Отступление 8 страница

Джина повторила вслух, но и мысленно тоже:

– Расслабься.

Однако Ночной Змей услышал гораздо больше, чем обычное слово. Джина с помощью телепатии закутала его в огромное псионическое одеяло, чтобы ему было тепло, уютно и безопасно, так, что Курт мог бы вспомнить что-то подобное из детства, будь у него такие воспоминания. Она открыла ему окно в свою душу, чтобы убедить, что эти ощущения были подлинными, что она не хотела зла, что искренне симпатизировала и заботилась о нём. В свою очередь, Джина встретила душу, которая выдержала бури жизни с поразительным успехом.

Её губы сложились в маленькую букву «о» от удивления. Как ни странно, Ночной Змей представлял собой нечто, о чём Джина никогда не задумывалась: это был случай чисто физической мутации, проявляющейся при рождении. Они со Скоттом и Грозой, как и практически все мутанты, собравшиеся в особняке, внешне были неотличимы от обычных людей. Их силы проявились в подростковом возрасте, именно тогда их жизни изменились; но до этого всё было совершенно обычно.

С Куртом было не так. Он никогда не имел возможности спрятаться, поэтому в конце концов нашёл убежище в цирке, хотя первые дни жизни провёл в шоу уродов. Вскоре, однако, с присущим детям энтузиазмом, он обнаружил, что может лазить быстрее и лучше, чем кто-либо другой из его знакомых, а хвост предоставляет возможности для выполнения таких трюков, которые были неподвластны обычным людям. В воздухе Курт чувствовал себя лучше, чем на земле, и быстро стал одной из главных достопримечательностей арены. Но, несмотря на очевидное мастерство, на бурные аплодисменты всех зрителей, его никогда не приглашали в знаменитые цирки мирового уровня.

Однажды на представление зашёл агент из цирка братьев Ринглинг[7] и быстро признал, что не видел ничего подобного Ночному Змею. Он привёз Курта в Штаты на прослушивание. Боссы отреагировали так же: «Ночной Змей» уникален. К сожалению, в этом-то и было всё дело. Никто в цирках такого уровня никогда сознательно не нанимал мутанта, никто не хотел рисковать из-за возможной реакции зрителей. Лучше бы ему остаться в региональном шоу.

По правде говоря, сам Курт не возражал. Ему нравились небольшие масштабы его собственных шоу, более близкие отношения с аудиторией. Среди куда более ярких огней крупных городов, где гастролировали большие шоу, он не смог бы продолжить свой поиск смысла жизни, просветления. Он нашёл некоторое облегчение и утешение на трапеции, но не нашёл ответов на вопросы, преследовавшие его с тех пор, как он стал достаточно взрослым, чтобы сознательно сформулировать их: кто я? Что я такое? Зачем я? Какой Бог мог создать такое существо, как я? Какой цели это послужит?

Джина ожидала увидеть человека, страдающего и мучающегося из-за своей внешности. Вместо этого она увидела одно из самых кротких, надёжных и стойких духом существ, которых когда-либо встречала. Курт был в удивительной гармонии и мире с самим собой, даже если всё ещё искал своё место.

Он доверял ей полностью и безоговорочно, и Джина робко склонилась перед лицом этого врождённого благородства. Это было доверие, которое она будет беречь, и оно придавало решимости защитить Курта, когда она войдёт в хранилище его памяти.

Образы были разрознены и обрывочны: вспышки со всех сторон, стробоскопы без числа, когда каждая камера в цирке пыталась сфотографировать его. Он привык к этому.

Агент и его боссы дали Курту билет домой, но он решил остаться ненадолго, чтобы лично познакомиться с этой страной, которую знал только по фильмам.

Он нашёл заброшенную церковь в Бостоне и превратил её в свой дом. Большую часть экскурсий он совершал по ночам. Он не думал об опасности. Зачем кому-то нужен цирковой акробат?

