Глава девятнадцатая 12 страница

А потом Рубен вышел из магазинчика при заправке и увидел ее. Уперся взглядом в асфальт и направился в ее сторону, к своей машине. Арлин поручиться могла, что ему хотелось пойти каким‑ то другим путем (это было заметно), но она припарковалась близко от его машины, так что ни для нее, ни для него другого пути не было.

– Рубен, – произнесла она, считая, что ее голос прозвучал как‑ то испуганно. Он никак не отозвался. Она же все еще слышала, как колотится ее сердце. – Рубен, скажи что‑ нибудь, ладно? Заори на меня, выругай или еще что. Ну, пожалуйста!

Он поднял голову. Их взгляды встретились. От этого у нее опять голова пошла кругом. Он отвел взгляд.

– Рубен, я просто должна была попытаться, понимаешь? Обязана. Тринадцать лет, Рубен. Он же отец мальчика и всякое такое. Закричи на меня, скажи, что я тебе больно сделала, что даже жить недостойна, потому как я знаю, что все это правда. Только не стой там, ничего не говоря!

Он обошел островок колонок, подойдя туда, где она стояла. Мыски их туфель почти касались. Вид у него был убийственно спокойный, и ей показалось, что он ее ударить собрался. Может, и лучше было бы, если бы ударил. Она смотрела ему в лицо, до того близкое сейчас, и ей вдруг стукнуло в голову, что она по нему соскучилась. Стукнуло до того сильно, что почти с ног сшибло.

– Он тебя беременной сделал, – выговорил Рубен. Такого голоса она у него никогда прежде не слышала. Глубокий. Жуткий почти. – В чем еще он проявил себя как отец мальчика?

– Ну так в том‑ то и дело, ты что, не понимаешь? Он хочет сейчас наверстать то, что упустил. Хочет расплатиться со мной за то, что отнял у меня.

Она моргнула, ожидая неминуемого удара. Рубен отвернулся. Пошел к своей машине и уехал, не оглянувшись. Это было куда хуже.

* * *

Когда Арлин приехала домой, Рики лежал на диване, смотрел телевизор.

– Ты хоть одним мускулом шевельнул, с тех пор как я уехала?

– Лекция мне сегодня не нужна, – буркнул Рики. Говоря это, он едва мускулом пошевелил.

– Я думала, ты собрался работу поискать.

– В субботу?

– Было время, любой день годился. А коль не собираешься работу искать, так собери хотя бы свою одежду и вымой за собой чертову посуду.

Он повернулся и медленно, словно ему боль мешала, сел.

– Что это в тебя с утра вселилось, черт побери? В жизни не слышал от тебя столько жалоб, да еще зараз.

– Я их копила.

– Работу я, куда деваться, поищу, – выговорил он медленно, – когда у меня будет побольше трезвого времени. Не легко прям так‑ то, голый, как правда. – Он зажег сигарету, не сразу справившись с зажигалкой. – Когда трясучка прекратится, скажем. Прям сейчас я надел почти все, что мог.

– Ну да, держал бы себя в руках, так у тебя было бы почти четыре месяца трезвости, а не жалкие деньки. Когда я себе устроила всего неделю трезвости, так пошла на двух работах работать, чтоб заплатить за этот чертов грузовик, с каким ты меня бросил. А кроме того о ребенке заботилась. У меня, черти веселые, выбора не было никакого.

– Кажется, я предупредил, что не нуждаюсь в лекции, черт побери! – Вырвалось у него это до того громко, до того напористо и сердито, что Арлин разом язык прикусила. Который, ей подумалось, и был виноват. – Что за черт в тебя вселился? Слышь, Арлин? Ты слышишь, я с тобой говорю! Я что, больше уже ничего и сделать как следует не могу?

– Я не знаю, Рики. А можешь?

– Даже в постели, где нам всегда раньше все хорошо удавалось, я сейчас с тобой и не могу ничего толком. Даром, что мы сейчас, считай, и не спим вместе.

