди безобразных монстров, будучи калекой, он всегда чуждался и сторонился зеркал, боясь, лишний раз зреть самого себя. Печальный принц привык считать себя уродцем и даже не ведал, каков он на самом деле. И вот – чудо! Узрев своё отражение, принц с удивлением познал, что он восхитительно хорош собой. О, Цербер, как же ты прекрасен!..

Сашку, надо сказать, даже несколько смутило такое бесстыдное заявление от Кукловода. Хотя в принципе уже давно пора к этому привыкнуть. Цербер так вдохновенно хвастается, что на это и вправду нечего возразить. Что есть – то есть: Цербер и вправду во всех отношениях – прекрасен.

Маленькое изломленное тельце мальчика замершего над водой в изящной надрывной позе, всё дышало изумлением и восторгом. Контуры его фигуры напоминали какой-то знакомый образ, возможно с некого живописного полотна. Теневой театр, конечно же, не давал возможности понять выражения лица, увидеть движение взгляда, но благодаря чарующему, таинственному дару Мастера, Саша удивительным образом ощутил все переживания этого юноши, будто сам был живым свидетелем сей сцены. Робкие движения и вся его поза словно повествовали о том, сколь чист и невинен был этот мальчик, ещё не вкусивший зла. Он ещё не умел так нагло хвастаться и упоённо любоваться собой, он ещё не научился язвить, жалить и отпускать пошлости. Маленький грустный принц, склонившись над зеркальной поверхностью озера, был попросту счастлив, убедиться в том, что он не тот жалкий уродец, которым его дразнили в детдоме. Он радовался своему отражению, своим новым ногам и этому прекрасному полю, поросшему нарциссами. Радовался. Впервые в жизни.

– О, да – блаженный принц залюбовался сей красотой. И возлюбил это совершенное отражение. Сама вода, его отражающая влюбилась в чудесного мальчика. Да, и весь мир, словно замер, с благоговением и любовью взирая на него. Итак, он стал единственным жителем сего дивного места. Тот инструмент, что остался после его операции, очень его привлекал – и принц, используя подручный материал, принялся мастерить всякие незатейливые вещицы. Его благословенные длани и прежде творили чудеса, но оказавшись в Стране Выброшенных Вещей, его способности стократ преумножились. Это и было его единственным развлечением. Ведь был он столь мучительно одинок. И даже дивные нарциссы были упоённо поглощены сами собой, не замечая его речей. Так и оставалось ему, лишь вести беседы у воды со своим прекрасным отражением.

Но тут картинка сменилась, все контуры теней дрогнули, и освещение из лазоревого сделалось огненно-золотым. Склонённый у воды мальчик вскинул голову и содрогнулся всем телом, словно узрев нечто поразившее его в самое сердце.

– Но вот однажды отведя влюблённый взор от одинокого отражения – своего скорбного собеседника, принц узрел пред собой парящую на поверхности водоёма, несомую озёрными водами… Узрел ЕЁ. Она подобно Офелии с цветами, запутавшимися в волосах, с бутонами, рассыпавшимися на груди, – кто она – принявшая смерть от воды или спящая? Среди волн разметались её чёрные локоны ласково струящиеся до самых пят. И позабыв себя, своё печальное отражение, принц стремительно вступил в те девственные воды, что несли спящую деву. О, да – он узнал её. Ведь он сам её сотворил. Та маленькая беззащитная куколка, которую он изваял ещё в своей прошлой жизни, будучи калекой. Она была его единственной усладой, единственным другом. Но её отобрали у принца, изувечили и вышвырнули. И вот он вновь обрёл её здесь, она явилась в образе девы, подобной ему. Уже не кукла, и всё же кукла, не мёртвая и не живая, словно спящая, зачарованная царевна.

Саша узнал контуры её фигурки. Парящая в воде та, что он видел парящей в тайной комнате Цербера. Она также простирала раскинутые руки, и вокруг неё сновали узорчатые тени рыбок, будто птицы парили они над ней.

– Навстречу ей принц шёл по дну озера, окунувшись по пояс, и воды жадно обвивали его стройный стан. Сия толща воды разделяла их, препятствовала каждому его движению, едва не сбивая с ног. Но принц Цербер, не останавливаясь, упорно преодолевал эту преграду, ступая по дну на своих идеальных восхитительно ровных ногах. И так принц впервые коснулся своей нежной девы и, взяв её на руки, понёс на берег. Она – легче воздуха вдыхаемого им, невесомее капелек воды застывших на его груди, на его плечах.

