Глава девятнадцатая 7 страница

Если ты читаешь это, значит, я уже преставилась. Это письмо я оставляю среди моих личных вещей вместе с запиской сыну, Ричарду, где прошу его отправить письмо после того, как я умру.

Сегодня утром я кое‑ куда позвонила по телефону. В мою страховую компанию и моему адвокату. Я должна была принять очень важное решение – и я приняла его. Моя жизнь застрахована на 25 000 долларов, и я решила не оставлять их моему сыну. У меня нет веры в то, что он правильно распорядится ими.

Я решила разделить деньги на три части; 8333 доллара пойдут тебе. Столько же Терри, которая мне тоже очень нравится, а оставшаяся треть – той милой леди в «Кошкином доме», потому что она самоотверженна и делает доброе дело.

Остается еще один доллар для Ричарда. Он взбрыкнет и выйдет из себя. Думаю, ты можешь прийти на оглашение завещания, и это, возможно, окажется не столь приятным. Но мы с моим адвокатом все тщательно проработали. Ричард имеет право оспорить завещание, и, вероятно, так и сделает, но он не выиграет. Мы все внимательно просмотрели и закрыли все лазейки.

Ты можешь делать с этими деньгами что угодно. Но мне хочется верить, что используешь их во благо. Не самоотреченно, просто во благо. Определенно потрать их на самого себя. Только не пускай по ветру.

Если хочешь знать, почему я тебя выбрала, то это потому, что ты всякий раз с приятной улыбкой спрашивал, как я себя чувствую. А после выслушивал то, что я говорила в ответ. Ты никогда не вызывал во мне ощущения собственной никчемности или того, словно бы меня и рядом не было.

Далее. Эти деньги не в полном смысле даровые. Я сделала тебе большое одолжение. Прямо скажем, самое большое одолжение, какое в моих силах. Я понимаю, что 8333 доллара уже не та сумма, какою была когда‑ то. Но это все, что у меня есть. Дом заложен так, что дальше некуда, а выплаты пособия по социальному страхованию испустят дух вместе со мной.

И вот что я хочу, чтобы ты сделал. Окажи очень большую помощь трем людям. Вовсе не обязательно деньгами. Просто дай им то, что для тебя так же велико, как 8333 доллара для меня. А когда они попытаются с тобой расплатиться, скажи им, чтобы вместо этого они «заплатили другому».

Одари своим временем, если понадобится, или своим сочувствием. У многих людей деньги есть, но только не это.

Ты славный мальчик. Порадуйся деньгам.

С наилучшими пожеланиями –

Ида Гринберг.

* * *

Прошло чуть больше шести недель, и деньги были у него на руках. Он уже внес пятидесятидолларовый залог за квартиру, так что ее не сдадут никому другому. Он перночевал в ней – в спальном мешке. У него была приличная кровать в доме родителей, но пока перевезти ее не получалось.

В квартире было тихо. Она была маленькой, зато славной и тихой.

Когда Мэтт открыл окно, то оказался прямо на скате крыши, потому что его квартирка когда‑ то была чердаком, пока кто‑ то не поделил дом. И он сидел на крыше в темноте, на холоде, в трениках и без рубашки – просто наслаждаясь тишиной. С крыши ему были видны одни деревья и ничего больше. Одна только сторона холма, поросшего деревьями. И серп желтой луны, просвечивающий сквозь листву. Этого было более чем достаточно.

Некоторое время он так и сидел, раздумывая, куда уходят люди, когда умирают, и что в его силах сделать кому‑ то другому, что значило бы так же много, как эти восемь тысяч триста тридцать три доллара значат для него. И еще – что купить на оставшиеся деньги. И узнает ли об этом миссис Гринберг. Он не воображал, мол, наверное, узнает: банальной казалась мысль, будто она следит за ним. Но Мэтту еще не случалось знать кого‑ то, кто умер, не очень‑ то он и думал раньше об этом и не был полностью убежден, что миссис Гринберг не узнает. В отличие от восьми тысяч трехсот тридцати трех долларов такие мысли в банк не отнесешь.

