«В Стране Выброшенных Вещей» 7 страница

Ступени под Сашкиными ногами едва не расседались. Вступив под полукружие входной арки, он узрел по обе стороны ещё пару фресок. Эти, правда, сохранились гораздо хуже. По левую руку был изображён стройный юноша в воинском облачении, по плечам которого рассыпались русые волосы, а за его спиной едва виднелись слабо очерченные тени – то ли распростёртые крылья, то ли развеваемый ветром плащ. Его потрескавшийся лик был лишён глаз, будто в насмешку воина ослепили, соскоблив краску железным орудием. Будто шрамы – царапины на камне расползлись трещинами по прекрасному лику. И теперь беспросветный мрак отчаянья выползал из пустых глазниц несчастного. Справа просматривался облик второго юноши, тоже, по-видимому, не бескрылого. Он в отличие от первого был скорее не воин, а вестник. Одну руку он простёр словно в приветствии, а в другой держал развёрнутый свиток, исполненный письменами. Но, увы, уже было невозможно их прочесть. Его послание отныне тайна. У него, зато сохранился хотя бы один глаз, – лучистым ясным оком он зорко взирал на входящих. Но другая половина его лика была нещадно искалечена, затёрта, будто неведомый зверь точил здесь свои когти. Сашка невольно втянул голову в плечи и потупился, проходя меж этих стражей. Благоговейный страх, вызываемый их чистыми образами, мог заставить склониться любую самую бесстыжую голову.

Внутри Сашка ожидал встретить сумрак и затхлость, – каким ещё может быть стоящий в запустении дом? Но он ошибся. Воздух здесь оказался ещё свежее, чем на улице. Его было так много, что, показалось, будто всю свою жизнь до этого Саша провёл в подземной темнице и никогда прежде не дышал по-настоящему. Несмотря на пасмурную погоду тут словно светило какое-то своё собственное незримое солнце. Всеозаряющий Свет, без определённого источника парил в воздухе. Разбитый купол был забит досками, но дождь всё равно проникал внутрь сквозь треснутый стрельчатый свод. Сквозь трещины в мраморном полу пробивалась сочная зелень. Местами травой поросли даже стены. За строгим рядом скамеечек с высокими спинками тянулись книжные полки, некоторые из них – разломанные валялись на полу средь каменного крошева. Впереди у дальней стены, будто храмовый алтарь высилась каменная плита почти в рост с Сашкой, в неё по самую рукоять был воткнут меч. Золотые язычки горящих свечей озаряли его своим пламенем. Интересно, кто зажигает свечи в этом заброшенном царстве?..

Незамеченные Сашкой с улицы, величественные витражи сеяли преломлённый свет и их многоцветные лучи раскрашивали серый потрескавшийся пол россыпями драгоценных камней. Теперь, казалось, средь травяной поросли в ложбинках стёртого мрамора под ногами таились яспис, сапфир, халкидон, смарагд, сардоникс, сардолик, хризолиф, вирилл, топаз, хрисопрас, гиацинт и аметист…

Бродя между поваленными книжными полками, Саша принялся подбирать с пола разбросанные там книги и папки. Каково же было его изумление, когда раскрыв одну из них, он наткнулся на свою собственную фотографию, прикреплённую к архивному бланку. Горский Алекса... –все, что успел он прочесть, прежде чем листок бумаги рассыпался в прах. Дрожащей рукой он схватился за другую папку, и перед его бегающим взглядом замелькали обрывки фраз: «Саша в душе выругался и резко произнёс…» «Георгий умирает в больнице…» « О, благородный сэр Тристан!... » Здесь же была красивая иллюстрация к средневековому роману, на которой рыцарь вёл свою прекрасную возлюбленную под венец к другому… А вот и детское фото Георгия, и их детские рисунки, и свадебный портрет родителей, и рваные письма, и открытки, сделанные для папы своими руками… Но всё неизбежно обратилось пылью прежде, чем он успел, это как следует рассмотреть. Чуть не плача, тяжело глотая воздух, Сашка отряхнул руки и едва ли не бегом вернулся к Беатриче. Она такая сосредоточенная, строгая сидела на скамеечке, поджидая его. Сашка шумно плюхнулся рядом и устало откинулся на высокую спинку.

