Два года спустя 10 страница

– Круто, – подхватил другой.

Я ждала, что скажет Джек.

– Не знаю, – наконец сказал он.

– Ты не знаешь?

Слова вылетали из меня, как пушечные ядра. Услышав их, несколько юных игроков задрали головы.

– Но что ты думаешь по этому поводу? Ты ведь должен что‑ то думать. Не постоянно, но хоть время от времени!

Бесполезно! Напрасно я верила, будто Джек – моя любовь и моя судьба. Он совершенно не думает обо мне. Я видела, как увлеченно следил он за игрой в мяч. Игра была ему интереснее меня.

– Забудь об этом. Я спросила просто так.

– Но ты же помешала мне договорить. Я хотел сказать, что не уверен насчет судьбы. Я даже не знаю, существовал ли такой король Артур или все это – пустая выдумка.

Я вздохнула, и не потому, что обожала роман «Смерть Артура», а потому, что Джек совершенно не понимал, о чем я говорю.

– Но зато я точно знаю: после встречи с тобой все изменилось. Я сам изменился. Мне нравится сидеть здесь, на дереве. Сколько раз я хотел сюда поехать, и постоянно что‑ то мешало. На разные дурацкие вечеринки время находил, а на то, чтобы съездить сюда, не мог. Ты заставила меня вспомнить про этот сад. Я не знаю, было ли мне суждено тебя разбудить, или это просто обыкновенное везение. Но я рад, что разбудил тебя.

– Ты рад?

Он кивнул.

– Помнишь, я говорил тебе, что не хочу подчиняться воле отца? Но я знал, что все равно сделаю так, как надо ему. Брошу этот колледж, поступлю в университет, который он одобряет. Там буду отличником по тем предметам, которые он считает важными. Потом пойду к нему работать и снова буду делать то, что он скажет. И однажды проснусь и пойму: мне уже шестьдесят лет, а я еще не принял ни одного самостоятельного решения.

Он говорил тихо. От него пахло землей. Ее запах смешивался с запахом ветра, и оба запаха были очень чистыми.

– А теперь? – спросила я.

– А теперь я, наверное, этого не сделаю.

Здесь Джек должен был бы сказать, что это я изменила его жизнь и что он любит меня. Но он этого не сказал. Слишком застенчив? Или слишком молод для таких слов? А может, ему страшно после истории с Амбер?

Или все гораздо проще и он меня не любит?

Самое ужасное, что я уже влюбилась в него и продолжала влюбляться все сильнее. Но мои чувства ничего для него не значили. Что же получается? Я, принцесса Талия, влюбилась в парня, который не отвечает мне взаимностью?

Телефон Джека подал сигнал. Он полез в карман, достал телефон, нажал на кнопки и сказал:

– Нам пора домой. Мерилл прислала эсэмэску. Отец приезжает, и у нас будет семейный обед.

– Неужели? – спросила я, пытаясь загнать поглубже снедавшие меня мысли. – Я давно хотела познакомиться с ним. Да и ты сможешь обговорить с отцом кое‑ какие вопросы.

«Кое‑ какие вопросы» – это надежды и устремления Джека. Мне ли говорить об этом, когда я убежала от своего отца? И все же мне казалось, что тем, кто не родился в королевской семье, легче достичь понимания. Возможно, в семье Джека существует давняя традиция и сыновья наследуют путь отцов. Но выбор рода занятий разительно отличается от престолонаследия. Нарушив традицию, Джек огорчит лишь своих близких, а не все королевство.

– Обговорить? – усмехнулся Джек. – Может быть. Слезть сумеешь?

Я посмотрела вниз, и голова опять закружилась.

– Думаю, да, – сказала я.

– Если упадешь, я тебя поймаю. Или можешь падать прямо на меня.

Джек слезал первым. Я за ним. Слезать было труднее, но обошлось без приключений. Когда мы достигли земли, я спросила:

– А что такое садовый клуб?

– Какой еще садовый клуб?

