Два года спустя 6 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 19Следующая ⇒

– Меня зовут Талия.

– Без разницы. Ты все равно не поймешь. У тебя, наверное, куча друзей. С такой‑ то внешностью.

– Внешность – еще не все, – вздохнула я. – Мне бывало очень одиноко, причем весьма часто.

Не знаю, как бы дальше развивался наш разговор с Мерилл, но тут Джек наконец‑ то закрыл свой телефон.

– Хорошая новость. Нас пригласили на вечеринку к Стью Стюарту, – объявил он.

– Что такое «вечеринка»? – не поняла я.

– Что‑ то вроде бала, – ответил он.

– Бала? – воскликнула я и принялась оглядывать свое нынешнее одеяние.

Конечно, никакая уважающая себя принцесса не пойдет на бал в голубых штанах и этой странной кофте, которая в стране Джека называлась «майкой». Мне же она напоминала укороченную ночную сорочку.

– Как ты считаешь, мне надеть свое голубое платье? Или красное? – спросила я Джека.

Я чуть ли не прыгала от радости, потому что очень люблю балы. Я надеялась, что этот бал частично заменит несостоявшееся празднование моего дня рождения. Я представила: когда Джек увидит меня в бальном платье, на паркете, он непременно...

– Не надо ни голубого, ни красного, – усмехнулся он. – Это немножко другой бал.

Я посмотрела на Мерилл. Та откровенно смеялась надо мной.

– А какой это бал?

– Что‑ то вроде карнавала. Дождись, пока сама увидишь. У вас такого не было.

Я не могла себе представить бала без бальных платьев. При обилии разных диковинных вещей столетие Джека удручало меня пренебрежительным отношением к светским манерам.

Через несколько минут Джек, вопреки протестам Мерилл, отправился к ней в комнату и принес мне рубашку, на которой спереди были вышиты имена совершенно незнакомых мне людей. Я хотела ему сказать, что не надела бы ее, даже если бы на ней было вышито: «Принцесса Талия Эфразийская». Потом решила не говорить. Он же делал это от чистого сердца, сообразно представлениям своего времени.

Но когда он показал мне буквально клочок желтой материи и сказал, что это – «купальный костюм», я не выдержала.

– Этого я не надену. Это нескромно. Даже неприлично.

Мне вдруг показалось, что Джек меня обманывает. «Купальный костюм» – просто нижнее белье, которое он уговаривал меня надеть, желая взглянуть на мое обнаженное тело. Конечно, после свадьбы он вправе этого требовать, но никак не раньше.

– Ну что ты упираешься? – удивился Джек. – Это же сплошной купальник.

– Это сплошное неприличие. Я такое не надену.

– И я не хочу, чтобы она надевала мои вещи, – заявила Мерилл. – Скажи ему, что не наденешь.

– С каких пор, Мерилл, ты стала такой жадной? – спросил Джек. Мне он объяснил: – Понимаешь, в наше время это обычная женская одежда для плавания.

– Тогда мне она действительно не нужна, – облегченно улыбнувшись, сказала я. – Я не умею плавать.

Джек сердито вздохнул. Я понимала, что разочаровала его. Но почему я должна считаться с его представлениями, а он не хочет считаться с моими?

«Потому что это ты хочешь выйти за него замуж, – ответил мне внутренний голос. – А ему совершенно не хочется на тебе жениться».

– Послушайте, может, вы оба все‑ таки уберетесь из моей комнаты? – спросила Мерилл.

Она снова держала в руках альбом для рисования.

– Людям работать надо, – сердито добавила она.

– Ты меня прости, – сказала я Джеку. – Может, молодые американские дамы плавают в таких костюмах и бесстыдным образом навязывают себя молодым людям. Но я – не американская молодая дама. Есть принципы, которые я не переступлю. Спасибо тебе за доброту и заботу, но это правда.

Если Джек – действительно моя судьба, он поймет и полюбит меня такой, какая я есть.

Естественно, я чувствовала, что в этот момент Джек меня ни капельки не любил.

Глава 11

ДЖЕК

Мы с Талией сидели на диване, методично поглощали «Доритос» и смотрели «Судью Джуди». Мерилл заперлась у себя и дулась на весь мир.

– Восхитительно, – то и дело повторяла Талия, слизывая сырные крошки с пальцев.

– Что восхитительно? – не выдержал я. – Это ты обо мне?

