Глава девятнадцатая 11 страница

– Нет, сэр. Я должен был с приятелем встретиться.

– Потому как, если б я подумал, что ты тут своими услугами торгуешь, я б тебя мигом упек. Кстати, а лет‑ то тебе сколько, малец?

– Восемнадцать.

– Ну да. А как же. Мне‑ то какое дело, есть ли у тебя деньги на автобус?

И в этот момент Горди понял, что коп даст ему денег, чтобы добраться домой.

– Просто я подумал, в общем, идти‑ то далеко. Побить могут, понимаете?

Полицейский повел головой, словно изучая лицо Горди с разных сторон.

– Еще как могут‑ то. Какого ж рожна не смываешь эту дрянь с лица, если не хочешь, чтоб тебя побили? На. – Он протянул Горди чистый сложенный белый носовой платок, который вынул из кармана рубашки.

Горди послушно взял его и отер лицо, ощущая чувство утраты. Макияж он наложил чертовски близко к совершенству. Смотрелось потрясающе. Он уже сам себе был ненавистен, чувствовал себя без грима уродцем. Темные пятна телесного цвета и черные полосы от туши для ресниц измарали совершенную белизну ткани. Он постарался легко пройтись вокруг глаз. Может быть, хоть что‑ то от зеленых теней уцелеет.

Горди потянулся было вернуть платок, но коп брезгливо отдернул руки. Горди свернул платок испачканной стороной внутрь и сунул его в карман. Это здорово, что можно было оставить его себе. Никто никогда ему ничего не давал.

– Так лучше?

– Застрелись, малыш, не намного. Все равно на вид рожа бесовская. Вот что. – Полицейский залез в карман форменных брюк и достал три долларовых бумажки. – Поезжай домой. Умойся хорошенько. И чтоб я тебя тут больше не видел.

– Спасибо, сэр, – произнес Горди и на рысях поспешил прочь, чувствуя, как будто что‑ то согревало его.

* * *

Горди так зажал в ладони билет на автобус, что ногти впились в бумагу насквозь. «Полпути к дому, теперь только не вляпаться». Он смотрел через окно в освещенное помещение бара. Смотрелось притягательно. У него было фальшивое удостоверение личности, впрочем, от другого штата. Захотят поверить – могут поверить.

Женщин внутри он не заметил, но мог и ошибиться. Возможно, какие‑ то старинные приятели решили собраться на вечерок без жен. Он мог бы убедиться в этом слишком поздно.

Выпить не на что, но, может быть, кто‑ нибудь его угостит. Горди просто из себя ко всем чертям собачьим выходил, когда один домой возвращался. И без того тошно было домой возвращаться. Можно было бы как следует умыть лицо в мужском туалете и тем уберечь себя от адского бития, какое неминуемо, если отчим не будет спать и застукает его на входе.

В дверях возникли трое мужчин. Вышли на улицу, направляясь к нему. Боже мой, о чем он только думал? Теперь он и в самом деле вляпался.

– Ты что такое, черт побери? – выкрикнул один из мужчин, громче, чем требовалось.

Горди быстро развернулся и поспешил к автобусной остановке. Перестук собственных каблуков эхом отдавался в голове, по сути, он какое‑ то время вообще ничего другого не слышал.

Потом сзади послышалось:

– У ней походочка, что в море лодочка. Прелесть. Эй! Слышь, малый, я с тобой говорю!

– Ты уверен, что это малый?

Два голоса. Может быть, их уже только двое. Горди глянул назад и увидел всех троих, догонявших его.

Он бросился наутек.

Начал падать легкий, похожий на пудру, снег.

Долю секунды спустя что‑ то оплелось вокруг ног Горди. Ноги вырвались из‑ под него, и он полетел вперед. Падать, показалось, пришлось долго. По пути вниз он вспомнил про копа, давшему ему носовой платок и три доллара. Будь он сейчас здесь и видя все это, помог бы? Или смеялся бы?