Вышедший из воды юноша бережно положил свою деву на траву и трепетно склонился над ней, как кланяются цветы в почтении пред явлением своего всеблагого возлюбленного Солнца. Вся безликая тень этого мальчика – его вздрагивающие острые плечики, завихрившиеся прядки волос, движения его нервных рук – всё в этот миг выражало нежность.

– Но она – дивная, трижды благословенная оставалась безмолвна и ко всему безучастна. Несчастный принц не знал, как снять с неё заклятье. Да, ему было известно, что куколку можно оживить с помощью даров королевы – тех инструментов и чудодейственных эликсиров, благодаря которым он сотворил себе новые ноги. Но он уже тогда чувствовал, что это неправильно, нельзя использовать тёмные знания. И принц не посмел сотворить над возлюбленной сего зла. В тот миг, когда он едва не плакал от скорби и отчаяния, цветы и камни поведали ему сию тайну. Есть Тот, Кто силен, даровать жизнь всякому приходящему к Нему. И Цербер уверовал в это, направив свой путь через все поля в Его обитель…

Строгая тень мальчика несущего на руках свою куколку, легко шагала среди цветов. И в сплетении узоров Саша узрел контуры некого здания со стрельчатыми окнами – столь знакомого ему. И когда юноша вступил на порог, когда картинка сменилась, изображая внутреннее убранство – тени внутри сего здания – Саша, наконец, узнал его. Это был Дом Озарила! Невозможно было не убедиться в этом, глядя, как проступают один за одним теневые силуэты его колон, арок и скамеечек.

– Так принц Цербер принёс зачарованную деву к Его алтарю, возложил её на алтарь, всецело посвятив Ему, и воззвал… Тогда он получил знание, что необходимо сделать для её пробуждения. Он должен был пожертвовать своей кровью, отдать ей часть себя самого. И вложил он в неё свою душу – се великое таинство, сокрытое от прочих смертных. Нет, тогда Цербер не творил никаких тёмных ритуалов, тогда он ещё не осквернил себя, создавая кукол из людей, как стало происходить намного позже. То было не грех, но действие благословенное, вдохновлённое свыше. И нарёк Цербер имя невесте своей – Ксения. Ибо чужая всем она явилась в сей мир, став ему родной. Ксенией окрестил её принц, быть может, в честь какой-то святой. Xenia. Не так ли назывался дар гостеприимства у древних греков? Дар хозяев приходящим гостям. Так и Цербер получил её в дар от Хозяина всех хозяев. Плоть от плоти. Кровь от крови. Пришедшая от меня и часть меня самого. Всё это – моя Ксения.

Среди резных контуров цветочных головок, скользил грациозный девичий стан, расплескались кругом её локоны, узенькие кисти рук простирались к покорно идущему следом мальчику. Цветы их осеняли, цветы скрывали их в своих объятьях. Витые прожилки их лепестков укутали две невесомые фигурки – мальчика и его девочки. Всё поросло цветами.

– А поутру они пробудились рука в руке средь поля в зарослях нарциссов. Её живая трепетная ладошка во длани Цербера. И сердце её отныне билось, и каждый его удар наполнял музыкой небо и землю. Они были столь невинны, непорочны и блаженны, как дети Первого Сада, ещё не вкусившие познания. И будущий Великий Кукловод мог, как испуганный заблудший ребёнок прятаться, зарывшись в копне её волос, на её руках. Его беспокойная душа обрела умиротворение рядом с Ксенией. И был он тогда – о, небо! – кто поверит сему? !.

Голос Цербера едва не сорвался, ему наверно не хватило дыхания, и он с трудом горестно договорил.

– …тогда принц Цербер был чист и не ведал греха. Кто может представить, что когда-то он был невинен? То были самые ясные благословенные дни. Юный тихий Мастер творил свои первые шедевры, а нежная добрая Ксения хранила его покой. Рядом с ней стала даже утихать та адская боль, что ломала его ноги. Они жили уединённо, вдали от всех. Цербер почти не видел других жителей Страны Выброшенных Вещей, ревниво оберегая свой заповедный уголок. Но однажды в их краю появился некий гость. И он был первым, кого они приняли…

Рядом с силуэтами мальчика и его невесты возник новый образ. У Саши внутри что-то дрогнуло, и почему-то показались до боли знакомыми его бодрая походка и задорный вихорок на голове, и все эти обаятельные жесты и милое покачивание головой. Кем же был этот таинственный гость?..

