«В Стране Выброшенных Вещей» 24 страница

На третий день после казни Озарила, на третий день по наступлению вечной чёрной зимы, выбившийся из сил Сашка со всеми своими друзьями встречал новое утро. Рассвета не было, они уже давно потеряли счёт дням. Это Плутон объявил им, что наступило утро третьего дня. Он один ещё хоть что-то соображал в этом мраке. Однако постепенно откуда-то без видимого источника сквозь лилейные заросли явился слабый, рассеянный свет. Тени слегка заострились, а, в общем-то, было не светлее, чем на севере в полярную ночь. Плутон без остановок всё куда-то вёл их. Сашка боялся трогать брата – он и в обычный-то день может без причины съехать по морде, а теперь и подавно. Казнь Озарила, потерянная Мегетавеель, да ещё и Навсикая – слишком много бед обрушилось на них. Постепенно Саша заметил, что его ноги увязают в снегу, похоже, он начал ни с того, ни с сего потихоньку подтаивать. Было конечно приятно осознать, что зима Маргариты не вечна, но их дорога из-за этой неожиданной оттепели сделалась ещё тяжче – они с трудом волочили ноги по этой талой жиже. Огромная шуба на Беатриче намокла, отяжелела от сырости, так что бедная девочка едва перебирала ножками по сугробам. К полудню мрак начал рассеиваться, воцарились сумерки, какие бывают очень пасмурным осенним вечером. И тут неожиданно с неба полил сильный дождь. Они вмиг вымокли до нитки, хуже ничего уже нельзя было представить. Но зато этот ливень потушил пожар в Лесу, угасив его алчное пламя своим мощным потоком. Как ни странно после этого чаща просветлела, посвежела, да и сами горе-путешественники слегка приободрились, не смотря на свой жалкий вид. Их окутал белёсый пар, провонявший гарью, и из этого грязно-лилового месива им навстречу выплыла ломкая, косолапая тень. Тень горбилась, шмыгала носом и что-то сердито бормотала. Плутон вскрикнул, не выдержал и изрёк какое-то ругательство – без мата, но грубо, по-георгиевски – и кинулся на неё.

– Зараза ты этакая! Где ты только шлялась всё это время? – заорал он, накинувшись на Навсикаю, как коршун на добычу.

Он жутко тряс её за плечи, будто вытряхивал пыль из старого половика. Ох, и любил же он трясти людей! Она – смертельно бледная, с всклокоченными волосами, в своих грязных лохмотьях, такая маленькая в его лапищах казалась рваной тряпичной куклой. И всё же Навсикая улыбалась во весь свой кривозубый рот, и выглядела она на диво озарённой, свежевымытой.

– Да успокойся ты! – почти смеясь, произнесла она, едва не задыхаясь от этой тряски и также от некой затаённой, сокрытой радости и восторга. – Я была в Полисе…

– Что?! Я же запретил! – гневно перебил её Плутон.

– Да ты послушай меня! – воскликнула девочка, с трудом высвободившись из его цепких ручищ. – Я многое успела увидеть. Проклятая башня достроена, рабы Маргариты крушат город, они разрушили Дом Озарила. Но самое главное – я видела старика Дедала, он проводил меня к гробнице, где он положил своего приёмного сына – и она пуста! Камень расселся, стены обрушились… Это значит – Он воскрес! В руинах Его Дома я видела гранитную плиту, в которую был вонзён меч – теперь его там нет. Озарил воскрес, забрал Свой меч и скоро явится нам!

Плутон притих, он испуганно всматривался в возбуждённое личико Навсикаи, её глаза горели, как у безумной. Смущённо он переглянулся с братом. Сашка всё понял, понимающе кивнул. Да, Навсикая не выдержала всего этого напряжения, их маленькая, неприрученная рыжая Панда сломалась – она сошла с ума.

– У…успокойся. – нервно заикаясь, в смятении молвил Плутон, пряча от неё глаза.

Он попытался, привлечь к себе Навсикаю, крепко похлопал по плечу. Ну да, Сашка помнит, как брат и его так же обычно пытался «утешить» – нулевой эффект, только кости потом болят от его дружеских объятий.