Засада. Со всех сторон на него обрушивались тела, люди в форме, струи из перцового баллончика, потом дубинки, мешая сосредоточиться, чтобы он не мог телепортироваться, и закрывая рот, чтобы не мог позвать на помощь… Укол шприцем… Забвение…

Смутные воспоминания о парении высоко над землёй, ветре в лицо, шуме, который он запоздало определил как рокот вертолётных лопастей…

Он видел деревья и стену из серого бетона, простиравшуюся до горизонта в обе стороны и до самого неба, которое исчезло, когда его повезли на каталке в длинный туннель, погружаясь в недра земли так же глубоко, насколько высоко он проносился над ней на летательном аппарате по дороге сюда…

Раздражающий зуд на шее, где был наклеен пластырь с успокоительным, чтобы сделать его покорным, никаких сил, чтобы что-то с этим сделать, комната, человек со шприцем…Солдаты прижали его к земле, и он почувствовал жжение кислоты у основания черепа. Ему хотелось кричать, проклинать, умолять, умереть, но он забыл, как это делается. Внутри было пусто, и только голос того человека мог заполнить эту пустоту…

Он вспомнил Белый дом, Овальный кабинет, выстрел, как бежал, спасая свою жизнь, телепортируясь, пока не выбился из сил…

Он нашёл свою церковь, бросился туда в поисках убежища…

И Джина нашла его…

Она прервала контакт, обхватив ладонями его запрокинутое лицо, желая позаимствовать немного мира и спокойствия, которые увидела в нём, для себя. Поцеловала в знак благодарности. Она никогда не чувствовала себя такой опустошённой, даже после воздушного боя на борту «Чёрной Птицы».

– Страйкер на озере Алкали, – сказала Джина всем, не глядя ни на кого.

– Я был там, – сказал Логан. – Туда меня послал Чарли. Там ничего не осталось.

– Не осталось на поверхности, Логан. База под землёй.

Они поговорили ещё немного. Магнето провёл совещание, тщательно выискивая в памяти Джины все возможные крупицы информации, прежде чем переключить своё внимание на Логана. Он оказался на удивление опытным и терпеливым дознавателем, извлекая из малейшего нюанса диалога или жеста такое количество информации, что собеседник чаще всего даже не подозревал, что он (или она) это знает. Наблюдая и прислушиваясь, Джина увидела человека, с которым подружился Чарльз Ксавьер, представила, кем Магнето мог бы стать, если бы не поддался внутренним демонам из детства. Он был таким же вдохновляющим лидером, таким же проницательным учителем. Магнето заметил её интерес и зарождающиеся выводы, и на мгновение между ними не осталось никаких преград.

Трагедия, которую Джина увидела тогда, заключалась в том, что он тоже это знал. Всё, что могло бы быть, возможно, даже должно было быть. Всё, что ещё может быть. Знал – и отверг. Чарльза Ксавьера вдохновлял потенциал человечества; его жизнь, его цель всегда определялись надеждой. Магнето отказался от надежды. Его сердце было разбито слишком много раз. Давным-давно его дух был очищен до самой сути, доведён до белого каления в самом ужасном горниле испытаний, а затем выкован невзгодами в форме оружия. Сталь его сущности закалялась тысячу тысяч раз, как некогда знаменитые оружейники древней Японии ковали свои самурайские клинки. Благодаря этой жестокой закалке его можно было согнуть, но не сломить. Но что бы ни случилось, клинок никогда не утратит своей остроты, никогда не станет чем-то другим. Бесспорно, Магнето обладал неким величием. Он был живым воплощением первобытных сил, составляющих основу Вселенной. И как следствие, он был столь же ужасен, сколь и великолепен.

Джина поняла, что больше не может находиться рядом. Мрачная пустота души Магнето была подобна водовороту; приблизиться к ней означало погрузиться в такое же небытие.

Она быстро ушла от костра и укрылась в «Чёрной Птице», вернувшись к чисто техническим задачам, которыми были заняты весь день и вечер.

Глядя ей вслед, Логан решил, что с него хватит расспросов Магнето. Бесцеремонно извинившись, он двинулся за Джиной через лагерь и обнаружил, что она стоит под крылом «Чёрной Птицы», сунув голову и плечи в открытый люк и что-то бурча себе под нос таким тоном и словами, каких Логан от неё не ожидал. Это заставило его заподозрить, что Джина слишком много времени проводит с ним; как бы Ксавьер и Скотт не обвинили его в дурном влиянии. Блестяще!

– Насколько всё плохо? – спросил он.

– Я прокачиваю жидкость в гидравлической системе. Если испытание пройдёт успешно, всё равно потребуется четыре-пять часов, чтобы оторваться от земли. Нравится нам это или нет, но мы застряли здесь на ночь. К счастью, – поспешно добавила она, – наша маскировочная сетка достаточно хорошо скроет «Чёрную Птицу» от любого случайного наблюдения. Что касается всего остального, система пассивного сканирования говорит, что у нас чистое небо до горизонта, и, согласно датчикам на главном компьютере, над головой также не должно быть спутников наблюдения. Это означает минимальный риск обнаружения.