– Такое странное место. – прошептал он. – Мне бы здесь даже понравилось, если бы не… – Саша запнулся, зябко повёл плечами и недовольно договорил. – Если бы это не напоминало нечто… церковное, что ли?.. Я это не люблю. Неужели даже в моей галлюцинации должна присутствовать религия?

– А что такое религия? – вопросила Беатриче, поднимая на него серьёзное личико.

– «Религия есть опиум народа», – хохотнул Сашка, впрочем, тут же осёкся.

Беатриче взирала на него широко раскрытыми глазами, не мигая, и даже и не думала смеяться. Она реально не знала, что такое религия!.. Неужели в своём безумном мирке они и этого не знают? Впрочем, может это и к лучшему…

– А ну, религия – это такая… Это… – Сашка замялся, усердно подбирая слова. – Как тебе объяснить? Ну, короче… это… Блин! В общем, это полная фигня.

( A parte: Молодец, «филолог», «отличник»! Похоже, и вправду все мозги пропил, раз уже не можешь объяснить значение такого простого слова…)

Саша даже как-то смутился и, поднявшись на ноги, походил вокруг скамеек, шаря глазами по сторонам. На одной из обшарпанных стен он обнаружил едва заметную, полустёртую вязь узорчатых буковиц. Похоже, здесь сохранилось лишь окончание некой фразы, и гласило оно: «…и обереги от Чумы, Metal’а и Ренессанса»

Прочтя это, Сашка не смог не рассмеяться. Подошедшая к нему Инфанта, скромненько заглянула ему через плечо.

– Ну, я понимаю про чуму… – усмехаясь, обратился парень к Беатриче. – Но ставить Metal в один ряд с чем-то смертоносным – довольно-таки смешно. У меня вон почти все друзья слушают тяжёлую музыку, я сам чуть не подсел на это дело с ними за компанию. Но ведь среди них нет маньяков. Они вполне нормальные. Ну, почти… Нервные, правда, и глуховаты на оба уха. – вспоминая своих товарищей-металлистов, он разулыбался и запальчиво продолжил. – Но почему написано «обереги от Ренессанса» – я совсем не понимаю. Ренессанс, по-моему, это очень даже хорошо. Или у вас тут это слово имеет другое значение?

– Маргарита проповедует Ренессанс – Возрождение Чувственности, Культ Красоты и Гуманизм… – как-то уж совсем грустненько поведала Беатриче. – Для них Человек – объект поклонения, высшее проявление Разума и Силы…

– Ну и что не так? – удивлённо пожал плечами Саша. – Всё правильно. Ты с чем-то не согласна?

Умолкнув, Беатриче отошла в сторону и замерла перед витражом, который изображал величественного и прекрасного Короля-Воина. Облачённый златозарным светом, он простирал свои длани к взирающим на него. Искусно сотворённый, самоцветный витраж даже немного пугал своей живостью, так реалистично передавал он озаряющий взгляд Короля, который что-то мучительно напомнил Сашке. Парень отвёл глаза от пронзительного, радужного стекла и обратился к Беатриче:

– Но в чём дело? Объясни мне, что всё это значит. И зачем ты привела меня сюда, что это за место?

– Это Дом Озарила.

– Кого? – не поняв, переспросил Саша.

– Озарила. – повторила Беатриче, и её губки цвета фуксии залила солнечная улыбка. – Он – тот, который озарил, озаряющий нас. Посему и имя ему – Озарил.

– Странное имечко. – хмыкнул Сашка. – Вообще-то «озарил» – это глагол, обозначающий конкретное действие. Нельзя просто так взять и использовать его, как имя собственное. Это не правильно.

Саша произнёс это довольно нравоучительным тоном, как истинный филолог, похоже, пытаясь блеснуть знаниями и наверстать упущенное после своего прокола с «религией»…

– Но он и есть такой. – нашла всё же, что ответить Инфанта. – Он – Глагол, Он - Живое Действие. В наших Летописях он зовётся – Озариил Солнцеясный. Мы ожидаем его, как Истинного Короля…

– Так, стоп-стоп! – прервал её изумлённый Сашка. – Минуточку! С этого места поподробнее. Я что-то не понял. Вообще-то наша Королева – Маргарита. О каком ещё короле может идти речь?