– Помнишь, Мерилл рассказывала, что среди машин, которые вы обстреливали яйцами, была машина президента маминого садового клуба?

Джек кивнул.

– Клуб для женщин, которым нравится работать в саду.

– Так значит, твоя мама любит растения?

– Наверное.

– И ты никогда не говорил ей, что тебя тоже интересуют растения?

– Никогда... – Он заерзал на месте. – По‑ моему, ей все равно. Отцу хочется, чтобы я занимался его делом. Он в семье главный.

– Тогда ты не знаешь первейший секрет женщин! – засмеялась я.

– Какой еще первейший секрет?

– Даже в мое время мы знали, что мужчины совсем не главные. Им нравится думать, что они главные. Но в том, что касается серьезных дел, женское влияние очень сильно. Часто бывало: вечером отец объявлял свою «непреклонную волю». А наутро все менялось. Сначала я не понимала, потом догадалась: это постаралась моя мама. Тихо, без громких заявлений, но зато успешно. И не потому, что маме хотелось показать свою власть. Она уберегала королевство от отцовских опрометчивых решений.

Джек задумался.

– Значит, ты считаешь...

– Я считаю, что мама – твоя возможная союзница. Это и есть дипломатия.

Приехав, мы застали Мерилл на переднем дворе. Она сидела под деревом и пыталась рисовать. Пыталась, поскольку рядом стояла та невоспитанная девица Дженнифер и что‑ то говорила ей, ехидно улыбаясь.

– Мерилл, мы вернулись, – громко сказала я, чтобы прекратить эти словоизлияния.

Дженнифер оставила Мерилл, но чувствовалось, она явилась сюда с другими намерениями.

– Привет, Джек, – сказала Дженнифер, бесстыже выпячивая грудь.

Я инстинктивно схватила Джека за руку, что совсем не подобало принцессе. Тем не менее эта малолетняя шлюха попыталась коснуться второй его руки. К чести Джека, ему это было неприятно, и он поморщился.

– Мерилл, тебе удалось закончить сегодняшний рисунок? – спросила я. – Мне не терпится его увидеть.

– Правда? – заулыбалась довольная Мерилл.

– Да. Я только о нем и думала. Представляла, как ты закончишь композицию.

Конечно, я соврала. Я думала не о рисунке, а о том, как заставить Джека меня полюбить. Но Мерилл об этом не знала. Не знала и Дженнифер – эта юная копия Амбер.

– Я весь день с ним вожусь, – сказала Мерилл, собираясь показать мне рисунок.

– Бумагу только портит, – хмыкнула Дженнифер. – Тоже, художница выискалась. Не рисунки, а сплошной отстой.

Я хотела одернуть наглую девицу, но Мерилл меня опередила.

– Много ты понимаешь! Талии мои рисунки нравятся. А она толк в рисовании понимает. Она училась рисованию у Карло Маратти.

– Что‑ то я такого не знаю, – презрительно усмехнулась Дженнифер.

– Где тебе, Дженнифер, – продолжала наскок Мерилл. – Ты знаешь только тех, кто болтается на пляже. Вот и шла бы туда. И знай: сколько бы ты ни трясла своими сиськами перед моим братом, он на тебя не клюнет. Правда, Джек?

Это было сказано с грубой крестьянской откровенностью, но, боюсь, иного языка Дженнифер не понимала. Джек только кивнул, соглашаясь с сестрой. Голова Дженнифер качнулась, рот изумленно раскрылся. Я сразу вспомнила проржавевшие рыцарские доспехи в одном из залов, шлем которых накренился и грозил вот‑ вот свалиться.

– Идем, Талия, – сказала мне Мерилл.

Я пошла за ней, даже не оглянувшись на Джека. Но эта сцена меня изумила. Я изменила положение вещей. Я помогла Мерилл дать отпор Дженнифер. Уверена, теперь Мерилл не будет заискивать перед ней и молча выслушивать колкости. И Джека я тоже изменила. Но в достаточной ли степени? Если я помогу ему в разговоре с отцом, возможно, это побудит его меня полюбить.

