Глава девятнадцатая 10 страница

– У него нет шрамов, ну там…

– Что?

– Внизу.

– Нет. – Арлин встала и прошла к плите. Начинался интимный девчоночный треп, в котором она вскоре до того дойдет, что разболтает и то, чего бы сама знать не желала. Подойдя к плите, заметила, что чашка ее полна, и никак не могла подыскать иного достойного повода для выхода из‑ за стола. – Нет, внизу он примерно как раз такой, как я и ожидала, только еще лучше.

– Тогда в чем заковырка‑ то?

– Сама хотела б знать. – Арлин опять села. Голову на руки уронила. Нет, дольше тянуть мочи нет. – В последний раз, после свидания, он на ночь не остался. Вел себя как‑ то странно. Ну, знаешь, как люди себя ведут.

– Не‑ а. Думаю, людей разных полно и ведут они себя дополна по‑ разному.

– Я имею в виду, как они ведут себя, пытаясь сказать что‑ то. Ты разве этого никогда не делала? Не разучивала перед зеркалом, что сказать должна? А потом, когда сама увидишь, оно как бы на тебе повисает. Словно всякий слышит это. Я все время думала, что официант слышал это.

– Так и что же он сказал?

– Так ничего и не сказал. Но я все равно знаю. Он пытался порвать со мной. Я как чувствовала.

– Этого ты знать не можешь, пока его не спросишь.

– Теперь я знаю.

– Тебе надо его спросить.

– А тогда он возьмет да и скажет. – Арлин в окно видела, как Тревор играл на гаражной крыше со своим приятелем Джо. Прямо она ему никогда не запрещала, но он должен бы знать, что возня на крыше ей вовсе не понравится. Когда она просунула голову в кухонное окно, сын успел перебраться обратно на сливовое дерево и помахал ей оттуда рукой.

– Так иль иначе, тебе придется с ним поговорить.

– Я думала, может, проехаться к нему домой с Тревором. – Такое в прошлый раз неожиданно здорово сработало, вот только… слишком уж, похоже, тонка ниточка, малость мудрено объяснить, вот она и не поехала.

– Так, теперь, если он рвет с тобой, то большего и горя нет.

– А почему это кажется странным?

– Последнее, что я слышала, этот парень только для секса, пока Рики не вернется домой.

Арлин резко откинулась на спинку стула и пронзила Лоретту взглядом, который приберегала для недоумков, тупых и круглых идиотов.

– Рики не воротится. Неужто ты не понимаешь этого, Лоретта?

У Лоретты бровки вздернулись домиком.

– Неужто я не понимаю этого? Неужто я не понимаю? Милочка, по большому счету, единственной живой душой на Земле, не понимавшей этого, была ты.

Арлин вздохнула и выплеснула остатки кофе в раковину.

– Что ж, мне потребовался пересчет, – сказала она.

* * *

Когда Тревор прыжком одолел порог кухни, Арлин попросила Лоретту: исчезни. Выразила она это на своего рода языке жестов, том, который становится понятен, только если вы давным‑ давно знаете кого‑ то.

– Да я только собиралась еще чашечку выпить, Арлин!

Арлин сграбастала кофеварку, выдернув на ходу шнур из розетки в стене. Там бултыхался кофе еще чашки на три.

– Пей на здоровье! – воскликнула она, вручая все это хозяйство Лоретте.

– Так. Не мне рушить головой кирпичную стену. – Только черта с два она не взяла кофеварку с собой.

– Привет, мам! Зачем ты отдала Лоретте кофеварку?

– А‑ а. Ничего особенного, милый. Послушай. Сейчас занятий в школе нет, а ты когда‑ нибудь видишься с мистером Сент‑ Клером?

– А то, мам. Всю дорогу с ним вижусь.

– Где именно?

– К нему домой езжу.

– А‑ а. Надо бы нам сделать это. Когда‑ нибудь. Вместе.