– Мы… справимся. Ещё не всё потерянно. – едва разборчиво шептал Плутон, обращаясь к девочке, как к маленькому больному ребёнку.

– Я про то и говорю! Или ты меня не слышишь? – ритих, испуганно он всматривался возбуждённое личико Навсикаи, её глаза горели, как у безумной.. оттолкнув его, раздражённо воскликнула Навсикая. – Озарил жив! Гробница пуста. Его там нет!

– Не удивлюсь, если Маргаритина свита добралась и туда. Они ведь всё рушат и оскверняют. – тоскливо предположил Плутон.

– Но я видела Его Живым! Ты что не веришь? – сокрушённо возопила та, болезненно морща своё звериное личико.

– Может тебе показалось… или ты перепутала. – осторожно выдвинул он ещё одно предположение.

– Я что, по-твоему, слепая? Как я могу Его с кем-то спутать?! – обиделась девочка.

– Но мы ведь не узнали Его в первый раз. – как можно мягче проговорил Плутон, однако не слишком-то хорошо у него получалось быть мягким. – Мы совершили ошибку, но это не повод теперь пытаться увидеть Его там, где Его нет. Всё, что ты говоришь полная нелепица, не имеющая смысла. Он мёртв, мы сами свидетели этого. Тебе надо успокоиться, отдохнуть…

Его неуместно дрожащие сильные руки в синих узлах вен лежали на её мелких острых плечиках. Навсикая нахмурилась и, смахнув его руки, отпихнула парня от себя.

– Не смей говорить со мной, как с умалишённой! – агрессивно прорычала она и, беспомощно поглядев по сторонам, остановила взгляд на Сашке. – И ты мне не веришь? И вы все?.. Гадкие! Гадкие!..

Её личико-мордочка заострилась, морща носик, она едва не плакала. Грустно стало – уныло и безнадёжно, как в тюрьме или психбольнице. Навсикая забилась в дальний угол полянки со своей пандой, подальше от остальных. Они не поверили видевшей Его… Плутон был вконец растерян, смущён – их будущее безнадёжно, а все чего-то от него ждут, и его ошибка может им всем стоить жизни. А тут ещё и Навсикая помешалась… Саша с жалостью косился на их рыжую Панду с пандой. Она шла в стороне ото всех, как раненный зверёк. Плутон сейчас даже и не пытался с ней заговорить, если к ней не вовремя сунешься – точно башку оттяпает. Навсикая впрочем, всегда стремится держаться особняком. Она как заколдованная царевна среди шумного балагана. Вечно все к ней пристают, хотят приголубить, накормить, развеселить, а ей от их «заботы» становиться тошно. Она так и останется недосягаемой недотрогой, холодная и строгая, недоступная для понимания простых смертных. Но Плутон…Сашка был уверен, если бы брат не был таким круглым идиотом, он бы обязательно нашёл подход к Навсикае, наверно он единственный, кто мог бы её расколдовать.

Прошёл хмурый полусветлый-полутёмный день, близился вечер. А они всё шли и шли. Неожиданно из чащи послышались какие-то отчаянные вопли, кто-то звал на помощь. Сломя голову, всей толпой они кинулись на выручку. Оказалось, пара каких-то мелких зверушек во время пожара, пытались укрыться на одном из гигантских ирисов, а теперь они не могли оттуда спуститься, потому что наполовину истлевший стебель цветка грозил вот-вот обрушиться вниз, и это бы неизбежно привело к их гибели. Плутон, недолго думая, бросился им помогать. Ему удалось спасти незадачливых тварюшек, но стебель всё же переломился и, рухнув прямо на парня, едва не убил его. С трудом верилось, что громоздкие цветочные стебли Лилейного Леса были тяжёлыми, как стволы вековых дубов. Друзья с трудом помогли Плутон вылезти из-под него. Он был цел, но при этом он страшно повредил свои руки. Его пальцы и так были отморожены, все в ожогах после тушения пожара, а теперь ко всему прочему ему их жутко переломал этот растреклятый стебель. Сашке чуть дурно не стало от одного вида вывороченных, искалеченных пальцев его брата. Плутон тяжело присел на землю, он пытался сдерживаться, но по его лицу было видно, что боль была невыносимой. Все столпились вокруг него, отчаянно не зная, что для него сделать, чтоб облегчить эти страдания.