Глава 23

ДЖЕК

Пока мы шли по лестнице, Талия не выпускала мою руку. Не знаю: то ли она нервничала по поводу обеда с моими предками (кстати, мы редко собираемся за обедом всей семьей), то ли в ее время парни должны были держать девчонок за руку, словно те не могли самостоятельно двигаться. Но в общем‑ то, мне было приятно ощущать ее руку. Вот только когда отец это увидит, у него будет другое мнение.

«Прилипала», – скажет он.

Так он всегда говорил про Амбер.

Но если это старинные правила вежливости, тогда я не возражаю. И все же перед кухней я просто взял Талию за руку и стиснул ей пальцы. Она стиснула мои.

– Все будет о'кей, – шепнул я.

– Хотелось бы и мне так думать.

Мы вошли в кухню. Отец сидел в костюме и при галстуке. Это его обычная одежда, и даже странно, что мне захотелось его обнять, как я делал это, когда мне было года три и он откуда‑ то возвращался. Тогда я бросался ему навстречу и кричал: «Папа вернулся! »

Я не бросился к нему, не обнял. Вместо этого я сказал:

– Папа, познакомься, это Талия – девушка, которую я встретил в Европе. Она гостит у нас.

– Рад познакомиться, Талия. Садитесь.

Едва она села, отец повернулся ко мне:

– Джек, это даже хорошо, что ты вернулся раньше. Эд Кемпбелл несколько раз говорил мне, что ему в офис нужен стажер на лето.

Я разрывался между двумя полюсами, и на каждом было раздражение. Если бы отец высказал свое недовольство насчет Талии. Но нет, он предпочел ее полностью игнорировать. И перспектива торчания в офисе меня тоже не вдохновляла. Он со мной даже не поздоровался, а сразу начал превращать меня в свое второе «я».

Я знал, кто такой Эд Кемпбелл. Отцовский приятель по гольф‑ клубу. «Стажер на лето». Это означало, что я буду приставкой к ксероксу и мальчиком для хождения за кофе. И все это, по мнению отца, должно привить мне «вкус к бизнесу». К тому же эта скукотень всегда придает вес, когда поступаешь в приличный колледж. А отец спал и видел, что из нынешнего я уйду, поскольку это «несерьезно». Талия считала, что я должен прямо сказать родителям о своих интересах. Но она не знает, каково быть обыкновенным человеком, а не принцем.

– Пап, меня что‑ то туда не тянет. У меня на лето были другие планы.

– Вечеринки до полуночи и пляжи днем?

– Совсем не это.

Но даже если и это, что тут плохого? Мне семнадцать лет, и мне еще всю жизнь придется работать.

– Прекрасно. Тогда я позвоню Эду и скажу, что с понедельника ты начнешь.

Сегодня четверг. Надо бы радоваться, что у меня до каторги остается целых три дня. Но ведь Талия остановилась у нас всего на неделю.

Отец завел вдохновенную речь о блистательных перспективах, которые открываются передо мной, о том, что очень полезно начинать бизнес с самых низов... и так далее. По‑ моему, из всех присутствующих он один и был вдохновлен этими «блистательными перспективами».

– Простите, мистер О'Нейл, – перебила его Талия. – Мне кажется, Джек пытался вам объяснить, что речь идет не о праздном времяпрепровождении, а о работе, которая интересует его больше, нежели предлагаемая вами.

– Что‑ что?

Это обычный папочкин прием. Прелюдия к дальнейшим словам о том, что его решения не обсуждаются.

– Милая девушка, по‑ моему, я не спрашивал...

– Талия права, – вмешался я. – Я собирался разместить в ближайших магазинах объявления, что ищу какую‑ нибудь работу по саду. Это... начальная стадия моего бизнеса.