– Маргарита? – задумчиво промолвила Инфанта. – Но я не ведаю, кто она такая…

– В каком смысле? Ты что не видела её ни разу? – не без сарказма, поинтересовался Саша.

– Я зрела Маргариту во всём величье её славы. И слышала, как восхваляет она Человека. Но разве верно поклонятся и служить тому, кто из праха вышел и в прах возвратится? Ведь и Маргарита всего лишь смертная…

– Так или иначе, человек всегда поклоняется и служит человеку. Так было испокон веков. Средь смертных восстаёт лучший, мудрейший, подобно Маргарите, и правит остальными для их же блага. А твой Озарил – что не человек? – съязвил Сашка и тут же, изменившись в лице, воскликнул, вплеснув руками. – О, нет! Только этого не хватало! Я, кажется, начинаю понимать, куда ты клонишь. Ты намекаешь на то, что он – не человек. Но, Беатриче, я не собираюсь разбираться в пантеоне ваших здешних божков! Я устал от этого наяву. Могу я хоть во сне отдохнуть от всего, что связанно с религией? Пойми, я гуманист. И мне не нужны божки. Мне вполне достаточно мудрой Матери-Королевы.

– Ты говоришь, как Цербер! – сокрушённо проговорила Беатриче.

– Ну, а Цербер-то тебе, чем не угодил? – уже начиная злиться, огрызнулся Саша. – Он верно служит Маргарите, ибо она того достойна. Она – образец добродетели, чистоты и ума. Когда Меченосный издевался над пандой, Королева его остановила и провозгласила Завет Любви. Возможно, не все её слуги совершенны, но она сильна их преобразить и создать справедливое блаженное Царство.

– Ты веришь в те спектакли, что они перед тобой разыгрывают?

– Я верю своим глазам! Покажи мне своего Озарила, и может, я передумаю. Но где он прячется? – Сашка в конец разошёлся. Он, конечно, знал, что его Беатриче безумна, – но не настолько же, чтоб пытаться обратить его в какую-то религию, – будь она не ладна! Чего доброго ещё пошлют каяться и постригут в монахи!.. Сашкин раздражённый взгляд задержался на ближайшем витраже. Это было изумительное изображение изящного гибкого мальчика верхом на алом коне. У ног его стелилась беспросветная мгла, и невозможно было разглядеть, что за чудовище таилось там, над кем занёс он своё копьё… Золотоголовый мальчик взирал прямо на парня, так что у того даже мурашки по телу побежали. Витражный всадник ронял на его лик цветные блики, и Саша, наверно, был бы восхищён увиденным, если бы его не распирала столь ярая злоба.

– Ещё никто из жителей Полиса не зрел Озарила. Но он придёт… – робко молвила Инфанта. – Не обязательно видеть, чтоб верить. Ты просто ослеплён очарованьем Маргариты… и Цербера. Теперь ведь он для тебя авторитет.

– Да, авторитет, потому что он мой лучший друг! И он, по крайней мере, не докучает мне. А ты мне не мамочка, чтобы читать нравоучения!.. – в сердцах воскликнул Сашка, обидевшись за друга, и в гневе направился к выходу.

– Конечно. Ведь ты уже нашёл себе Мать по сердцу… – донёсся ему в спину вздох Инфанты.

Сашка выбежал на улицу, громко хлопнув дверью. Ему даже показалось, что от этого звука обрушиться шаткий купол Дома, если и не сам небесный свод… «Всякий сын всегда покидает мать, а потом возлюбленных, а потом…»

Дождь кончился, а с ним и всякая там «благодать»… Довольно этой ерунды! Ещё не хватало, чтоб ему во сне вычитывала наставления какая-то кукла. На бегу, Сашка всё-таки запоздало вспомнил, как по книге:

« Религия – это одна из форм общественного сознания, совокупность духовных представлений, основывающихся на вере в сверхъестественные силы и существа, которые являются предметом поклонения»

Собственно говоря, он так Беатриче и ответил, только лаконичнее – фигня!..