– Я тебя никогда ни о чём не прошу… Но сейчас, пожалуйста, помоги мне. – подняв на брата глаза, глухо проговорил Плутон. – Надо вправить кости, я сам не могу. Сделай это, прошу…

– Ты что? Нет! – испуганно воскликнул Саша. – Я не умею. Прости… Я не могу.

Его бросило в холодный пот при одной мысли, о том, чтоб кому-то вправлять кости. Когда в школе им рассказывали, как оказывать первую медицинскую помощь, у Сашки всегда начинала кружиться голова. В этом было стыдно признаться, но даже отдалённые разговоры о переломах, всевозможных травмах и ранениях вызывали в нём панический страх и тошноту.

– Да, ты что хочешь, чтобы я вообще без пальцев остался? – раздражённо поцедил Плутон сквозь зубы. – Я не справлюсь сам. Мне, что зубами их выправлять? Ты понимаешь, если они так срастутся, мне всё равно потом придётся ломать кости. Помоги мне хоть раз в жизни…

– Прости… – чуть не плача от стыда, от жалости к брату, промямлил Саша.

– Тряпка! – смерив его презрительным взглядом, отозвался тот.

– Давай я. – неожиданно предложила свою помощь Навсикая.

Было удивительно, что после своей обиды на Плутона, она ещё готова помогать ему. Если бы он на это мог надеяться, то бы и не стал наверно обращаться за помощью к брату. Саша решил отойти подальше, чтоб не видеть этого. Процедура и без того обещала быть болезненной, а в исполнении Навсикаи – так это вообще пиши-пропало. Тем более что сейчас она очень зла на Плутона и явно не будет с ним церемониться. Даже с приличного расстояния Сашка услышал жуткий хруст костей и приглушённый стон брата. Навсикая умело перевязала ему руки, но было неизвестно, чем всё это кончится. Сашка очень злился на себя, он ведь искренне хотел помочь брату, но подобное было выше его сил. Неужели музыкальные, чудотворные руки Плутона, одно прикосновение которых всё пробуждает и животворит, останутся искалеченными? Что если его пальцы так и не заживут? Без музыки творимой им страшно опустеет этот мир, тогда всё погрузится в смертное молчание.

Пройдя ещё немного, они всё же решили устраиваться на ночлег, время было уже самое подходящее для этого. Все быстро улеглись, а Сашка с братом, прислонившись к одному из могучих лилейных стеблей, уселись рядом друг с другом. Сашку мучило чувство вины, он хотел было просить прощение, но поглядев в глаза брата, увидел, что тот уже остыл и не держит на него обид. Наверно Плутон хотел отвлечься от своих мрачных мыслей, от мучающей его боли, поэтому он обратился к брату с вопросом:

– А ты вообще как последнее время поживаешь? Ну, например, что там у тебя в институте – расскажи…

– В институте – тухло как-то. – усмехнулся Сашка и принялся бойко рассказывать, в надежде хоть как-то повеселить брата. – Прикинь, меня ректор каждую неделю в коридоре подлавливает и всё пытается за что-то отчитать, только сам не знает за что. Учусь-то я на отлично и даже занятия не прогуливаю. Так он начинает придираться: «И как это Вам не стыдно, Александр, каждый день у всех на глазах бессовестно дрыхнуть всю первую пару? Да, как это Вы умудряетесь курить прямо на лекциях и параллельно с этим заигрывать с девушками и пускать бумажные самолётики из Ваших конспектов по всей аудитории? И почему Вы на меня так смотрите? Да, Вы вообще меня слушаете? И перестаньте мне в лицо дымить! » Ну, и так без конца.

– Декадент. – насмешливо фыркнув, поставил Плутон диагноз брату.

– Надо же какое ты умное слово знаешь. – хмыкнул тот. – Сам-то, небось, забыл, как тебя из школы хотели выгнать в девятом классе.

