Отступление 4 страница

Реальность оказалась намного хуже. Ксавьер чувствовал себя опустошённым и… одиноким. Фоновый шум, шёпот других мыслей, который постоянно присутствовал и время от времени раздражал, исчез. На мысленные крики не отзывалось даже эхо. Он мог воспринимать мир только с одной точки зрения, своей собственной, и это было невыносимо.

Ксавьер был привязан к креслу, запястья крепко удерживала на подлокотниках клейкая лента. Он почувствовал жжение и тупое давление вокруг головы и подумал об орудиях пыток инквизиции. Одно – особенно отвратительное – обвязывалось вокруг черепа и постепенно затягивалось, пока кость не дробилась. Судя по самочувствию, Ксавьер предположил, что это уже давно произошло. Если он попробует наклонить голову вперёд, то, возможно, увидит, как мозг шлёпнется на пол. По крайней мере, это окончательное забвение будет лучше – что угодно будет лучше – чем голодная пустота, терзающая его.

Ксавьер пытался укрыться от страданий, анализируя чисто физические ощущения. Он находился не в Маунт-Хейвене, это точно. В комнате было темно, как в некоторых помещениях горной тюрьмы, но стены были сырыми и изъеденными временем. В тюрьме строго следили за условиями содержания; здесь же было так холодно, что Ксавьер уже начал дрожать – промозглая сырость пронизывала до костей. Это место было покинуто давным-давно, и хотя он слышал слабые звуки чьей-то деятельности, было ясно, что никто не собирается оставаться здесь надолго.

Рефлекторно Ксавьер мысленно потянулся к звукам снаружи. Большая ошибка. Аналогия с инквизицией внезапно стала невыносимо актуальной, когда он почувствовал, что в голову словно вонзаются колючие шипы. Прилив боли согнул Ксавьера пополам, подступившие слёзы обожгли ему глаза.

– Я просто обязан был сам это увидеть, – сказал Страйкер, входя в комнату.

Сначала Ксавьер не потрудился ответить. Лучше потратить как можно больше времени, собрать немногие оставшиеся ресурсы, прежде чем встретиться лицом с противником. Он провёл языком по губам, ощутив знакомый металлический привкус адреналина и вспомнив другое время и место, где его телепатия была бесполезна. Неверный шаг на тропе в джунглях, взрыв мины, которая, к счастью, оказалась по другую сторону дерева. Эта схватка принесла ему медаль «Пурпурное сердце» и преподала ценный урок: если у чего-то нет мозга, это не значит, что оно не может убить тебя.

Страйкер был терпеливым человеком, особенно когда выигрывал. Он подождал, когда Ксавьер будет готов продолжить.

Полковник пришёл не один. В дверях стояла прелестная молодая женщина азиатского происхождения, очевидно, телохранительница. Что-то в её взгляде привлекло внимание Ксавьера; в глазах женщины была некоторая живость, но никакого впечатления реальной жизни. Она казалась бодрствующей, но в то же время полностью спящей.

– Я называю это нейронным ингибитором, – продолжал Страйкер. – Чем больше вы думаете, тем сильнее боль. И, – он постучал себя по лбу, – это не даёт вам проникнуть сюда.

– Уильям, – сказал Ксавьер, не удивляясь, как трудно произнести даже это единственное слово. Ингибитор парализовал не только его психические функции, но и основные когнитивные.

– Мне жаль, что мы не смогли найти для вас ничего более… удобного, – сказал Страйкер. – Мой старый дом нуждается в серьёзном ремонте. Прямо как ваш.

Ксавьер почувствовал себя глупо, и это его разозлило. Он не мог уловить связи, не мог понять, что Страйкер имеет в виду, хотя тот вёл себя так, будто это было совершенно очевидно. Он ухватился за единственное, что пришло в голову.

– Что вы сделали со Скоттом?

– Не волнуйтесь, скоро вы его увидите. Я просто слегка перевоспитаю парня. – Он помолчал. – Но вы ведь всё это знаете, не так ли? Изменение мыслей и восприятия должно быть для вас так же легко, как переписывание кодов программного обеспечения.

– Нет никакой необходимости впутывать кого-то ещё! – отчаянно запротестовал Ксавьер, причём с большей горячностью, чем ожидал Страйкер.