– Работу по саду? – засмеялся отец. – Джек, тебе давно уже не восемь лет, и мы – не семья бедняков. Летняя стажировка очень благоприятно повлияет на твое поступление в колледж, о котором мы говорили.

«О котором ты прожужжал мне все уши», – мысленно добавил я.

– Но мне нравится возиться с растениями. Что в этом плохого?

– Слушай, это настолько смехотворно, что даже обсуждать не хочу. Может, ты еще пойдешь цветами торговать? Или грунтом и удобрениями?

Мама подняла блюдо с вареной стручковой фасолью.

– Фасоли хочешь? – спросила она.

Я покачал головой. Тогда она сказала:

– Довольно о работе. Джек, ты лучше расскажи нам о своем путешествии.

Не дождавшись, она вдруг заговорила сама. Она помнила весь маршрут, начиная с самого первого дня и самого первого музея. Я отвечал, стараясь не употреблять словечек вроде «скукотень» и «полный отстой». Мы говорили и смеялись, будто все шло замечательно. Но я‑ то знал, что это – спектакль. И финал спектакля мне был известен.

– Ну, так я позвоню Эду и скажу, что с понедельника ты приступаешь к работе, – резюмировал отец, когда я закончил «отчет о путешествии».

– Все, как я и говорил Талии. Ты не захочешь меня слушать.

– Стало быть, это идея Талии? – спросил отец.

– Да... то есть... нет. Работа по саду – это моя идея. А Талия предложила рассказать тебе о том, чем я действительно хочу заниматься.

– Мы с отцом желаем тебе только добра, – сказала мать. – А для серьезного колледжа...

– Я не хочу идти в тот колледж, будь он хоть трижды серьезный!

Мать на несколько секунд умолкла, затем обратилась к Талии:

– Талия, раз ты выросла в Европе, думаю, ты бывала во многих музеях. Какой из них твой самый любимый?

– Мам, я уже поела. Я пойду к себе? – голосом пай‑ девочки спросила Мерилл.

– Конечно, дорогая. Иди... Талия, так какой из музеев...

– Мама, нельзя поменять тему разговора и считать, что проблема решена.

Мать растерянно глядела на миску с рисом, словно решала, не заговорить ли опять о чем‑ то постороннем. Наконец она уставилась прямо на меня.

– Джек, я не просто так поменяла тему разговора. Это помогает мне отключиться от печального факта.

– Это какого?

– От печального факта, что мой сын, которого я произвела на свет и вырастила, совершенно равнодушен к нашим пожеланиям и не уважает...

– Это не так, – перебила ее Талия.

Теперь оба моих родителя метали молнии в принцессу, но Талия не дрогнула.

– Я знакома с Джеком всего неделю, но уже могу сказать, как много значит для него ваше мнение. Когда мы путешествовали по Европе, он постоянно думал и говорил о вас.

Спасибо, принцесса, что изобразила меня лучше, чем я есть на самом деле.

– Милая девушка, я очень сомневаюсь, что наш семейный разговор имеет хотя бы малейшее отношение к вам, – сказал отец.

– Не сочтите это вмешательством в ваши семейные дела. Но, будучи иностранкой, некоторые вещи я вижу яснее, поскольку на меня не влияют устоявшиеся мнения. Знайте же, что Джек очень уважает ваше мнение. Он жаждет вашего одобрения. Но он чувствует: единственный способ добиться вашего одобрения – это отринуть свою истинную природу и делать именно то, что вы хотите.

– Джек, это правда? – спросила мать.

Я кивнул.

– Да, это была моя идея, чтобы Джек честно вам рассказал о своих настоящих интересах. Он любит сады, растения, любит возиться с землей. Я сказала ему, что уверена: заботливые родители вроде вас обязательно это поймут.

– Слушайте, девушка, – с заметным раздражением начал отец, – я не знаю, кто вы и откуда, но вы даже не представляете, как сильно давит жизнь на парней вроде Джека. Может, в Европе это не так ощутимо, но здесь конкуренция очень сильна.