– Нет, – засмеялась она. – О тебе тоже. Но я имела в виду вашу американскую систему правосудия.

Мы смотрели дело о конфликте двух соседок. Питбуль одной из них взобрался на крышу машины другой, чтобы погреться на солнышке. Хозяйка машины заявляла, что своими когтями собака поцарапала ей крышу. Хозяйка питбуля, естественно, возражала. На ней был облегающий топик. Владелица машины нарядилась в дурацкое платье с блестками.

– Так все‑ таки, что тебя восхищает? – спросил я.

– Эта женщина, судья Джуди. Она такая мудрая.

– Наверное, – пожал плечами я.

– И ей позволено выносить решение, с которым обе женщины должны согласиться?

– На то она и судья.

– Да! Но она – женщина, и тем не менее ей доверено решать. Останься я в Эфразии, я когда‑ нибудь стала бы королевой. Мне пришлось бы назначать всех мировых судей в королевстве. Но женщины не могут быть судьями, поскольку их суждения пристрастны. И они так непостоянны.

Я тут же вспомнил, как вела себя Амбер. То клялась в неземной любви, а назавтра встречала так, будто я недостоин выносить за ней мусорное ведро. Разумеется, Талии я об этом не стану рассказывать.

– А разве королева не может назначать судьями тех, кого захочет? Мужчина или женщина – какая разница? Это же воля королевы.

– Не знаю, – призналась Талия.

Судья Джуди постановила, что владелица питбуля должна заплатить за поврежденную крышу машины. Талия захлопала в ладоши.

– Я бы приняла такое же решение.

Вид у нее был такой соблазнительный, что мне захотелось ее поцеловать.

Но именно в этот момент появилась моя мамочка.

Мама спровадила сына в путешествие по Европе, а дочку – в летний лагерь, чтобы заняться домашними делами и отдохнуть от детей. Во всяком случае, выглядела она «отдохнувшей». Если вы не знаете, что это такое, объясняю: на ее лице застыла жесткая улыбка.

– Джек, дорогой! – произнесла она, почти не раздвигая губ. – Ты дома!

Мамочка послала мне скромный воздушный поцелуй.

Мерилл, спустившаяся поглазеть на домашнее шоу, передразнивала ее.

– Наконец‑ то ты вернулся домой, мой дорогой мальчик!

Сестрица надела футболку с надписью: «Я – разносторонне одаренная личность. Могу одновременно говорить и злить». Впрочем, это преувеличение. Мерилл не очень‑ то разговорчивая. Она либо сидит у себя и дуется, либо испытывает наше терпение, чтобы найти новую причину сидеть и дуться. С некоторых пор ее обуяла страсть к рисованию. Она не расставалась с альбомом, но никому не показывала своих рисунков. Подозреваю, что на страницах были изображены наши обезображенные трупы.

Я сердито посмотрел на сестру. Она показала мне язык и голосом невинной овечки спросила:

– Джек, а разве ты не хочешь познакомить маму со своей подругой?

– А ты не хочешь хотя бы по случаю моего приезда причесаться?

– Я причесываюсь только для тех, кто этого заслуживает.

Пора броситься к мамочке и крепко ее обнять.

– Мам, как ты потрясающе выглядишь! Старшая сестра, да и только. Познакомься: это Талия – девушка, которую я встретил в Бельгии.

Моя мать обладает одним удивительным качеством – она всегда спокойна. Спокойствие не изменило ей даже в прошлом году, когда нас с Трэвисом сцапали на Восемьдесят второй, где мы бросались яйцами в проходящие машины. Мать вела себя настолько спокойно, что я подумал тогда: может, ей все равно?

Надо слишком хорошо знать мою мамочку – только тогда можно уловить ее испуг. Я ее достаточно изучил. Когда она чего‑ то боится, ее улыбка становится шире, а голос – выше.

Талию она одарила ослепительной улыбкой и протянула руку с длинными заостренными ногтями.

– Как я рада познакомиться с вами. Джек нам рассказывал... впрочем, он ничего нам не рассказывал про вас. Вы приехали навестить родственников?

Талия посмотрела на меня, потом сказала:

– Нет, мадам.

Мамочка продолжала улыбаться.

– Тогда, наверное, к друзьям?

– В какой‑ то степени, – ответила Талия, снова взглянув на меня.

Пора вмешиваться.

– Мама, я же тебе говорил. Талия остановится у нас.