– Нет необходимости впутывать кого-то ещё? – в голосе Страйкера звучало искреннее недоверие. – Вы управляете школой для мутантов, Профессор! Чему, скажите на милость, вы учите этих тварей?

Вопрос, требующий осмысленного ответа. И усилий, причинявших боль, но Ксавьер всё равно продолжал упорствовать, призывая ту же сосредоточенность и дисциплину, которые позволили ему, самоучке, овладеть своей растущей телепатией.

– Выживать, – прошипел он сквозь стиснутые зубы. – Мирно сосуществовать с обществом, которое их боится.

– Я видел, что спрятано под вашим домом, Ксавьер. Это отнюдь не показалось мне мирным. Я также знаю – не понаслышке – кто у вас там живёт. Некоторые виды никогда не смогут мирно сосуществовать. Я узнал это от вас, – бесстрастно закончил Страйкер, отворачиваясь.

– Вы хотели, чтобы я вылечил вашего сына. Но, Уильям, мутация – это не болезнь.

– Ложь, – огрызнулся Страйкер. Когда он оглянулся, маска учтивости исчезла с его лица. Боль, горе и ярость были настоящими, и он хлестнул словами пленника как плетью. – Вы лжёте, Ксавьер, – повторил Страйкер медленнее и настойчивее. – Вы боялись его больше, чем я! Он был слишком силён, и вы не могли его контролировать.

Азиатка переплела пальцы, хрустнула костяшками. Страйкер заметил это раньше, чем Ксавьер. Этот жест отвлёк его, но только на мгновение, и его, как обычно, снова поглотила неумолимая ярость.

– Знаете, всего через год после того, как Джейсон вернулся из вашей школы, моя жена… – голос Страйкера прервался, и он встал. Правая рука сжалась в кулак так крепко, что костяшки побелели, и по его позе Ксавьер догадался, что Страйкеру хочется пустить этот кулак в ход. – Видите ли, он обиделся на нас, обвинил в своём… состоянии. Он был моим сыном. Я любил его больше собственной жизни, мы оба любили. Как он мог испытывать к нам такие чувства? Как он мог… делать… такие вещи? Он… играл с нашими умами, понимаете? Проецировал образы и сюжеты в наш мозг.

Пока он говорил, дыхание женщины стало прерывистым. Руки задрожали так сильно, что Ксавьер наконец обратил на неё внимание. В её чертах постепенно, но всё более отчётливо проступало замешательство, взгляд становился всё живее и живее. Азиатка больше не была безмятежной, она просыпалась.

Страйкер не обратил на неё никакого внимания. Он был полностью сосредоточен на Ксавьере.

– К сожалению, – сказал он, пытаясь подавить звучащие в голосе эмоции, но тем самым раскрывая ужасную глубину своих неотступных чувств, – у меня была работа. Я был за границей, служил своей стране.

Подтекст был очевиден. Страйкер не мог разделить с женой её страдания, не мог сделать для неё то, что, по его мнению, требовала от него служба родине – спасти положение. Он выжил, и был счастлив и виноват.

– Моя жена никуда не могла деться. Она всё время была рядом с ним. Видите ли, нам приходилось держать его дома. После того, как вы его отослали, мы не рискнули отдавать его в обычную школу. Можете себе представить, что он сделал бы со всеми этими неокрепшими умами?

– Я… не знал.

– Удобная позиция. Моя жена со временем стала легко поддаваться влиянию… перестала отличать реальность от того, что было частью его дурного воображения. В конце концов… – Страйкер сделал паузу, глядя в лицо воспоминанию, как воин противнику, – она приставила электродрель к левому виску, пытаясь выбросить эти образы из головы.

Женщина покачнулась, тряхнула головой пару раз, чтобы прояснить её, и подняла руку, чтобы удержать равновесие. Страйкер рассеянно остановил этот жест и опустил её руку обратно. Он знал, что с ней происходит, и совсем не беспокоился. Всё было под контролем.

– Мой… мальчик, – и в этом единственном слове были все мечты и горести отцовской жизни. – Великий иллюзионист.

– Странную вы собрали компанию для ненавистника мутантов, Уильям.

– Я их использую, – ответил Страйкер. – В своих целях. Как и вас.

В руке он держал ампулу с жёлтой жидкостью. Мягким жестом, напомнившим Ксавьеру, как дрессировщик управляется с лошадью, он наклонил женщину вперёд, пока её голова не оказалась на одном уровне с головой Ксавьера, и откинул её волосы в сторону, открывая шрам на затылке, точно такой же, как у Магнето.