Весь в растрёпанных чувствах Саша стремглав помчался через весь Полис к Церберу на стройку. Тот выплыл ему навстречу, сияющий как начищенная монета.

– О, здорово! А чего это ты такой хмурной? – поинтересовался Кукловод, заметив Сашкин настрой. Но он лишь рукой махнул.

– Идём-ка. Я, кажется, знаю способ тебя развеселить. – с лукавой улыбочкой произнёс Цербер и, обхватив Сашку за плечи, повёл его за собой.

На ходу он дал другу хлебнуть из его фляги рубинового сока. Церберово питьё ударило в голову, но на душе полегчало. На сей раз, когда они погнали по пустынной дороге верхом на его «стальном коне», Сашка уже не боялся свалиться на крутых поворотах. Теперь он ощутил настоящий драйв от этой бешеной скорости. Он был довольно-таки зол на Беатриче. Его начал раздражать весь её миленький, упорядоченный мирок. И больше всего в нём почему-то вызывал раздражение этот… ну, как его?.. – Озарил! Озарит, озарил, озаряющий… Тьфу, ты!

«Он придёт… Озарит… Ищи Озарила…» Но где же, где Сашка слышал прежде этот бред?!.

Они быстро добрались до сказочного домика Кукловода. Цербер усадил Сашу в уютное кресло прямо перед сценой в том же зале, где он смотрел его прошлый спектакль.

– Специально для тебя!.. – таинственно сообщил Цербер, сверкнув своими сегодня особо сильно косящими глазами, и скрылся за кулисами.

Столь любимые им народные японские мотивы чуть нервно и напряжённо разлились по залу. Музыка обрушивалась с потолка потоком и пробивалась откуда-то из-под пола, как трава растёт. Тяжёлый занавес – тягуче-бордовый с лиловыми подтёками, как Маргаритины бархатные уста – распахнулся, словно сорванный шквальным ветром парус. На сцене возникла ослепительно белая куколка с густо-бордовыми губками. Сашка обомлел. Бела… и в белое одета… Да, это была она с её блаженной полуулыбкой, с её театральными надрывными жестами. Танцуя, она также запрокидывала пушистую головку на лилейной шее, вальсировала сама с собой увитая в перехлёст алыми ленточками. Куколка кружилась, как живая и даже лучше. Столь красивы и соблазнительны были её движения, что уже не верилось в то, что это всего лишь фарфоровая игрушка. Как бабочка она вспорхнула и перенеслась со сцены к Саше. От неё дохнуло чем-то лилейным, чем-то шоколадным – отчего кружилась голова. Она сидела на полу у Сашкиных ног, робко теребя свой кружевной воротничок, а в её стеклянных глазках полыхали столь жаркие огоньки, которых не встретишь и у живых людей. Да, кукла была реальной копией Беатриче, только гораздо более живенькой. В настоящей Инфанте никогда не было столько пыла и страсти.

– Ну, как? Нравится? – поинтересовался Цербер с довольной физиономией, незаметно возникнув рядом. – Мой тебе подарок. Как живая. Совершенство.

Сашка перевёл ошалелый взгляд с очаровательной куколки, припавшей к его ногам, на Кукловода, что радостно взирал на него сверху вниз со своей смачной улыбочкой. Нет, Цербер явно не шутил.

– Спасибо, конечно… Но только… наверно, не стоит. – смущённо пробормотал Саша, пытаясь высвободиться от куколки, которая уже положила свою ангельскую головку ему на колени и гладила его по руке.

– Отчего так? – удивился Цербер. – Она даже лучше настоящей. Не будет болтать без умолку, как все девки, не станет тебя отчитывать или учить жизни. Она покорна и с радостью исполнит любое твоё желание. Посмотри, она же преисполнена любви. И главное – она надёжна и вечна. Делай с ней, что хочешь – ей ничего не будет. За качество отвечаю. Я же Мастер.

– Это всё конечно круто. Только не надо. Я не… не могу это принять… - пролепетал Саша, покраснев как рак.

