«В Стране Выброшенных Вещей» 8 страница

Шумные празднества и фееричные кукольные спектакли сменялись тихими днями сосредоточенной работы, когда они, забыв еду и сон, безмолвно проводили долгие часы в труде, словно послушники монастыря. Саша ощущал себя подмастерьем у великого гения. Как герои северных сказаний они совершили суровый обряд побратимства. В полнолуние в пьяном угаре они, как школьники, дорвавшиеся наконец-то до свободы, дали друг другу какие-то клятвы, смешали кровь, и пили из одного кубка. Сашка располосовал себе всё запястье, пока накапал крови в чашу с их любимым рубиновым соком. Рука потом нещадно болела с неделю, он едва мог ею двигать – перестарался, как всегда… Впрочем, он бы и голову себе, не задумываясь, отрезал, если бы это Церберу вдруг пришло на ум.

Однако основная часть работы Цербера всё равно проходила за закрытыми дверями, и таинство оживления кукол для Сашки оставалось непостигнутым. Что за загадочные опыты и обряды проводил Кукловод в чадном лиловатом дыму, окружённый своими скляночками, толстенными фолиантами и пугающими инструментами? Он порою напоминал эдакого обезумевшего алхимика из средневековья. А между тем где-то в ещё более глубоких провалах его подземелья таились кузницы и оружейни. И помимо своих фарфоровых игрушек, Кукловод ещё и успевал творить высококачественное оружие. По вдохновению он создавал новые модели ружей в духе стимпанка и упоённо ковал мечи, сколь прекрасные, столь и смертоносные. И это уже были не игрушки.

Сашкина дружба с Цербером была воистину идеальна, даже, несмотря на, откровенно говоря, дрянной характер Кукловода. Саше пришлось научиться подстраиваться под постоянные перепады его настроения и смириться с его капризами. Ему не хотелось лишний раз нарываться, ибо во гневе Цербер был страшен. Но к счастью Сашка редко вызывал его ярость, и лишь пару раз мог лицезреть его истеричные припадки. Ему хватило и одной неприятной истории…

Как-то пробегая по дальнему крылу Церберова дома, он искал одну из мастерских и видимо случайно перепутал двери – да и не мудрено было заблудиться в этих лабиринтах. Так он оказался на пороге некой таинственной комнаты и, увидев, что попал не туда, хотел, в общем-то, сразу выйти, но почему-то замешкался. Его крайне поразила царящая здесь атмосфера. Заместо вездесущего шика и роскоши, он обнаружил тут аскетично обустроенную хижину отшельника. Не было абсолютно никакой мебели, лишь тонкая циновка на полу, плетёный коврик и огарки свечей по углам. И конечно книги. Стопки книг громоздились повсюду, мешая ходить. Но почему-то больше всего привлекала внимание одна из стен занавешенная тяжёлым чёрным полотном. Сашку так и распирало любопытство, поглядеть, что там таится, но, зная характер друга, он бы ни за что не стал туда специально лезть. Да и воспитывали его хорошо. Но тут на свою неудачу, пройдясь немного по комнате, Саша умудрился споткнуться об наваленные всюду груды книг и полетел на пол. Падая, он, как-то невзначай ухватился за завесу и сорвал её резким движением руки. Упавшая ткань тяжело придавила, накрыв его с головой, так что Сашка весь изругался, пока выпутался из-под неё. Поднявшись на ноги, он стряхнул с себя пыль и, усердно стараясь не отрывать глаз от пола, пару раз повторил себе: «Только не смотри туда! Не смотри! Не смотри! » Он был уверен, что там скрывалось нечто страшное, совершенно точно не предназначенное для его глаз. Но Саша всё-таки посмотрел… В стене располагалась ещё одна комнатка-шкафчик за стеклянными дверцами, и там между полом и потолком была подвешена на алых лентах и цепях кукла. Казалось бы кукла и кукла – чего здесь такого? Сашка уже достаточно насмотрелся на это. Все углы бездонного дома Цербера были завалены таким добром, там и сям были раскиданы недоделанные или поломанные шедевры Мастера. Однако это кукла таилась здесь, столь обособленно ото всех, словно была центром его вселенной. Она висела, как на распятии, раскинув переломанные руки, отодранные от тела, которые едва держались на тонких нитях шёлка, как на разрывающихся жилах. Вся сломанная, истерзанная, облачённая в чёрное, траурное платье, подол которого был весь забрызган алым. Головка под нимбом чёрных, как смоль волос была запрокинута, и локоны смоляным водопадом струились вдоль тела в пол. Белое, больное личико излучало негасимое сияние, на обескровленных губах запеклось алое. Сапфировые глазки с вкраплением берилла были неестественно широко распахнуты, как от боли или наслаждения. Она улыбалась удивлённой и грустной улыбкой, словно впервые узрела этот мир со всеми его ужасами, будто достигла истинного прозрения и познания. Куколка парила, будто над алтарём – и невозможно было понять, является ли она идолом или жертвой этого мрачного храма. Кругом по стенам горели длинные красные свечи и кадила. В меркнущем свете снежно сияли её маленькие ладошки с вывороченными пальчиками, и глубокие тяжёлые тени вырисовывались на её детском личике великомученицы.