С привычной лёгкостью Страйкер нанёс две капли. Эффект был мгновенным. Дыхание женщины вернулось в норму, она перестала дрожать, и когда снова выпрямилась во весь рост, Ксавьер больше не видел в её глазах и намёка на независимую личность.

Страйкер что-то прошептал ей на ухо. Она кивнула и вышла из комнаты.

– Это всё вы, – внезапно понял Ксавьер, потрясённый собственным озарением. – Вы организовали нападение на президента!

Страйкер громко рассмеялся.

– А вам даже не пришлось читать мои мысли, – сказал он одобрительно и продолжил: – Знаете, по-моему, я работаю с мутантами почти столько же, сколько и вы, но окончательное решение проблемы всё ускользало от меня. Так что, наверное, я у вас в долгу. Должен поблагодарить вас, Ксавьер, за то, что вы отдали мне Магнето. А Магнето дал мне ответ.

– Вы не можете уничтожить нас, Уильям. Каждый день рождаются новые мутанты.

– И как только я закончу, они родятся в совершенно другом мире. Неужели вы думаете, что я уподоблюсь Рамзесу, или Ироду, или бедному старине Гейдриху? Хорошая попытка геноцида, но без шансов? Попробуйте ещё раз угадать. Видите ли, за все годы моих… исследований самое неприятное, что я узнал: на самом деле никто не знает, сколько мутантов существует в мире и как их найти.

Страйкер наклонился к самому лицу Ксавьера.

– Кроме вас.

Он поднял ампулу с жёлтой жидкостью и помахал ею перед глазами Ксавьера.

– К сожалению, это зелье не подействует на вас, не так ли? – Страйкер выпрямился, отступил на шаг и положил ампулу обратно в карман кителя. – Нет, вы слишком сильны. Вместо этого мы пойдём прямо к источнику.

Четким военным движением, которое само по себе было почти торжественным, Страйкер открыл дверь.

– Позвольте представить. Мутант № 143.

За дверью стояло кресло, и в нём сидело нечто, что можно было лишь с большой натяжкой назвать человеком. На первый взгляд, из-за того, что тело было таким сморщенным и истощённым, можно было предположить, что он очень стар. Конечности были расположены так ровно, что Ксавьер сразу понял, что они не могут двигаться по собственной воле; то, как голова свесилась набок, было ещё одним доказательством отсутствия какой-либо мышечной активности. Возле рта существа была трубка с водой, которую он постоянно облизывал, но она была нужна только для того, чтобы язык и губы не пересохли. Жидкости и питательные вещества поступали внутривенно, через постоянные шунты в крупных кровеносных сосудах ноги возле паха. Это место было милосердно прикрыто одеялом, но Ксавьер предположил, что для удаления всех отходов жизнедеятельности используются постоянные катетеры.

Огромная, вполовину больше нормальной, голова человека была пересечена ужасным шрамом поперёк виска, будто череп раскололся под нарастающим давлением изнутри. Фантастическое множество трубок и переходников тянулось из имплантатов в задней части и основании черепа, непрерывно сливая то, что, видимо, было спинномозговой жидкостью, в прозрачные резервуары, закреплённые на спинке кресла. Жидкость была ярко-жёлтого цвета, и Ксавьер сразу понял, что именно это вещество Страйкер использовал для контроля женщины-азиатки, и Магнето, и бог знает кого ещё.

Когда азиатка и ещё один солдат поставили кресло прямо перед ним, Ксавьер заметил, что один глаз этого человека был ярко-голубого цвета, как яйцо малиновки, а другой – такого же насыщенного зелёного оттенка. Именно то, что Профессор увидел в этих глазах, поразило его как удар: жестокая и дикая хитрость, свидетельствующая об интеллекте, достойном уважения. Этот человек точно знал, кто такой Ксавьер, и ненависть его выходила за все грани разумного.

Ксавьер, который ничего не забывал благодаря своему дару, узнал его сразу, по форме челюсти и особенно по этим необыкновенным глазам.

– Джейсон… – выдохнул он едва слышным шёпотом. И тем же приглушённым, полным ужаса тоном обратился к отцу: – Господи, Уильям, что вы с ним сделали? Это же ваш сын!

– Нет, Чарльз. Мой сын мёртв.