Это направило его мысли на решения, на то, будут ли они благими, и насколько неполная уверенность в том, что она узнает, способна изменить их. Только такую, слегка неясную, тему можно обдумывать долго, и, еще ничего не додумав до конца, Мэтт уже замерз, глаза слипались, так что он вернулся к себе и лег спать.

На следующее утро он отвез свой старый раздолбанный мотоцикл в салон «Хонды» в Сан‑ Луис‑ Обиспо[21]. Там ему сказали, что в случае покупки новой машины он получит скидку в семьдесят пять долларов. В салоне ему сразу же бросился в глаза новенький красавец – семьсот пятидесятый. С ветроотсекателем, красно‑ белое чудо со всей аэродинамикой космического века. Мэтт посидел в его седле. Лучше б не садился! Стоил байк почти семь тысяч долларов. Что было до дьявола близко ко всему, что осталось после платы за первый и последний месяцы аренды квартиры и такого жутко большого залога. Только… дьявол. Аппарат больше, чем красив. Он словно бы… мощь. Но это было уже слишком. С отличным красочным покрытием.

Еще в салоне был новый триста пятидесятый, такой же, как его старый, только семью модельными годами новее и без пробега. Светосигнал нейтралки и электростартер. И еще за три с половиной тысячи долларов имелся двести пятидесятый. С отличным красочным покрытием. Новенький. Триста пятидесятый, Двести пятидесятый. Двести пятидесятый ездит вполне быстро, чтобы передвигаться по шоссе. Только‑ только. Если он был быстрее, так, может, Мэтт на нем бы штраф схватил, чего позволить себе не мог. И без того страховка съела львиную долю его накоплений.

Потом он еще раз сел на семьсот пятидесятый, ощущая его мощь. Сиди он на таком, никто к нему не подъедет с трепотней про курсы вождения. Но стоит слишком дорого. Почти все деньги старой леди. Это было все, что у нее имелось, эта страховка, будто кто ее жизнь обналичил, и ото всего этого становилось еще хуже.

Голова от такого раскалывалась.

Он поехал на своей старой рухляди в «Тако Белл»[22]. Взял на завтрак буррито[23], ел и опять думал.

Потом поехал и купил двести пятидесятый.

По пути домой остановился у «Колледжа квесты»[24], взял каталог всех заочных курсов. И, усевшись на новенький небольшой мотоцикл на стоянке, принялся листать каталог и чувствовал себя так классно, потому что не было ни единого сочетания курсов, какого он не мог бы себе позволить.

Сунул каталог в багажник, мотор взялся легко и чисто, стоило ему лишь кнопку нажать. Мэтт выехал на шоссе 41 – просто чтобы почувствовать, как аппарат ведет себя на виражах.

Вот так. Если она видит, то понимает, что он принял благое решение. Если же нет, что ж. Если нет, то он это понимает. Понимает, что не стал бы транжирить деньги, неважно, прознала бы про то когда‑ нибудь миссис Гринберг или нет.

Из дневника Тревора

Мэри Энн с Арни меня никогда особо не жаловали. Типа, когда я сказал им, что, по‑ моему, Клинтон победит на выборах. Арни фыркнул и осмеял меня. «Буш, – сказал он. – Джордж Буш. На спор готов». Мэри Энн на следующий день пришла в школу в бейсболке с надписью впереди: «Росса в боссы»[25]. И заявила: «Вот сколечко ты знаешь».

А я, было дело, еще и крепко страдал по Мэри Энн. О чем я думал?

В общем, мама сказала, обращать на них ноль внимания. Рассказала мне, как она, когда была маленькой, сказала своему дяде Гарри, который был отчаянным футбольным фанатом, что Джо Намат и «Джетс» побьют «Колтс» в «Суперкубке». Дядя расхохотался ей в лицо. Потом, когда команда «Джетс» выиграла, он с ней разговаривать перестал. Есть люди, сказала мама, кому невыносимо оказаться неправыми.