Подбородок больно ударился о бетон, и Горди почувствовал, как из него дух вышибло. В голове, где‑ то позади глаз, полыхнуло невесть каким цветом. Чувствовал, как сидит на нем здоровенный мужик с крепким телом, припечатывая его к земле. Ни вздохнуть, ни выдохнуть.

– Желание имеешь, эй, малец?

Слегка придавило сзади, похоже на имитацию анального секса. Почему секс всегда избирается орудием глумления? Горди чувствовал себя благословенно отрешенным от этой мысли, от своего тела: нежное ощущение, которое всегда являлось, помогая ему выжить.

Потом громадная тяжесть снялась, и рука, ухватившаяся за волосы на загривке, вздернула его на колени. Он покачался секунду, свободный и ничем не сдерживаемый. Тяжелый башмак, врезавшийся ему посреди спины, вновь пхнул его вперед. Горди мягко повалился, словно кукла из набитого тряпьем носка, ударился носом о бетон. Почувствовал, как кровь полилась по губе, ощутил ее металлический привкус в глотке. Такое интимное и знакомое.

Раздался третий голос, глухо звучавший у него в ушах. Далекий, словно из конца длинного туннеля. Уши заложило, в них стоял звон.

– От, дерьмо, он же всего лишь маленький мальчонка. Я иду обратно в бар.

– Может, он не знает, что он не маленькая девочка. – То был голос мужика, припечатавшего его к земле.

– Оставь его, Джек. Айда!

Горди лежал недвижимо на холодном тротуаре, изображая мертвого. Ничто его не трогало. Показалось, он слышал их уходящие шаги, но доносились и другие шаги. Люди шагали в обе стороны улицы. Они все время были там, сообразил он. Он был слишком отвлечен, чтобы заметить их. Теперь же его чувства обрели жизненную остроту, он расслышал шуршание их подошв, очертивших широкий круг вокруг него.

Кровь из носу заливала пальцы, когда он с усилием встал на ноги.

Из книги: «Другие лица: кто еще претворил идею в Движение»

Знаете, что после того как это произошло впервые, мне стали угрожать смертью? Вы можете мне объяснить, в чем здесь моя вина? Хватает, впрочем, людей, говорящих: есть вина, – и поневоле начинаешь задумываться. Вроде, если бы я не вышел на улицу в тот вечер. Если бы вышел на следующий вечер. Малыш к тому времени добрался бы до аэропорта. И вернулся бы в родной город. Думается, все считали, что на его месте должен бы оказаться я. Я ж такой чертовски не нужный. Никакой пользы. Извините. Не собирался горечью исходить.

По‑ моему, во всем этом есть какой‑ то посыл, он в том, что случается то, чему суждено случится. Так, как должно случиться. Я не мог бы выйти гулять в другой вечер, а Малыш не мог бы выбраться в ту ночь из города. Видите, что и сколько доброго вышло в конечном итоге.

Не я виноват. Просто людям нравится давать имя тому, что им ненавистно, и обряжать это в личину. Моя личина для ненависти здорово годится. Это я заметил.

Впрочем, теперь стало полегче. Трудно было в первые несколько месяцев. Зато теперь… Теперь все легче.

* * *

Его мать пришла с работы домой – хорошая новость.

Ральф все еще не ложился – плохая.

Горди, прикрывая перепачканным платком нос, попробовал прошмыгнуть. Если б только его мать позволила ему прошмыгнуть! Ей, однако, понадобилось увидеть его лицо, так что и Ральф его тоже увидел.

– Ой, милый, – воскликнула она, хватая Горди за руку. Тот постарался вырваться, но был все еще слаб, к тому же его трясло. – Ой, Горди. Милый. Что с тобой случилось? – Мать повернула его кругом и попыталась отнять платок от лица. Единственное его прикрытие.

– Ничего, ма. Со мной все хорошо. Я упал, вот и все.