– Спим… иногда.

– Леди, того, чем вы меня пичкаете, едва ли хватает, чтоб утолить мужской голод. – Он пересек комнату, встал близко, от чего смутно веяло угрозой. – Было время, ты уверяла, что лучше меня у тебя никого не было.

Все ж она встала ему навстречу. Не очень громко, но сказала то, что надо было сказать:

– Как ни грустно, может, о том говорить, Рики, думается, то было правдой только тогда.

Потом застыла, не отступая, моргала изо всех сил, желая посмотреть, что он станет делать. Он не взорвался, как она того ожидала. Только поднес руку к лицу, протер глаза, будто все это здорово утомило его. Она глядела ему в лицо и дивилась, отчего когда‑ то думала, будто он такой красивый. Не был он красив: во всяком случае, если разбирать по черточке.

– Бог свидетель, мне жаль, что ты это сказала. Это ведь ты про своего цветного, верно? Тошнит даже говорить про такое. Как это только ты такого к себе в постель пустила? Побойся Бога, Арлин. Я его, как первый раз увидел, он тут на диване сидел, так подумал, ладно, по крайности, я знаю, что она с ним не спит. Всякий раз как я думал про это, так просто…

Арлин подняла взгляд и увидела стоявшего в кухонной двери Тревора.

– Я думала, ты на улице играешь.

– Нет, я у себя в комнате был.

Тревор повернулся и опять исчез. Арлин пошла следом за ним по коридору, зашла к сыну в комнату.

– Тревор, милый! Мне жаль, что тебе пришлось выслушать это. – Она ждала, что он скажет ей что‑ нибудь в ответ, но ждать значило терпеть боль, а этого очень долго она вынести не могла. – Я утром Рубена встретила.

– Неужели? – Но сказано почти безо всяких чувств.

– Думала, тебе это будет интересно.

– Я его всю дорогу в школе вижу.

– А‑ а. И то правда. Он когда‑ нибудь спрашивает обо мне?

– Нет. – Только это и сказал: просто «нет». Как‑ то пусто и холодно. Не продолжил: «С чего бы это он? » Только Арлин все равно это слышала, она ощущала то место в воздухе между ними, какое эти слова не заняли.

– Милый, я понимаю, что сделала ошибку.

– Так исправь ее.

– По‑ моему, ты не понимаешь, Тревор. – На глаза ей навернулись слезы, горячие, жгучие. Она представляла себе все и вся из того, что ему не понять, в том числе и кое‑ что, чего сама не понимала. Вроде того, почему она не готова выгнать Рики при всем том, что дела шли из рук вон худо. Она предпочла настаивать на той причине, которая лежала совершенно вне пределов ее досягаемости, на том, что ей было не изменить, если бы она и попыталась.

– Рубен по‑ настоящему расстроен, милый. Ему причинили боль. Что бы я ему ни сказала, он теперь не примет меня. Ни за что. Ты не видел его нынешним утром, милый. Он по‑ настоящему расстроен. Меня он никогда и не подумает простить.

– Ты же не знаешь, что не простит.

– Знаю.

– Не узнаешь, пока не спросишь его.

– Я и сейчас знаю.

– Ты должна его спросить.

– Не могу я, Тревор.

– Почему?

– Он возьмет и скажет «нет».

– И что? Спросить‑ то могла бы.

– Пойми, милый. Ты не понимаешь. Как я и говорила. Думается, это дело взрослое.

Она глянула через плечо в сторону выхода из комнаты. Тревор смотрел вниз, нервно комкая простыню.

– Может, потому я и не хочу быть взрослым.

– Знаешь, милый, по правде, никто не хочет. Бог свидетель, на меня это свалилось против моей воли.

Она тихо закрыла за собой дверь.

Когда добралась до гостиной, телевизор все еще гремел, но Рики не было. Его гоночной возле дома не было. Грязная посуда и одежда все так же оставались, где и были.