– Ладно. Прямо сейчас?

– Ну. Может, не сразу сейчас.

– Почему не сейчас?

– Я не звонила, не предупреждала.

– Я никогда не звоню. Просто сажусь на велик и еду.

– Ну, ты – это другое дело, милый.

– Какая разница?

– Э‑ э. Дай подумать минуточку.

По пути в машине, которая в последнее время тревожно рычала и дребезжала, Арлин вновь принялась расспрашивать:

– Тревор, ты когда приезжаешь туда… и говоришь с ним… он когда‑ нибудь… ну вроде… спрашивал обо мне?

– Ага.

– Сколько раз?

– Всякий раз.

– Правда?

– Ну да. Правда.

– О чем он спрашивал?

– Ну, он всякий раз говорит: «Как мама твоя поживает, Тревор? » – а я тогда говорю: «О‑ о, отлично, у нее все отлично». А он тогда говорит: «Так. Тревор. Она когда‑ нибудь спрашивает обо мне? » – Долгое молчание. – Если он попросит тебя выйти за него замуж, пойдешь?

– Пока он не собрался спросить меня об этом.

– Если бы спросил?

– Не спросит. Может, поговорим о чем‑ нибудь другом? – В любом случае пора было менять тему разговора. Ехать было не очень далеко.

* * *

Когда открылась дверь, Тревор ринулся в нее, словно жил здесь.

– Привет, Рубен! – выкрикнул он на ходу.

– Привет, Тревор. Арлин? Вот так сюрприз.

Он был в тренировочном костюме и небрит, что выглядело странновато, поскольку щетина у него росла только на одной стороне. И вид у него был печальный. Не то чтобы хоть что‑ то из этого трогало Арлин, ее совсем другое занимало: как же сильно она по нему соскучилась. Чувство это было громадным, тяжелым, едва ли не большим того, что могла удержать ее душа.

– Извини, я не позвонила заранее, но… – «Но» что, Арлин? Ты как собираешься закончить эту фразу? Но я не хотела дать тебе возможность сказать «нет». Не беспокойся. Или, того хуже, услышать, как он произносит ее имя, до того жутко, так, как обычно начинают фразу, которая причинит такую боль, как все черти веселые.

– Да ничего страшного. Проходи.

Она вошла и встала: чувствовала, что не в себе, понимала, что Тревор наблюдает за ней, не знала, что сказать. Того, что было в прошлый раз, не будет, тогда они вещи распаковывали и Тревор был полностью погружен в иной мир. У нее и сил‑ то не достанет поговорить нормально. Но, коли на то пошло, утешала она себя, у него их тоже нет.

– Тревор, с каких это пор ты стал звать мистера Сент‑ Клера по имени? Я тебя не так воспитывала.

– Он сказал мне, что можно. Только летом. Когда осенью в школу вернусь, то в классе я обратно переключусь.

– Это правда, я ему позволил.

– А‑ а. Ладно.

Где‑ то на свете, Арлин знала, были еще слова. Если б только она сумела их найти! Она присела на краешек дивана, и он принес ей имбирный эль. Молчание разрослось до того, что, казалось, кроме него ничего во всем доме не было.

Тревор спросил:

– А где Мисс Лайза?

– Я ее давненько не видел. Думаю, она на заднем дворе, птиц пугает.

– Пойду посмотрю. – Мальчик бурей унесся, предоставив Арлин место для ведения разговоров, чего теперь ей уже не хотелось.

– Арлин, я…

Она быстро вскочила, так что он не успел договорить того, что, она понимала, высказал бы, не прояви она заботу:

– Как же я скучала без тебя!

– В самом деле? – В голосе его звучало удивление.

– О, да! Мелочи всякие. Я успела привыкнуть, что ты рядом.

– А что за мелочи?