– Я не об этом.

– Я знаю, что ты имел в виду, Логан. Вот так я решила ответить, понятно?

Он ничего не ответил. Очень хотелось пива, но Логан знал, что на борту «Чёрной Птицы» его нет, а Магнето показался ему больше любителем вина. Ящик пятизвёздочного «Премьер Крю» – не проблема, но боже упаси этого человека даже подумать о банке «Молсона».

От Мистики он не ожидал ничего, кроме яда. Для неё не имело значения, что исцеляющий фактор делает его невосприимчивым к ядам. Совсем наоборот. Логану пришло в голову, что Мистике было бы забавно смотреть, как больно ему будет восстанавливаться и сколько времени это займёт.

Через некоторое время, признав про себя, что Логан не собирается уходить, Джина позволила себе вздохнуть.

– Я беспокоюсь, – призналась она. – О Профессоре. И…Скотте.

– Знаю, – сказал Логан.

Он шагнул в тень самолёта и протянул руку. В обуви на плоской подошве Джина была одного с ним роста, но высокие ботинки униформы давали ей преимущество. Логану показалось забавным смотреть на неё снизу вверх. Джина прижалась к нему и положила голову на плечо, позволяя принять на себя весь её вес, что Логан и сделал без всяких усилий. Между ними не было никаких преград, ни физических, ни душевных, и его ноздри раздулись, когда он осознал последствия.

– А я о тебе, – тихо сказал он. – После такого напряжения сил.

Джина пренебрежительно фыркнула:

– Этого было явно недостаточно.

Логан повернул голову и посмотрел ей в глаза. Джина опустила свои, прикрыв веки, чтобы держать его на расстоянии. Но ему не нужны были глаза, чтобы увидеть то, что было так очевидно, или почувствовать глубину притяжения между ними. Логан знал это с самого начала, с того самого момента, когда очнулся в лазарете особняка и увидел лицо, которое будет преследовать его вечно.

Логан затаил дыхание; он не хотел делать ничего, что могло нарушить этот момент. Джина почувствовала слабое дуновение на своём лице, и её губы приоткрылись в ответ, словно в этом была вся её жизнь, а голова наклонилась так, чтобы Логану было удобнее.

Он мог бы спокойно поцеловать её. В любое другое время он бы не колебался. В любое другое время ему было бы плевать на последствия. Теперь же от последствий зависело всё.

– Я люблю его, – сказала Джина, в основном самой себе, потому что по-прежнему не смотрела на Логана. Он знал, что она верит в это всем сердцем, так почему же её голос не звучит убеждённо?

– Любишь?

Она выглядела смущённой, как будто не поняла вопроса. За те несколько секунд, что потребовались для ответа, Логан видел, как Джина перебирает варианты. Тот, на котором она остановилась, не удовлетворил никого, и меньше всего её саму.

Теперь она смотрела на него.

– Девушки флиртуют с отчаянными парнями, Логан. Но не подпускают близко, – Джина отдёрнула руку. – Замуж выходят за надёжных.

– Этого достаточно? – тихо спросил он. И продолжал в ответ на её молчание: – Я могу быть надёжным, Джина.

– Логан, надёжные всегда рядом.

Он отбросил осторожность.

Тихонько положив ладонь на её тонкую шею, Логан кончиками пальцев коснулся щеки, а большим погладил подбородок. Лицо Джины было самым мягким, самым гладким из всего, чего он когда-либо касался, и между ними пробежала искра. Логан почувствовал тепло под своими пальцами, увидел, как под кожей Джины разгорается румянец, придавая ей розовое сияние – бледный отсвет огня её волос. Её дыхание участилось в унисон с пульсом, сердце колотилось так сильно, что Логан чувствовал его даже сквозь армированную ткань униформы.

Джина задрожала как в ознобе. И Логан сдержал улыбку, поняв, что её кожа покрылась мурашками.

Они балансировали на грани страсти и эмоций, которые были столь остры, что даже адамантиевые когти бы позавидовали. И всё же, поскольку оба осознавали серьёзность момента, оба понимали, что полностью контролируют себя. Они были на гребне настоящей волны: для Логана это была снежная лавина, для Джины – морской прибой. Было нетрудно прекратить всё, покончить с этим, пока они не зашли слишком далеко. Ей не нужно было говорить ни слова, ни делать какого-либо жеста; он понял бы намёк по сигналам тела, которые были вне контроля её воли.