– То был весёлый беззаботный мальчик, что-то напевающий себе под нос, несущий гитару через плечо. Принц и Ксения пригласили его разделить с ними их скромную трапезу. Так незаметно за разговорами и песнями Цербер обрёл в нём своего первого друга. И сей вольный лучезарный странник остался с ними в цветочных полях. Блаженны не вкусившие познания – ибо оно бремя… Кто знает, каким образом, но вскоре слава об умелом Мастере разнеслась по всей Стране Выброшенных Вещей. Вскоре слух о его восхитительном даровании донёсся даже до престола Королевы. И Маргарита вспомнила своего грустного принца, которого она вызволила из жуткого зверинца той снежной морозной ночью. Так Мастер Цербер впервые был приглашён в роскошный королевский Дворец на дивный бал Её Величества.

Вдохновенное сплетение танцующих фигур, пленительные силуэты, весь свет и краса Маргаритиной свиты – о, как же это было знакомо Сашке! Среди всех этих мелькающих теней, наконец, проступил образ самой королевы – соблазнительные контуры её фигуры, восседающей на высоком престоле, расцветали чарующим бутоном, источая вокруг себя дивную сладость и горечь. Сашка почувствовал, как всё его тело напряглось, и колени застучали одно о другое. Это был всего лишь театр теней, лишь смутный образ, а не сама живая королева, но даже тень Маргариты шлейфом несла за собой целую бездну соблазнов, ужаса и желаний, что становится трудно дышать.

– Цербер не один ступил на порог Дворца, его сопровождали и верный друг, и возлюбленная невеста. Ксении сразу пришлась не по сердцу атмосфера, царящая там, да и сам принц оставался безразличен к той пёстрости, шику и необузданности, которыми его хотели прельстить. Зато его другу там очень понравилось, он был покорён Королевой с первого взгляда – раз и навсегда. Для демонстрации своего мастерства прекрасный принц Цербер вырезал из алой бархатной бумаги множество бабочек и оживил их с помощью своей тайной благословенной силы. Их крылья сеяли музыку и благоухание. Но своих секретов Мастер естественно никому открывать не стал. И тогда восхищённая Королева возжелала иметь его при себе.

Картинки сменяли одна другую. Стройненький непреклонный юноша с гордой осанкой пред престолом королевы, его невеста и друг. А после этот же мальчик, ваяющий для неё резные изумительные диадемы и запястья, кующий стальное кружево по её фигуре, на блистательный наряд.

– Хоть Ксения и опасалась за своего принца, он жаждал быть полезным людям, и потому согласился послужить Королеве, надеясь своим мастерством ещё более преобразить Страну Выброшенных Вещей. А вот его лучший друг с тех пор денно и нощно грезил Дворцом, и жаждал также снискать милость и признание Маргариты. И всё же Мастер оставался верен сам себе. Даже состоя на службе королевы, он чурался её пышных многолюдных балов. На поле, где он пробудился, Цербер выстроил прекрасный дом и также соорудил для себя дивного стального коня. В часы его отчаянья, когда на него вдруг находила смертная тоска, Ксения одним лишь прикосновением нежной ладони могла рассеять все его горести. Да, Мастер был блажен. Но не все задумываются над тем, что блаженство оплачивается горькой скорбью.

Голос Цербера снова болезненно оборвался, будто лопнувшая струна. А на фоне сочных переливов его теневого театра проносились образы, и среди них отчётливее прочих прорисовывались две хищные, пугающе властные фигуры – манящая завораживающая королева, а рядом с ней такой могучий и грозный – её верный Меченосный.

– Но у Королевы и её Палача, узнавших о том, что Ксения прежде была куклой, родилась нечестивая мысль – они возжаждали, чтобы Мастер творил для них кукол и оживлял их, дабы те покорно служили к славе их царства. Но Палач и на этом не остановился. Советуясь со своим безумным братом, он решил, что было бы неплохо творить марионеток и из живых людей, порабощая их волю. И всё это они желали совершать руками Мастера. Однако ему претили их порочные замыслы, да и Ксения оберегала его от сего безумия. Но однажды Палач притащил к Церберу израненную умирающую девочку и отдал свой безоговорочный приказ…

Саша с ужасом взирал на страшную фигуру безжалостного Палача, что тащил в руках надломленное искривлённое тельце миниатюрной девочки. Швырнув её на стол Мастера, он ушёл во мрак, а печальный скорбный силуэт мальчика то склонялся над нею, касаясь её дрожащей рукой, словно обнимая, то снова отходил в сторону.