– А‑ а, просто, ты ж понимаешь. – И знала: он не понимает. – Вроде забавных сообщений, которые ты оставлял на автоответчике или еще где. Ни одного не помню дословно, только они были забавными. Мне не хватало такого.

– Сожалею, что не позвонил. Столько всего в голове накопилось.

– Ну да. И у меня тоже. – «Ну да. Все они так говорят».

Она вытянула руку и притронулась к его правой щеке. Колючей от щетины. Дурочкой себя выставляла, понимала это, но ей все было нипочем. Она едва не была готова молить. Каждый считает немыслимым, но где‑ то в глубине сознания она понимала: люди так все время поступают. Прислушайтесь хотя бы к популярной музыке – и вы услышите это. Я на колени паду пред тобой. Молить мне гордость не помеха. Детка, молю тебя – не уходи.

Она уже собиралась с духом признаться ему, что больше всего ей не хватало секса. Ну, даже не секса самого по себе (хотя и его тоже), а той пугающей близости, какую он доставлял. Она уже готовилась признаться ему, что не в силах опять отказаться от этого, не так скоро. Пусть даже потом лучше и не будет.

Не успела: вернулся Тревор с кошкой, улегшейся у него на плечах.

Они пробыли около часа, и большую часть этого времени Арлин потратила на то, чтобы дивиться легкости, с какой Рубен и Тревор разговаривали друг с другом. Приглядывалась она пристально, как будто это было то, чему ей следовало научиться.

* * *

На следующий вечер Рубен позвонил и пригласил ее поужинать у него дома. Сказал, что все приготовил и ощутил в себе готовность стать поваром.

– Я надеялся на ответчик попасть, – сказал он. – Собирался забавное сообщение оставить.

– Хочешь, чтоб я трубку повесила и ты перезвонить смог?

– Нет, не стоит. Постараюсь быть забавным, когда увижу тебя.

Тут‑ то она впервые подумала, что забавным он не бывал никогда прежде. Не когда лицом к лицу. Только когда голосом на пленке.

– Рубен?

– Да?

Ей было противно то, как она выговорила его имя. Эдак напыщено, ужасно, весомо: так люди выговаривают, предваряя дурные вести. Она понимала, что и у нее вышло так. Услышала в его голосе. Всякому противно услышать свое имя, произнесенное таким тоном.

– Последнее наше свидание?

– Да.

– Я знаю, что ты собирался мне сказать.

– Знаешь?

– Ну да. Знаю. Только не говори мне, ладно? Пожалуйста. Просто не говори.

– Хорошо. Не буду. – Голос его звучал… она никак не могла в точности понять. Обиженно? Облегченно?

– Не скажешь?

– Нет, если ты этого не хочешь.

«Е! – воскликнула она про себя, вешая трубку. – Кто бы подумал, что это выйдет так легко? »

* * *

Никогда прежде не бывала она в постели Рубена, а та оказалась громадной и удобной. Хрустские простыни воспринимались девственными. Она лежит справа, перекинув одну ногу через него, теребя пальцами волосы на его груди. Потом проходится по его ребрам, разбираясь в шрамах под пальцами, как в топографической карте, просто чтобы напомнить себе, где она находится. Их приятно касаться, ведь, не будь их на этом теле, оно не было бы телом Рубена.

У нее не было уверенности, спит ли он. Она позволила себе отдаться ощущению, чувству, будто каким‑ то образом смотрит на все на это сверху. Не столько в смысле телесном, больше в смысле перспективы восприятия. Она настолько уверилась, что все кончилось, но, поднимись она чуть повыше, взгляни чуть подальше, может, и сумела бы разглядеть это. Задумалась: а вспомнит ли она это ощущение в следующий раз, когда покажется (накоротке), что что‑ то идет не так. Понимала: наверное, нет. Понимала, что люди пересекают эту черту познания все время, но, черти их веселые побери, если они не склоны бежать за эту черту обратно.