– Отец!

– Твой отец прав, Джек. Я этого не знаю. Это вообще меня не касается. Более того, меня учили повиноваться родителям. Но иногда бывает невозможно повиноваться им слепо. Иногда ребенку нужно проявить своеволие, иначе ему не познать мир. Ребенок не может вечно оставаться маленьким и вечно находиться под родительским крылом. Нельзя требовать от ребенка, чтобы он никогда не дотрагивался до веретена или...

Я понимал: Талия сейчас думала не столько обо мне, сколько о себе и своих родителях. Но я заслушался ее словами. В них не было ни капли дерзости, зато четко звучало: «Не все должно быть обязательно так, как хочется вам». Молодец, принцесса! Меня бы на это не хватило.

– Я скажу Эду, что ты появишься у него в понедельник, – не глядя на меня, продолжал гнуть свое отец.

– Я там работать не буду, – сказал я и встал. – Идем, Талия.

– Джек! – окликнула меня мать.

– Прости, что испортил наш семейный обед.

Мы вышли из кухни.

– Я не ожидала, что так получится, – призналась Талия.

– Ты тут не виновата. Просто ты увидела, чем кончаются попытки заикнуться отцу о своих желаниях.

Она надула губки. Я просто балдею, когда она вот так надувает губы.

– Это поневоле заставляет меня думать о моем положении.

Я понимал, о чем она. Об отъезде, о возвращении домой. Она по‑ прежнему думала об этом. Не хочу, чтобы она уезжала. Но чем ее удержать? Я надеялся, что Талия понравится отцу и родители разрешат ей остаться у нас подольше. Хотя бы до конца лета. Но после «обеденной войны» шансов на это практически не было.

Я чувствую, что влюбляюсь в нее. Впрочем, об этом родителям лучше не говорить. Они и слушать не захотят.

Утром Талия разбудила меня, постучав в дверь комнаты. Когда я вышел, на лестнице она шепнула мне: «Сработало! » И потом уже громче, в расчете не только на мои уши:

– Твоя мама рассказывала мне про замечательный сад, где она работает на добровольных началах. Ты меня сводишь туда?

– Я проснулся или как? Мама говорила с тобой про сады?

– Не про сады, а про один сад. Про «Фейрчайлд», – вступила в разговор мать. – Думаю, ты его не забыл. Я все детство водила тебя туда, и тебе там нравилось. Но потом я думала, что ты вырос и потерял интерес к «девчоночьим» занятиям.

– Джеку очень нравится работать в саду, – сказала Талия. – Правда, Джек?

– Да. Для меня это круто.

Я ничего не забыл. Я помнил, как мы ходили туда с матерью, а потом перестали. Мне тогда казалось, что она стесняется показываться со мной, поскольку в тринадцать лет у меня все лицо было усеяно прыщами. А может, мы просто не поняли друг друга, и она решила, что мне это уже неинтересно? Я тоже хорош. Вместо того чтобы поговорить с нею тогда, затолкал обиду поглубже и забыл про «Фейрчайлд».

– Я рада, что тебе хочется работать в саду. Я все время думала: неужели у моего сына нет никаких интересов кроме этих дурацких вечеринок?

– У Джека есть и другие интересы, о которых вы не догадываетесь, – сказала Талия.

– Может, хватит говорить о моей персоне? – не выдержал я. – Давай быстренько позавтракаем и двинем в сад.

– Джек, ты опять проспал завтрак, – засмеялась Талия.

Глава 24

ТАЛИЯ

Поскольку Джек опоздал к завтраку, его мать приготовила ланч. Мы ели странное блюдо, называемое хот‑ догом. Не знаю, почему она так быстро управилась. Нашим поварихам понадобилась бы целая ночь, чтобы соорудить замысловатую 11ачинку из колбасы и специй и поместить ее в особые продолговатые хлебцы. Мало того, мать Джека подала к хот‑ догам три сорта соусов: красный, зеленый и желтый. Желтый мне понравился больше всего. Я восхищалась кулинарными способностями этой женщины и никак не могла понять, почему Джек считает, что его мать не умеет готовить.