– Ну, отчего же? Как я лихо в школе отрывался – такое не забудешь. – рассмеялся Плутон. – Мне учиться было в лом, и я постоянно отвлекал одноклассников от процесса обучения… Но зато я никогда не хамил преподавателям, как ты. А ты так и норовишь кого-нибудь унизить, будто ты умнее их всех вместе взятых.

– А я и есть умнее их. – без тени смущения заявил парень. – Да, я в десять лет лучше разбирался в литературе, чем любой из них. И куда они ещё лезут преподавать? Они абсолютно некомпетентны в данной области. Мне у них нечему учиться. Если бы мне не был нужен этот несчастный диплом, я бы ни за что не пошёл в этот цирк.

– А ты у нас значит – вундеркинд? – удивлённо выслушав его, съязвил Плутон. – Мда… Ну, в общем-то, теперь понятно, почему ты с Цербером спелся. Вы же оба больны – аутофилией. И всё-таки, по-моему, по части самообожания Цербер тебя обскакал. С этим Нарциссом даже тебе не тягаться.

– Ну, что есть – то есть. – скромненько согласился Сашка. – Цербер неподражаем.

И немного помолчав, он тоже решил поинтересоваться жизнью брата:

– А ты сам, чем сейчас занимаешься?

– Ну, как бы тебе объяснить… – неожиданно замялся Плутон и будто нехотя поведал. – Я организовал что-то вроде творческой студии… ну, для трудных подростков…У нас там театральный кружок и эта… музыкальная группа. Вот так… Сейчас ведь везде всё платно, а мы занимаемся с ними так, за «спасибо»… Короче обучаем их всякому такому, ну и заодно… помогаем, типа, найти себя. А то у них вечно проблем до фига – и с родителями и в школе. Я им музыку преподаю, ну и вообще…

– Ой, не могу! Георгий – в преподавалки заделался?! – заржал Сашка, схватившись за живот. – Да, ни в жизнь!.. Ну, тебя и занесло. Помнишь, как ты сам над учителями издевался, а теперь решил по их стопам?.. Офигеть! Эти ж оболтусы тебя живьём сожрут, мало того малявки, да ещё и трудные. Зато теперь понятно, чего ты тут с этими маленькими монстрами так возишься. Никак не наиграешься, усатый нянь…

– Да, ну тебя! – обиделся Плутон.

Он, похоже, предвидел такую реакцию брата, поэтому и не особо хотел откровенничать с ним.

– И никакие они не «оболтусы». – заступился он за своих подопечных. – Просто им реально нужна чья-то помощь. Родителям часто не до того. А я могу быть их старшим другом. Смейся, сколько влезет. Но для меня это действительно важно. По крайней мере, после меня в этом мире хоть что-то останется. Я вкладываю в них свою душу и навсегда останусь жить в их памяти. Не зря хоть землю топтал…

Обиженный Плутон отвернулся от брата, делая вид, что укладывается спать. Глядя в его сгорбившуюся, крайне сердитую спину, Саша окликнул брата:

– Слышь, ну извини. Просто я не ожидал от тебя такого, ты реально молодец.

Он потрепал Плутона по спине и грустно прошептал:

– Не обижайся. Всё равно это уже не имеет никакого значения. Мы же все скоро подохнем. Маргарита нас сцапает как миленьких. У нас нет ни малейших шансов. Так что давай хотя бы перед смертью не будем ссориться по пустякам.

– Перед какой ещё смертью? – проворчал Плутон, обернувшись. – Я тебе дам! Подыхать он собрался… Слушай меня внимательно. – он вдруг резко схватил брата за ворот рубахи и лицом к лицу прошептал, глядя в его глаза. – Я ни за что не позволю тебе умереть. Ты будешь жить, понял, идиот? И чтоб больше никаких разговоров про смерть. Ты ещё очень много всего должен сделать и здесь, и там…

Он снова отвернулся, отпустив Сашку, и улёгся на землю. Уже почти засыпая, Саша снова пихнул брата в спину и предложил:

– Слышь, а давай, когда проснёмся… ну, я имею в виду, когда мы очнёмся дома, в нашей Российской Федерации – давай куда-нибудь смотаемся вдвоём. Ну, покатаемся по свету…

– И куда мы отправимся? – оживился Плутон, обратив к нему улыбающееся лицо.