Джина застала Логана врасплох, накрыв его руку своей и одновременно телекинезом сократив последний крохотный разрыв, оставшийся между ними.

И вот уже его собственное дыхание перехватило на вздохе, его собственное сердце пропустило удар, а потом заколотилось как кузнечный молот, когда их губы соприкоснулись.

Этот первый контакт был скоротечным, дразнящим возможностями, но Логан не дал Джине шанса отстраниться, открываясь навстречу, преодолевая её душевную силу силой своего тела. Он услышал тихий стон, в котором смешались желание и удовлетворение, но не мог сказать, кто его издал, когда они прижались друг к другу ближе, и Логан понял, какая невероятная сила скрыта в этой хрупкой женщине.

Он поднял Джину на ноги, изменив свою позу ровно настолько, чтобы поддерживать её всем своим телом, и больше не осталось никаких сомнений. У него вырвался стон, когда барьеры между ними рухнули, и Джина открыла доступ к своему разуму, своим чувствам, эмоциям. Ноздри Логана наполнились густым ароматом леса, и он понял, что именно так представлялся ей.

Мир вокруг них расплылся, принял новую форму, когда её желание охватило их обоих, обнажая души. Когда их мысли слились воедино, Логану пришло в голову, что надо бояться. У него были воспоминания, которые он изо всех сил пытался скрыть от Ксавьера, два тома книги его жизни. Первый – как он полагал, украденный, – который, как теперь предположил Магнето, был тесно связан с Уильямом Страйкером, и о котором Ксавьер, очевидно, знал с самого начала. Но во втором – во всём, что случилось с ним с тех пор, – было немало неприглядных моментов.

И всё же Логан даже не пытался скрыть ни одного из них: Джина была слишком важна. Он хотел, чтобы она увидела его целиком, хотел дать ей любой повод убежать, потому что если она решит остаться, если примет его таким, как есть, тогда всё будет по-настоящему. Окончательно.

Что его удивило, так это то, что Джина так же боялась и была так же решительно настроена.

Логан увидел, как она играет во дворе, и по обрывкам мыслей понял, где и когда происходит дело: в родительском доме в Бард-колледже, где преподавал её отец, в часе езды от Школы Ксавьера. Джине было восемь лет, и она гуляла со своей лучшей подругой Энни Ричардсон. Энни бросила фрисби своей собаке, но порыв своенравного ветра унёс пластиковую тарелку за забор. Собака рванулась за ворота, Энни погналась за ней, забыв, как опасен этот участок Ривер-Роуд.

Джина увидела то, чего не заметила Энни – машину, на большой скорости входившую в поворот с плохим обзором. Не было даже визга тормозов, ни до, ни после, лишь тошнотворный звук удара и шорох шин, скользящих по асфальту, когда водитель изо всех сил пытался восстановить управление, прежде чем умчаться.

Она нашла Энни у каменной стены у ворот, её тело было скорчено под невозможным углом, кровь – так много крови, слишком много – разбрызгана повсюду. Джине хотелось кричать, визжать, выть, но какая-то часть её, не желавшая терять контроль над собой, заставила губы произнести нужные слова, заставила лёгкие набрать достаточно воздуха, чтобы громким криком позвать мать.

Энни не могла говорить. Единственное, что двигалось в ней, была грудь, отчаянно пытавшаяся – хоть и изломанная – сделать ещё один вдох. А ещё жили глаза, блестящие от смятения, пока мозг пытался понять, что случилось. Джина не могла сдержать собственных слёз. Они тихо лились из глаз, когда она опустилась на колени рядом с Энни и обняла подругу.

Она оказалась в огромном пространстве света, наполненном сверкающими скоплениями энергии. Джина прикоснулась к ближайшему, и её целиком заполнило осознание определённого времени и места вместе с потоком связанных эмоций. И во внезапном порыве озарения она поняла, что каждое из этих скоплений представляет собой одно из воспоминаний Энни. С прямотой, на которую способен только ребёнок, она сразу же заключила, что находится в голове Энни.

Но радость от этого нового приключения была недолгой. Джина заметила, что блеск отдельных скоплений угасает вместе с окружающим сиянием, заполнявшим это, казалось бы, бесконечное пространство. Это было всё равно, что смотреть на дневное небо, только здесь оно было усеяно звёздами всех мыслимых цветов и размеров, и осознавать постепенное наступление ночи.