Неожиданно мать пропала: новый муж оттолкнул ее в сторону. Ральф вплотную придвинулся к лицу Горди, держа того за запястье, чтоб не убежал. Горди вдруг затосковал по знакомой компании трех мужчин из бара. С ними в сравнении с отчимом, похоже, безопаснее. По крайности, они не у него дома.

– Какой мерзостью у тебя все лицо вымазано, сынок?

Горди почувствовал на себе кулак Ральфа: крепко. Услышал, как закричала мать. Упал Горди легко, уперся в пол ладонями и коленками, стараясь держать книзу голову. «Не надо больше. Не сегодня. Прошу, не надо больше сегодня». Пошевелил языком шатающийся зуб.

– Встань передо мной, сынок. Ты слышишь? – Рев, бушующий, как вырвавшийся на волю лесной пожар. Горди не встал.

Краем глаза он увидел, как мать обхватила Ральфа сзади за шею. Они орали друг на друга, но слов Горди не разбирал. Ральф, отделавшись от матери, вновь повернулося к нему. Только Горди не упустил чуть приоткрывшуюся возможность, а воспользовался ею. Он рванул с четверенек, как спринтер со старта по выстрелу пистолета.

И успел закрыть на замок дверь своей комнаты, прежде чем Ральф поймал его.

Дверь содрогнулась, когда Ральф бухнул в нее. Горди подпер стулом дверную ручку. Руки у него дрожали, ощущение такое, что дрожь пробирала все тело до самого нутра. Второй удар: дерево затрещало, но дверь устояла.

Потом стало относительно тихо.

Горди слышал голос матери, ровно, успокаивающе причитающей. Впрочем, слов было не разобрать. Что‑ то про то, как Ральфу нужно несколько раз хорошо и глубоко вздохнуть, а она приготовит ему выпить что‑ нибудь покрепче.

Шаги их удались по коридору.

Горди вымыл лицо у себя в умывальнике. Теплая вода успокаивала, мыло кусалось. Остатки крови и макияжа водоворотом пропадали в сливе.

Потом он лег в постель на спину, раздумывая, как бы мог выглядеть Волк. Жалел, что аспирина не было под рукой, а на кухне – они.

Спустя какое‑ то время услышал робкий, мягкий стук в дверь, понял: это мать. Превозмогая боль, поднялся, отпер дверь, потом снова улегся.

– Запри за собой, ма.

– Он спит, миленький.

– Отрубился, ты хочешь сказать?

Мать не ответила. Села на краешек кровати, протянула три таблетки аспирина и полстакана воды. Горди проглотил аспирин. Она дала ему набитый льдом пузырь для лица. Захотелось приложить его повсюду сразу. Голова раскалывалась от боли, подбородок и нос разнесло, больно тронуть. Челюсть ныла в том месте, где шатался зуб. Горди положил пузырь поверх носа и глаз. Мир исчез.

– Он не плохой человек, милый. Просто это бесит его. Ты бы умылся до того, как домой пришел. Может, одежду сменил бы. Просто, чтобы не задевать его лишний раз, понимаешь?

– Конечно, ма. Ладно, я постараюсь.

– Он не плохой человек.

– Ма? Я просто хочу уснуть. Сегодня, признаться, мне не до разговоров на ночь, ладно? Я просто хочу уснуть.

Он услышал, как она тихонько вышла и мягко закрыла за собой дверь.

Через несколько часов он пробудился от дурного сна, вода от таявшего льда промочила простынь и всю подушку вокруг головы. Боль мешала снова уснуть. Снился ему полицейский, который дал ему носовой платок. Во сне коп не помог. Он смеялся.

Глава двадцать первая. Крис

Звонок раздался в семь утра: ничего хорошего это не предвещало. Его подружка, Салли, со стоном перевернулась на другой бок и обернула голову подушкой, закрыв уши.