Она тихонько зашептала, надеясь, что ее слова западут ему в голову, не будя его, никак не привлекая внимания к ней самой:

– Я так рада, что ты решил не рвать со мной.

Глаз его открылся, Рубен моргнул и сглотнул, словно бы в полусне пребывал.

– Рвать с тобой?

– Ну да. Но давай даже говорить об этом не будем сейчас.

– Да я и не думал никогда порывать с тобой.

– Нет?! – Арлин рывком поднялась, опершись на локоть, как будто, всматриваясь более пристально, могла чем‑ то себе помочь. – Ну, а что ж тогда ты собирался мне сказать?

– И ты думала, что я это пытался сказать тебе в прошлый раз?

– Ну да. Разве нет?

– Так значит, именно это ты просила меня не говорить?

– Ну да. Что ж тогда это было?

Она видела, как вздымалась его грудь, вбирающая в себя дыхание. Привыкшая к мужским расспросам о вещах весьма чудных (обычно о вещах, проверяющих ее на моральную гибкость), она вовсе не любила ждать.

– Неважно. Тебе бы это не понравилось.

– Может, и нет, но, черти веселые, ты ж отлично понимаешь, что теперь я должна это услышать!

– Только не смейся, ладно? Я собирался просить тебя выйти за меня замуж.

Арлин задохнулась, в горле встал ком. Даже если б она знала, что сказать (а она не знала), то, наверное, выговорить не сумела бы. Он довольно долго храбро выносил молчание.

Потом заговорил:

– Не сразу же. Просто я подумал, что мы могли бы обручиться. Настолько, насколько понадобилось бы, чтобы достаточно хорошо узнать друг друга. Сделать этот шаг. Я думал, так было бы лучше для Тревора. Если бы я был женихом его матери. А не просто мужчиной, который спит с ней. И для тебя лучше. Не в том, правда, порядке. Прежде всего, о тебе думал. Думал, ты себя будешь лучше чувствовать, открыто нося обручальное кольцо. Даже если мы сразу и не назначим дату. Оно было бы символом моих намерений. А они почтенны. Ты хоть что‑ нибудь соизволишь сказать?

– Ты купил кольцо? – Для «что‑ нибудь» эти слова, видно, годились, как и любые другие.

– Полагаю, да.

– И где это кольцо сейчас?

– В ящике моего комода.

Она перевернулась, легла на спину, положив голову на свою подушку. У Рубена шероховатый потолок. Это запомнилось ей больше всего из повисшего молчания. Хотелось спросить, в каком ящике, но она так и не спросила.

– Просто обдумай это, – сказал он. – Не отвечай сейчас. Просто обдумай.

Она ответила, что подумает. Не сказала, что больше ни о чем думать не станет, что всю ночь проведет без сна, думая об этом, но именно так оно и оказалось.

Глава восемнадцатая. Рубен

В честь особого торжества Арлин приготовила фахитас с курицей, любимое блюдо Тревора. Рубен ел чересчур много, так же как в свою первую ночь в этом доме. Время от времени он поглядывал на Арлин: ждал знака.

Она сделала прическу и ходила с кольцом на левой руке, но, если Тревор и заметил это, то от высказываний воздержался. Рубен счел, что мальчик не заметил. Не в характере Тревора было воздерживаться от высказываний.

– Мам, хочешь, я со стола уберу? – заговорил он, наконец прерывая молчание.

– Подожди минутку, милый. Мы с Рубеном хотим сообщить тебе кое о чем.

– Ладно, о чем?

– Думаю, Рубен хочет сообщить тебе.

– Ладно. О чем?

– Тревор! Мы с твоей мамой пришли к важному решению. Оно касается и тебя.

– Ладно. О чем?

– Мы решили… обручиться.

– Обручиться? Вроде как – пожениться?

– Верно. – Рубен взглянул на Арлин, все еще накрепко зажавшую вилку в руке, зажмурившуюся, как будто слова могли причинить боль.