Саша не мог оторвать от неё изумлённого взора, покуда не услышал шаги за своей спиной. Обернувшись, он увидел перед собой Цербера. Глаза того уже пылали, а на впалых щеках горел нездоровый румянец, проступили пятна и синеватые тени. Кукловод просто задыхался от гнева. Саша растеряно попытался объяснить ситуацию и хоть как-то оправдаться, но Цербер ничего и слышать не хотел. Он наорал на друга и выгнал его из комнаты чуть ли не пинками. Сашка столько всего нелестного в свой адрес услышал!.. Впрочем, Цербер довольно-таки быстро отошёл от своего припадка и вечером того же дня с ухмылочкой извинился перед другом:

– Не обижайся, дорогой мой. Просто не надо без моего ведома лазить по моим шкафчикам. Мало ли какие ещё скелеты там прячутся. Как бы тебе не поседеть раньше времени. – расхохотался Кукловод, тряхнув своей седой головой. – Будем тогда и вправду, как братья.

В общем, как-то замяли они это дело. Сашка даже если бы очень захотел, всё равно не смог бы обидится на друга. Впрочем, забыть об этой таинственной куколке, которой, похоже, так дорожил Цербер, ему не удавалось. Сам ли Кукловод изломал своё любимое творение в приступе бешенства, или тут постарался кто другой?.. Саша отчётливо помнил, как на его глазах он разбил вдребезги куколку – копию Беатриче. Чего ещё от него можно ожидать? Цербер – он и сам себе жертва, и сам себе кумир. От таких личностей безопаснее держаться подальше, а Сашка вот вляпался на свою голову… Но как ни странно только здесь – в Стране Выброшенных Вещей, именно благодаря безумцу Церберу Александр Горский обрел, наконец, своё место в жизни, своё дело, свою семью.

Тем временем прекрасные творения Кукловода пополняли придворную свиту Маргариты – они были украшением и славой её блаженного Царства. И не заметно за трудами подошло время очередного бала во Дворце Её Величества. Принаряженные, возбуждённые в предвкушении сказочного празднества они прибыли ко двору с новой партией Церберовых кукол. Этот бал был так сказать – всеобщий, свободный и обязательный для всех жителей Полиса. Сашка ещё издали заметил их – всю свою прежнюю компанию, средь которых были Дафна и Солнечный Заяц, Якоб и Синяя Кошка. Да, и Беатриче… Саша шикарно выглядел – был одет весь с иголочки и залит превосходным парфюмом, – заразился всё-таки от друга…Он развязной походочкой приблизился к ним и, эффектно поздоровавшись, обратился к Беатриче:

– О, моё почтение Инфанте! Потанцуем, – окажите честь?

Но та лишь промолчала, отведя взгляд. Она смотрела в пол сосредоточенно и недоумённо, и трагично хлопала длинными ресницами – как бабочка бьёт крыльями о стекло.