Даже сквозь туман сна Крис сразу же узнал голос. Роджер Миган, приятель своего рода. Полицейский. Коп. Вряд ли друг. Вообще‑ то Крис был о копах невысокого мнения. Ему попадались некоторые, с кем он отлично ладил (Роджер, например), но его приводило в уныние то, что честными, идеалистами, непресыщенными среди копов оказывались исключительно новобранцы. Ему в голову не приходило винить их за то, что становились ожесточенными: не в том мире живем. Сам от ожесточенности отбивался. Может, если у него получалось отбиться, то и у них получалось.

– Извини, Крис. Забыл, что ты любишь поспать.

Что Крис любил, не имело к этому никакого отношения: он редко добирался до постели раньше трех часов.

– Что стряслось?

– Уверенности, честно говоря, нет. Не знаю. Может, пустышка. Может, целая история. Не знаю. Звучит, полагаю, глупо. Вырвал тебя из сладкого сна, а потом говорю, что, может, пустышка. Только, если это что‑ то, то что‑ то большое. По‑ настоящему большое. Просто подумал, наверное, было бы здорово, если б ты это первым услышал. То есть, штука‑ то известная, но… есть в ней один маленький нюанс. Если можно нарушить сложившийся порядок… если есть какой‑ то порядок… о, черт! Кажется, я бессмыслицу несу, так?

– Какого черта, Роджер, ни боже мой, успокойся. Дай мне мои мозговые клеточки обратно в шеренгу выстроить. По факту за раз. – А были ли факты‑ то? Он пока ни об одном не услышал.

– Тебе известно, что убийства среди банд здорово сократились в последнее время?

– Слышал. Только это просто счастливая случайность, верно? Чем еще, говорю, это могло бы быть?

– Крис, я не знаю. Мыслю так, что тут есть дело для того, кто силен в журналистских расследованиях.

– Так тебе нужно имя того, кто силен?

– Заткнись. Ты хорош, ты силен. Сам это знаешь. Слушай. Два месяца назад отмечено восьмидесятипроцентое падение числа разборок со стрельбой.

– Упали до восьмидесяти процентов?

– Нет. На восемьдесят процентов.

– Не знал, что так намного.

– Ну так, всем не хочется особо‑ то распространяться про это. Вроде как, все равно ж знаешь, что это не протянется долго. Все ведут себя так, словно это чудо или еще что. Мы молчим всерьез, словно считаем, что мы… не знаю, спугнем это, что ли. С другой стороны, в прошлом месяце всего одна бандитская разборка с убийством во всех пяти городских округах. Одна, Крис! Ты понимаешь, что это из ряда вон? То есть, на хорошие выходные у нас бывало по две дюжины. То есть, не хорошие выходные, а… ты ж понимаешь.

– А в этом месяце?

– Все до сих пор живы. Настолько нам известно.

Крис почувствовал, как его мозг ввергается в мудреное напряжение, которое он связывал с созерцательной бесконечностью. Как‑ то трудно сообразить, как что происходит. Почему что‑ то происходит. Но почему чего‑ то не происходит? Все равно, что сочинять заметку о возвращении ветра на круги своя[35]. Ему что делать, брать интервью у людей на углу какой‑ нибудь улочки в Южном Бронксе[36]? Простите, мэм, что вы думаете о том, почему в прошлом месяце вас не подстрелила шальная пуля?

– Думаешь, за этим что‑ то кроется?

– Милый, на все есть причина.

– Желаешь поставить на это свое следующее жалованье?

– В этом мире, Крис, нет ничего случайного.

Журналист только что не издевался, но спохватился. Вообразите, как это – взять сторону пресыщенности в споре с копом.

– Роджер. Скажи, Бога ради, с чего, по‑ твоему, мне следует начать, имея дело с чем‑ то подобным?