А я ляпнул: «Джетс» и «Колтс» в Суперкубке? Е‑ мое. Да это, должно, сто лет назад было. Сейчас обе команды – полный отстой.

«Спасибочки, – сказала мама. – Вот теперь я почувствовала себя по‑ настоящему старушкой».

Когда мне придется встать и сказать, что моя затея накрылась, Мэри Энн с Арни пропесочат меня так, что чертям жарко станет. Изо всех сил надеюсь, что Клинтон выиграет выборы.

Глава двенадцатая. Рубен

Вздрогнув, он проснулся – полностью одетый, не в своей постели. Глазная повязка была на месте, значит, он не понимал, что вот‑ вот уснет. Должно быть, задремал на часок‑ другой, но, по‑ видимому, в выходившее на восток окно пробилось солнце. Он лежал, не двигаясь, слишком сонный, чтобы сразу понять, где он. Чьи‑ то пальцы касались неровной, частично отмершей кожи на изуродованной половине его лица. Захотелось вскочить, потом он вспомнил. Даже сознавая, что пальцы принадлежат Арлин, он не подавил в себе порыва уйти: так, остроту его снял на десятую часть.

Открыл глаз, но не увидел ее. Она лежала не там, где была раньше утром, а с противоположной стороны, слева. Он слегка шевельнулся и почувствовал ее губы на своей левой щеке.

Внутри все холодом обдало.

– Что ты делаешь?

– Целую твое лицо.

– Почему эту сторону?

– Все равно ж она твое лицо. Так?

– И это все, что тебе известно. Эта кожа взята с моего бедра. – Рубен надеялся, что реальность такой пагубной подробности поможет создать собственный мотив для отстраненности.

– А если б я целовала тебя в бедро, так те же сетования слышала бы?

А потом это снова произошло: губы коснулись кожи прямо под повязкой, отчего у него живот подвело.

– Арлин! Мне от этого неловко.

– Есть что‑ нибудь, что я могла бы делать, не вызывая у тебя неловкости? – В голосе ее росло возмущение, до странности уютное в своей близости. Впрочем, все остальное было слишком странным и новым.

– Ты могла бы дать мне встать.

Она прижималась к нему сбоку, придавив его левую руку, вызывая нем ощущение попавшего в капкан, но длилось это недолго. Накинув халат, Арлин встала у окна, ожидая, пока Рубен отыщет свои туфли.

– Знаешь, в чем твой недостаток? – Он ответил на ее взгляд. – Я много раз это говорила, ведь так?

– Видимо, одному мне. У меня полно недостатков.

– Ты наверняка на все готов, только бы тебя не полюбили.

Ему захотелось сказать: «Почему же тогда ты не поддаешься, не бросаешь? » Только где‑ то в глухом закутке его существа таился страх: а вдруг, если спросить, возьмет да бросит. Рубен отыскал туфли и открыл дверь спальни.

– Рубен, ты чего бесишься на меня? Ты чего уходишь, как бешеный? Что, черти веселые, я не так сделала?

Он пошел по коридору к выходу и столкнулся с Тревором, который, еще в пижаме, направлялся в ванную. Волосы у него на затылке после сна смешно торчали, будто их корова языком лизнула. И некуда было спрятаться, никак не пройти незамеченным.

– Доброе утро, мистер Сент‑ Клер, – произнес Тревор и запер за собой дверь ванной, оставив Рубена гадать в недоумении, чего он ожидал и почему ничего особенного не случилось.

Когда он дотронулся до дверной ручки, Арлин остановила его сзади, положив руку на плечо.

– Итак, ты все равно приедешь сюда вечером?