Как любят писать в старых романах – «воцарилась пауза».

– Кажется, сейчас по телику будет «Наруто», – спохватилась Мерилл.

Мерилл не вспоминала про «Наруто» года два. Но в ней сработал тот же инстинкт, что заставляет зверей и птиц заблаговременно прятаться и не становиться жертвами надвигающегося урагана.

Мама даже не заметила исчезновения дочери.

– Джек, я серьезно спрашиваю: где Талия будет жить?

– А я тебе серьезно отвечаю: она будет жить у нас, – сказал я, глядя мамочке прямо в глаза.

– Джек очень добр ко мне. Помог мне добраться до Америки, – добавила Талия своим самым учтивым и любезным тоном.

Возможно, чья‑ нибудь мать и растаяла бы под таким напором королевской вежливости, но только не моя.

– Талия, дорогая, посидите немного с Мерилл в гостиной. Нам с Джеком надо поговорить.

– Останься здесь, – сказал я Талии.

– Нет, Джек. Раз твоя мама просит меня уйти, было бы невежливо ей перечить.

Она сделала перед мамочкой реверанс и ушла.

Мамочка дождалась, пока закроется дверь, после чего на меня посыпались вопросы:

– Джек, как прикажешь все это понимать? Прежде всего, почему ты самовольно прервал свою поездку? Ты знаешь, сколько денег мы потратили на это путешествие?

– У вас с отцом все всегда упирается в деньги...

– Которые ты, кстати, еще не научился зарабатывать. Ты не просто сбежал. Ты еще имел смелость привезти домой какую‑ то европейскую девицу.

– Ты всегда говорила, что мне необходимо расширять кругозор.

– Кругозор расширяют в музеях, в экскурсиях по городам, а не в компании какой‑ то голландской аферистки.

Мама еще не успела повысить голос, но в нем ощущалось заметное напряжение.

– Во‑ первых, она из Бельгии, – возразил я, зная, где мы делали фальшивый паспорт. – А во‑ вторых, у нее прекрасные манеры. Я думал, тебе понравится.

– Между прочим, у этой публики всегда отменные манеры.

– О какой «публике» ты говоришь?

– О мошенниках и авантюристах. Они умеют обворожить тебя своими изысканными манерами, а потом тебя же и облапошат. Где гарантия, что эта особа нас не обворует? Она может даже убить нас, когда мы спим.

– Талия на такое не способна, – засмеялся я.

– Джек, не торопись становиться ее адвокатом. Откуда ты знаешь?

Не мог же я рассказать матери, что Талия – принцесса, наследница трона, проспавшая триста лет из‑ за проклятия злой ведьмы! Она не дослушает и бросится звонить в ФБР, чтобы там навели справки о подозрительной иностранке. Вдобавок и мне достанется за то, что я выгораживаю неизвестно кого.

– Мам, Талия – очень милая девушка, – это все, что я сказал.

– Милая девушка? Уверена, она вовсе не подросток. Женщина средних лет, промышляющая за счет зеленых юнцов.

Нет, мамочка, она гораздо старше. Ей триста шестнадцать лет.

– Посмотри, во что она одета!

– Это вещи Мерилл.

– Кто ей позволил надевать вещи Мерилл?

В Европе я представлял разговор с родителями несколько иным. Я думал, манеры Талии произведут на них впечатление. Самое паршивое, что мать была по‑ своему права, и я не мог найти никаких доводов, чтобы ее переубедить. В отчаянии я стал ходить взад‑ вперед.

– Мам, ну неужели она похожа на женщину средних лет?

– А я что, похожа на женщину средних лет? Это пустой разговор. Она все равно у нас не останется.

Ну зачем я согласился взять Талию в Америку? Понятное дело зачем. Иначе я бы сейчас гнил в королевской тюрьме. Но ведь я мог бросить ее на границе. Вполне мог. Тогда почему я этого не сделал?

Потому что я – «хороший парень», что переводится как «простофиля».

Так какое мне дело, если мать выпроводит Талию из дому?

Не знаю какое, но мне такой поворот событий очень не нравился. Если мать не позволит ей остаться у нас, Талия в буквальном смысле слова окажется «наедине с Америкой». Ни родных, ни друзей, ни умения пользоваться Интернетом и получать необходимую информацию. А она такая доверчивая. И такая красивая. Да без нашей помощи она погибнет через неделю!