– Можно мне еще один хот‑ дог с горчичным соусом? – спросила я.

– Ну и ну! – удивился Джек. – Почти все девчонки, которых я знаю, едят жиденькие салаты с диетической приправой. Боятся потолстеть.

– Я не боюсь, хотя тот человек в модельном агентстве и назвал меня толстой. На самом деле я даже похудела.

Я это поняла по поясу джинсов, которые Джек купил мне в Европе. Тогда они были мне в самый раз, а теперь сваливались. Может, это тоже – дар фей? Современные идеалы красоты изменились. Возможно, и я изменилась вместе с ними. В мое время полнота женщины не считалась предосудительной. Наоборот, это свидетельствовало, что она хорошо усваивает пищу и способна выносить и родить здоровых детей. В мое время девиц, которых я видела на вечеринке, да и тех же Габи с Дженнифер, сочли бы либо больными, либо происходящими из очень бедных семей. Костлявые женщины у нас встречались только среди крестьянок.

Конечно, ни о чем таком я даже не заикнулась. Джека только испугало бы, заговори я в его присутствии о широких бедрах и деторождении. Мужчины теперь не хотят жениться в раннем возрасте, а тем более – обременять себя детьми. Возможно, потому худощавые девушки и считаются красивыми. Я заметила, что женщины возраста матери Джека более полные. А еще я заметила, что каноны мужской красоты, в отличие от женской, изменились мало.

Я украдкой поглядывала на Джека. Он и в мое время считался бы очень ладным. И весьма обаятельным.

– Эй, – окликнул меня Джек. – Земля вызывает Талию. Ответьте на вызов.

Я не совсем поняла эти слова. Вероятно, он хотел спросить, о чем я думаю. Нет, я никак не могла рассказать ему, что думаю о его красоте и о том, как мне приятно было бы вынашивать его детей. Пришлось опять соврать:

– Я хотела спросить: твоя мама и Мерилл тоже пойдут с нами в сад?

– Сомневаюсь, – ответил Джек и потянулся за красным соусом. – Моя мамочка давно никуда со мной не ходит.

Его мать выслушала это молча, но наградила сына долгим, пристальным взглядом.

– Я точно не пойду, – заявила Мерилл. – У меня есть занятия поинтереснее, чем болтаться среди кустов и смотреть на разных букашек.

Я обрадовалась отказу Мерилл. Мне нравилась эта девочка, но порою она просто мешала Джеку влюбиться в меня. Не далее как вчера вечером она довольно сильно рассердила брата, начав распевать песенку собственного сочинения: «Сидели Джек и Талия на дереве высоком». Сама не зная, она попала в точку: мы действительно сидели на высоком дереве.

– Миссис О' Нейл, мне бы хотелось, чтобы вы пошли с нами. Представляю, как хорошо вы разбираетесь во всех тонкостях садоводства. Нам с Джеком наверняка есть чему у вас поучиться, – сказала я и улыбнулась ей.

– Какая ты замечательная и вежливая девушка.

– Мама хочет сказать: совсем не то что та фифа Амбер, – пояснила Мерилл, пережевывая при этом очередной хот‑ дог.

– Да. Именно это я и хотела сказать, – подтвердила миссис О'Нейл.

Я попыталась покраснеть и опустить глаза вниз, как меня учили. Но втайне я посматривала на Джека. Мне хотелось увидеть, как он воспримет не слишком тактичные слова сестры. К счастью, Джека больше интересовал хот‑ дог. Он даже не потребовал от Мерилл заткнуться.

– Благодарю вас, миссис О'Нейл. Меня учили уважать старших, даже крестьян.

Боже, как это у меня вырвалось? От стыда я прикрыла рот рукой.

– Я имела в виду... не то, что вы крестьяне, а только то, что вы старше меня... точнее... я хотела сказать.