– А давай-ка махнём в Исландию! – мечтательно промолвил Саша. – Помнишь, мы мечтали об этом…Там красиво…

– Ага, точно. – подхватил брат. – И просторы там – офигеть какие!

– И народец там вроде как культурный. – продолжал парень. – Чуть ли не каждый второй – писатель. У них со времён саг это дело хорошо налажено.

– А ещё там куча талантливых музыкантов. – радостно обратился к своей любимой теме Плутон. – Мы же с тобой всё это слушали… Помнишь – Бьорк, «Sigur Ros», «Mum»… Наверно, потому мы с тобой и так свихнулись на теме Исландии, что наслушались их музыки.

– Ну, да. – кивнул Саша и, задумчиво поглядев на брата, договорил. – Даже когда я думал, что ненавижу тебя – я всё равно знал, что мы всегда будем слушать одинаковую музыку. Это не лечиться…

– Ненавидел? – усмехнулся тот. – А сейчас, что уже не ненавидишь?

– Ну, не знаю. – так же насмешливо отвечал Сашка. – Я полагаю, всё не так уж и безнадёжно, как мне раньше казалось.

Посмотрев друг другу в глаза, братья рассмеялись. Теперь со спокойной душой можно было наконец-то ложиться спать. Этой ночью Сашку наконец-то перестал мучить кошмар про его родную Российскую Федерацию, про умирающего в больнице брата… На сей раз ему снилась Исландия – зелёные всполохи северного сияния, ледники и вулканы, маленькие белые лошадки с грустными глазами под густыми чёлками, и чёрный песок, и россыпи валунов, поросшие цветным мхом. Да, и ещё Георгий у берега моря. И музыка, заполняющая весь простор от одного края горизонта до другого. И братья Горские больше не будут друг друга ненавидеть…

Всё-таки это случилось – Сашка жутко разболелся. Проснувшись поутру, он понял, что не в силах встать. Его ужасно знобило, кости ныли, он совершенно охрип, так что и говорить не мог. Весь этот мороз, пожар, оттепель и сырость не прошли для него даром. Плутон сочувственно поглядел на брата и даже не стал, на сей раз, ругаться, хотя мог бы начать его попрекать – мол, сам виноват, тебе ж предлагали переобуться. Беатриче вся испереживалась за него, но единственное что она могла предложить – это надеть шубу Навсикаи. Сашка естественно от этого отказался. Он старался мужественно переносить своё недомогание и уверил всех, что не стоит из-за него устраивать стоянку на весь день. Они продолжили свой путь в никуда, и Сашка решил, что будет идти до тех пор, пока не свалится с ног, ну а уж, зато потом он рухнет на землю и со спокойной совестью сразу отдаст концы. Он шёл вперёд, не разбирая дороги, ноги двигались сами собой, будто на автопилоте. Голова у парня не соображала абсолютно ничего, а тело видимо решило жить своей собственной отдельной от неё жизнью. Саша, с трудом перебирая ногами, не сводил отупевшего взгляда со спины брата, как единственного ориентира в пространстве, и твердил про себя на разные лады: «Я ща помру. Ща я помру. Помру я ща…»