* * *

Арлин уже наполовину закончила мыть посуду, когда услышала стук в кухонную дверь. Когда открыла, в дверь товарным поездом вкатила Бонни. Запросто могла и переехать хозяйку, не успей та отскочить в сторону.

– Детка, ты что, действительно стараешься быть самой большой дурочкой на планете или это просто как‑ то случайно получилось? Боже мой, деточка. У тебя появился честный, порядочный мужчина, который полюбил тебя и хотел на тебе жениться. В чем дело, перетрухала, что можешь счастливой стать?

– Бонни, это уже столько месяцев тянется, с чего ты сейчас на меня напустилась?

– Только сейчас об этом услышала. Ты удобненько забыла со мной поделиться. Так уж получилось, что ты своей крестной с самого октября не звонила. Какое совпадение! У меня для тебя такая новость, детка. Еще разок не позвонишь крестной четыре месяца – считай, что нет у тебя крестной.

Арлин сделала глубокий вдох, сохраняя остатки спокойствия. В последнее время у нее что‑ то запрыгало давление. Она налила две чашки кофе и поставила их на кухонный стол.

– Чего тогда какая‑ то фря завалилась ко мне в кухню и орет на меня?

– Не желаешь видеть меня, так я б могла и уйти – легко.

– Я хочу тебя видеть, Бонни. – Арлин села перед своей чашкой и закрыла лицо ладонями. Жизнь требовала от нее чересчур многого. Она готова иссякнуть в любую минуту. Чувствовала это. – Просто хочу, чтоб ты сказала мне, что ты по‑ прежнему моя крестная. – Полились слезы: нашли время вернуться. Наверное, она чересчур устала: сил нет остановить их.

Бонни села за свой кофе.

– Если у тебя есть хоть половинка интереса следовать моему совету.

– Подскажи, как мне избавиться от всех ошибок, какие я наделала.

– Вот это хорошее начало. Ладушки. Номер раз. Уложи все его барахло и выставь за дверь.

– Но, Бонни, он ведь старается. На самом деле. Он трезвый и ходит на собрания[39]. Чтоб измениться, время нужно, ты ж это знаешь.

– Детка. В отличие от тебя я хожу на все собрания, которые проводятся в нашем городе, каждый день. Если б он ходил на собрания, неужто ты думаешь, я бы этого не знала?

– Он говорит, что ходит.

– А ты до того глупа, что этому веришь? Хочешь знать, где он ошивается?

Что‑ то в том, как Бонни спросила, подсказало Арлин, что у крестной припасена какая‑ то карта. Видеть эту карту раскрытой Арлин не желала. Она пыталась дать ответ, но ничего у нее не получилось.

– Он из «Стенлиз» не вылезает.

– Откуда?

– Очнись, детонька. «Стенлиз», бар. На Камино.

– И пьет?

– Со своей бывшей женушкой. Шерил, как ее там по фамилии.

– Ты это придумываешь. – В ушах гуд пошел, как от легкого потрясения, тело немело. Пропасть вранья в маленьком городке: вот и еще одно, только и всего. – Откуда тебе, черти веселые, знать, скажи на милость? Ты никогда в бары не ходишь.

– Нам с Лореттой приходится обходы делать, в качестве помощи «анонимным алкоголикам». Я‑ то этого малого от Адама не отличила бы, раз не видела его ни на одном собрании или еще где. Это Лоретта сказала мне, кто он. Тебе она говорить не хотела. Ну так как, готова выставить барахло этого дурака на газон у крыльца?

Арлин перевела дыхание и попробовала разобраться в том, что чувствует. Понимала: теперь она должна быть готова. Ударили здорово ниже пояса.

– Если это правда.

– Если бы не была правда, разве б я тебе сказала?

– Я его прямо в глаза об этом спрошу.

– А‑ а, точно. И он тебе всю правду расскажет.

– Я посмотрю, что он скажет.