– Остановись, пока вконец не запуталась, – шепнул мне Джек.

– Чего теперь останавливаться? – подхватила Мерилл. – Она назвала нашу мамочку старой крестьянкой!

– Мерилл, ты не всегда понимаешь взрослые шутки, – сказала мать Джека. – В сад я не пойду, а тебе, Талия, желаю хорошо провести там время. Ведь тебе осталось гостить у нас всего несколько дней.

Надо же! Хороша дипломатка! Как будто мне не твердили, что одним неуместным словом можно начисто разрушить благоприятное мнение о себе. Вот я и разрушила. Мать Джека молча ушла из кухни. Думаю, теперь она меня возненавидела.

– Да не переживай ты, – успокоил меня Джек, дотрагиваясь до моего плеча.

Вот теперь я по‑ настоящему покраснела и отвела глаза. На Джека я поглядывала искоса, чтобы он ни в коем случае не догадался о моих замыслах.

Если бы я не уснула на триста лет, то должна была бы выйти замуж по выбору отца. Но все, кого он мог бы выбрать мне в мужья, давно мертвы. Я могу выбирать сама и кого захочу. Не будь Джек моей судьбой, выбрала бы я его?

Он красив и хорошо сложен. Я успела привыкнуть к странной мужской одежде его времени, а также к нынешним прическам. В мое время волосы у мужчин были гораздо длиннее и локонами 11 испадали на плечи. Иногда у нас носили парики в стиле Людовика, дофина Франции (его сын, тоже Людовик, часто посещал нас, пока не состоялась его помолвка с какой‑ то принцессой с острова Сардиния). Даже парики выглядели гораздо элегантнее по сравнению с лохматыми волосами молодых людей и странными, короткими стрижками мужчин старшего возраста.

И потом, Джек добр. Это так. Ведь я буквально навязала ему себя. После нашего бегства из замка ничто не мешало ему бросить меня в Бельгии или во Франции. Тогда я думала, что никто не посмеет бросить принцессу. Теперь понимаю: многие именно так бы и поступили. Только по доброте своей Джек перевез меня через несколько стран, купил одежду, сделал паспорт. Он не был обязан сажать меня в самолет, чтобы на другом краю света я очутилась в доме его родителей. Но он заботился обо мне.

И вместе с тем Джек – еще мальчишка. Возможно, он еще не готов к любви и уж конечно не готов к женитьбе.

Нет. Он обаятельный и добрый. Удивительный и забавный. Мне нравится быть рядом с ним. Как здорово мы вчера сидели на дереве. Я помню: тысячи крошечных иголочек закололи мое плечо, когда Джек до него дотронулся.

Если бы только я сумела заставить его меня полюбить!

Я все отчетливее понимаю: быть принцессой – не значит получать то, что захочешь. Здесь я ничем не отличаюсь от девушек из других сословий.

Вход в сад был платным. Джек купил нам билеты, а потом спросил, как добраться до какого‑ то «трамвайного тура». Мы шли по грунтовым дорожкам, обходили камни. Джек показывал мне разные кустарники и цветы. Мне очень понравился этот сад. Раньше я думала, что такое можно увидеть только в экзотических странах вроде Индии и Китая. Здесь были цветы всех оттенков радуги, как будто мы попали на свадьбу фей.

– Как красиво, – наверное, уже в десятый раз повторила я.

Я радовалась удивительному зрелищу, а еще – тому, какое у Джека замечательное увлечение.

То, что называлось трамваем, больше напоминало открытый автобус. Я села почти вплотную к Джеку, нарушив правила приличия.

– Мне немножко страшно, – соврала я. – Ты не возражаешь, если я сяду ближе к середине?

Джек покачал головой.

– Если хочешь, я буду тебя придерживать.

Замирая от волнения, я протянула ему руку, но Джек нашел иной способ. Он обнял меня за плечи. Мы сидели настолько близко, что я чувствовала его дыхание.