– О, Тристан! – восторженно воскликнула Дафна. – Какой ты нарядненький! А куда же ты пропал? Совсем не заходишь…

– Уж извините. Работаю. – самодовольно произнёс парень, одарив изумлённых друзей снисходительной улыбочкой. – Некогда мне больше ерундой заниматься.

Откровенно говоря, Сашка и сам знал, что красуется. Но, пожалуй, было невозможно не красоваться, будучи таким разодетым красавчиком. Что уж скромничать? Саша прекрасно видел, что он хорош собой и выглядит «на пятёрочку». Теперь он был главный и единственный помощник придворного Кукловода – первейшего фаворита Её Величества. И все без исключения придворные Маргариты смотрели на него почтительно, если и не с уважением, то уж с завистью точно. И было просто невозможно не заразиться от Цербера этим его самоупоением. В Блаженном Царстве Маргариты всегда находилось место для таких вот самовлюблённых божков. Впрочем, во свете поклонения и страстного обожания к самой Королеве меркла даже влюбленность в себя самого…

От Сашкиного поведения вся компания его былых друзей просто опешила. Якоб – тот буквально лопался от зависти. Нависла неприятная, тяжёлая тишина. А Солнечный Заяц вдруг ни к селу, ни к городу пролепетал, скорчив умную рожу:

– А минэ тойзе нравицца птицка-павлин. Кра-асывайа! Тюпайа, правта… Зайто мясьцйо у ней, гафарят, вкуйсненькаё...

Хоть картавая речь Зайца и была не особо разборчивой – какие-то неприятные намёки в ней послышались. Тьфу, ты! Здесь даже зверьё пытается умничать! Если бы Саша обладал сверхспособностью убивать взглядом, Солнечный Заяц бы уже валялся дохлым…

Правда, в этот момент раздался голос Цербера с другого конца зала, и Сашка отвлёкся от этих неприятных мыслей.

– Тристан! Ну, кончай уже возиться с этим зверинцем! Мама заждалась.

– Извините, ребятки. Мне пора. – театрально раскланялся Саша и хмуро направился прочь от них. Он так и ощущал их неодобрительные взгляды, ударяющие ему в спину, и честно говоря, настроение у него сделалось пресквернейшим. Однако, как только он приблизился к королевскому престолу, все дурные мысли мигом улетучились. Рядом с Маргаритой не могло быть места никаким горестям или сожалениям. И даже если бы весь мир провалился в тартарары, важно одно – лишь бы Королева благосклонно взирала на своих деток…

Второе Явление Маргариты проходило под звуки ликующих труб и органа. Она сидела, томно откинувшись на своём престоле, в струящемся потоке медовых волос, как золотая рыбка, утопающая в елейных волнах. Её хрустальная длань на сей раз вместо державы сжимала овальное зеркало на гранёной рукояти. Её поза, движения, её наряд казались легче, свободнее, чем на прошлом балу, и ничто больше не сковывало её чарующей прелести. Вкруг её стана вилась гиацинтовая опояска, а лиф платья был вышит душистым олеандром. И было невозможно понять приколоты ли эти цветы к складкам её одежд или же они чудесным образом произрастают и цветут на самом теле Королевы. Так безумно прекрасен, мог быть лишь сон, лишь самая запретная мечта, словно она снизошла с полотен Климта.

– А вот и мои мальчики. – елейно разулыбалась Маргарита, обнажив белые, фарфоровые зубки, хищно поблескивающие меж лепестков её губ.

Но, даже говоря с ними, она почти не отводила очей от своего отражения в зеркале. Его хрустальная рукоять сливалась воедино с её дланью – будто ледяное изваяние.

«Мальчики» тем временем с почтением и обожанием припали к её ногам, а вконец распустившийся Цербер даже положил свою бесстыжую лохматую башку к ней на колени. Она нежно гладила его по голове, запустив длинные цепкие пальцы в его седые волосы – так между делом, невзначай ласкают любимую комнатную собачку, прикорнувшую на руках.