– Арлин, это ошибка. – Он даже не обернулся, говоря это, просто стоял, глядя на улицу, как будто отрывался от входной двери. – Я не знаю, зачем мы вообще начали это.

– Захочешь вернуться, я тебе объясню.

Он покачал головой, не оборачиваясь.

* * *

Рубен стоял перед своим первым классом, в желудке у него что‑ то бурчало, глаз резало от недосыпа.

– Сегодня срок сдачи вашего внепрограмного задания. Мне хотелось бы увидеть лес рук. Сколько из вас решили участвовать?

Рука Мэри Энн взметнулась первой, за ней почти следом подняла руку еще одна девочка, ее звали Джейми, которая носила одежду приглушенных тонов и старалась сесть в последнем ряду и слиться со стенами. Затем – мальчик по имени Джейсон, которому нравилось выражать трудности роста битьем и который жаждал получить все дополнительные поощрения, какие только мог. Через секунду‑ другую осторожно поднял руку Арни Дженкинс, рослый, нескладный, грубоватый малый, который когда‑ то спросил Рубена, не пират ли он.

– Решил? – спросил Арни. – Или на самом деле участвовал?

– Арни, ты участвовал?

– Ну. Я решаю. Лишнее поощрение мне не повредит. Только я не смог ничего придумать. Впрочем, я старался, правда.

– Старание трудно подшить к делу, Арни. По‑ моему, тебе лучше опустить руку.

Рубен глянул на Тревора, который невидяще уставился в стену справа от себя.

– Тревор?

Тревор поморщился и поднял руку.

– Это все? Четверо? Из класса в тридцать девять человек? Что ж, поздравляю четверых из вас: они приложили силы. Теперь. Вы записали то, что сделали, на бумаге, как я вас просил? Передайте, пожалуйста, работы мне. После этого мы представим ваши идеи всему классу. Мэри Энн, ты не согласилась бы стать первой?

Рубен знал: она согласится.

Мэри Энн встала во главе класса, словно всегда знала, что это ее место по праву, что ни на каком другом она никогда не чувствовала себя так удобно.

– Так вот. Только у земли так много ресурсов. Поэтому переработка очень важна. А у нас, в Атаскадеро, нет системы сбора вторсырья для переработки. Вот я и собрала немного баков под переработку, их, разумеется, не хватит на каждого жителя в городе, но достаточно для всех, кто озабочен положением и решит обратиться за таким баком. На справочных стендах по всему городу, в «Лаки» и «Кмарте»[26] мы повесили маленькие объявления, где говорилось, что мы предоставим их бесплатно.

Рубен перебил коротко:

– Мы?

– А‑ а. Мой отец типа возил меня повсюду. А потом я написала письмо в Городской совет в поддержку системы сбора вторсырья для переработки. И я получила под ним подписи сорока моих соседей. Копия письма есть в моей работе, мистер Сент‑ Клер.

– Спасибо, Мэри Энн. Я взгляну на него. А что у тебя, Джейсон?

Джейсон неспешно пошел по проходу, задерживаясь, чтобы пнуть по ноге очередного мальчика.

– Уф. Некоторые думают, что у нас, в Атаскадеро, нет банд, но они ошибаются. Я говорю, взгляните на граффити. Их еще «метками» зовут. – Говоря это, ученик повернулся к Рубену, словно все остальные в классе и так поймут, о чем речь. – Это как бы бандитский язык, вроде бахвальства. Вот я и пошел к владельцам магазинов, чьи стены пометили, и сказал: «Если вы заплатите за краску, я эти метки закрашу». Кое‑ какие на следующий день опять появились, но я их снова закрасил. У одного магазинчика три раза красил. Зато через некоторое время бахвалы, думается, просто устали малевать заново.

– Джейсон, ты мне подготовил перечень всех магазинов?

– Ну да, все это есть, мистер Сент‑ Клер.

– Отлично, Джейсон, я впечатлен. Спасибо.