– Почему? – нахмурился Цербер. – С чего ты вдруг стал пренебрегать моими подарками?

– Боюсь, ты и так сделал мне их предостаточно. А мне даже нечем тебе отплатить…

– Да, ладно тебе! Это же всё ерунда! – по-доброму рассмеялся Кукловод и, наклонив к Сашке посерьёзневшее лицо, проговорил, в упор, глядя ему в глаза. – Ты подарил мне Дружбу. Я ведь подыхал здесь от тоски и одиночества. Одни пытаются меня перевоспитывать и читают наставления, другие – лицемерят и заискивают передо мной. И только рядом с тобой я перестал ощущать себя последней сволочью. Ты – настоящий. И ты честен. А это воистину редкий дар. В благодарность за эту искренность Великий Кукловод способен встать на колени, поклониться и руку поцеловать… Но если ты солжёшь, если ты предашь – я убью тебя своими собственными руками. – чётко проговорил Цербер, напряжённо впившись в Сашку своими разноцветными, косящими глазами, и он смотрел не просто ему в лицо, а в саму душу. Впрочем, тут же он задорно расхохотался. – Убью и сделаю из тебя куклу в мою коллекцию. Я же не смогу расстаться с моим Тристаном!

Саша с трудом, скромненько улыбнулся. Такие Церберовские признания его порядком шокировали, хотя и было довольно лестно узнать, как дорожит их дружбой Кукловод.

– Так что не стоит меня огорчать и отказывать мне. Чем тебе не нравится мой дар? – усмехнулся он, кивнув на куколку.

– Да, нет же, она и вправду совершенна… – покосившись на неё, промямлил Сашка. – Только это уже слишком. Что мне с ней делать?

– Ну, я бы тебе подсказал, что с ней делать… – расхохотался тот.

– Цербер, пожалуйста, не надо. Я не приму такой подарок. Меня это пугает… Прости, конечно… Но нет. – чуть ли не с мольбой обратился парень к другу, уже не зная, куда деться от куклы, которая не переставала обнимать его, влюблено заглядывая в глаза.

– Ну, как скажешь. – смилостивился, наконец, Цербер. Одного его взгляда было вполне достаточно, чтобы кукла оставила Сашу в покое и с грустным личиком отошла в сторону.

– Но она будет тебя ждать. Я уверен, ты передумаешь. – хмыкнул Цербер с лёгкой обидой. О, как же он не любит, когда хоть что-то выходит не по его, даже в таких мелочах!

– Нет, я не передумаю. – усмехнулся Сашка. – Лучше подари её кому-нибудь другому или оставь себе – пригодится. А я уверен, мне это не нужно. Давай, вообще не будем об этом вспоминать.

Наверное, было бы гораздо лучше, если бы он промолчал. Цербер весь как-то напрягся, тонкие губы нервно задёргались в странной полуулыбке.

– Ах, ну как пожелаешь… – проговорил он и, сжав острые кулачки, увитые лиловато-синими венами, медленно и мягко подошёл к своей кукле.

Он нежно и любовно положил свою едва заметно дрожащую руку на копну мучительно белых локонов. И прежде, чем Сашка успел опомниться, Цербер обхватил куколку рукой за плечи и со всей своей нечеловеческой силой дёрнул её за волосы другой рукой. Раздался невозможно жуткий треск и хруст, от которого Сашке чуть дурно не сделалось. А обезумевший Кукловод, оторвав куколке голову, отшвырнул её прочь и, подхватив её за ногу, со всего маху ударил об стену…

Треснутая головка с разбитым фарфоровым личиком продолжала ласково улыбаться Сашке, разметав по полу снежные волны искрящихся волос. В другом углу валялось её переломанное тельце с неестественно выгнутыми ручками и ножками, грудная клетка раскололась, осколки фарфора усеяли пол, как лепестки сакуры… Резко притихший Цербер, опустив дрожащие руки, исступлённо смотрел куда-то в сторону.

– Так лучше? – тихо произнёс он неожиданно низким и хриплым голосом.