– Палач долго издевался над ней, так что она была уже безнадёжна, на грани смерти. Единственное, что было возможно – это сохранить её плоть, поработив душу, не дав ей покинуть тело. О, да – Цербер ведал, как это сделать. Он мог подарить ей вечную жизнь, обрекая её душу на проклятье и нескончаемые страдания. Но умирающая из последних сил молила его о милости, чтобы он дал ей свободу – умереть. И Мастер внял её мольбам, он не посмел оскверниться сим злодеянием, дабы сотворить игрушку для вечных забав королевского мясника. Она упокоилась такая счастливая, безмятежная. Она зрела Озарила.

Тоненькая как былинка на ветру – эта девочка, распростёртая на операционном столе, из последних сил вскинула руку, касаясь поникшего лика Мастера, словно давая ему своё благословение. Последний раз дрогнуло её измученное тельце, и она уснула самым блаженным и желанным сном.

– Принц Цербер не любил марать свою душу враньём, но тогда он соврал без зазрения совести. Он без труда убедил всех, что ему попросту не хватило мастерства, на сей раз, чтобы сотворить из девочки бездушную марионетку. Что ж – Королева и Палач порядком огорчились, но так как они сочли это случайной промашкой, то Мастер избежал их гнева. Однако вскоре нашёлся некто, усмотревший погрешность Цербера. Тот, кто жил под его кровом, кто ел его хлеб – он следил за Мастером и подглядел за той сценой, когда он пощадил бедную девочку. Тот «некто» доложил о его провинности, шепнув тишком обо всём Палачу. Бунтарь, нарушивший его волю, должен был быть наказан. Но Королева горячо и страстно полюбила своего Мастера, он был её фаворитом, и только благодаря его способностям их царство день ото дня становилось всё краше и славнее. Посему Палач не посмел причинить вред ему лично. Да Цербер и не боялся его гнева. Но горе тебе, коли имеешь ты нечто такое, что ценишь выше собственной жизни. Блаженный принц Цербер в единый миг погрузился в ад…

Кукловод внезапно умолк, и каждая секунда тишины наполняла сердце Сашки отчаянным ужасом. Церберов театр теней погрузился в жуткий хаос. Громадная фигура озверевшего Палача в бешенстве металась в тесном пространстве этих шёлковых ширм, а рядом с ним возник призрачный бесплотный образ возлюбленной Мастера… Саша не вынес этого и закрыл глаза рукой. Слёзы побежали по щекам. Но ему казалось, что даже через сомкнутые веки он продолжает видеть, как бесчеловечный, алчный до крови Меченосный ломает и рвёт на части несчастное слабое тельце маленькой Ксении. Невозможно представить, сколько усилий приложил Цербер, чтоб заставить себя продолжить эту страшную скорбную повесть. Никакими словами невозможно передать, каким был теперь его голос. Если бы мертвецы со дна своих могил могли говорить, их речь звучала бы именно так.

– Глупенький, глупенький маленький принц не уберёг свою Ксению. Палач казнил её за грех ослушания Цербера. А Маргарита, узнав о сём, лишь слегка отругала своего мясника за то, что он сломал его «игрушку». Главное для неё, что Палач не тронул Мастера, а Ксению она всегда считала просто куклой. Но Ксения была живой. Гораздо живее их всех – и Маргариты, и Меченосного. Ведь в ней была его душа. Душа Мастера. Но после её гибели половина души Цербера умерла. Лучшая половина. Она была щитом для него. Там где-то был некий царь, и порою к нему приходил злой дух – мучить его. Но был юноша, что играл царю на гуслях – и тогда все злые духи убирались прочь. Так и Ксения. Одно прикосновение её руки целило больную душу Мастера. В этом была моя Музыка.

И в этот миг все волшебные картинки теневого театра, все эти волнующие образы исчезли. Шёлковое полотно, натянутое на ширму, было резко прорвано порывистым движением Церберовой руки. Он со всей силы отшвырнул ширму прочь и теперь стоял перед Сашей, опустив голову, так что его лик скрывали павшие пряди отчаянно седых волос. Саша был даже рад, что в этом сгустившемся сумраке невозможно было разглядеть выражение его лица. Вся фигура Кукловода отражала муку его души. С дрожью в голосе, пытаясь как прежде усмехнуться, Цербер промолвил:

– С твоего позволения окончание сей забавной сказочки я поведаю тебе в более прозаичной форме. Итак, лишённый покрова своей святой, я вновь пошёл во Дворец. Без всяких формальностей и приветствия ворвавшись в пиршественную залу, я отстрелил Меченосному пол-уха и всадил ещё пару пуль в их зажравшееся превосходительство. Естественно оружие у меня вмиг отобрали, и Палач, безусловно бы, разорвал меня на части, чего я собственно и добивался… Однако всемилостивая Мамочка Маргарита остановила его и принялась утешать меня на свой манер. А её изобретательный братик Джокер угостил меня своим «лекарством», от которого я, похоже, лишился последнего рассудка. Но самое главное… С чего я вообще принялся тебе всё это рассказывать? Якоб. Ты же попросту спросил, что плохого он мне сделал?..