Не то чтобы эта затея производила необычайное впечатление, скорее наблюдение, под стать источнику вдохновения.

После его отзыва Мэри Энн, похоже, разобиделась, затаив злость, но он и вправду не был впечатлен ее работой. Еще в начале семестра Рубену стало ясно, что большую часть этой работы делал ее отец. «Собранные вместе» баки под переработку, сказала она. Интересный эвфемизм для того, производством чего занят родитель.

Тревор сидел, вновь уставившись в стену. Рубен понимал, как тяжко будет Тревору, а потому оберегал его до последнего, видя в том способ оттянуть собственную боль, если бы только выбор был за ним.

– Джейми?

Джейми прошла неслышным шагом и дрожащим голосом проговорила:

– Я пошла в дом престарелых «Дерево дуба» и побеседовала с некоторыми из его обитателей. И все, что они мне рассказали, я записала. Как рассказ. Об их жизни. Так что ребята из класса могут прочитать про них. Потому что иногда молодые не знают, как о многом есть что сказать пожилым людям. Если бы мне можно было воспользоваться ксероксом в канцелярии, я бы скопировала по экземпляру для всех. Я не могу сделать этого в копировальном бюро, это было бы запредельно дорого. В рассказе почти двадцать страниц.

– Спасибо, Джейми. Попробуй поговорить сегодня во время обеда с директором школы. Узнай, не позволит ли она тебе.

– Ладно. – И девочка поспешила на свое место.

Рубен посмотрел на Тревора, и Тревор посмотрел на него. Рубен ощутил укол смущения, вспоминая, как утром наткнулся на мальчика в коридоре рядом с его спальней, однако сам Тревор об этом пока не заговаривал.

Тревор глубоко вздохнул, протащился вперед, шагая медленно и осторожно, словно ступал по сходням. Рубен чувствовал, как запылало его собственное лицо, как будто это он сам представлял работу, сам испытывал волнение.

Тревор встал перед классом и снова вздохнул.

– Я в свою затею вложил много времени и сил, – сказал он. – Только не получилось, как я хотел. – Тихий и опустошенный, он повернулся к доске и нарисовал простой вариант схемы «заплати другому». Пользуясь указкой Рубена, указал на первый круг. – Тут значился Джерри. Я помог ему получить работу. Но потом он нарушил свое слово. Не знаю, можно ли «заплатить другому» в тюрьме. Думается, можно, потому как, думается, люди там нуждаются в милости больше кого бы то ни было. Только я не знаю, заплатит ли он. Потом, тут значилась миссис Гринберг. Я потратил три полных дня на устройство ее садика. Только… она умерла.

Арни вылез без спроса, выкрикнув:

– А вот интересно, можно ли заплатить другому на небесах?

Класс засмеялся, загикал, и Тревор обменялся взглядом с Рубеном, словно умоляя его унять это.

Рубен ударил правой рукой по крышке стола – жестко. Тревор вздрогнул.

– Тех из вас, кто не удосужился принять участие, убедительно прошу не застилать свет тем, кто попытался. – Ученики выслушали учителя с каменным молчанием, большинство даже рты раскрыли. Рубен впервые нарушил свою выдержанную беспристрастность и по выражению ребячьих лиц понял, что только что он пустил в ход человеческий аналог летающей линейки Лу. – Пожалуйста, Тревор, продолжай.

– А‑ а. Ладно. Тут, вот, еще и третий был. Но. Что ж, я не совсем уверен, насколько благой была эта идея. В любом случае я собираюсь отыскать еще трех человек. Понимаете. Начать сызнова.

Мэри Энн подняла руку:

– Но мистер Сент‑ Клер, срок прошел. Сейчас ему нельзя ничего делать по заданию.

Тревор внутренне сжался от ее вызова.

– Я не для похвалы это делаю, Мэри Энн. Я делаю это, чтобы посмотреть, можно ли и вправду изменить мир. – Он вновь бросил взгляд на Рубена, ища поддержки, и Рубен подал ему неприметный знак, махнув рукой книзу, словно говоря: «Соберись. Не ввязывайся в это».