– А если он скажет одно, а я говорю другое? Кому ты тогда поверишь?

Арлин сложила руки на столе и ткнулась головой в эту темную колыбельку. Та ей никакого покоя не набаюкала. – Не думала я, что он такое мне устроит, Бонни.

– А что такого? Он все время раньше такое устраивал. И ты знаешь, что я все время твержу…

– Ну да, ну да, конечно, Бонни. Если ничто не меняется, ничто не изменится. Если всегда делать то, что всегда делал, то всегда и получишь то, что всегда получал. Безумие делать раз за разом одно и то же и всякий раз ожидать, что результат будет другим. Я по горло сыта пустячными речевками, Бонни. Мне от них никакой пользы. Я и в самом деле все профукала, ведь так?

Молчание, потом Арлин почувствовала руку Бонни на своей спине.

– Я сейчас уйду, чтоб здравая эта мысль подержалась в тебе подольше.

Арлин слышала, как закрылась кухонная дверь. Она и не подумала поднять голову.

* * *

В тот же самый вечер Арлин с Тревором, сидя на диване, смотрели телевизор. Смотрели передачу «Обзор новостей за неделю», которая ее никогда особо не занимала, мысли же Арлин витали где‑ то далеко.

Она очень хорошо представляла себе, что скажет Рики, когда она упомянет имя Шерил Уилкокс. Заявит, что Арлин не оставила ему выбора. Мол, хотела б, чтоб он дома оставался, так малость побольше давала б ему того, ради чего дома оставаться.

Думала, что стоило бы ей поговорить с Бонни про секс. Попробовать объяснить, что теперь у нее никак с ним не получается. Секс, конечно, есть, они им занимаются, но, если по правде, ничего он ей не дает. Что‑ то в этом появилось.

Что‑ то… бездушное, может быть. Ну да. Может, именно то слово.

А Бонни бы сказала: «Ну так что ж, все меняется». Только тут дело не в том, что что‑ то поменялось. Все было так, как всегда у них было. Если что и изменилось, так одна она.

Впрочем, теперь это все значения не имеет.

Арлин переключила внимание на телепередачу.

– Это, – сказал Тревор, – может, интересно будет.

– Что будет? Я прослушала, что он сказал.

– Следующей будет история про то, как насилие в бандах, возможно, станет явлением прошлого. Потому как вроде один человек подал идею, как все изменить.

– Прости. Я отвлеклась.

– Это похоже на то, что я сделать старался. Только не с бандами. Просто, понимаешь. Один человек меняет все. – В это время передача уступила место рекламе.

Она услышала громкий, незаглушаемый рев двигателя гоночной Рики. Сердце у нее дрогнуло.

Арлин дотянулась до пульта и выключила телевизор.

– Иди к себе в комнату, милый.

– Я хотел посмотреть эту передачу.

– Прости, милый. Это важно. Я должна поговорить с твоим отцом с глазу на глаз.

Тревор ушел, как ему было велено.

Когда Рики настежь распахнул дверь, Арлин поняла: пил. И пытался это скрыть. Может, как раз поэтому она и поняла. Слишком уж усердно он пытался скрыть это.

– Нам надо поговорить, Рики.

– Только не сейчас, дорогуша. Хочу принять горячий душ.

– Это полезно. Иди прими.

Пока Рики мылся, Арлин собрала все его принадлежности, которых, правду сказать, было совсем немного, и отнесла их в гоночную. Оставила ему одну пару джинсов, одну рубашку и одну пару носков, которые положила на раковину в ванной.

– Они мне не нужны, дорогуша. Я сразу в постель.

– Прекрасно. Я звоню Шерил и предупреждаю ее, что ты прямо к ней заявишься. Я попрошу ее постель застлать. – И Арлин позвонила.

Рики оделся и ушел, не проронив ни слова и, что примечательно, безо всякого баламутства.