– Начни с парня по имени Митчелл Скоггинс. Он что‑ то о чем‑ то знает. Мы взяли его за нелегальное владение оружием. Направился свести счеты с каким‑ то соперником‑ отморозком, но – никто не пострадал. Митчелл заявил, что это дело чести. Но – какой чести? Чьей чести? С каких это пор делом чести стало пойти на своего врага с пистолетом, а потом не убить его? Какой‑ то новый бандитский закон получается, что ли? Только мне он ничего про это не сказал. Я ж «ихняя власть», ты понимаешь? Ему со мной говорить западло.

– Где сейчас Митчелл?

– Получил тридцать суток, сидит в окружной.

Интервью Криса Чандлера 1993 года, из книги «По следам Движения»

МИТЧЕЛЛ: Придумка эта не нью‑ йоркская. То есть, теперь‑ то наша. Но началось не тут. Началось в Л‑ А. То‑ есть, как я слышал. То есть, слух по улице гулял. Так рассказывают.

КРИС: Я слышал, что вам об этом известно все. Я слышал, что все это дело с вас и началось.

МИТЧЕЛЛ: И близко не попало. Приличная подача, чел. Думаете, мол, есть у меня свое «я», а? Я вам рассказываю, какой слух ходит. Малого звали Сидни Г. Во всем этом его заслуга. Я вам так скажу: он и есть тот малый, кто все придумал. Сам я с ним не встречался. Черт, Сидни вам всякого дерьма наговорит. Вот такой слух по улице ходит. А другие говорят – нет. Мол, Сидни Г., может, и начал это в Л‑ А, но придумка не его. Взял да и подобрал где‑ то. И сюда привез.

КРИС: Что? Что сюда‑ то привез?

МИТЧЕЛЛ: Движение.

КРИС: Все это часть какого‑ то движения?

МИТЧЕЛЛ: Оно ж перемещается, разве нет?

КРИС: Расскажите мне о нем.

МИТЧЕЛЛ: Не знаю. Не вижу я, как бы вы одним из нас оказались. То есть, кто вы такой, черт возьми? Знаете, когда я вам расскажу? Если вы поперек меня пойдете. Тогда я вас достану. Но не пришью, не прикончу, если только к тому времени за меня не все будет отплачено. Другим, то есть. Тогда я скажу: я пришел убить тебя, но, чел, тебе удача выпала. Вот тогда я вам расскажу. Оно будет, вроде как частью моей работы.

КРИС: Что вы имеете в виду, говоря «другим»? Вы говорили про что‑ то, что будет полностью отплачено, а потом перескочили на «других».

МИТЧЕЛЛ: Вам надо с Сидни Г. повидаться. Он любит трепаться.

КРИС: Знаете, где мне его найти?

МИТЧЕЛЛ: Едрена‑ мать, нет. Сам я этого мужика никогда и не видел.

* * *

Он позвонил напрямую на Западное побережье (после пяти по нью‑ йоркскому времени, чтобы сэкономить немного, поскольку все равно, наверное, толку не будет).

– Центр Паркера.

– Следователя Харриса, пожалуйста.

– Секундочку.

Телефонистка переключила его на молчащее ожидание. Несколько минут он сидел, дергая, покачивая ногой. Такая пустая трата времени! Потом на линии что‑ то прозвонило.

– Харрис.

– Харрис. Это Крис Чандлер.

– Рад, дружище. Чем могу тебе помочь? Тут какой‑ то зоопарк. Говорить надо быстро.

– Подумал, не напроситься ли мне на любезность.

– Если это законно и не требует исполнения сию же секунду.

– Нет, когда угодно. Завтра. В понедельник. Когда угодно. Подумал, ты мог бы порыться в своем компьютере. Попробуй найти для меня отморозка по имени Сидни Г.

– Фамилия?

– Не располагаю. Понимаю, что от этого не легче.

– Что тебе на него надо?

– Что угодно, способное подыскать мне, где он находится. Вроде есть у него инспектор по надзору, скажем. Тогда я буду знать, как с ним связаться.

– Это займет у меня несколько дней.

– Сколько угодно.