– Ура! – закричал Тревор, отчего глаза Арлин сами собой распахнулись. – Ура! Я знал это! Я вам говорил! Вот это совсем наполную круто.

Он вскочил из‑ за стола и исполнил небольшой танец, отчего, заметила Арлин, сделался точь‑ в‑ точь похожим на Деена Сандерса[34].

– Кто такой Деен Сандерс? – поинтересовался Рубен.

И подняв взгляд, увидел, как оба они, и Арлин и Тревор, уставились на него, раскрывши рты.

– Кто такой Деен Сандерс? – переспросил Тревор, сделавшись живым воплощением изумления. – Вы шутите, наверно?

Арлин встала собрать посуду после ужина, ей явно полегчало, раз уж натянутость прорвало.

– Тревор, милый, не все увлекаются футболом.

– Ну и что? Деен Сандерс! – Мальчик опять уселся, положив локти на стол. – Рубен, вы хоть когда‑ нибудь футбол смотрели? Оп‑ па! Мне тут мысль пришла. Могу я теперь называть вас папой? Положено ли мне называть вас папой?

Рубен почувствовал, как тепло расплылось где‑ то за ребрами, в том месте, которое так долго давало о себе знать одной лишь болью.

– Это было бы чудесно, Тревор. И на ты. Если тебе так удобно. И твоей маме тоже. – Арлин посмотрела на них обоих и кивнула. – Итак, этот самый Деен Сандерс. Он за «49‑ х» играет?

Тревр закатил глаза.

– Ни‑ и фига! Да нам с тобой еще работать и работать!

* * *

– Я полагал, что Тревор за «49‑ х» болеет, – сказал Рубен, когда Арлин вернулась, уложив Тревора в постель.

Она юркнула под одеяло, и вновь то место наполнилось теплом. Даже не столько пылом страсти, хотя весьма легко могло одолеть этот рубеж. Просто покой, такой, что едва‑ едва был ему знаком.

– Он и болеет. Только Деен Сандерс играет за «Атланту». Так что он вроде как еще и болельщик «Атланты». Когда «Атланта» играет в Сан‑ Франциско, он с этим просто не справляется. Расстраивается до того, что даже игру смотреть не может.

– Я люблю тебя, Арлин.

Казалось, слова эхом отдавались во внезапно опустевшей комнате. Интересно, подумал Рубен, кто больше изумился, услышав их.

– У нас великолепная семья получится, – произнесла она немного погодя. – Он явно тебя любит.

И тут Рубена осенила мысль, никогда раньше не приходившая ему в голову. Мысль сладостная и в то же время жалящая. Он никогда вполне не понимал (или не позволял себе понять), сколь же многое он упустил, так плотно отгородившись от других.

– Мне надо поцеловать его на сон грядущий.

– Ага. По‑ моему, ему это понравится. – «Ага. По‑ моему, по нраву это нам обоим придется».

Тревор до самого подбородка был укрыт покрывалом с рисунками про подвиги мутантов черепашек‑ ниндзя. Свет уличного фонаря мягким сиянием ложился на левую сторону лица мальчика.

– Привет, – произнес Рубен, присаживаясь на край кровати.

– Привет. – И уже приятной мыслью вдогонку: – Пап. – Улыбка проклюнулась и широко разлилась по лицу мальчика. – Разве не круто звучит?

Рубен почувствовал, как заразительно улыбка перекинулась на его лицо.

– Очень круто. – С минуту они сидели в молчании. – Возможно, нам удастся некоторые игры вместе посмотреть.

– Круто.

– Предупреждаю: я даже в азах футбола не разбираюсь.

– Я тебя научу. Знаешь, что? Это значит, что кое‑ что вышло, как я и затеял, в конце концов.

– Я думал про это. Про «заплати другому». Соображал, как мне сделать это. Тревор, как ты это делаешь?

– Ты о чем? Как – это неважно. Надо просто делать.