– Что ж, теперь у моего Цербера появился помощник. – пропела медовым голосом Маргарита, вцепившись в Сашку жадным взором из-под полуопущенных век. – А что там твой братец? Не нашёлся?.

– Нет вестей. – равнодушно отозвался парень.

Стоит признаться, ему уже совсем не хотелось встретить тут Георгия. Не место ему здесь. Нечто другое озаботило Сашку теперь. Он о чём-то вспомнил и, с трудом набравшись мужества, смущённо обратился к Королеве:

– Ваше Величество, простите, что осмеливаюсь о таком спрашивать, но разное говорят. Слышал я, что некоторые ждут какого-то иного короля. Как это возможно?.. Вы ведь – единственная…

– Не смущайся, мой милый. Мы ведь одна семья, и ты можешь задавать мне любые вопросы. – нежно проворковала Маргарита, мягко рассмеявшись. Она вовсе и не рассердилась его дурацкому вопросу, как Саша боялся. Всеблагая Королева-Мать проявляла поистине восхитительное, царское самообладание. – Я рада, что ты об этом сказал. Не всякому слуху верь. Говорят и вправду разное… Однако, некая доля истины в этом есть. Ведь я лишь Наместница до срока, назначенная предуготовить Царство для грядущего Князя. Он – наш Истинный Король, мой венценосный Супруг, ваш Звездоокий Отец. Вскоре мы узрим Его – Сына Зари Светнесущего, тогда-то Он и установит Свою власть и наступит наш Ренессанс.

Маргарита блаженно прикрыла веки, болезненно заломила красивые руки и, закусив губу, прошептала:

– О, гряди же! Гряди, Желанный мой!..

У Сашки как-то даже отлегло от сердца, – наверное, именно это и имела в виду Беатриче. Зря он переживал, оказалось всё не так уж и страшно. Инфанта просто не правильно выразилась, а вот мудрая Королева всё так славно ему пояснила.

Перед тем, как Сашка с Цербером покинули Маргариту, она вручила каждому из них по роскошному, сочному плоду – что-то наподобие мандрагоровых яблок. Обычно так же в детстве мама подсовывала им с Георгием какую-нибудь конфетку перед тем, как они бежали во двор играть… Но сегодня Саше чего-то не «игралось» и не веселилось, хотя бал был уже в самом разгаре. Он угрюмо поглядывал на то, как Цербер кружит рядом с Беатриче, и его длинные бессовестные лапища так и тянутся к смущенной и грустной Инфанте. Она кидала робкие, полные надежды взгляды из-под густых ресниц в сторону Сашки, словно чего-то от него ожидала. Но он совершенно не собирался вмешиваться. Да и что он может сделать? Не пытаться же отбить невесту у лучшего друга?.. Беатриче, чуть не плача, всё же сумела вырваться, ускользнуть от своего наглого жениха. Тот проводил её ленивым взором и лишь злобненько рассмеялся ей вслед, махнув рукой. Конечно, невеста Цербера никуда от него не денется. Кукловод продолжил веселиться и без неё. Много пил и пытался расслабиться, танцуя с совоокими девами – прекрасными, пылающими как ночные светила на тверди небесной. Однако, вскоре он, как обычно остался один. Его отяжелевший, инфернальный взор исподлобья напугал бы кого угодно. Сама Маргарита не отважилась бы теребить своего мальчика в этот миг. Он притих, помрачнел, а потом и вовсе куда-то скрылся. Сашка и сам был как-то не особо расположен к танцам и веселью, тем более без друга. Потерянно слоняясь по залу, он столкнулся с печальной Инфантой. Её личико-иконка взирало на него сурово и совсем уж обреченно.

– Какой же ты пошлый стал… – шёпотом вынесла свой приговор Беатриче.