– Ты не можешь просто взять и вышвырнуть ее на улицу, – сказал я матери. – Она совсем девчонка. Тебе понравилось бы, если бы меня в чужой стране выкинули из дома?

Мамочка задумалась.

– Она может позвонить родным.

– Слушай, сейчас в Эф... в Бельгии три часа ночи.

– Тогда пусть позвонит завтра. А сегодня переночует на надувном матрасе.

– Но она и завтра не сможет позвонить.

– Это почему?

Хороший вопрос! Телевизор в гостиной орал на пределе громкости (Мерилл в своем репертуаре). Я напрягал мозги, придумывая правдоподобное вранье. Не мог же я сказать, что в королевском замке нет телефонов! Может, выставить Талию «борцом за гражданские права»? Сказать, что ей грозит арест, если она вернется на родину? Только в Бельгии никому не мешают бороться за гражданские права. В свое время мать на общественных началах работала в приюте для детей, подвергающихся жестокому обращению в семьях. Можно было бы придумать легенду про жестокого отца, избивавшего Талию. Но одно дело помогать в приюте и совсем другое – взять сбежавшего ребенка к себе домой. Думаю, мамочкина тяга к благотворительности не включала в себя такой вариант.

Не придумав ничего лучше, я сказал:

– Видишь ли, Талия постеснялась сказать... Ее родители впервые в Америке. Путешествуют по Большому каньону.

– Но у них есть мобильные телефоны. Что, туда так сложно позвонить?

– Мам, это все‑ таки Большой каньон, а не Диснейленд. Там мобильник не везде берет. Туристов даже специально предупреждают, – довольно складно соврал я.

Мамочка эту наживку не заглотнула.

– Я сейчас сама с нею поговорю. Неужели можно выгнать из дому принцессу?

Получается, можно, если не веришь, что она – принцесса.

Я пошел следом. На пороге гостиной мы остановились. Талия сидела на диване рядом с Мерилл, а та (вы только представьте) показывала ей свои рисунки. И не только показывала.

– Ухты! – воскликнула Мерилл. – Невероятно, но так действительно лучше.

Глава 12

ТАЛИЯ

Меня выпроводили в другую комнату, где сидела недружелюбная сестра Джека. Я понимала, что разговор у Джека с его матерью пойдет обо мне.

За последние триста лет правила гостеприимства сильно изменились. Когда к нам в замок приезжали гости, родители не жалели ни сил, ни средств. Угощения подавались на тарелках с золотой каймой, а на пуховые перины стелили белоснежные полотняные простыни. Даже в тяжелый для королевства час, принимая Джека, отец велел подать к столу павлина. Беднейший крестьянин не посмел бы отказать утомленному путнику в ночлеге, уступая порой собственную постель.

Чем же я успела напугать мать Джека? Похоже, она думает, что я способна перерезать всем им глотки. Едва увидев ее, я прочитала на ее лице страх. Спустя триста лет люди стали очень боязливыми. В аэропорту нас осматривали, обыскивали и буквально обнюхивали. Нас заставили снять обувь, а поклажу засунули в особую машину, позволяющую видеть содержимое. У нас такого не бывало даже накануне войны.

И вот в этом времени мне теперь придется жить из‑ за злобного проклятия Мальволии. Я понимаю: за триста лет многое изменилось, но не в лучшую сторону.

Когда я вошла в комнату, называемую у них гостиной, Мерилл сидела на диване и смотрела большой ящик с окошком – телевизор. Звук оттуда гремел так, будто под ухом играл духовой оркестр. Шла пьеса с движущимися картинками. Люди были не настоящими, а странным образом нарисованными. Чувствовалось, они чем‑ то сильно возбуждены и разозлены. Они постоянно дрались друг с другом, причем очень жестоко, пиная противников ногами. Мерилл не обращала внимания на пьесу, а была поглощена своим альбомом для рисования. На меня она даже не взглянула. И все равно мне надо с ней подружиться. Наш прежний разговор не удался, но я много наблюдала за тем, как отец ведет государственные дела, и поняла: союзники очень важны. А я должна сделать Мерилл своей союзницей.

Я осторожно подошла сзади и заглянула через плечо Мерилл. Это был все тот же рисунок, который высмеяла невоспитанная соседская девица, теперь мне представилась возможность внимательно его рассмотреть.