Глава двадцать третья. Крис

Телефонный номер с восемьсот– провели прямо ему домой. И телефон звонил и звонил. Звонил с перерывами посреди ночи, лишая его сна. Звонившие, казалось, были удивлены, во всяком случае, удивлены не меньше Криса. Они бормотали, что ожидали попасть на автоответчик, или голосовую почту, или еще что в этом роде. Большинство желало узнать побольше про то, о чем говорилось в телепередаче, которую они видели накануне вечером. Сведений, похоже, не было ни у кого. Все, похоже, желали получить их.

В шесть утра Крис сдался, выпил целый кофейник кофе и бдительно следил за телефоном. Тот не звонил несколько часов. Крис налил себе рюмочку бренди, чувствуя, что заслужил ее как вознаграждение за утраченный сон. И покой: он желал покоя. Бренди давал покой притворный. Но ему требовалась еще порция покоя, и он налил еще рюмочку. В десять минут одиннадцатого телефон опять зазвонил.

– Хочу поговорить с тем, – сказал звонивший, – кто несет ответственность за вчерашнюю глупую передачу в новостях.

– Чего проще, – ответил Крис. – Вы уже с ним говорите. – Он вслушивался в повисшее на линии молчание.

– А‑ а. Уже говорю?

– Да. Говорите. Меня зовут Крис Чандлер, и это я написал, срежиссировал, провел расследование и сделал все прочее, чтобы свести эту историю воедино.

– Так вот, получился кусок дерьма, чел.

– У нас каждый – критик. – Крис сделал приличный глоток бренди. Это помогало ему чувствовать себя раскованнее.

– Поверить не могу, что вы купились на такое дерьмо от такого гада. Сидни Г. Чел! Он же такой засранец. Полный врун.

– На самом деле, я не купился.

– Нет?

– Нет.

– Вы не поверили, что это он все придумал?

– Не поверил.

– Зачем же тогда эту глупую историю состряпали?

– Тут такое дело. Я знаю, что Сидни врун, но какая польза оповещать об этом? Мне‑ то больше опереться не на что. Я, правду сказать, не знаю. Надеялся, что кто‑ нибудь, кому действительно что‑ то известно, поможет мне заклеймить его как лжеца.

Криса даже не подумал, что именно такой человек сейчас говорит с ним, он вообще сомневался, что такой когда‑ нибудь объявится.

– Ну так я кое‑ что знаю, и я говорю: он врун.

– Вы знаете, откуда у него эта идея?

– Ну да. Он ее от меня узнал.

«А‑ а, точняк, малыш. Понимаю. Идея эта вовсе не Сидни Г. Он просто врущий засранец. Придумал все ты. Тебе по заслугам и вся слава».

– О`кей. Значит настоящий герой – это вы, и я должен о вас передачу сделать?

– Нет, придумал не я. Я только «заплатил другому». Просто наткнулся на этого засранца, когда его избивали до смерти возле бара в Атаскадеро, и спас его задницу. Я рассказал ему про Движение.

Крис ощутил легкое покалывание за ушами. Атаскадеро. Стелла с Сидни, когда слишком припекало, отсиживались в Атаскадеро. Только об этом он в передаче не упоминал, и сделал это нарочно: не хотел, чтоб Сидни узнал, что он со Стеллой говорил.

– Э‑ э, знаете что, э‑ э… как вас зовут?

– Мэтт.

– Мэтт. Прощу прощения, Мэтт, если я немного груб с вами. Всю ночь не спал, выслушивал россказни людей, которые обо всем этом знают еще меньше моего. Так, послушайте, вы случаем не знаете, как это началось, а?

– Только, что все не началось с этого засранца Сидни Г.

– И вам не известно, кто именно «заплатил» вам?

– Ну, знаю. Это я, конечно, знаю. Ее звали Ида Гринберг.

– Погодите. Секундучку подождите, о`кей, Мэтт? Я ручку возьму. Я должен записать все сведения, прежде чем вы дадите отбой. Не вешайте трубку, о`кей?