– Как ты додумываешься до того, что сделать для людей? Боюсь, у меня нет твоего воображения.

– Это не придумывается воображением. Просто смотришь вокруг. Пока не увидишь, что кому‑ то что‑ то нужно.

– На словах легко. – «Каждый в чем‑ то нуждается. Насколько далеко приходится смотреть? »

– И на деле легко.

«Если ты ребенок», – подумал Рубен.

– Спокойной ночи, Тревор.

– Спокойной ночи, пап. Мама счастлива?

– Думаю, что да. По‑ моему, мы оба счастливы.

Из книги «Говорят знавшие Тревора»

Сказать правду, по‑ моему, она перепугалась до смерти. Но кто бы не перепугался в момент, когда требовалось принять такое важное решение? Я сам перепугался до смерти, но мое намерение было твердым: вынести это до конца. Только было еще… добавляло ей сложностей, я имею в виду… имя его всплывало. То здесь, то там. Что казалось нормальным для меня. Я несмотря ни на что ждал, что все получится.

До того самого дня.

19 октября 1992 года. Это из дат, что не забываются. По сути, ничто из того не забывается. Помнится звенящая колокольчиками мелодия рекламы, которую играли по телевизору. Помнится мысль, что волчком крутилась в голове за долю секунды до того, как все вновь пришло в порядок. Банально, но жизнь делится на «до» и «после», и нет больше никаких трудностей с распределением событий во времени. Можно едва ли не датировать их, что‑ то вроде «до нашей эры» и «нашей эры». Думается, звучит это все так, будто я попусту трачу много времени, испытывая жалость к себе. Лгать не стану. Я все еще не полностью оправился от этого. В чем‑ то – отошел. Но не во всем. Видимо, я чересчур уж чувствителен. Может быть, у других людей раны заживают в разумный промежуток времени.

Нет, беру эти слова обратно. Не заживают.

Глава девятнадцатая

19 октября 1992 года

Рубен сидел на диване и на пару с Тревором таскал воздушную кукурузу из пакета. Время от времени какая‑ нибудь кукурузина падала – и ее тут же сцапывала Мисс Лайза, которая теперь большую часть времени проводила в комнате Арлин, с остальным семейством. Всякий раз, когда она принималась грызть хрустящий шарик, Тревор внушал ей, что кошкам есть воздушную кукурузу не положено. Кошка, похоже, и ухом не вела.

Они смотрели игру «Буффало» с «Рейдерами», оказавшуюся хорошим учебным пособием для Тревора, поскольку исход встречи его не очень‑ то волновал. Он поддерживал «Буффало», но отнюдь не затаивая дыхание.

Как раз игра сменилась рекламой, и Тревор пустился учить Рубена тому, чем отличается остановка мяча за линией своих ворот от остановки соперника с мячом в его же конечной зоне. А также тому, какая разница между касанием мяча после прорыва в конечную зону и касанием мяча после введения его в игру. Рубен считал, что все азы он уже освоил, но, возможно, некоторых тонкостей не понимал.

Пошла реклама кока‑ колы, знакомый перезвон колокольчиков, которому суждено было глубоко запасть в память, поскольку теперь Рубен, вспоминая все остальное, всегда слышит этот перезвон у себя в голове. Не нарочно. Просто слышит его в голове всякий раз, когда вся эта мука прокручивается в ней сызнова. Что время от времени и случается до сих пор.

Тревор играл с Мисс Лайзой, скармливая ей шарики кукурузы. Кошка вставала на задние лапы, чтобы достать подачку, одной передней лапой цеплялась за джинсы Тревора, другую же держала в воздухе наготове, на тот случай, если придется хватать добычу с лету.

Все предвещало хорошее время, хороший день. Хорошую жизнь. По всей справедливости, так оно и должно было быть.

Рубен услышал стук в дверь.

Из кухни долетел голос Арлин, сказавшей, что она откроет.