– Что тебе не так? Я работаю… Дел по горло. Я, по крайней мере, занимаюсь действительно стоящим делом… – отчего-то краснея, принялся оправдываться Саша. – А Цербер… Ну, да ты не безразлична Церберу. Возможно, он в чём-то и перегибает палку… Но это не со зла. Просто, от избытка, ну этих… чувств. И не так уж он плох, по сути. – скрепя сердцем, молвил Сашка, мучительно подбирая слова. Он искренне пытался быть благородным, и никто не знает, каких усилий ему это стоило. Нет, ну, блин, сами попробуйте убедить девчонку, которая вам нравится, в том, что она должна с радостью принять ухаживания вашего лучшего друга!.. Однако Беатриче явно Сашкино благородство не оценила.

– Да, ты такой же, как все! – сокрушённо молвила Инфанта. – Зря я тебя ждала.

Вот так сказала и сказала, да ещё и слезу пустила – ну, да куда ж без этого! Сашка осёкся, все его разумные доводы и оправданья провалились в никуда. Его словно лопатой по голове огрели, он даже дара речи лишился. «Такой же, как все». Что это за поразительно неоригинальный, излюбленный бабий упрёк, что наяву, что во сне?.. И так настроения нет, а теперь вообще хоть иди вешаться…

Беатриче вдруг подняла личико и посмотрела куда-то за спину Сашки. Её взгляд резко переменился, словно взошло Солнце и поглотило её в своих объятьях. Саша невольно вздрогнул и резко обернулся. Он узрел идущего к ним сквозь толпу того самого отрока – сына Дедала. Средь роскошного бала, во всеобщем блеске и суете он явился такой ясный, невесомый, озаряющий всё тихим светом, подобно восходящим звёздам при закате дня. Мальчик нёс с собой какую-то пронзительную чистоту, что вызывала нестерпимую боль, и от него хотелось укрыться, спрятаться, как от солнечного света, который будит поутру. Сашка и вправду с радостью бы убежал от него, но ноги отчего-то сделались как ватные, и он не смог сдвинуться с места. Он опустил глаза, чувствуя, что не в силах вынести взгляд этого отрока, подобный рентгеновским лучам. Сашу даже охватила необъяснимая злость, – с какой вообще стати он так на него пялится? И глядит так, словно имеет право судить… Сашка весь напрягся, будто готовясь к атаке, и даже сжал кулаки. Но подошедший мальчик так искренне и просто заглянул в его глаза, что весь его агрессивный настрой мигом улетучился. Мальчик улыбался, как могло бы улыбаться само Солнце с любовью озирающее мир, которому оно дарует свой свет и тепло. А в его глазах было Небо, а этом Небе – птицы, звёзды, луны, летучие корабли и целые вселенные – так что даже становилось страшно смотреть, как бы не потонуть там. Приблизившись, Дедалов сын протянул Сашке свою изящную длань и по-товарищески пожал ему руку, – однако при этом он так крепко сдавил его запястье, что парень чуть не заорал. Его рука продолжала болеть ещё с тех пор, как они побратались с Цербером. Но впрочем, Саша тут же обо всём позабыл, как только мальчик разомкнул уста и с какой-то грустной улыбчивостью промолвил:

– Я всё стучу, стучу в твою дверь… А ты не отворяешь.

Сашка удивлённо воззрел на него и невольно сам разулыбался. Они стояли, чему-то радуясь и чему-то смущаясь, будучи не в силах хоть что-то произнести под его взором. Беатриче вся посвежела, чуть ли не на цыпочки поднялась, как трава вверх растёт, как цветы обращают свой лик к Солнцу. Якоб шмыгнул носом и потупил взгляд. Его, похоже, тоже несколько пугал странный мальчик с бездонными глазами. Тем временем мимо них проковыляла малютка-панда, та над которой издевался Меченосный на предыдущем балу. Её так и оставили во Дворце в качестве домашнего питомца Королевы. После забав Палача она сильно хромала – и вообще вид у неё был довольно жалкий, измученный, настолько её запугали, закормили, затискали. И тогда солнцеликий отрок – сын безумца Дедала взял испуганного зверька на руки и прижал к груди. Сострадательная Инфанта, едва не плача от жалости, воззрела влажными очами на мальчика и трагично промолвила:

– Ты можешь… можешь что-нибудь сделать?..