Меня впечатлила живость этой картинки. Море вокруг русалки было нарисовано простым карандашом, но казалось, волны так и плещут вокруг камня. Угри, акулы, осьминоги и прочие обитатели моря, собравшиеся вокруг камня, тоже выглядели совершенно живыми. Но самой живой была русалка. Я поверила, что она – настоящая повелительница над всеми, кто ее окружал, и они выполняют ее приказы.

В замке у меня был учитель рисования – синьор Маратти. Он учил меня рисовать то, что подобает изображать молодым девицам из знатных семей, – натюрморты и пейзажи. Но увы, феи не наделили меня талантом художника.

А Мерилл талантлива. Вначале я хотела лишь вежливо похвалить ее рисунок, но теперь поняла, что похвала вполне заслуженная. Несколькими штрихами она превратила улыбку на губах русалки в язвительную усмешку. Я затаила дыхание. И вот тут‑ то Мерилл заметила мое присутствие.

– Чего пялишься? – грубо спросила она.

Она торопливо закрыла от меня рисунок, но забыла, что держит карандаш. Грифель процарапал лист, испортив все то, что еще мгновение назад дышало жизнью.

– Видишь? Это все из‑ за тебя! – крикнула она.

– Прости меня, пожалуйста. Ты не заметила, как я вошла, и потому испугалась.

Я села на другой край дивана. Мерилл сжалась в комок, будто я собиралась отнять у нее альбом. Рисовать она перестала. На телевизор не обращала внимания. Я попробовала следить за пьесой, но совершенно не понимала смысла разыгрываемого представления.

– Пришла болтать со мной? – угрюмо спросила Мерилл.

Я была бы рада поболтать с нею. Разговаривать для меня привычнее, чем смотреть движущиеся картинки. Мне очень хотелось поближе познакомиться с сестрой Джека. И в то же время я не собиралась становиться для нее сосудом, куда можно безнаказанно выплескивать свое дурное настроение. Если она показывала характер, я имела полное право показать свой.

– Не обольщайся, – сказала я. Этой фразе я научилась от Джека. – Твоя мама вынудила меня пойти сюда, чтобы они с Джеком смогли поговорить обо мне.

– В самом деле? – Мерилл почти улыбнулась. – Мамочка это любит. Никогда не скажет людям в глаза то, что о них думает. Она для этого слишком воспитанная. А за твоей спиной разберет тебя по всем косточкам.

– Я знаю достаточно людей, которые поступают схожим образом, – сказала я.

Мерилл не ответила. Она снова раскрыла альбом, но теперь села так, чтобы я не видела, что она рисует.

Мне оставалось лишь смотреть телевизионное повествование о двух юношах и девушке. Они хотели стать теми, кого называли странным словом «ниндзя». Мне понравились красивые розовые волосы девушки. У нас в Эфразии не было никого с розовыми волосами. Я не знала, кто такие ниндзя, а спрашивать у Мерилл не решалась. Некоторые сцены были смешными, и я смеялась.

Мерилл поднимала на меня глаза и тут же снова возвращалась к своему рисунку. После нескольких всплесков моего смеха она удостоила меня вопросом:

– Ты что, любишь аниме?

Вопрос я посчитала разрешением взглянуть на нее. Всем своим видом я показала, что не понимаю последнего слова.

– Ну, аниме, – повторила она. – Японские мультики.

Я покачала головой. Слова «мультики» я тоже не знала, но сказала:

– Я их никогда не видела.

– А сейчас ты что смотришь?

– Понятно. Благодарю.

Девушка с розовыми волосами жестоко с кем‑ то сражалась. Ее звали Сакура.

– А мне нравится Сакура. Она обязательно станет воином, как и те юноши. Правда, она чем‑ то похожа на судью Джуди?

– Судью Джуди?

– Не обращай внимания, – улыбнулась я.

– Мне тоже нравится Сакура, – сообщила Мерилл.

Она вернулась к рисованию, уже не столь угрюмая, как прежде. Телевизионная пьеса с движущимися картинками окончилась, и тут же началась другая. Мерилл была целиком поглощена рисованием. Джек и его мать говорили достаточно громко, но звук телевизора мешал расслышать их слова. Я подавила зевок. Глаза начали закрываться. Если Мерилл не будет со мной говорить, я просто усну.

Она молчала. Тогда я сказала сама:

– Извини, что без разрешения посмотрела на твой рисунок.

Мерилл провела несколько штрихов, потом небрежно бросила мне:

– Проехали.