Она распахнула дверь. Рубен поднял голову. Ждал, когда она скажет что‑ нибудь. Лица ее он не видел, один затылок, но почему‑ то вдруг захотелось увидеть ее лицо.

В дверях, ничего не говоря, стоял мужчина. Жилистый, довольно невысокий, с темными курчавыми волосами. Молчание, казалось, будто ввинчивалось Рубену в нутро, словно бы нутро способно понимать всякое, не нуждаясь ни в каком обучении. Рубен глянул на Тревора, не сводившего с двери глаз, цепких и ничего не выражавших. Кока‑ кольный перезвон знай себе звучал где‑ то на задворках сознания Рубена.

Кто‑ то должен был сказать что‑ то, и в конце концов заговорил незнакомец:

– Похоже, не очень‑ то вы рады видеть меня.

Арлин сердито бросилась к себе в спальню и хлопнула дверью.

Оставшиь один в пустом распахнутом проеме, жилистый низенький человек обратился к Тревору:

– Ты что, даже поздороваться не собираешься?

– Здравствуй. – Голос Тревора звучал глухо и холодно. Никогда прежде такого не случалось. Как раз в этот миг Рубен и понял: что‑ то произошло, что‑ то непоправимое. Тревор никогда и ни с кем так не говорил.

– Больше не зовешь меня папкой?

Рубен почувствовал, как Тревор искоса глянул на него. Все это, нарастая, несло с собой боль, но он ее еще не ощутил. Только оцепенение и шок, тот, что позволяет почти любому пережить почти что угодно, даже вопреки собственным ожиданиям.

– Ты просил никогда не называть тебя папкой в присутствии других.

– Ну, то было раньше, малыш. То было тогда, а это сейчас. Ты даже и говоришь‑ то так, будто не рад, что я вернулся. Что стряслось, малыш, кошка язык откусила?

Тревор соскочил с дивана и бегом бросился в свою комнату, хлопнув дверь так, что Рубен вздрогнул.

Мужчина прошел по гостиной к дивану и встал напротив Рубена. Навис над ним. «Возьми и встань», – подумал Рубен, ведь он наверняка оказался бы на целую голову выше и вполовину массивнее этого коротышки. Только тело не делало ничего, что он ему велел. Мужчина же разглядывал его так, как это чаще всего делали не видевшие его лица, но – открыто, будто бы Рубен и не смотрел.

– А ты еще кто такой, черт возьми? – выпалил он.

Глава двадцатая. Горди

У Горди было свидание с мужчиной, с которым его свел интернет. Горди обожал интернет, хотя бы за то, что две тысячи миль от его прежнего дома и его настоящего отца не изменили его прежнюю привычную жизнь. Горди обожал то, что никогда не менялось. Сам мужчина называл себя Волком, хотя наверняка это не было его именем. На дисплее можно стать кем угодно, кем только всегда хотелось быть, и Горди стал Шейлой. До самого сегодняшнего вечера откуда было Волку узнать?

Волк предложил встретиться на Пенсильвания‑ авеню, прямо напротив Белого дома. Прямо у ограды Белого дома. Горди это устраивало, он даже подумал, почему сам прежде этого не сообразил. Улица будет кишмя кишеть сотрудниками секретной службы и полицейскими федерального округа Колумбия. Может быть, на этот раз Горди и не побьют. Может быть, это то самое место, где он будет в безопасности.

Целый час потратил он на макияж.

Ральф, его отчим, смотрел в гостиной телевизор, уютно развалившись в кресле. Затаившись в дверном проеме кухни, Горди слышал, как отчим причмокивал при дыхании, почти похрапывал. Он скользнул мимо кресла Ральфа, отвернувшись от него, и Ральф не пробудился.

Горди вышел в вечерний город.