К своему ужасу, Джина увидела, что самые близкие к темноте скопления взорвались фейерверком искр, и точно так же, как фейерверк, эти пылающие искры исчезли, не достигнув того, что она считала землёй. Но в отличие от заката, когда ночь наступает с одной стороны горизонта, эта тьма надвигалась на неё со всех сторон, не просто растекаясь по земле, а опускаясь сверху и поднимаясь снизу. Джина попыталась ухватиться за скопления воспоминаний, чтобы унести их куда-нибудь в безопасное место, но не смогла найти ни одного. С каждым исчезновением она обнаруживала, что остаётся всё меньше и меньше целостного ощущения самой Энни.

Она позвала подругу по имени, но оно только эхом отдалось в пространстве, где больше не имело смысла. Энни уходила, и Джина никак не могла до неё докричаться.

Джина обняла последнее скопление; её собственное сердце было так переполнено горем, что ей показалось, будто оно сейчас взорвётся, а её нематериальные щёки горели от слёз. Она думала, что если сумеет вложить силу, сущность своей воли и души в эту последнюю ускользающую частицу подруги, то сможет спасти её.

Последний луч света погас. Вокруг Джины, за исключением этой последней частички Энни, настала тьма.

Но как ни парадоксально, когда наступила эта окончательная ночь, скопление, которое обнимала Джина, вспыхнуло ярче, чем раньше, ярче любого сияния, когда-либо увиденного ею, настолько яркое, что само солнце бы позавидовало. Она увидела краски, которым не знала названия, которые проникали во все органы чувств в виде вкусов, запахов и ощущений. Это был тёплый, чистый и приветливый свет, к которому стремятся поэты и которого достигают только влюблённые, да и то редко.

Последнее скопление, последние частички Энни распались в руках Джины и выскользнули из её пальцев, устремляясь в сердцевину этого нового света. Здесь царили такой покой и такая красота, что Джине поначалу самой захотелось последовать за подругой, чтобы она не оказалась в этом месте одна.

Это было бы так просто. Ни боли, ни страха. Джина могла избежать сокрушительной тяжести горя, которое ожидало её в тот момент, когда она открыла глаза по-настоящему и поняла, что подруга превратилась в окровавленную тряпичную куклу.

Кто-то кричал хриплым от ужаса и смятения голосом, и Джина была шокирована, осознав, что не просто слышит слова матери, сжимающей её так же, как она обнимала Энни, так же, как и дочь, не обращая внимания на кровь, залившую обеих. Она чувствовала и эмоции матери, и её мысли: облегчение от того, что тут лежит Энни, а не Джина, стыд от такого признания, злость оттого, что девочки были так неосторожны, жуткая кипящая ярость оттого, что водитель не остановился.

Всё в порядке, мамочка, подумала Джина, уверенная в течение многих последующих лет, что сказала это вслух, поэтому была так поражена, когда мать отпрянула назад в полном шоке. Не плачь, я в порядке. Только позже пришло понимание, что она не произнесла ни слова вслух, а говорила напрямую, разум с разумом.

И ещё позже пришло понимание, что она была совершенно не права в том, что сказала маме: после этого рокового момента, когда проявились способности, ещё за много лет до того, как это должно было произойти, для Джины уже ничто никогда не будет действительно «в порядке».

– Всё в порядке, дорогая, – мягко сказал Логан, смахивая слёзы с её щеки. – Не надо плакать. Всё хорошо.

Джина снова вздрогнула, как будто поверхностные колебания уступили место глубокому и длительному тектоническому сдвигу, от землетрясений, которые ровняют здания с землёй, до тех, которые меняют облик континентов и поднимают горы к небесам.

Она поцеловала Логана в губы, в щёки, и он подавил улыбку, поняв, что тоже плачет.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, но не сказала ни слова. Логан последовал её примеру. Между ними не было ничего такого, о чём стоило бы говорить – ни сейчас, ни, возможно, больше никогда. Было бы легче, если бы сердце говорило ей одно, а голова – другое; хоть она и была учёным, практиком до мозга костей, Джина знала, что последует зову сердца. Но сердце так неистово разрывалось между ними обоими, что она не видела никакого способа залечить разрыв.