– Этих Сидни Г. десятки.

– Просто я, думается, должен выявить их всех. Просто пришли мне список.

– Жизнь твоя, дорогой. Дай мне три рабочих дня.

* * *

Харрис прислал ему список два дня спустя: Сидни Гринэуэй, Сидни Герард, Сидни Гарсия, Сидни Гильом, Сидни Гацман, Сидни Гуэрра, Сидни Гальелья, Сидни Гаррис, Сидни Гант, Сидни Гонзалес. Все входят в банды. Трое отпущены условно‑ досрочно под надзор. У пяти известны только прошлые адреса. Двое в настоящее время отбывают заключение.

Крису понадобилось два месяца, чтобы отыскать следы их всех. Он полагал, что это помогало ему ощущать себя живым. Салли заявила, что он совсем помешался, и ушла (возможно, на время, может быть, навсегда). В зависимости от того, когда он в чувство придет. Ему так и не удалось отыскать Сидни Герарда. Остальные девять Сидни понятия не имели, какого черта он им плетет.

За это время он потерял два заказа на статьи и восемь фунтов[37] веса. Он снова стал пить, хотя и не так запойно, как поначалу. Он места себе не находил, думая, что все время знал, что это Сидни Герард, потому как всегда это оказывался тот, кого никак не сыскать.

«Разыскиваю человека по имени Сидни Г. Инициатора Движения. Хочу сделать его знаменитым. Никаких личных вопросов. Или кого угодно другого, располающего сведениями о Сидни Г. или Движении. Что‑ то вроде „Оплачено дальше“ или „Заплати другому“.

Обращаться к К. Чандлеру на п/я, указанный ниже. Вознаграждение наличными за точные сведения».

Он разместил объявление в «Л‑ А таймс» для публикации в течение месяца, потом сообразил, что выбросил деньги на ветер. Лос‑ анджелесские бандиты «Таймс» не читают. А у него нет денег, чтоб тратить их попусту, потому как он слишком долго не занимался никаким стоящим делом.

Крис наведался к брату и занял еще тысячу, которая была дана взаймы безотказно и безобидно. Он и прежде так делал и всегда оказывался заемщиком надежным.

Потом он поместил то же объявление в «Вэлли ньюс» и «Л‑ А уикли».

Завел себе почтовый ящик и принялся работать над другой статьей. Каждый день проверял почтовый ящик. Каждый день тот был пуст. Не было даже сумасбродных писем от самозванцев, жаждавших наградной наличности. Откуда еще он достал бы денег, если б ничего не выгорело?

Уважаемый К. Чандлер!

Человек, кого я знаю, увидел ваше объявление в «Уикли» и показал его мне. Сидни Г. ни фига не придумал. За всю свою жизнь. Он бросил меня с двумя незаконнорожденными детьми. И ему плевать. Такой засранец! Об этой штуке он узнал от человека, которого встретил в Атаскадеро. Он там прятался, когда здорово припекло. Только век не попрячешься.

Последнее, что я слышала, это что этот жалкий засранец в тюрьму попал. Не знаю и знать не хочу, в какую. Только зовут его совсем не Сидни и не Г., это он себя сам так обзывает. Его имя Роналд Поллак‑ младший. Неудивительно, что вы не можете его найти. Надеюсь, вы доставите ему еще больше неприятностей. Надеюсь, это подстава. Потому и пишу. Не ради денег. Но деньги мне дозарезу нужны, с двумя‑ то ребятишками. Если захотите, пришлите сколько‑ нибудь.

Искренне ваша, Стелла Браун

Интервью Криса Чандлера 1993 года в Соледадской тюрьме, из книги «По следам Движения»

КРИС: Вы могли бы стать знаменитым человеком. Прямо здесь, в тюрьме.

СИДНИ: Посмотрим, сколько вам известно. В этой тюрьме я уже знаменитость. Легенда.

КРИС: Я имел в виду: известным на весь мир. Могло бы помочь в вашем положении.