Цербер неожиданно рассмеялся, так что у Саши чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Кукловод медленно поднял лик, и его безумные глаза яростно сверкнули в темноте.

– Якоб – мой первый друг в Стране Выброшенных Вещей. Мой первый друг во всей вселенной. Не встреть я тебя, можно было бы сказать – первый и последний… ну, так вот. Знаешь, что он тогда сказал? «Я не следил за тобой. Я просто случайно подглядел одним глазком…» Итак, значит «одним глазком»? О, Цербер ведь божественно справедлив и милосерд – посему я всего лишь избил его до полусмерти и вырвал ему этот проклятый глазик своей собственной рукой, дабы избавить его впредь от подобного искушения. Ты спросишь, почему я его не убил? О, так будет гораздо интереснее! Я хочу растянуть удовольствие. Поверь, по этой части я ещё тот виртуоз. Он всё равно в моих руках. Как это было комично, когда он, захлёбываясь кровью, весь изойдя соплями, ползал у меня в ногах! «О, Цербер, пощади! Мой господин, сколь милостив Великий Кукловод». А я ему ещё и подарочек на прощанье сделал – восхитительный стеклянный глаз. Увы, я слишком поздно понял – он завидовал мне с первого дня нашего знакомства, постоянно врал и презирал Ксению. Весёлая история, не так ли? Надеюсь, теперь ты понимаешь, насколько я блажен и всемогущ, и какой ценой это всё оплачено… А также, я полагаю, ты не посмеешь впредь возразить на то, что я имею право на эту божественную власть.

Цербер подошёл к Саше и, крепко вцепившись ему в подбородок, резко поднял его испуганно и смущённо опущенный лик. Сашка боялся смотреть в глаза друга, взгляд его застилала мутная пелена, он с трудом пытался отморгаться.

– А с чего это у тебя глазки такие мокренькие? – с нервной улыбкой прошептал Кукловод, почти в упор, приблизив своё лицо к нему. – Ты такой плаксивый, Тристан. Хорошая ведь история. Тебе понравилось? Можешь не аплодировать, я и так вижу, что ты в восторге. Я и сам восхищён этой сказочкой. Но самое интересное, что это ещё не конец! Да, воззри, Тристан, как прекрасна моя сказочная жизнь!..

Цербер так же резко отпрянул от Сашки и, стремительно набросившись на свой изумительный театр теней, принялся крушить всё без разбору. Безмолвные едва заметные куколки, сидящие по углам той комнатки, так же стали жертвами его истеричного срыва. С глухим стоном до крови закусив губы, Кукловод ломал всё, что попадалось под его руку. Обломки кукол, декорации, бутафорное оружие, обрывки тканей, осколки зеркал – всё в жутком круговороте летало по залу. Саша едва успевал уворачиваться, с болью и страхом взирая на друга. Цербер был абсолютно невменяем и совершено ничего не слышал и не ощущал. По его рукам бежала кровь, он уже успел пораниться обо что-то. Если его не остановить, он вообще разобьётся об эти стены. Не зная, что сделать, Саша отчаянно бросился к другу и со всех сил просто обхватил его за плечи, не дав вырваться, чтоб тот ещё больше не покалечился. Кто-то всегда должен быть рядом с ним, держать его в руках, утешать и усмирять, как бешеного зверя или больного ребёнка. Цербер замер, лёгкий вздох вырвался из его губ, и он умиротворённо, устало и кротко облокотился на Сашкино плечо. Если бы было в этом мире хоть что-то способное исцелить его, успокоить навсегда… Но уже через миг Цербер снова затрясся всем телом от приступа нервного удушливого смеха. Сашу это порядком испугало, он уже подумал было, что Цербер окончательно тронулся. Проводя рукой по его растрепавшимся седым волосам, тревожно заглядывая в искажённое от хохота личико Кукловода, он испуганно, с трудом подбирая слова, бормотал:

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 303132 33 34 35 Следующая ⇒