* * *

Крис присел, жарясь под солнцем, на обочине.

Атаскадеро встретил его жарой, немыслимой жарой. Малый, который сдал ему в аренду «форд», уверял, что жара стоит не по сезону, как будто это чем‑ то могло помочь. В аэропорту Сан‑ Луис‑ Обиспо Крис взял «фермонт». Машина казалась угловатой и странной, как что‑ то, на чем еще его отец ездил. И в ней не было кондиционера.

Крис вновь сверился с адресом, который дала ему соседка миссис Гринберг. Предположительно адрес сына, единственного оставшегося в живых наследника. Выключив мотор, он пошел к двери дома.

Постучал. Пождал. Опять постучал.

Услышал звук работавшего на высоких оборотах небольшого движка, что‑ то вроде травокосилки. Трудно было понять, доносился ли звук с заднего двора этого дома или от дома по соседству.

Крис обошел дом вокруг и заглянул за древний деревянный забор. Мужчина (лет за сорок на вид) стриг траву. Одет он был в майку‑ безрукавку и тесные джинсы, отчего жировые складки противно выпирали у него по бокам и на животе. В вырезах майки на плечах и на груди торчали темные волосы.

Крису он как‑ то сразу не понравился.

Мужчина не был похож на человека, одержимо поддерживавшего порядок в садике, но именно такой идеальный садик и был у Криса перед глазами. Клумбы укрыты щепой, розы подстрижены и перевязаны. На газоне ни травинки сорняков. Походило на то, что этот малый обихаживал свой садик, но не себя самого.

Крис несколько раз крикнул, здороваясь, но не смог перекричать рева косилки. Навалившись на забор, он ждал, чувствуя, как на затылке у него собирается пот и крупными каплями скатывается по спине.

Когда мужчина наконец‑ то заметил Криса краем глаза и поднял голову, Крис помахал ему руками. Мужчина остановился, выключил движок, после чего на слуху Криса осталось жужжащее эхо и благостная тишина.

– Я разыскиваю Ричарда Гринберга. Вы случайно не он?

Мужчина отер лоб тыльной стороной ладони и неспешно пошел к забору. Казалось, он ничуть не торопится.

– Мое имя Ричард Грин.

– Оп‑ а. Возможно, у меня неверные сведения. Я ищу сына Иды Гринберг, Ричарда.

– Ну да. О`кей. Нашли. Что надо?

– Просто хотел задать вам несколько вопросов.

– О чем?

– О вашей покойной матери.

Ричард фыркнул:

– Не очень‑ то любимая мной тема.

– Почему это?

– Есть причины.

– Из‑ за того, что она вам ничего не оставила?

– Что, черт возьми, вы знаете про это? Кстати, а кто вы такой? Из всяких там ее друзей будете? Ну да, все верно. Она, когда умерла, оставила меня ни с чем. Вы только это знаете. Отписала мне один доллар. Всю остальную свою страховку оставила людям, которых вряд ли знала. Вот такой вот восхитительной дамой была моя мать. Какого черта вы хотите вызнать и зачем?

– Об этом я и желал бы поговорить. Ее завещание. Что с ее домом? Она владела им?

– Она и банк. Она меня на бобах оставила, скажу я вам. Один вшивый, гребаный доллар. Теперь мне приходится жить в гараже у этого парня и ухаживать за его садиком, чтоб он мне скидку с аренды дал. Как‑ то забавно даже. Ведь, по‑ моему, причина, по которой она меня ни с чем оставила, была та, что она взбесилась на меня за то, что я за ее садиком не ухаживал. Считаю это чем‑ то вроде, скажем, мести Иды. Вы‑ то с какого бока в этом во всем, черт возьми?

– Я всего лишь журналист, изучающий тему. Похоже на то, что ваша мать рассылала что‑ то вроде… как бы это вам объяснить. Вроде письма по цепочке, только вместо писем – дела и поступки.