Арни поднял руку и вскочил.

– Но ведь нельзя изменить мир на основе чести. Елки, это ж всякий знает. Предоставьте людям основу чести, и они не станут этого делать. Стоит только отвернуться, как тут же и перестанут. Посмотрите, я говорю, на то, что произошло.

Тревор снова ринулся защищать себя, уже круто и щетинисто, словно круговую оборону держал.

– Не вина миссис Гринберг, что она умерла, Арни.

– Ну да, люди умирают, или в тюрьму попадают, или просто дурака валяют – какая разница? Все равно они этого не делают.

– Хорошо. Достаточно споров. Легко стоять здесь и критиковать идею Тревора за то, что у него возникли трудности с результатом, но все равно это лучшая идея, особенно когда у большинства из вас вовсе никакой нет. Итак, вечером я посмотрю все это. Наилучшая работа заслужит автоматом «отлично» по этому предмету. Все, кто принял участие в выполнении задания, почувствуют положительное влияние этого на его или ее итоговую оценку.

И все же, пока Тревор возвращался на место и отыскивал нужную страницу в учебнике, спор продолжался, шепотом расходясь по классу.

* * *

В конце занятий в следующую пятницу Рубен встретил в коридоре Анну Морган. Директор сказала, что позволила Джейми скопировать рассказ в канцелярии, потом попросила, если он свободен, зайти к ней в кабинет поговорить. Звучало в этом приглашении нечто от «давайте‑ ка побеседуем» – нескольких слов, за которыми никогда еще не следовало ничего радостного или доброго.

Он сел на стул в сторонке от директорского стола, на то самое горячее место, где сидел в своей первый день в школе, и чувствуя себя сейчас лишь немногим уютнее.

– Вот что, Рубен, не хочу, чтобы вы сочли, будто в моих глазах это проблема. Мне просто надо донести это до вас. Мне сегодня поступила очень серьезная жалоба от родителей Мэри Энн Телмин.

– Не рассказывайте. Позвольте, я догадаюсь. Они считают, что их маленькая принцесса должна была получить победный балл.

– Да, но это еще не конец. Они огорчены тем, что его получил Тревор Маккинни. Утверждают, что это неподобающе, если учесть, что вы и Арлин Маккинни… встречаетесь. – Неловкая пауза, во время которой ни она, ни он не говорили и не смотрели друг другу в глаза. – О чем я даже не знала. Я не расспрашиваю вас об этом. То, что вы делаете со своей личной жизнью, ничуть меня не касается, Рубен. Мне неудобно даже говорить с вами об этом, но вы обязаны знать, что жалоба подана.

– Что вы им сказали?

– Что обсужу это с вами и определю, имела ли место хоть какая‑ то предвзятость при выставлении оценок. Я уже знаю, что ничего подобного не произошло, поскольку знаю, что вы не тот учитель, который такое себе позволит.

– Откуда они черпают сведения? У меня такое ощущение, будто я под какой‑ то слежкой.

– Вы прежде никогда не жили в маленьком городке, ведь так? Атаскадеро, возможно, не настолько мал, чтобы в буквальном смысле все знали всех, но все лица становятся примелькавшимися. А каждое новое выдается.

– В особенности мое. Извините. Опять я за свое. Значит, другими словами, я иду с кем‑ нибудь ужинать или в кино, а на следующий день люди судачат о том друг с другом.

– Боюсь, что так.

На Рубена вдруг навалилось постоянное недосыпание, быстрое помрачение, от которого осталось ощущение слабости и легкой тошноты. Но он сделал глубокий вздох и поведал Анне основы системы «заплати другому». Директор слушала внимательно и, казалось, была поражена размахом идеи Тревора.