– Так хорошо? – спросил он, поворачиваясь ко мне.

– Да! – выдохнула я.

Его лицо находилось в нескольких дюймах от моего. Я думала и надеялась: сейчас он меня поцелует. Мне этого очень хотелось, и не только, чтобы доказать отцу: вот моя истинная любовь. Мне хотелось вновь почувствовать его губы на своих. Он почти приник ко мне.

Но в это время трамвай резко остановился. Нас с Джеком оттолкнуло друг от друга, и вдруг я услышала голос старухи, ехавшей на том же трамвае:

– Совсем стыд потеряли!

Мы с Джеком выпрыгнули из трамвая и встали на приличном расстоянии, чтобы не дразнить старуху. Но ведь он собирался меня поцеловать! Знаю, что собирался. Может, еще поцелует.

Джек повел меня к пруду, где росли просто сказочные цветы. Я едва не разинула рот от изумления.

– Правда, здорово? – спросил Джек.

– Да. Здорово, – прошептала я.

Мне снова показалось, что сейчас он наклонится и поцелует меня. Но пока что он всего лишь сжал мою руку.

Передо мной в неглубокой воде покачивался громадный цветок. Таких я никогда не видела, даже на картинках. Это вам не скромный розовый куст. Цветок был высотой с восьмилетнего ребенка. Хотя его лепестки были сомкнуты, шириной он превосходил мои плечи. Он напоминал гигантский ярко‑ красный рот, окаймленный колючими усами, где каждая щетинка была столь же длинной, как мои пальцы.

– Это «виктория» – разновидность водяных лилий, – пояснил Джек. – Говорят, они достигают шести футов в ширину.

– Быть того не может.

– Что, в Эфразии такого нет?

– Конечно. У нас только обыкновенные кувшинки.

Я отвела взгляд, и мне показалось, что цветок движется.

– Вам бы лучше прийти сюда утром, – сказал нам мужчина, стоящий рядом. – Когда лепестки раскрыты.

– Неужели?

Я не сводила глаз с лилии. Мне показалось, что ее лепестки дрожат.

– Да, – продолжал мужчина. – Лилия раскрывается вечером, а закрывается в десять часов утра.

– Тогда мне этого не увидеть, – засмеялся Джек. – Правда, Талия? – спросил он и слегка толкнул меня локтем.

Но сейчас мне было не до Джека. Я смотрела только на цветок. Вопреки словам посетителя, невзирая на послеполуденное время, лепестки вдруг начали раскрываться. Да, они раскрывались. И не только раскрывались. Они... говорили!

– Дорогая принцесса, час настал, – сказал цветок.

Голос был глубоким, будто раздавался со дна пруда.

– Кто... кто ты? – спросила я, хотя прекрасно знала кто.

– Ах, принцесса, – произнес изменившимся голосом цветок. – Ты ведь хорошо знаешь, кто я.

Мальволия!

– Что тебе от меня надо? Почему ты постоянно...

– Я хочу, чтобы исполнилось мое заклятие.

– Оно исполнилось. Он меня любит, и я это знаю.

– Ничего ты не знаешь, – насмешливым тоном возразил цветок. – Я сомневаюсь. Тебя обманули. Ты же сама говорила, что он тебя не любит.

– Ничего подобного я не говорила!

– Но ты так думала, а это одно и то же.

– Талия!

Голос Джека раздавался откуда‑ то издалека. Я попыталась отозваться, но не смогла.

За это время цветок вырос и поднялся над мутноватой водой пруда.

– Талия! Скажи что‑ нибудь! – волновался Джек.

– Идем, принцесса.

Зеленые листья закрыли от меня пространство.

– Что тебе нужно от меня?

– То, что мне причитается.

Цветок превратился в плющ. Жесткие усики стали изогнутыми щупальцами и потянулись ко мне. Зеленые листья превратились в листья других деревьев, растущих на эфразийских холмах. Я была уже не в Майами, а в Эфразии.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