Когда он обернулся, то увидел, что Сашку всего колотит, казалось ещё миг, и он забьётся в истерике, с ужасом глядя на страшные обломки. Цербер тут же переменился в лице. Он быстрым шагом подошёл к Саше и крепко по-товарищески обнял его за плечи.

– Ну, что с тобой? Перестань. Это всего лишь кукла… – по-доброму шептал ему на ухо Кукловод, как старший брат успокаивающий плаксивого грудничка. – Знаешь, сколько я ещё таких могу сделать? Не надо расстраиваться. Мой Тристан сам, как хрупкая куколка – такой ранимый. Хорошо, я больше не буду так тебя пугать. Успокойся… Пойдём.

Сашка поднял лицо на друга – тот впервые выглядел растерянным, слегка смущенным. Теперь после своего припадка он улыбался совсем иначе – не так нахально-агрессивно, а как-то тихо, робко и невинно, как ангел. Это очень шло Церберу, он сделался ещё красивее.

Когда они уже уселись за стол, покинув мрачный зал, Кукловод как-то невзначай обмолвился:

– А что там…Беатриче? Ты ведь у неё живёшь?

– Ну, да. – Сашка замялся, потупившись, и нехотя всё же договорил. – Мне кажется, она не особо тебя жалует…

Он всё-таки решил быть с другом честным до конца, раз уж тот так это ценит.

– О, сама невинность!.. – как-то неприятно хохотнул Цербер и вдруг странно замер, въедливо уставившись на Сашу. Тот едва вынес этот зверски поедающий взгляд – под дулом пистолета и то он бы почувствовал себя уютнее.

– Я хочу, чтоб ты сразу всё уяснил… – наконец после длительного молчания разомкнул уста Цербер. Говорил он словно с трудом, его неожиданно дрогнувший голос звучал, словно из-под земли. – Беатриче – моя. Все знают, Инфанта – невеста Цербера. Говорю сразу, чтобы потом не вышло чего…

Кукловод восседал на высоком стуле с резной стрельчатой спинкой, как король на своём троне. Он напряжённо впился хрупкими руками в стальные подлокотники. От волнения он побелел, вены болезненно выступили на кистях, и заметно задрожала проступившая жилка у виска – как лазурный проводок, запрятанный под плёнку полупрозрачной кожи.

– Но мы же не будем ссориться из-за девчонки… – откинувшись назад и отведя взгляд, договорил Цербер. Он попытался улыбнуться, но вышло это у него хреново. Ох, как хреново!..

У Сашки внутри что-то ёкнуло, взвизгнуло и бухнулось на самое дно. А Цербер продолжал говорить, уже не глядя на него:

– Я вот и куклу… специально для тебя сделал. Всю ночь работал. Вдохновение нашло. Она ведь получилась едва ли не лучше настоящей! О, моя маленькая, миленькая Беатриче!.. Такая недотрога, так холодна. Не хватало, чтоб она ещё и моего друга мучила своим безразличием. Да, ты только взгляни!..

С этими словами Цербер подскочил на ноги и, откинув полог, отделяющий от них маленькую комнатку, кивнул туда. Вся комната была заставлена дивными творениями Мастера – то были искусно изваянные цветы из стали и камня, усыпанные гроздьями рубинов.

– Такие цветы я шлю ей в дар с каждым рассветом и заходом солнца. В садах моей души цветут они… – пафосно провозгласил Кукловод и со злой усмешкой резко продолжил. – Но не радуют Инфанту дары её жениха. Она, как и ты, о друг мой Тристан, пренебрегает моими подарочками.

Договорив, Цербер бросил на Сашу ядовитый, острый взгляд. Тот отчаянно прятал глаза, не зная, что сказать, как себя вести… Дружба Цербера – бесценна. Он горд, и скорее предпочтёт одиночество, нежели недостойных друзей. И вот он счёл Сашу ровней себе. И полюбил его, как свою душу… Разве можно этим пренебречь? Ведь Цербер решил быть честным и сразу рассказал ему про Беатриче. И Сашка просто обязан это ценить!.. Но всё же в его голове не укладывалось, как эта эфемерная девочка, чистая – на зависть самим ангелам, стала невестой безумного Кукловода? По доброй ли воли, по принуждению? Она же так не лестно о нём всегда отзывалась. Или это всего лишь их женская игра? «Сама невинность»?.. Как тут разобраться! Просто, ну почему она сама ничего не говорила Сашке? Впрочем, наверно о таком и не скажешь… Она ведь и повода ему никакого не давала… Сам виноват. И нечего лезть в чужие отношения и пытаться в них разобраться.