СИДНИ: Каким образом?

КРИС: Понимаете, обращаетесь вы в комиссию по условно‑ досрочному, а там выясняется, что вы оказали громадную услугу обществу.

СИДНИ: Мне до девяносто седьмого года в комиссию и обращаться нечего.

КРИС: Это тоже могло бы измениться.

СИДНИ: Что я должен сделать?

КРИС: Рассказать мне, как зародилось это Движение.

СИДНИ: Я ж уже сказал. Зародилось у меня в голове.

КРИС: Вы, должно быть, настоящий умница.

СИДНИ: Я такой.

КРИС: Как вы додумались до чего‑ то настолько большого?

СИДНИ: Как‑ то вроде нашло на меня. Просто увидел, как все вокруг происходит. И подумал: «Кто‑ то должен что‑ то по‑ другому сварганить. Сменить этот бардак». Тогда я это и придумал.

КРИС: Здорово. Поразительно. Вы даже не видели ничего похожего, ни о чем таком не слышали? Знаете, что могло заронить идею в вашу голову?

СИДНИ: В мою голову никто идей не зароняет, только я. Так как вы намерены сделать меня знаменитым? То есть еще больше, чем я уже знаменит?

КРИС: Ну что, я пишу очерки в газеты и журналы. Мне надо будет получить разрешение на видеосъемку здесь. Придется походить по инстанциям. Потом, когда мы вместе создадим продукт, я смогу предоставить его в «Обзор новостей за неделю». Там берут почти все, что я делаю.

СИДНИ: Думаете, козлы, что тут правят, пойдут на это?

КРИС: Когда они узнают, что рядом с ними, среди них, есть звезда.

СИДНИ: Может, губернатор меня помилует? Когда увидит это.

КРИС: Вам, в общем‑ то, смертная казнь не грозит, Сидни. Я бы на помилование не рассчитывал. Может быть, условно‑ досрочное пораньше.

СИДНИ: Ну, да. Что ж. Сделай для меня, что сможешь, белый парень. Ты, я уверен, сам видишь, что это место не по мне. Большие услуги я мог бы оказывать там, на свободе. Тамошний мир нуждается во мне.

КРИС: Точно. Абсолютно, Сидни. Это я понимаю.

Крис вернулся к себе в нью‑ йоркскую квартиру около семи утра. И сразу позвонил своему приятелю копу, Роджеру Мигану, разбудил его. По справедливости.

– Ты мне здорово помог, дружище. С меня причитается. По‑ моему, из этого выйдет что‑ то большое. Не знаю, почему, но я так думаю. Нет, даже не думаю. Я знаю это. Попросту откуда‑ то знаю. Может, пока это не велико, но – будет. И к тому времени это будет моя история. До дна ее я пока не добрался. Но доберусь.

– Кто говорит, черт побери?

– Это Крис. Я разбудил тебя? – Сам до чертиков точно знал: разбудил.

– Крис, что за чертовщину ты мелешь?

– Это ж история, в какую ты меня втянул.

– Ты до дна раскопал?

– Я же тебе сказал: пока нет. Но раскопаю. Выследил по ходу этого мелкого разбойника, именующего себя Сидни Г. Говорит, что это он все придумал. Полное дерьмо, разумеется.

– Что все придумал?

– Движение.

– Все это часть какого‑ то движения?

– Оно же перемещается, разве не так?

Роджер застонал.

– Не знаю я, какого черта оно делает, Крис. Я еще даже кофе утром не пил. Не хочешь одолжить мне чуток твоей энергии?

«Жаль, что не могу», – подумал Крис. Разговаривая, он стянул с ног туфли, налил себе выпить, прижимая телефонную трубку подбородком к плечу.

– Дело обстоит так, дружище. Насколько я могу рассказать. Кто‑ то вбил им в головы передавать эту штуку по цепочке. Вроде схемы пирамиды, только она никогда не возвращается к тем, кто ее затеял. Люди просто делают и делают поразительно приятные вещи людям, и оно движется и движется дальше. Никогда не возвращается обратно.