Он ответил ей лишь кроткой улыбкой и осторожно коснулся искалеченной лапы панды. Сашка так толком и не рассмотрел, чего он там сделал – просто погладил или вправил кость. Но главное что, когда он опустил зверька на пол, тот уже перестал хромать и бодренько побежал прочь. У Саши аж челюсть отвисла. А стоящий рядом с ним, Якоб едва слышно хмыкнул:

– О, да он ещё и «Айболит»!..

– А я и тебя мог бы исцелить. – вдруг произнёс мальчик, похоже, заслышав его едкое замечание.

– Спасибо. – саркастично отозвался Якоб. – Только я к счастью здоров. И это верно так же, как и то, что имя мне Якоб. Ну, разве что я маленько подслеповат – лишён одного глаза. Но это ведь не смертельно.

– Ты прав, смерть наступает лишь от сердечной слепоты. – ответил тот, внимательно глядя ему в лицо, и тут же дружелюбно обратился ко всем остальным. – Пойдёмте со мной. Я бы очень, очень хотел познакомить вас с моим отцом…

– Нам не нужен твой безумный папаша. – съязвил Якоб. – Мы и так все знаем Дедала. И вообще нам есть, чем заняться. У нас просто куча всяких дел.

– Так делай скорей своё дело. Не медли, ступай. Ты сам это выбрал. – грустно молвил мальчик, а от его взгляда Якоба едва не затрясло. – Но оставь мне моих. Я всё равно буду вас ждать.

Произнеся это, отрок покинул их под общий смех и скрылся в бурной неистово ликующей толпе.

– Ну, жди-жди! – рассмеялся ему вслед Якоб.

Саша и сам усмехнулся, покачав головой. Наверно, Цербер был прав – мальчик, несмотря на всю свою притягательную лучезарность, похоже был абсолютный сумасшедший, как и его отец. И лишь одна Беатриче, находясь под сильным впечатлением от него, заворожено прошептала:

– Всё чего он касается – оживает!..

– Ага, а там где ступает его нога, по следам расцветают белые розочки. – едко промолвил Якоб и зашёлся в приступе хохота.

А Инфанта вдруг ни с того, ни с сего заплакала. Дафна ласково обняла её и беспокойно спросила:

– Что случилось?

– Я, кажется, видела раны… на его руках. Кровоточащие раны… – едва слышно вымолвила Беатриче, не переставая рыдать и закрыв личико ладошками.

– Ты что – вообще уже двинулась? – изумлённо воскликнул Якоб. И хоть прозвучало это грубовато, Сашка думал точно также. – Да, не было у него никаких «ран». Ты чего-нибудь такое видел? – обратился он к Саше.

– Нет, конечно. Что за ерунда? Мы же обменялись рукопожатием – ничего такого не было. – и, произнеся это, парень опустил взгляд на свою руку и тут же осёкся. Грубый шрам на запястье, мучивший его уже много дней, куда-то подевался, будто его и не было. И боль незаметно прошла, так что он свободно мог двигать рукой.

– Что за фигня? – не удержавшись, вскрикнул обалделый Сашка. – Как такое может быть?!.

– О, а у тебя там что? – вплеснул руками Якоб.

– Да, нет. Ничего. – смутившись, парень решил никому об этом не говорить и поспешно засунул руку в карман, будто прятал улики своего преступления. Всё это было так дико, так нелепо, что захотелось поскорее об этом забыть.

А Якоб всё продолжал распинаться перед Беатриче:

– И к тому же, подумай сама, если «всё чего он касается – оживает», то откуда у него возьмутся какие-то раны? Или он не может вылечить сам себя? Правильно я рассуждаю? – попытался он найти поддержку у Сашки.

Но тот плохо соображал, что тут мелит Якоб, его мысли вообще все сбились в кучу. Он лишь кивнул, тупо глазея в пространство.

– Я пойду за ним! – вдруг промолвила Инфанта, похоже, проигнорировав всё, что сказал Якоб, и кинулась в толпу.