– Цель данного задания состояла в том, чтобы побудить учащихся мыслить глобально, – сказал он. – Джейми вышла с идеей, как изменить сознание класса. Мэри Энн с Джейсоном постарались изменить Атаскадеро. Только у Тревора оказалась идея, которая, возможно, больше этого города. Его критиковали за то, что результаты не хороши. Только семейство Телминов тоже не сможет клятвенно утверждать, что город примет сбор вторсырья для переработки. Это не должно отрицать усилие. Которое, кстати, в случае с Мэри Энн больше усилие ее отца, нежели самой девочки. Так что мне предлагается пинать Тревора, когда он упал, наказать его за то, что старые люди умирают, а наркоманы не остаются чистыми, за то, что невозможно излечить чужое одиночество?

– Вы не рассказали мне, что было в последнем кругу.

– А‑ а. Вот. У меня мало подробностей. И еще, для вашего сведения, мы с Арлин Маккинни несколько раз встречались. Встречались. И это все, что было между нами. И с этим уже покончено, и покончено неловко, по‑ моему, ситуацию эту раздули гораздо больше, чем на то дают основание факты.

– Эта часть никогда не была моим делом, Рубен, но я расскажу Телминам, что обсудила с вами ученические работы и одобрила приоритеты, которыми обосновывались оценки.

– Анна, дело даже не в красоте самой идеи. Если бы вы только видели, сколько трудов он положил. Он отдал больше сотни долларов собственных денег этому бездомному, он больше тридцати часов потратил на приведение в порядок садика престарелой женщины. Ему было так больно, он так расстроился.

Анна внимательно смотрела на Рубена, когда он говорил, и он заметил, как в ее взгляде образуется что‑ то, имеющее отношение к нему, словно он в зеркало смотрелся. Затем выговорила то, что заметила, словами:

– Вас ведь и вправду заботит этот мальчик, да, Рубен?

– Ну да, заботит. Но это не меняет фактов.

Впрочем, Анна уже была убеждена в отсутствии какой бы то ни было предвзятости, так что Рубен, должно быть, беседовал сам с собой.

Из дневника Тревора

Иногда я все еще думаю о Джерри. Прикидываю, выпустили ли его уже из тюрьмы. Если выпустили, то сообразить не могу, почему он опять сюда не заглянул, хоть поздороваться.

Иногда думаю, может, он и не виноват ни в чем. Может, полиция ждала от него какой‑ нибудь гадости, вот и постарались, пригляделись и отыскали. Может, будь он почище одет, они бы кого другого поискали, чтоб арестовать.

Или, может быть, он и впрямь лопухнулся.

Иногда я думаю, что он вовсе не был мне другом. Что просто так говорил – из‑ за денег. Только меня тошнит от такой мысли. Вот мне и по душе притворяться, будто ему почему‑ то никак нельзя сюда добраться, вроде как услали его куда‑ то и впрямь далеко от дома. И вот он где‑ то там, вдалеке, «заплати другому».

Понимаю, что он, наверное, этого не делает. Просто мне приятно так думать.

Глава тринадцатая. Шарлотта

Машину она оставила в парке, там, на Марине[27], и спустилась по подъездному пандусу. Вышла на мост по полосам движения на север, потому что проходы для пешеходов были закрыты. Шел четвертый час утра, движение по мосту было редким, если вообще что‑ то двигалось. Когда время от времени проезжала какая‑ нибудь машина, она старалась прикинуться маленькой.

«Вот это фокус, – думала она. – Я – малышка. Мой психотерапевт точно был прав». Она до того привыкла шутки отпускать, что остановиться не могла, как ни старалась. Даже мысленно, в собственной голове, даже когда все ужасно не смешно. С нее станет в уме про падение шутку складывать, летя вниз.

Она заглянула за красноватое ограждение моста. Внизу в лунном свете виднелась земля. Она еще не дошла до воды, и в этой части моста еще не было защитной платформы. Здесь‑ то было бы легче, подумалось ей, без платформы. Но нет. Не здесь. Что ни как, а земля – жесткая. Не здесь.