И во взгляде голубых глаз Страйкера отразились те же чувства, которые излучал молодой человек.

– Как и все вы.

Глава

девятая

Миновав Хартфорд, Логан свернул с просёлочных дорог на шоссе между штатами, полагая, что спортивный автомобиль в глуши вызовет гораздо больше любопытства, чем среди множества других, курсирующих между Бостоном и Нью-Йорком. Он считал, что прятаться надо на виду. Точно рассчитал время, присоединившись к утренней пробке в час пик, ползущей по столице Коннектикута, радуясь, что Скотт не позволил себе выделяться таким ярким цветом, как канареечно-жёлтый или алый, как у Феррари. На первый взгляд машина казалась обычным спорткаром. Оставайтесь в потоке машин, соблюдайте ограничения скорости, и никаких проблем быть не должно.

Они довольно быстро добрались до бостонского пригорода Куинси сразу после полудня. Красивые улицы, солидные дома, тротуары в тени деревьев, которые росли здесь ещё до революции.

Они покинули особняк с полным баком бензина, и Логан нигде не останавливался по пути. Он был слишком потрёпан, а подростки – в пижамах, что могло навлечь неприятности. Минусом было то, что все они были изрядно голодны и отчаянно нуждались в принятии душа, и, будучи подростками, совсем не стеснялись капризничать. Бобби показал дорогу, и Логан направился к прекрасному двухэтажному дому. Гараж был заперт, поэтому им пришлось оставить машину прямо на подъездной дорожке.

Дом тоже был заперт. Все уже были на крыльце, когда Бобби нашёл ключ и впустил их внутрь.

– Мам? – позвал он. – Пап? Ронни? Есть кто дома?

Логан мог бы сказать ему, что дом пуст, чутьё сообщило это, ещё когда они были снаружи, но решил, что лучше позволить парню самому всё выяснить. Ему не терпелось двигаться дальше. Инстинкт подсказывал, что если он остановится где-нибудь, то наверняка попадёт в беду, но Логан отмёл эти ощущения. По натуре он был одиночкой, но также в его натуре было понятие ответственности и обязательств – хотя ни за что на свете Логан не смог бы никому рассказать, где это усвоил. Эти дети были отданы на его попечение, и он не бросит их.

– Мы здесь одни, – сказал Бобби и потянулся к телефону. – Может, мне стоит позвонить…

Логан прикрыл трубку рукой и покачал головой.

– Пока не надо, – сказал он. – Никогда не знаешь, кто может подслушать.

– Ты хочешь сказать, что те парни прослушивают телефоны моих родителей?

– Я говорю, что нам надо быть осторожными. Это не игра, Бобби, – Логан повернул голову, чтобы охватить взглядом всех. – Эти захватчики – люди серьёзные и сработали хорошо. Если хотим иметь шанс выйти из этого дела целыми, должны действовать на том же уровне, ясно?

Бобби кивнул, прижав нижнюю губу зубами – верный признак сильного волнения. Тем не менее, когда он повернулся к остальным, то владел голосом.

– Поищу какую-нибудь одежду, – сказал он Анне, а затем Джону: – А ты не сожги ничего.

Как обычно, парни тут же обменялись жестами – палец Джона, ответная ухмылка Бобби.

Наверху Бобби предоставил в распоряжение Шельмы свою комнату и первым делом – душ. Она включила воду, настолько горячую, насколько могла выдержать, и позволила струям хлестать себя, как ливню, стоя с закрытыми глазами в тщетной надежде, что когда откроет их, всё это окажется каким-то сном или очередной учебной тревогой.

Завернувшись в банное полотенце, она откинула волосы с лица и завязала их в небрежный хвост. Обстановка здесь напоминала комнату Бобби в школе – в основном плакаты со сноубордами и обязательный вымпел «Ред Сокс». И в качестве сюрприза– футбольный мяч с автографом; Анна удивлённо раскрыла глаза, поняв, что он с Суперкубка 2001 года, который выиграли «Патриоты Новой Англии».

Она перебирала диски, когда Бобби вернулся с одеждой в руках. Должно быть, он думал, что Шельма всё ещё в душе, потому что при виде её побледнел, как блузка, которую держал в руках. Внезапно она осознала, насколько коротким было полотенце, как мало оно прикрывало. И в то же время поймала себя на мысли, что думает о том, нравятся ли Бобби её ноги. Анна не могла сравниться фигурой с другими девушками, особенно Сиреной, но он смотрел зачарованно.