От этого у неё болела голова, болела и душа, и Джина знала, что вряд ли скоро почувствует себя лучше. Логану снова захотелось поцеловать её, так сильно и страстно, что внутри у него всё сжалось. Он хотел её больше, чем свою жизнь, больше, чем своё прошлое. Но Джина покачала головой и отстранилась.

– Логан, пожалуйста, не надо.

Вопреки всем инстинктам и желаниям, он кивнул в знак согласия и только смотрел, как она уходит. Это было совсем на него не похоже. Его решение любых проблем было прямым и неизменно силовым. Никаких колебаний, поменьше сожалений.

До сих пор. До неё. Каким-то образом она пробудила в нём всё самое лучшее. Более того, она разжигала в нём желание стать лучше, выйти за пределы человека и жизни, к которым он привык. Это было бы намного проще, если бы Логан знал, что в конце у него будет шанс получить Джину в качестве награды. Что заставило его усмехнуться злой шутке судьбы, так это осознание того, что победа над ней не гарантирована. Скорее всего, даже невозможна, что бы он ни делал. Что бы они ни чувствовали друг к другу, любовь Джины к Скотту была такой же сильной, и отрицать это невозможно.

Зная это, зачем прилагать усилия?

Зная это, Логан поймал себя на том, что всё равно хочет попробовать. Потому что, хотя это и сводило его с ума, ему нравилось то, что он чувствовал.

Ночной Змей не мог отвести от Мистики глаз, но как она реагировала на его интерес, Логан не мог сказать.

– Говорят, вы можете сымитировать кого угодно, – сказал Ночной Змей, когда мутантка-перевёртыш последовала взглядом за Логаном через весь лагерь. – Даже голос?

Мистика оглянулась через плечо и ответила, в совершенстве сымитировав собеседника:

– Даже голос.

Ночной Змей не смог сдержать восторженной улыбки от уха до уха, и захлопал в ладоши в знак признательности одного артиста другому.

– В твоём случае, – сказала Мистика уже собственным голосом, – с голосом всё просто. А вот с хвостом придётся потрудиться.

– Он должен быть как мой – ах, как это слово...

– Цепкий.

– А, да, да, да, вот так, как у обезьяны!

Мистика ещё раз поискала глазами Логана и мысленно вернулась к их битве на острове Свободы. Способность к перевоплощению позволила ей создать точную копию когтей, которые были почти так же хороши, как и настоящие. Кроме того, дар позволил пережить удар трёх настоящих, пронзивших её сердце.

– Невежливо выспрашивать женские секреты, meinherr, – спокойно продолжала она. – Или ожидать, что женщина выдаст их просто так.

– Прошу прощения, – поспешно сказал Ночной Змей, заметив набежавшую волну её скрытых чувств, но не совсем понимая, каких именно. – Я не хотел обидеть вас.

– Ничего подобного, – заверила она.

– Однако интересно, – продолжал Курт, – с такой способностью, почему бы не оставаться всё время замаскированной? Ну, понимаете… выглядеть как… все остальные.

Он имел в виду, и это было душераздирающе ясно, «как нормальные люди».

Её ответ был прямым:

– Потому что мы не обязаны.

По выражению лица Курта было видно, что ему это нравится. Мистика также явно нравилась ему по причинам, не имевшим ничего общего с её внешностью.

Логану следовало бы спать, но он даже не пытался. С того момента, как оказался у себя в палатке, он вертел и рассматривал свои жетоны, как будто прикосновение к ним – или взгляд – могли дать какое-то чудесное откровение. Чарли советовал ему быть терпеливее в поисках прошлого, говорил, что его разум требует таких же условий и времени для исцеления, как и тело. Намёк был ясен: это путешествие они совершат вместе. Теперь же появляется Магнето, намекая, что Чарли знает больше – намного больше – чем говорит. Это правда? Или злодей просто морочит Логану голову?

Слабый запах Folavril – духов Джины – возвестил о её присутствии за миг до того, как она открыла полог палатки и забралась внутрь. Внезапно сердце Логана забилось быстрее, и по биению пульса на шее Джины и слабому румянцу на коже он понял, что влечение, несомненно, было взаимным.

Логан хотел заговорить, не имея ни малейшего представления о том, что хочет сказать, но Джина остановила его, приложив палец к губам. Её глаза смеялись от предвкушения и восторга, когда она подползла ближе по спальному мешку. Глаза Логана не могли не скользнуть в вырез майки, более открытой, чем Джина обычно носила, в тень ложбинки между грудей. Джина оседлала его, усевшись на бёдра. Её прикосновение было наэлектризовано, запах опьянял, когда она скользнула руками по груди Логана, вверх по его мощной шее, потом взяла за подбородок и притянула к своим губам.