Мимо фургон проехал. Она обернулась, чтобы удостовериться, что появление машины не имеет отношения к ней, поскольку убедила себя, что любой, кто увидит ее, догадается, зачем она здесь. Вот тут‑ то она и заметила, что ее преследуют. Близко он к ней не подходил, но совершенно очевидно – преследовал. В голову сразу всякие мысли полезли. Идти по улице ночью, даже если и в последний раз. В этом городе ночью небезопасно. Разлететься в брызгах по холодной, как лед, поверхности залива – это одно, только жизнь держит в загашнике шутки пострашнее смерти, и кому как не ей знать об этом. Она вновь глянула через плечо. Этот ничуть не приблизился.

«Мужичок‑ малышок, – подумала она. – Так чего мне так беспокоиться? При моих пяти футах десяти дюймах[28], несущих и в без того солидном теле сорок лишних фунтов[29], она может с ним справиться. Если только у него ножа нет. Или пистолета. В прошлый раз у мужика был пистолет. Малышок такой, зато хорошо вооруженный».

Еще раз оглянулась. Может быть, она ошиблась. Может быть, он просто гуляет по мосту, не обращая на нее внимания. «Да, как же. Мне да такая удача».

Оставалось только одно. Сделать в точности то, что она задумала с самого начала. Она бросилась к ограждению и перелезла через него.

Под краем моста находилась платформа, это она уже знала. Место это присмотрела заранее. До нее было не очень высоко. Но сейчас, посреди ночи, когда позади нее по тротуару выстукивали шаги возможного насильника, платформа, казалось, была куда ниже, чем ей помнилось.

Она попробовала развернуться, чтобы спуститься, но великая боязнь упасть сковывали ее движения.

«Молодчина, Шарлотта. Боязнь упасть. Первое падение дается легко».

Мужичок приблизился. Она почти различала во тьме его лицо, шаги его застучали быстрее. Грязный и потрепанный. Настоящий забулдыга. Ладно, соображай скорее.

Шарлотта оттолкнулась от ограждения и, как камикадзе, прыгнула на тянувшуюся под ней платформу. Помнила: согнуть ноги в коленях при ударе о твердую поверхность это еще не все. Она приземлилась слишком жестко. Не удержавшись, полетела вперед, ухватилась за край, охваченная вызывающим тошноту ощущением полета вниз. Почувствовала, как подвернулось колено, почувствовала, как что‑ то сдвинулось. Не хватало еще кость сломать, подумала она, но колено болело, и Шарлотта села, потирая его и раздумывая, какое это теперь могло иметь значение.

Когда она взглянула вверх, то увидела, что мужичок перегнулся через ограждение и смотрит вниз на нее. «Не приближайся ко мне, – мысленно предупреждала она. – Я знаю идеальный способ убежать».

– Ты в порядке?

– По‑ моему, я ударилась. «Ой, умница, Шарлотта. Здорово. Я добыча‑ подранок, иди и бери меня. Отличная придумка».

– Ты думаешь, это падение плохое, следующее станет убойным.

– Очень смешно. С чего это вы решили, что я собираюсь прыгнуть?

– А за каким чертом ты сюда притащилась?

– Ну, вы‑ то тоже здесь. Вы прыгать собирались?

– Нет, я собирался отговорить тебя от этого.

– Вы? Почему? – Он не ответил, а у Шарлотты все внутри скакнуло и заледенело: она увидела, как прохожий стал перелезать через ограждение. – Не спускайтесь сюда. Я прыгну, говорю вам. Если сюда спуститесь, я прыгну.

– Да не трону я тебя. Просто хочу потолковать об этом.

Мужичок не укладывался в привычный шаблон. В его голосе, его поведении не чувствовалось ничего, присущего насилию, что она уже приучилась нюхом чуять. И все же полного доверия к нему у нее не было.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