– Ты знаешь, у себя на родине я тоже рисовала. У меня был учитель – итальянский художник Карло Маратти.

– Решила хвастануть? – с прежней угрюмостью спросила Мерилл.

– Мне нечем хвастать. У меня не было способностей к рисованию. Синьор Маратти очень сердился на меня. Наконец он сказал моему отцу, что больше не желает тратить на меня свое драгоценное время, и вернулся к себе в Италию.

Мерилл засмеялась.

– Представляю, как ты его достала!

– Ты права, Мерилл. Синьор Маратти говорил мне то же самое. Правда, в иных выражениях. Но я не сердилась на него. А у тебя – талант. Мне бы так никогда не нарисовать.

Она повернула альбом, и теперь я видела часть рисунка. Но намеренно на него не глядела. Вместо этого я указала на окошко телевизора:

– Какие красивые розовые волосы. У вас много женщин с розовыми волосами?

Тогда Мерилл подвинула альбом едва ли мне не под нос.

– Рисунок – так себе. Я еще могу нарисовать людей, разные предметы. А вот с фоном торможу. Даже дурацкое небо не нарисовать.

Я оторвалась от телевизора.

– Можно взглянуть?

Мерилл подала мне альбом. И в самом деле: русалка и морские животные были очень живыми, а небо напоминало скомканную простыню.

– Я понимаю, о чем ты говоришь. И все равно твой рисунок меня удивляет. Ты изучала понятие о негативном пространстве?

– По правде говоря, я самоучка. Отец считает мое рисование дурью, на которую не стоит тратить деньги. А что такое негативное пространство?

– Синьор Маратти говорил, что это фон рисунка, а также пространство между отдельными предметами и вокруг них. Он постоянно твердил мне: предметы располагаются на фоне чего‑ то, поэтому прежде всего нужно изобразить фон. Иначе потом он будет выглядеть неправдоподобным.

– А‑ а, так я тоже до этого доперла. Я пробовала сначала нарисовать небо. Все равно плохо получалось.

Я села ближе.

– Ты, скорее всего, вначале рисовала пустое небо, а потом на его фоне располагала другие детали рисунка. А синьор Маратти учил меня по‑ другому. Можно, я покажу?

Мерилл подала мне альбом. Я нашла чистую страницу и попыталась нарисовать небо вокруг контура летящей птицы.

– Я знаю, что рисую плохо, но смысл, надеюсь, донесла.

Мерилл попыталась сделать то же самое. Я одобрительно кивала, не позволяя себе покровительственных слов или жестов. В ее возрасте меня опекали все подряд, и меня это очень злило. Но Мерилл нравилось, что я всерьез заинтересовалась ее рисунками. Наконец она нарисовала птицу, окруженную небом. И птица, и небо получились гораздо лучше, чем у меня. А главное – небо теперь не выглядело «простыней».

– Ухты! – воскликнула Мерилл. – Невероятно, но так действительно лучше.

В это время в комнату вошли Джек и его мать.

– Талия, боюсь, у моей мамы не самые лучшие новости для тебя, – сказал Джек.

– Постой, Джек, – перебила его мать. – Мерилл, это сейчас твои слова я слышала за дверью?

– Да, а что?

– И это твой альбом?

Мать Джека потянулась за альбомом, но ее дочь спрятала альбом у себя за спиной.

– Мерилл, значит, ты позволила этой... этой... девушке...

– Ее зовут Талия, – напомнил матери Джек.

– Ты позволила Талии смотреть твои рисунки?

Мерилл зажала альбом между спиной и спинкой дивана.

– А чего такого? Она училась у итальянского художника. Правда, круто?

– Да, – с некоторой растерянностью ответила мать Джека. – Значит, родители Талии должны вернуться за ней через неделю?

Джек кивнул.

– И ты действительно знаком с ее родителями?

– Мы отлично поужинали вместе! – засмеялся Джек.

– Хорошо. Эту неделю Талия может жить у нас. Но спать ей придется в кабинете, на надувном матрасе.

Хотела бы я знать, что такое «надувной матрас»!

Глава 13

ДЖЕК

– Какой он странный – этот надувной матрас, – сказала Талия.

– Ничего странного. Обыкновенная резина. Внутрь накачивают воздух, вот и все.