– Об этом я ничего не знаю. Никакого понятия, зачем ей делать это. – Ричард быстро повернулся и направился обратно к косилке.

Крис полез в карман и выхватил ксерокопию, которую Мэтт сделал и вручил ему при встрече. Письмо.

– Я расскажу вам, почему, как она сама сказала, она это сделала.

Ричард обернулся.

– Кому сказала?

– Одному из тех, кому оставила деньги. В этом письме.

Ричард опять подошел поближе.

– Той безумной кошатнице?

– Нет. Юноше из магазина.

– Ах, верно. Роскошный жест. Такая пощечина! Я был ей сыном больше сорока лет. А эти два сопливых подростка укладывали ей покупки – и получили мои деньги.

Он вырвал ксерокопию из руки Криса. Несколько секунд Крис молча следил, как Ричард читал письмо.

– Не верю, что он ими правильно распорядится. А вот это здорово. Господи. Я бы их в хорошую еду вложил. А это такая ложь! Она извелась вся из‑ за садика. – Ричард швырнул письмо в воздух. Листочки порхнули на еще не скошенную траву. – Я ж сказал, что займусь им. В конце концов она заплатила какому‑ то мальчишке. Уверяла, что не платила ему, что он бесплатно работал. Ну да, верно. Мальчишки обожают это делать. Она была помешана на этом садике. Меня она никогда так не любила. Мне надо здесь докончить. – Ричард снова пошел прочь от забора.

– Простите! Можно мне мое письмо обратно?

Ричард пропустил просьбу мимо ушей, рванул за шнур косилки, шумливый движок вновь вернулся к жизни. Крис не без труда перевалился через забор и подхватил письмо как раз перед тем, как Ричард собирался пропустить бумагу через крутящиеся ножи.

* * *

– Вы говорили с леди из «Кошкиного дома»?

– Да‑ а. Она и впрямь совсем не знала миссис Гринберг.

– Я тоже, если по правде, не знала. Просто подносила купленные ей товары к сканеру. – Терри стояла в проулке за продовольственным магазином, прикуривая уже выкуренную до половины сигарету от одноразовой зажигалки. – Я знаю. Мне не стоит курить. Стараюсь бросить. Правда‑ правда. Потому и курю только по половинке.

Крис уселся на корточки, опершись спиной о кирпичную стену здания, закрыв глаза от жары и слепящего света. Долетал легкий бриз, но даже бриз казался горячим.

Он слегка пожал плечами:

– Я и слова не сказал.

– Не сказали. Знаю, что нет. Я не знаю. Жаль, что не могу вам помочь.

– Вы вообще не разговаривали, когда она приходила?

– Едва‑ едва. Обычно она жаловалась на артрит. Впрочем, была славная. Меня послушать, так не была. А она была. Никто не любит слушать чужие жалобы на немощи да боли. Только, я соображаю, ей надо было с кем‑ то поделиться. Понимаете? Ей было одиноко. Муж у нее умер. Вот я слушала. Теперь рада этому. За восемь‑ то тысяч долларов, я хочу сказать, она могла бы мне рассказывать про любую немощь, какая у нее только была.

– Помните, когда видели ее в последний раз?

– Вроде того. Она была в хорошем настроении.

– Что она сказала?

Терри запрокинула голову и прикрыла глаза. Выпустила струйку дыма в гнетущую жару. И покачала головой.

– Это так давно было. Понимаете?

– О`кей. Я понимаю. Послушайте, я остановился в мотеле «Шесть». Пробуду здесь еще день, может, два. Не знаю. Может, я зря время теряю и надо бы домой возвращаться. Но если вы что‑ то вспомните. Если что‑ то всплывет у вас в памяти. Позвоните мне, о`кей?

– Обязательно, ладно.

– А если попозже о чем‑ нибудь вспомните… – Крис вручил девушке свою визитку.

Она прочла написанное на ней, сунула в кармашек рубашки, бросила окурок и раздавила его мыском туфли.