– Ну, не куксись! – напряжённо рассмеялся Цербер. – А то я и сам сейчас в депрессию впаду, на тебя глядя.

И он состроил такую умильную рожу, что Сашка просто не мог не рассмеяться. Цербер был, как избалованный, капризный ребёнок на которого не возможно было обижаться, чего бы он ни натворил.

…Две тайные мечты были у Саши всю жизнь – о честном лучшем друге и о чистой, невинной как ангел девушке. Но как выяснилось даже во сне, даже в сказке невозможно получить всё, что желаешь… Всегда нужно совершить жертвоприношение. И если всё-таки необходимо кого-то принести в жертву, пусть лучше это будет Беатриче – она больше годится на эту роль…

Но Церберово всепожирающее обаяние вскоре поглотило Сашкину тоску. Ещё поели, ещё выпили. Напряжение постепенно спало, и, похоже, оба друга уже с головой потонули в безмятежном, безнадёжном пофигизме.

Поднимая полный до краёв адамантовый кубок в цепкой руке, Цербер провозгласил тост:

– Да приидет Ренессанс! И слава Королеве!

– Слава! – отозвался Сашка, осушив свой кубок. А потом ещё. И ещё. Забыться… Чтоб только не вспоминать больше про жертвы, кукол, Беатриче и Георгия…

Потихоньку у него отлегло от сердца, и он уже беззаботно поинтересовался у друга:

– А что у вас здесь означает Ренессанс?

– Ренессанс – это избавление от всех оков, истинное Возрождение Силы, Мудрости и Красоты, что были скованными прежними устаревшими законами! Провозглашая Ренессанс, мы призываем тот блаженный век владычества Человека Возрождённого – Царя Вселенной. Мы – вкусившие Познание по праву обретём невиданную власть и силу. Маргарита установит справедливость, а все праздные и трусливые, наконец, уберутся с нашей дороги. Их век прошёл. Грядёт наша Эра! – взахлёб поведал Цербер, яро сверкая очами.

– О, да это круто. А вот Беатриче чего-то боится. Ну, типа, молится – «обереги»… – задумчиво проговорил Саша.

– Моя маленькая девочка никак не наиграется. – оскалился Цербер, пренебрежительно махнув рукой. – Она просто не может пока что этого постичь. Чего нам бояться, если с приходом Ренессанса наше блаженство, наши добродетели, способности и таланты приумножатся во сто крат? Нужно лишь иметь мудрость, чтобы грамотно распорядиться всем этим. Так что пусть моя Белая Дева творит свои молитвочки. Я не возбраняю. Это даже как-то трогательно… А вот нам пора заняться серьёзным делом. – Цербер торжественно поднялся во весь рост. – Я ведь играю всерьёз. И приглашаю тебя поучаствовать. О, благородный сэр Тристан, окажешь ли ты мне честь и согласишься ли помогать мне в моей Кукольной Мастерской? Доселе ни один смертный даже не переступал её порога. Но тебе, мой друг, я открою свою Страну Чудес.

У Сашки от восторга захватило дух, он даже потерял дар речи. Ангелоподобные завораживающие куклы Цербера очаровали его с первого взгляда, как и их хозяин. И вот теперь ему представляется уникальнейшая возможность узреть воочию, как происходит их рождение и оживление, да ещё и поучаствовать в этом чуде!

Широкой винтовой лестницей они спустились в подвал, таящийся за чугунной дверью на тяжёлом засове. Там скрывалась другая сторона Церберова мира. Сашка словно вступал на тёмную сторону Луны, дабы разгадать все её секреты. И так он погрузился на глубину в три лестничных пролёта, ведущих на самое дно мрачного кукольного домика, словно на дно игрушечной души своего нового и лучшего друга.