На этот раз сомнений не было. Это был зажигательный поцелуй, исполняющий все обещания первого. Левая рука Логана скользнула вверх, обхватывая шею Джины, а правая – под майку, гладя её по рёбрам и животу. Она затрепетала, прижимаясь к нему, дыхание её прерывалось от переизбытка ярких ощущений.

Вот тогда-то он и выпустил когти. Два крайних, левой руки, стиснули её горло прямо под подбородком, заставляя держать голову прямо и высоко, иначе она рисковала порезать кожу – и, вероятно, кости – острыми как бритва адамантиевыми лезвиями. Средний коготь призывал не совершать глупостей: одно неверное движение, и ей конец.

Одновременно Логан разорвал её майку, обнажив три шрама прямо под левой грудью – неизгладимую памятку от его когтей, пронзивших грудную клетку до самого сердца.

– Попался, – сказала Мистика, ничуть не смутившись. Во всяком случае, её улыбка была шире и живее, чем когда-либо, как и огоньки в глазах. Она играла с опасностью, это придавало жизни остроту и смысл. Логан наблюдал, как зелёные глаза становятся хромово-жёлтыми, и этот цвет разливается по всему глазному яблоку. Затем, растекаясь, будто нарисованная мультипликатором, трансформация пошла дальше. Волосы укоротились и приобрели более тёмный, агрессивный оттенок рыжего; одежда слилась с кожей, которая, в свою очередь, превратилась из бледной в густо-синюю.

В акробатике Мистика не уступала Ночному Змею. Логан по опыту знал, что она может нанести и выдержать серьёзный удар. Каков бы ни был облик Мистики, с её силой приходилось считаться. Сейчас она воспользовалась этой силой, чтобы осторожно, но решительно оттолкнуть его когти от шеи. Это прекрасно удалось: лезвия не коснулись её кожи, хотя зазор был едва ли миллиметр.

Одновременно Мистика прижалась к Логану как Джина у «Чёрной Птицы» и поцеловала там же, где и та: между ртом и ухом.

– Никто никогда не оставлял такого шрама, как ты, – сказала она.

– Хочешь извинений?

Мистика усмехнулась, как и он:

– Ты знаешь, чего я хочу.

Она укусила Логана за мочку уха, жёстко и сексуально, и села прямо перед ним, слегка изменив позу, дабы не оставить сомнений в своих намерениях и желаниях.

– А чего хочешь ты? – продолжала Мистика, и голос её был таким же страстным, как и поведение.

Она снова изменилась. Кожа стала смуглой, волосы – серебристыми, глаза – голубыми. Перед Логаном появилась Гроза, высокая и величественная. Эффектно обнажённая. Она подняла руки, распуская волосы по плечам и открывая ему беспрепятственный обзор…

…потом она уменьшилась в формах и росте, кожа побледнела, глаза стали зелёными, волосы – каштановыми с характерной белой прядью спереди. Перед ним, скромно прикрывая наготу скрещенными руками, сидела Шельма.

…затем она снова стала Джиной.

С него было достаточно. Логан ударил Мистику ладонью в грудь с такой силой, что она свалилась с его колен и отлетела почти до противоположной стены палатки. Он застал её врасплох, и у неё не было времени собраться. Мистика неуклюже растянулась на полу, что только развеселило её ещё больше. Она перевернулась на живот и приподнялась на руках.

К тому времени, как её руки полностью выпрямились, Логан уже смотрел на Уильяма Страйкера.

– Чего ты на самом деле хочешь? – спросила Мистика голосом Страйкера.

Лицо и тело будто окаменели. Логан выставил кулак с когтями наголо между собой и оборотнем.

– Убирайся, – ответил он.

Мистика с усмешкой покачала головой и сделала то, что было сказано.

Только оставшись один, Логан убрал когти. Он всё понял с самого начала – в запахе Джины было нечто большее, чем её духи, а компоненты запаха Мистики не могли быть скрыты, различий между женщинами было гораздо больше, чем она могла предположить. Логан убеждал себя, что было множество разумных причин предаться этой фантазии, но знал, что это ложь. Это было лишь мимолётное видение того, что могло бы быть, если бы жизнь была более справедливой.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