Неужели у него во рту также пересохло, как и у неё? Неужели его сердце забилось в том же бешеном ритме? Обычно Бобби было легко понять. Теперь он выглядел таким же хладнокровным, как создаваемый им лёд.

– Привет, – поздоровался он.

– Привет, – ответила она в тон.

– Надеюсь, это подойдёт.

– Спасибо.

– Это мама когда-то носила. Ещё до моего рождения. Но думаю, что подойдёт.

– Клёво, – быстро ответила Анна, ухватившись за столь же древнее слово.

Бобби протянул ей одежду, но больше не двигался, пока она не сделала ему знак развернуться и выйти. Внезапно его самообладание пропало, да так, что он дважды налетел на дверь, пока выходил. Однако Бобби не закрыл её до конца и занял пост снаружи, пока Шельма одевалась.

Проблемой было то, что найденная им блузка была с короткими рукавами. Но Бобби нашёл решение.

– А это моей бабушки, – сказал он, протягивая Шельме пару старинных бальных перчаток. Ткань закрывала руки почти до самых рукавов. Не идеальный вариант, но её это тронуло.

Но когда Анна потянулась за ними, Бобби попытался поймать её руку и почти успел дотронуться, прежде чем она отдёрнула свою, словно ошпаренная. У Шельмы перехватило дыхание, и она отступила назад, выставив ладонь другой руки, будто защищаясь от Бобби.

– Ты же знаешь, я никогда не сделаю тебе больно, – сказал он, придвигаясь ближе.

– Знаю, – произнесла Анна одними губами. Ей до боли хотелось обнять Бобби, она так давно не испытывала ничего такого простого, такого естественного, как прикосновение чужой кожи к своей. Шельма рассказала ему о своей силе с самого начала – все знали о запрете прикасаться к ней, исходившем от самого Ксавьера, – но она подозревала, что на самом деле никто в это не верил.

Сейчас ей этого не хотелось.

Бобби поднёс руку к лицу Анны, и её как током поразило, из глаз брызнули слёзы. Она сжала кулаки, чувствуя, как тело напряглось с головы до ног, словно растянутое на средневековой дыбе. Дыхание Бобби коснулось её губ – сначала тёплое и соблазнительное, затем оно стало прохладным, так что её собственное дыхание оставило облачко пара в воздухе между ними, затем снова тёплым, таким манящим, что Шельма больше не могла сдерживаться.

Она прижалась губами к губам Бобби, обняла за шею, когда его руки обвились вокруг неё, почувствовала сладкую искру, когда их языки соприкоснулись, и хихикнула, когда по телу прокатилась волна холода.

Мгновение это было блаженством.

Потом подействовала её сила.

Тепло между ними превратилось в огонь, словно поток обжигающей лавы пробежал по нервам Шельмы – агония для Бобби, экстаз для неё. От шока из-за этого прикосновения вены на его лбу и шее вздулись и запульсировали, глаза помутнели и закатились. Бобби дёрнулся раз, другой, оказавшись на грани судорожного припадка, когда Шельма изо всех сил оттолкнула его, пока не стало ещё хуже. Начальная стадия действия её силы была физической, эквивалентной резкому старту автомобиля или запуску реактивного двигателя на форсаже. При этом организм получал заряд энергии, который мог поддерживать её на пределе сил в течение нескольких дней. Если разорвать контакт, этим всё и кончалось.

Если держаться подольше, наступала вторая стадия, когда Шельма поглощала суперспособности того, к кому прикасалась. Несколько месяцев назад, на острове Свободы, Магнето использовал её в качестве источника энергии для своего устройства, хотя и знал, что этот процесс убьёт её. Он считал это необходимой жертвой. Логан уничтожил машину, но адская энергия уже причинила Анне смертельный вред. Он сам инициировал контакт, доверившись её силе, которая автоматически включилась и сделала все остальное. Шельма полностью поглотила силу Логана, исцеляющий фактор буквально вернул её из мёртвых. Вот откуда у неё в волосах белые пряди. Именно поэтому Шельма никогда не пыталась скрыть их. Это был её личный почётный знак – признание того, что Логан сделал для неё, и напоминание о том, что она в свою очередь сделала для него.