Но мне совсем не понравилось место, отведенное Талии для ночлега. Кабинетом у нас называлась комнатенка, где стоял старый письменный стол. Другая дверь вела оттуда в гараж. Талия оказывалась зажатой между столом и дверью. Надувной матрас занимал практически все пространство пола. У нас есть комната для гостей, но я никак не мог уломать мамочку, чтобы она поместила Талию там. Как же! Гостевая комната находится рядом с нашими комнатами. Мать пеклась о моей безопасности, и потому принцессе было суждено спать на надувном матрасе, по соседству с гаражом.

– Удивительно, сколько разнообразных применений люди твоего времени нашли для этого весьма неприятного материала, – сказала Талия, ощупывая поверхность матраса. – А разве нельзя набить его чем‑ нибудь? Например, перьями?

– Увы, – вздохнул я. – Такие матрасы «набивают» только воздухом. Ты прости мою мать. У нее свои представления о некоторых вещах, и довольно странные. Но нам особо спать сегодня не придется. Мы едем на вечеринку. Не забыла? Амбер пойдет пятнами, когда тебя увидит.

– Амбер? – удивилась Талия.

– Ну да. Та девчонка, с которой ты говорила по телефону. Моя бывшая подружка.

– Помню. Она показалась мне весьма неучтивой.

– Значит, не в настроении была, – сказал я, хотя прекрасно понимал причину «неучтивости».

Талия не знала, что на этой вечеринке будет и Амбер.

– Знаешь, ты такая красивая, что, когда Амбер тебя увидит, у нее поедет крыша.

– Джек, крыша не может ехать. Если крыша поедет, здание разрушится.

– Да это выражение такое. Вроде как позеленеть от зависти. Вот это с нею и будет, когда она увидит нас вместе.

Талия уперла руки в бока.

– Мы что, только затем туда и поедем? Чтобы Амбер увидела нас и... позеленела от зависти?

Я промолчал. В общем‑ то, для меня это было главной причиной, но сейчас, после слов Талии, мне показалось, что я ее просто использую. Конечно, благородные кавалеры так не поступают. Я не очень‑ то и хотел ехать на вечеринку. Но это сборище давало мне шанс, которого я ждал все лето. Первую победу я уже одержал: мать не выгнала Талию из дома. С отцом будет проще. Но я не мог упустить возможность утереть Амбер нос. Пусть убедится, что я не ходил понурым щенком и не ждал, когда она позовет меня снова.

– Слушай, принцесса. Я привез тебя в Штаты. Я каким‑ то чудом сумел уговорить мать, и она позволила тебе остаться у нас. Неужели тебе так сложно поехать со мной на эту вечеринку? Я же не говорю, что мы должны торчать там до утра.

– Я согласна. Но разве у вас не принято первый вечер после возвращения домой проводить в кругу семьи?

– Где он, этот круг? – усмехнулся я. – Мамочка ускачет на собрание в свой клуб. Отца нет в городе. Все как обычно.

Талия кивала, будто ей было понятно то, о чем я говорю, хотя вряд ли. В ее время матери сидели дома и не помышляли ни о каких клубах. Но надо отдать ей должное – Талия вела себя с достоинством и принимала все, что на нее сваливалось. Спокойно ела китайскую еду, хотя поначалу едва не подавилась. Вряд ли в Эфразии слыхали об этой странной смеси, приправленной соевым соусом. Она сумела не вызвать бешенства у моей матери, найти общий язык с моей чокнутой сестрой и без возражений согласилась спать на надувном матрасе. Может, все наши обыденные вещи кажутся ей чем‑ то необыкновенным? Но уж Мерилл вряд ли кому‑ то покажется необыкновенной. Я решил переменить тему.

– Ты что, действительно говорила с моей сестрой?

– Да. Очень милая девочка.

Я невольно засмеялся.

– Почему ты смеешься? – удивилась Талия.

– Потому что мы с сестрой... в основном ругаемся друг с другом.

– А ты пробовал говорить с ней о том, что ее интересует? – спросила Талия, тыкая пальцем в матрас.

– По‑ моему, ее ничего не интересует. Только дуться или говорить гадости.

Талия уселась на матрас. Он закачался под ней. Ощущение тоже было новым для нее, но она постаралась не подать виду.

– В мое время основным занятием были беседы. Телевизоров у нас не было. Телефонов – тоже: ни тех, что носят в кармане, ни таких, как стоит на столе. Никакого кино. Я уж не говорю про автобусы и такси. И потому мы вели беседы. Я убедилась, что можно беседовать с любым человеком, если найти подходящий предмет для разговора.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