В кармане у него хватало денег, чтобы добраться туда на автобусе. Он со звяканьем пропустил монеты сквозь пальцы. На обратную поездку не хватит. Может быть, Волк его отвезет. Может быть, Волк вообще поведет себя по‑ другому и вовсе не отправит его домой. Или, может быть, ему придется шагать пешком. Надо было бы захватить с собой что‑ нибудь, чтобы смыть грим с лица, если так и случится, крем какой‑ нибудь или еще что. Но – не захватил. Предпочитал верить, что этим вечером не будет добираться домой в одиночку.

Он поднялся по низким ступеням городского автобуса, мигая от слепящего света. Водитель подал ему билет с таким видом, будто жалел, что он не в резиновых перчатках, сунул бумажку билета так, чтобы руки их не соприкоснулись. Билет упал в проход. Горди нагнулся, чтобы поднять его, и услышал позади себя ржание. Надо было бы надеть пальто по‑ длиннее поверх атласных брючек в обтяжку, тех, у каких молния сзади. Столько всего надо было бы сделать. Должен был сознавать, что мир, в который он вступил вечером, был всамделишный.

Он сел сразу за водителем, потупив взгляд в грязный пол прохода, опасаясь встречаться взглядами с подражателями жеребцам. Этому трюку он выучился по кино о гориллах: подчеркнуто отводить глаза, чтобы избегать агрессии. Получалось примерно наполовину. Горди подумал, что трюк, наверное, лучше действует на горилл. Наверное, они более воспитанны.

* * *

Горди ходил взад‑ вперед перед железной оградой, окружавшей Белый дом. Мимо шли туристические пары, таща за руки своих детишек, чтоб подвести их поближе. Проходили полицейские в форме, вглядываясь в лицо Горди, осуждающе качая головой и прищелкивая языком. Осуждать были все горазды. Никому и в голову не приходило молча держать свое мнение при себе.

Пар от дыхания публики клубился в кусачем октябрьском воздухе.

Горди взглянул на часы. Почти десять часов.

В десять часов Волк опоздает ровно на два часа. Горди оставалось лишь догадываться, появится ли он вообще или уже приходил и, увидев опознавательную белую гвоздику и мальца с ней, отправился обратно домой. Или, может быть, ушел и подобрал себе проститутку, женщину. Все, что угодно, лишь бы не идти домой одному. Во всем этом именно такой расклад Горди понимал по‑ настоящему. После проблеска надежды оказаться вечером в чьей‑ то компании, едва ли не всякое было бы лучше, чем топать домой в одиночку.

Если бы Волк пришел и душу из него выбил к чертям собачьим за то, что он Горди, а не Шейла, было бы почти лучше. Тогда утром он пошел бы в школу, осторожно трогая языком распухшие губы или сломанный зуб. Он знал бы, по крайности, что что‑ то произошло. Можно было бы считать себя живым. В школе никто не стал бы его бить, потому как для удовольствия хватило бы вида синяков и ссадин, уже им полученных.

Снова глянул на часы: уже шел одиннадцатый. Придется шагать домой.

Проходивший мимо полицейский пристально всматривался в лицо Горди, как зевака всматривается в место гибельной катастрофы. У копа были темные сальные волосы, зачесанные назад под фуражкой, и широкий нос. «Красив, эдакий мачо на вид», – подумал Горди. Похоже, копу он показался предсказуемо омерзительным, но Горди знал: в подтверждение этого коп не пустит в ход кулаки. Он просто знал. После стольких лет он выучился чуять опасность до того, как та нагрянет. Впрочем, остановить ее он не мог. Просто видел, как та подступает.

– Прошу прощения. Сэр?

– Что? – Коп резко остановился, слегка покачиваясь на мысках.

– Кажется, я застрял здесь без денег на автобусный билет.

– Из кармана вытащили или еще что?

– Да‑ а. – «О‑ кей».

– Какого ж рожна расхаживаешь тут? Я за тобой уже два часа слежу. Часом, не вымогательством занимаешься?

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