Все эти дни они без конца нарезали круги по Лилейному Лесу и вот теперь вышли к тем местам, где когда-то прежде, давно – будто в прошлой жизни – они повстречали пастушку Мегетавеель. Заметно потеплело, снег почти растаял. В предрассветных сумерках они поднимались на изумрудный холм, поросший высокой травой. Когда Сашка смотрел на него издали в прошлый раз, он не казался ему таким высоким и крутым. Небеса сеяли робкий свет, сквозящий через густую завесу облаков. Они уже успели позабыть, что такое настоящий солнечный свет. Все эти дни их пугало видение кровавого, осквернённого Маргаритой солнца, и они уже не надеялись увидеть его прежним. Но вдруг за холмом блеснул живой, ясный луч, и само Солнце не спеша вскарабкалось на небосвод, стыдливо прячась за облаками, будто оно было в загуле все эти дни, а теперь наконец-то опомнилось. Сначала оно светило скромно и робко, но потом вдруг ударило во всю силу, поднялось, словно на цыпочках на пядь от вершины холма, раскинув щедрые руки-лучи, потягиваясь спросонья, – будто оно жаждет обнять весь мир. Они стояли и едва не плакали, глядя прямо на него, – это было новое рождение Солнца, как будто им посчастливилось побывать при его сотворении. В солнечном свете стало заметно, какой был жалкий видок у всей их компании – продрогшие, дранные, всклокоченные, после снега, дождя, пожара и почти без еды и сна все эти дни… И вот они подняли свои чумазые, сонные и зарёванные рожицы с выпяченными глазками и, щурясь, обратили взгляды прямо на жарко пылающее новорождённое светило. Они выглядели как испуганные детки на пепелище их рухнувшего мира. Солнце нещадно било прямо в глаза, ослепляя их, но они не могли отвести от него взора. На фоне огненного диска прорисовывался силуэт человека, который сам сиял ярче Солнца. Это был взрослый молодой мужчина в белых одеждах, препоясанный длинный мечом. Волосы жидким золотом обрамляли солнцеподобный лик, а глаза… Их взгляд пронзил, будто он ударил своим мечом прямо в сердце. Сашка почувствовал, как оседает на землю, дыхание спёрло, и всё поплыло перед глазами. Невероятно!.. Может это его температурный бред, или он тоже свихнулся, как и Навсикая? Но Саша в сей же миг забыл про свою болезнь, теперь он дышал полной грудью, словно пробудившись от долгого кошмарного сна. А Он... Он улыбнулся. Уже не мальчик, но возмужалый юноша стоял перед ними, простерев к ним прекрасные длани, наполненные светом, будто водой из ручья. Навсикая с истошным, болезненным вскриком кинулась к Нему навстречу – приступив, припала к земле, и, обхватив Его ноги, поклонилась. Разметав свои космы, девочка целовала Его ноги и напоминала кающуюся грешницу с какой-то картины.

– Я же говорила! Говорила!.. – отчаянно рыдая, бормотала она. – А они мне не поверили!.. Я же знала – Ты не окинешь нас.

Все прочие в благоговейном восторге и изумлении опустились на колени, поклонившись Ему. Ну, а Плутон и вовсе рухнул как подкошенный, склонив лик до самой земли. Судя по тому, как отчаянно вздрагивали его нескладные, острые плечи, можно было догадаться, что Плутон беззвучно рыдал навзрыд.

– Радуйтесь, дети мои! Отчего же вы так печальны? – молвил Озарил, и от звука Его сильного голоса, полного тепла и доброты, словно солнце рождалось в каждой душе – оно брызжет, как надкушенная долька лимона, и эта свежесть, радость и жизнь разливаются внутри по венам.

Они обратили на Него свои унылые, перекошенные от стыда и грусти личики – как подсолнухи тянутся к своему Солнцу. Он поднял с земли Навсикаю, легко подхватил её на руки и, смеясь, закружил рыжую девочку в воздухе. Она ответила

Ему радостным, звонким смехом, и тут Сашка с удивлением осознал, что он впервые слышит, как она смеётся. Именно не усмехается, не гогочет, отпуская злые шутки, – а смеётся, так чисто, так солнечно. Это была самая лучшая музыка, какую Сашка слышал за всю свою жизнь.

– Отчего слёзы блестят на ваших глазах? – ласково обратился Он к ним. – Я же вернулся к вам. Встаньте, подойдите ко Мне.

Саша смущёно поднял на Него свои глаза. Да, это, несомненно, был их Озарил. Он уже не выглядел подобным им отроком, теперь Он и вправду походил на юного отважного Царя, возвращающегося в Своё законное Царство. И хоть Он так сильно преобразился, Его невозможно было не узнать или с кем-то спутать. Ничей голос и взгляд не имел такой силы над их душами. Но как такое возможно?! Они же своими глазами видели Его ужасную смерть, торжество Маргариты. Как Он смог вернуться оттуда, откуда нет возврата?..