Ну, естественно никогда прежде ни наяву, ни во сне Сашку не интересовали куклы! Он же, типа, нормальный мужик. И с ориентацией всё в порядке… Не скажешь же своим друзьям: ну, вы ребята идите в «Макдональдс», а я пока в «Детский Мир» загляну, на кукол погляжу. Сашкины друзья в куклы не играют, они по бабам ходят. У них там другие игры и другие «куколки»… Но то, что в Российской Федерации может быть поднято на смех – в Стране Выброшенных Вещей выглядит совсем иначе. Цербера невозможно было упрекнуть в немужественности. Он не был каким-то там жалким кукольником. Цербер, словно великий мастер древности – какими были скульпторы, иконописцы и зодчие прежних Золотых Веков – творил этих призрачных созданий, безумно влюбляясь в каждую из своих работ. Казалось, он отдавал им всю свою душу по кусочкам. Хрупкие, невесомые, словно изваянные из светящегося хрусталя – они оживали в искусных руках своего всеблагого Пигмалиона.

И вот Саша робко приобщился к этому волшебству. Поначалу Цербер доверил ему починку грустных и смешных тряпичных куколок, покуда сам он колдовал над своими фарфоровыми дриадами. И теперь уже Александру Горскому казалось немыслимой глупостью, нелепым сном его реальная институтская жизнь. Неужели он и вправду ещё совсем недавно так стремился к профессии журналиста? Кому это вообще нужно? В Стране Выброшенных Вещей нет и в помине никаких журналистов, и это прекрасно! Только художник, только великий творец имеет право занимать место под этим их лимонным солнцем.

В сумерках потеряв счёт дням, Саша, облачившись в белый халат, как хирург, учился творить. Порой в неверном свете прожекторов, которыми был заставлен весь подвал, ему мерещилось за работой, как болезненно искажались их одновременно живые и неживые личики, когда он втыкал и вынимал иглу. Его и самого иногда пугало, во что же он ввязался? Что это за захватывающая игра? Это было нечто большее, чем просто творение кукол. Безумный взгляд тёмного гения Цербера порой вселял страх. Он был одержим своей работой, и его игры с куклами были так красивы, сколь же и страшны. Но Саша готов был верить ему вслепую, как паломник своему святому. Однако с каждым мигом он всё больше убеждался, что вмешивается во что-то сокровенное, запретное. В этом была своя магия. И не сказать, чтоб белая… Итак, творим по образу и подобию? О, да! Слава тебе, Человек! И да приидет Ренессанс!..

Невольно Сашке припоминались их детские игры с Георгием, как они «лечили» игрушки, пересаживали сердца… Опять, ностальгия – будь она не ладна!.. Но игры с братом оказались не долги. Брат так и не стал другом. И Сашка всю жизнь мечтал о друге, который бы был ему, как брат. Но наяву это казалось не достижимо. Не везло ему на друзей. Но Цербер… Он, как царский сын открывший другу свою сокровищницу, облачивший его в свои одежды и поделившийся всем, что имел. Словно сам Гелиос во славе своей спустился со сверкающей колесницы и, сняв свой венец, возложил его на голову простого смертного. И душа Саши прилепилась к душе его. Он был влюблён в Цербера, как только можно быть влюблённым в лучшего друга, который во всём тебя превосходит. Ну, а как было не влюбиться в этого эгоцентричного, самодовольного, упивающегося собой маленького гения – пусть даже злого гения… Он никого не оставлял равнодушным. Теперь Сашка начинал понимать Якоба. Цербер притягивал, восхищал, подавлял и уничтожал своей звёздностью, неизменно вызывая восторг и зависть. Короче, в саду Церберовой души цвели одни нарциссы. И было трудно не заразиться этим. Однако, в отличие от Якоба, Сашка не питал к другу зависти и никогда не пытался угодничать или подражать ему. За это он и снискал его взаимное уважение и признательность. Саша теперь и не вылазил из дома друга. Как заигравшиеся мальчики в своей Утопии, они жили упоённые работой и товариществом. Ну, конечно же, Беатриче этого не понять!..

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