– Беатриче, стой! – оживившись, воскликнул Саша. – Куда ты?

– Слышь ты, «блаженная»! Совсем уже тронулась?!. – крикнул ей вслед Якоб.

Но она, не обращая внимания на их крики, затерялась средь танцующих. Сашу всё это крайне обеспокоило. Не хватала ещё, чтобы его маленькая святая связалась с безумной компанией Дедала и его сына, и заразилась их безумием. У неё и без того достаточно своих странностей. Сашка даже хотелось отправиться за ней следом, но его что-то остановило. Его словно дёрнули за незримые ниточки как марионетку. Саша повёл ищущим взором по залу – откуда этот позыв? Ну, конечно! Маргарита. Единственное, что на самом деле важно, то ради чего он находиться здесь… Ноги сами повели к её престолу. Пьянящая улыбка алой розой цвела на устах Королевы. Совсем не обязательно допытываться правды у зеркал. И так ясно, кто Прекрасней всех на свете… Обворожительные пальчики Маргариты играли неким сверкающим гладким предметом. Присмотревшись, Саша узнал его – это был тот самый волшебный шар с чудесным городом, встряхнёшь его, и внутри взыграется снежная вьюга. В детстве с Георгием, насмотревшись голливудских фильмов про Рождество, они мечтали о таком шаре. Но братья Горские, как истинные дети Перестройки могли довольствоваться лишь доброкачественными, советскими игрушками, такие чудесные вещицы у нас не продавались…

Властная рука Королевы крепко сжимала стеклянный шар, она блаженно улыбалась, словно правила целым миром внутри него, насылая туда свои снежные, дурманящие, безумные вьюги… И чем больше Саша всматривался в эту игрушку в Маргаритиной руке, тем чётче он узнавал внутри него свой родной город, улочку и дом, где жил с семьёй в детстве… А ведь ему уже порой начинает казаться, что ничего этого не было. Словно Страна Выброшенных Вещей – это и есть его истинный дом, единственная существующая реальность. А вся прошлая Сашкина жизнь – лишь галлюцинация, иллюзия, как этот игрушечный шарик в руке его Матери-Королевы… Ну, так чей же это сон? Может Александру Горскому, уснувшему в больничном коридоре, снится эта безумная Страна Выброшенных Вещей или же благородный сэр Тристан – житель Полиса, лучший друг придворного Кукловода вспоминает давний глупый сон про обшарпанный пединститут и умирающего брата?..

Но сколько бы Сашка-Тристан не пытался решить этот вопрос – ответа не находилось. И тут все его мысли резко сбились, смешались, их, словно перерезал чей-то беззвучный крик. Он решительно оторвал взгляд от Маргариты и понял – надо срочно отыскать Беатриче. Саша с трудом протиснулся сквозь тесный ряд танцующих и помчался прочь из зала. За его пределами тянулись бесконечные вереницы пугающе безлюдных коридоров. Сашка миновал галерею за галереей, врывался в красиво обставленные комнатки, подобные мраморным коробочкам, – пустые как склепы. И всюду одно и то же – дорогая мебель, зеркала, жуткие маски, развешанные по стенам, но нет жизни, нет людей. В этот миг все они собрались у престола Маргариты. На бегу, он пересёк не одну зеркальную комнату и краем глаза видел своё искажённое отражение. Оно проносилось перед глазами – искривлённое, надломленное, будто он попал в комнату смеха – только наоборот, и смеяться ему вовсе не хотелось. На Сашку даже накатила какая-то жуть, словно его кошмары, воплотившись наяву, гонятся по его пятам. К тому же он вконец заблудился в лабиринтах Дворца, хотя Цербер ему тут всё и показывал прежде. Конечно, было бы целесообразнее отыскать самого Кукловода, пока он вконец не заплутал, а то так и будет тут слоняться до скончания времён, как всеми забытая, потерянная игрушка. У Цербера во Дворце была своя комнатка – эдакий рабочий кабинет, куда он мог сбегать во время бала, если вдруг его посетит вдохновение в самый разгар праздника. Наверное, там он укрылся и на сей раз. К счастью эту комнату Сашка отыскал почти без труда. С разбегу он распахнул дверь и, влетев внутрь, остановился, как вкопанный. Да, Цербер и вправду был здесь. Саша застал его как раз за работой. Из сумрачных глубин своей Мастерской он выплыл навстречу другу, будто с иконы сошёл – лик затенён, руки как у святого дланями вверх. Тусклый свет, изливаемый маленькой лампочкой при входе, упал на его строгую фигуру. Закатанные по локоть рукава белой рубахи и все его руки от самых кончиков длинных нервных пальцев были забрызганы чем-то красным… По его женственным кистям и по полупрозрачным запястьям, вдоль сильно проступивших вен, как по ложбинкам несли свои потоки, разбегаясь струйками-ручейками алые, алые реки. А рабочий фартук был густо залит багряным, расписан, будто полотно авангардистов.