– Плутон, мой добрый друг, мой верный Глашатай, подойди же ко Мне. – тем временем обратился Озарил к парню.

Тот с трудом поднялся и, еле волоча непослушные, заплетающиеся ноги, пошёл Ему навстречу, не поднимая лица, – и вид у него был такой, будто его едут на эшафот.

– …Так знаешь ли ты Меня и веришь Мне более нежели все они? – вопросил Озарил с едва заметной улыбкой.

Эта фраза крайне напоминала все те пафосные речи, что толкал Плутон, доказывая им, что он единственный, кто всё знает об Озариле. Это стало последней каплей.

– Прости! Я так виноват!.. – уже не сдерживаясь, в голос сокрушённо заревел парень. – Я предал Тебя и всех подвёл… Мне нет никакого оправдания. Я навеки опозорен. – всхлипывая, сипло бормотал он.

Озарил опустился рядом с ним на колени, обнял его с отцовской нежностью – так как Георгия уже лет двадцать никто не обнимал – и провёл дланью по белобрысой шапке его солнечных волос.

– Я не виню тебя ни в чём. – промолвил Он таким утешающим, врачующим все раны голосом. – Весь твой позор и боль, и стыд – Я отменяю их. Ты оправдан Мною. Для того Я и умирал, и вернулся, чтобы ты впредь не горевал. Но отныне Я хочу, чтобы ты по-настоящему Мне доверял. Не полагайся только на свою силу и мудрость. Я дарую тебе Свою силу и Свою мудрость. А ты взамен подари мне самого себя – своё сердце, свои уста и руки.

– Мои руки… Руки? – утирая слёзы, прошептал Плутон. – Взгляни, что стало с моими руками. Они изувечены, я больше не смогу творить музыку… Зачем они Тебе? Да, и моё сердце крайне испорченно – оно всё гнилое, червивое и в заплатках… Самонадеянность и высокомерие осквернили моё сердце и душу…

– Всё, что ты отдашь Мне – озариться. – с улыбкой отвечал Озарил. – Я обновлю твоё сердце и руки.

С этими словами Он прижал к груди Своего непутёвого мальчишку, коснулся устами его перевязанных рук и поцеловал в висок. Через пару мгновений Плутон вздрогнул и воскликнул с ликованием:

– Боль наконец-то ушла! О, неужели?!.

Плутон поднял просветлённое, омытое слезами лицо и рассмеялся. Он снова озарился и стал как солнце. Да, ведь и невозможно было взирать на Озарила без улыбки – жизнь струиться из Его глаз водопадом и смывает всю грязь, боль и стыд.

– Спасибо Тебе, мой Господин! – восклицал парень, разбинтовывая свои исцелённые руки. – Обещаю Тебе, что отныне мои руки будут служить только для Твоей славы. И я буду творить музыку, кричащую о Тебе!

Озарил встал на ноги и, взяв за руки Плутона и Навсикаю, пошёл навстречу к остальным. На одной Его руке повисла раскосмаченная рыжая Панда – эта невоспитанная, по смешному серьёзная девочка продолжала сердито коситься на Плутона. Похоже, по её мнению он не заслужил такого скорого помилования… В другую руку Озарила вцепился Его верный Глашатай – безбашенный мальчик-оруженосец, отчаянно шмыгающий носом. Ещё не высохли слёзы в бездонно-чёрных океанах его глаз, а рот уже расплылся в улыбке до самых ушей. Приветствуя, ободряя Своих детей, Озарил подошёл к Сашке.

– Мир и тебе, Тристан. – наклонившись, обратился Он к парню. – Ты, похоже, вконец вымотался?

Вместо ответа Сашка неожиданно шумно чихнул и смущённо потупился.

– Возьми, это тебя взбодрит. – улыбнулся Озарил, и достал из котомки, перекинутой через Его плечо, небольшой гранёный пузырёк с некой источающей лёгкое свечение жидкостью.