– Думается, перерыв у меня закончился. Извините, что мало чем сумела помочь.

– Вы помогли столько же, сколько и остальные, – сказал Крис и зашагал к своей взятой в аренду «печке на колесах».

* * *

Он разыскал ее дом. Это было легко. Сложнее было объяснить самому себе, зачем стоило заморачиваться. Дом умершей женщины вряд ли много чего расскажет.

Солнце пошло под уклон, полуденная жара спала, но – чуть‑ чуть. Крис стоял перед небольшим серо‑ голубым домом и любовался садиком. Идеально ухожен. Кто‑ то новый, должно быть, поселился здесь теперь.

Он постучал в дверь. Никто не ответил.

Крис опустился на верхнюю ступеньку крыльца и почувствовал, что застрял. Все побудительные причины рвать когти куда‑ то улетучились. Можно было бы пойти пообедать, только есть не хотелось. Зачем возвращаться в мотель, коли все равно не уснуть?

На улице показался мальчишка, кативший на старом тяжелом велосипеде: развозил дневные выпуски газет. К дому миссис Гринберг не бросил ни одной. Может, домиком все еще банк владеет?

Только ведь банки не поддерживают порядок во дворе. Разве не так?

Крис достал из нагрудного кармана рубашки свою банковскую карточку «Мастеркард» и уставился на нее. Постучал ею по колену. С этой карточки он снял все, затем перевел остаток на «Визу», где процент был выше. И поклялся поделить это пополам, чтобы не удваивать свой долг. Но пополам не поделил. С карточки заплатил за билет на самолет, за мотель и аренду машины. И ради чего?

Из дома напротив вышла женщина подобрать газету. Крис вскочил на ноги.

– Простите, – вскричал он и бегом помчался на противоположную сторону. Похоже, женщину это насторожило. – Простите, могу я вам задать вопрос об этом доме через дорогу?

– Доме старой миссис Гринберг?

– Верно. Вы ее хорошо знали?

– Не очень. – Женщина скрестила руки, развела их, нервно одернула домашнее платье. – Муж мой считал, что не следует слишком уж по‑ дружески сближаться с соседями.

– Сейчас в доме кто‑ нибудь живет?

– Нет, его еще не продали. Он принадлежит банку.

– Кто ж его так прекрасно содержит?

– Я и не скажу, если честно. Прошу меня извинить.

Она вернулась обратно в дом и быстро закрыла за собой дверь. Крис глубоко вздохнул и отправился обратно к крыльцу миссис Гринберг. Стоя, заглянул в выходившие на улицу окна. Простыни укрывали мебель. Все, казалось, было покрыто тонким слоем пыли. Журналист снова рухнул на ступени.

Надо было просто отправиться домой. Сейчас он это понимал. Интервью у покойной не возьмешь, да и, если б можно было, чем бы это ему помогло? Кто‑ то «заплатил» ей. Возможно, имя этого лица было ей неизвестно. Возможно, она была частью двенадцатой волны, а то и сто двенадцатой. Да и будь он самым лучшим журналистом‑ исследователем на всей этой богом проклятой планете (а он им не был), он ни за что не проследил бы всю систему до самых ее корней. Во всяком случае, без хоть какого‑ то письменного свидетельства.

Мальчишка, развозивший газеты, вернулся и бросил свой велосипед на идеальный газон миссис Гринберг. Пошел по дорожке к Крису. Крис ждал, полагая, что мальчик к нему направляется или сказать ему что‑ то хочет, но тот, обойдя, двинул во двор. Когда он проходил мимо, Крис заметил в руках парня пакет с сухим кормом для кошек.

Когда мальчик вернулся, в руках он держал большие садовые ножницы.

– Привет, – сказал Крис, когда мальчишка проходил мимо.

– Привет. – Мальчик принялся подравнивать живую изгородь, которая, как оградой, отделяла соседскую собственность. Изгородь, прямо скажем, отнюдь не выглядела запущенной.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