– Так в чем навар‑ то?

– Похоже, его нет. Поэтому‑ то меня это так и захватило, Роджер. Понимаешь, добраться до чего‑ то офигенно трудно, потому как, очевидно, нет никаких имен. Люди сами по себе спасают чьи‑ то жизни, рискуют своими, раздают деньги – и при этом большинство из них даже не знают, кто им помог. Никаких отчетов, никаких записей.

Об этом Крис больше узнал, побывав у Стеллы, чем из беседы с Сидни Г. Сидни о подробностях говорил скупо. Стелла, глянув на пять сотенных в его руке, забила фонтаном.

– Странно это, Крис. Странно.

– Чертовски верно: странно. Потому‑ то я и обожаю эту идею.

– Но, Крис. Я хочу сказать… если кто‑ то спас тебе жизнь, разве ты не выяснишь, как зовут спасителей? С тем чтобы можно было расплатиться с ними? Знаешь: что ходит по кругу, то и приходит по кругу?

– Так в том‑ то все и дело! Ты никогда не расплачиваешься. Всегда «платишь добром дальше». Вроде как: что ходит кругами, то несется еще быстрее.

– В этом никакого смысла.

– Почему это?

– Какая от того радость тому, кто все затеял?

– Так радость – это мир, в котором приходится жить. Верно?

Долгое молчание на линии.

– Значит, этот отморозок настоящий альтруист?

– Нет. Ни черта. Я ж тебе сказал. Он полное дерьмо.

– Тогда кто это начал?

– Я не знаю. Но намерен выяснить. Собираюсь забабахать пышную рекламу этому наглецу. В «Обзор новостей за неделю». Сделаю из него полного героя. Затем заведу какой‑ нибудь телефонный номер с восемьсот[38], или почтовый ящик, или еще что‑ то для тех, у кого сведений побольше. Эта штука должна была бы уже затронуть жизни многих.

– Крис, если этот отморозок полное дерьмо, то зачем ты хочешь сделать из него героя?

– Затем, что он врун, Роджер. И есть кто‑ то, знающий об этом. Кто‑ то где‑ то, кто, возможно, оскорбится, когда учует запашок, исходящий от этого бахвальства. И, возможно, захочет расставить все по местам.

– Звучит, как самому поставить точку на своей карьере. Ты выставишь себя дураком.

– Всякий может попасть впросак, Роджер. Моя карьера переживет это.

– Крис, это выстрел с дальним прицелом.

– Жизнь, она тоже с дальним прицелом, Роджер.

Крис положил трубку. Получится! Должно получиться.

Из дневника Тревора

Такое чувство, что есть что‑ то нехорошее в том, что не любишь собственного отца. Я типа должен стыдиться этого. Только это правда, и я не знаю, что мне с этим поделать.

Вчера сказал об этом маме. Что он мне просто не нравится. Думал, может, легче станет, если я это вслух выскажу.

Думал, она закричит на меня, ударит или прогонит в мою комнату.

А у нее вместо этого вид вдруг стал такой, будто тяжесть она непомерную несла.

Глава двадцать вторая. Арлин

С Рубеном она столкнулась как‑ то субботним утром на автозаправке на Камино. Не один месяц прошел, как она не видела его.

Его белый «фольксваген» она не замечала, пока не вышла из машины, а заметив, едва не села обратно и не уехала прочь. Двигатель она оставила включенным, потому что старина «дарт» не всегда вновь заводился после того, как его выключали. На колонке висело предупреждение не делать этого, но Рики, всегда куривший при заправке, уверил ее, что почти никогда ничего плохого не случается.

Он здесь! От одного этого сердце до того забухало, что в ушах отдавало. Голова пошла кругом, Арлин куда‑ то несло, и она никак не могла сообразить, что делать.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