– А это ты… – протянул Цербер и кивнул Сашке, приглашая его вглубь комнаты, а сам вернулся к своему операционному столу. – Проходи, чего встал?

Саша замер на полушаге и отшатнулся от стола.

– Ну, ты чего? – удивился Кукловод и, переведя взгляд на свои руки и фартук, оскалился и нервозно засмеялся. – А… ты про это?.. Облился рубиновым соком…

На дрожащих ногах Сашка попятился назад, упёрся в стену и прижался к ней, как приговорённый к расстрелу. Он никогда прежде не видел, что происходит на последнем этапе Церберовой работы. Теперь увидел. И понял.

Это была кровь – самая реальная, настоящая кровь. А разрезанная куколка, лежащая на операционном столе, была скорее живой девочкой, чем игрушкой, такой же, как Сашка, Якоб, Беатриче и сам Цербер. И повсюду валялись обломки – недоделанные сломанные полулюди-полукуклы, одни из фарфора, другие из плоти и крови. И самое страшное, что уже было не различить, где люди, где игрушки.

Сашку заколотило, едва не вывернуло от промелькнувшей догадки, в чём он принимал участие.

– Они живые?!. Настоящие? – воскликнул он, едва стоя на ногах. К горлу подкатило, и всё поплыло перед глазами.

– А ты всё же раскрыл тайну моего искусства. – усмехнулся Цербер, беззаботно продолжая «рисовать» улыбку грустной девочке, подрезая скальпелем уголки её губ. – Я же говорил, что играю всерьёз. Наверно, пора тебе всё объяснить. – устало вздохнул он, вытирая окровавленные руки о фартук. – Они не все «настоящие», как ты выразился. Лишь изредка Меченосный подбрасывает мне рабочий материал из живой плоти – они такие, как я и ты. Всё, что нужно – слегка усовершенствовать их и подчинить единой воле – моей воле. О, блаженные!.. Пойми, Тристан, природа не совершенна, а я могу дать им вечную жизнь и удалить все недостатки, которыми их «наградила» эта самая природа…

– Но забирая при этом их волю? – пролепетал Саша.

– Это уже детали. – поморщился Цербер и вдохновенно продолжил. – Приходится, конечно, повозиться с их душой – пока настроишь их на нужную программу. Прескверное занятие, скажу я тебе…Но не будем вдаваться в подробности. Ты ведь всё равно не силён в алхимии. Так что не будем засорять твою прекрасную головку всякими ненужными знаниями…

Кукловод сделал паузу, улыбнулся своим мыслям и повёл речь дальше:

– Но как я уже сказал, далеко не все они плотяные. Большинство из них – моё творение от начала до конца из пластика, фарфора и стекла. С этими проще, надо всего лишь оживить их, то есть – вложить душу. А знаешь ли ты, в чём душа? Достаточно лишь одной капли крови Мастера – моей крови, в сочетании с некими запретными знаниями и опытами. Но это тоже из области алхимии – так что опустим… Главное, что они оживают. Кровь от крови моей – как родные детки.

– Я не понимаю… – с трудом выговорил Сашка. – Что это за… франкенштейновские забавы?

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