Саша принял сосуд из Его рук и сделал пару глотков. Не прошло и минуты, как он с удивлением почувствовал, что его перестал бить озноб, глотка перестала полыхать огнём, и голова на диво прояснилась. Но это было ещё не всё – ему показалось, что этот напиток странным образом исцелил не только его плоть, но и душу. Сначала стало очень больно, а потом так пронзительно светло и ясно, что все остатки Маргаритиного дурмана, крепко засевшие в его сознании, мигом развеялись. И этот вкус был так знаком… На его первом балу он уже пробовал этот живительный напиток. Если бы тогда он испил всё до конца, быть может, он бы не поддался искушению так легко. Возведя очи на Озарила, Саша вспомнил всё – и истеричный восторг и ликование на обезображенном лице Маргариты во время казни, и то, как сам он в былые времена сидел на её коленях, исходя истомой от охвативших его жутких желаний… Отвернулся, чтоб только не заплакать от этого стыда. Озарил положил Свою руку ему на голову, словно благословляя. Не выдержал. Заплакал.

– Но разве можно простить грех?!. – сквозь слёзы, бормотал парень. – Возможно, ли снять вину с проклятой души? Нам не дано родиться заново…

– Снять проклятье с чужой души, так же невозможно, как и воскреснуть из мёртвых. – отвечал Озарил с улыбкой. – Но Мне нравится творить невозможное. И у Меня это хорошо получается.

– Наверное, новое рождение можно обрести, лишь умерев. – промолвил Сашка. – Неужели мне тоже нужно пройти через смерть, чтоб забыть прошлое – все мои ошибки и грехи? Хотел бы я стать таким чистым, невинным, как заново рождённый.

– Тебе уже не надо умирать. Я совершил это за всех. Если будешь Мне верить, то воскреснешь, как и Я воскрес. Давай забудем прошлые ошибки и начнём новый отсчёт. Нам надо будет получше узнать друг друга. Можешь считать, что это первый день твоей новой жизни. Так что – с Днём Рождения, Тристан!

Озарил лучезарно улыбался, и от Его улыбки Солнце светило ещё ярче. Саша действительно почувствовал себя, будто заново рождённым, хотя и сам не мог объяснить, что изменилось в нём. Мысленно он пытался подобрать слово, которое могло бы отразить его нынешнее состояние. Да, озарён. Теперь Александр Горский был конкретно с головы до пят – озарён. А что это значит, смогут понять лишь те, кто хоть раз встречался с Озарилом и слышал Его слова.

– Прости, я всё никак не могу привыкнуть, вот так с Тобой разговаривать. – смущённо пролепетал Сашка. – Удивительно, что Ты вернулся живым. И к тому же я привык видеть Тебя мальчиком. А Ты так изменился…

– Изменился? – переспросил Озарил. – Я неизменен в веках. Меняешься только ты сам. Если бы ты сразу Мне поверил, то увидел бы Меня таким. Впрочем, ты до сих пор узнаёшь Меня лишь отчасти. По настоящему таким, каков Я есть, ты узришь Меня после, когда проснёшься. А теперь пойдём к остальным.

И только сейчас Сашка, наконец, заметил, что Озарил-то, оказывается, пришёл к ним не один. Следом за Ним потихоньку плелась измотанная Мегетавеель. Её бальный наряд был изодран в клочья, и она зябко куталась в плащ Озарила, накинутый на её плечи. Она устало села прямо на траву и капризно простонала:

– Я так устала! Так устала… Никто не пришёл меня спасти, и мне самой пришлось выбираться из этого ужасного гроба, а потом я в одиночестве блуждала в том страшном лесу. А ведь принцесс обязательно должен кто-то спасать… И Ты даже не позволил мне передохнуть, торопил всю дорогу, погоняя как овцу. Как это всё несправедливо! – взахлёб жаловалась пастушка в окружении обступивших её детей.

Но Озарил оставался так же невозмутим.

– Ты особенная Принцесса. – по-доброму улыбаясь, молвил Он. – Та, которая сама должна была себя спасти, чтобы стать сильнее. И отныне ты станешь спасать других. А сюда Я торопился, чтобы скорее утешить детей. Они ведь были в таком отчаянии.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