Потому что в её силе была и третья составляющая, не временная. Энергетический заряд со временем угасал, как и силы, которые Шельма поглощала, но если контакт длился достаточно долго, она перенимала сознание и память того, кого коснулась. Остатки личности другого человека проникали в её собственное сознание, и Анна думала и боялась, что, быть может, тоже отдавала другому часть себя.

Люди Икс шутили потом, что она переняла некоторые пикантные качества Логана, пока выздоравливала. Со временем, когда Шельма освоилась с этой новой частью себя, та, казалось, исчезла. Она вернулась к тому, что считалось для неё нормальным. Только Шельма знала правду: Логан навсегда останется её частью.

И если она дольше подержится за Бобби, то и он тоже.

Вскрикнув, Шельма оттолкнула его и рухнула на кровать, а Бобби, пошатываясь, отступил в угол, образованный открытой дверью и стеной. Она не могла смотреть на него. Выражение боли и ужаса на его лице, когда они обнимались, было слишком навязчивым.

– Прости, – всхлипнула Шельма; ей было почти физически больно от того, насколько неуместно прозвучали эти слова.

– Всё… в порядке, – сказал Бобби.

Она услышала его по-стариковски шаркающие шаги за дверью и уставилась на свои руки, ненавидя то, что могла бы сделать, и то, какое восхитительное чувство это вызывало, но больше всего – тот факт, что она не могла контролировать это, что не могла вернуть то, что украла. Шельма сидела с перчатками на коленях, разглаживая мягкую ткань снова и снова и отчаянно думая о том, как можно было бы всё исправить.

Джон услышал, как Бобби, спотыкаясь, спускается по лестнице, но не стал выяснять, нужна ли ему помощь. Он был в гостиной, щёлкал зажигалкой, разглядывал фотографии на стенах, полках, большом телевизоре. Счастливая семья, как раз такая, какую можно было бы встретить в любой части Америки.

Он ненавидел это.

На кухне Логан слышал всё, что происходило наверху. Слишком поздно он догадался, что произойдёт, и уже направлялся к лестнице, когда услышал слабый вскрик Анны и глухой удар тела Бобби о стену. Логан простоял на месте несколько мгновений, чтобы убедиться, что они не причинили друг другу серьёзного вреда, а затем вернулся обратно. Он понятия не имел, как помочь им обоим, и единственным советом, который могли дать собственные инстинкты и опыт, было оставить влюблённых в покое. Пусть они зализывают раны и восстанавливают внутреннее равновесие наедине, как это сделал бы он.

Он был опытным профессионалом. Им нужен был настоящий учитель.

Логан открыл коммуникатор, который отобрал у Джона Аллердайса.

– Алло, – сказал он в крохотную решётку, чувствуя себя полным идиотом. – Алло? Давай, Джина, возьми трубку! Где ты, чёрт возьми, женщина? Ты же телепат, если не слышишь мой звонок, то как насчёт моих мыслей? Где ты?

Ничего, кроме радиопомех и тишины в голове.

Логан обрадовался, обнаружив в холодильнике пиво. «Миллер Дженьюин Драфт» – вполне сойдёт. Одним большим глотком осушил половину бутылки и удовлетворённо вздохнул.

Подошёл к раковине, включил под большим напором горячую воду, и средством для мытья посуды стал смывать с рук кровь. Согнул правую руку и щёлкнул когтями, проверяя, не нуждаются ли они в чистке. Тут же на тумбу вскочила домашняя кошка, чтобы посмотреть, не дадут ли ей поесть. Большая пушистая кремово-полосатая кошка, чьи непринуждённые манеры подсказали Логану, кто здесь хозяйка. Он не шевелил рукой, пока она приближалась, оценивающе принюхиваясь. Должно быть, кошке понравилось то, что она нашла, потому что она стала вылизывать костяшки пальцев Логана, очищая их так, как сама бы сделала после драки. Её шершавый язык скрёб кожу как рашпиль, с таким же звуком. Вот почему он любил животных и предпочитал цивилизации дикую природу. Жизнь там была намного проще: животные либо доверяли тебе, либо нет. Если нет, то нападали или убегали. Люди могли подобраться с любой стороны, когда им заблагорассудится, без всякой причины. Они создавали сложности, в которых можно запутаться так крепко, что невозможно думать ясно или поймать себя не на тех мыслях.

Именно так и вышло, когда Логан с удивлением понял, что на подъездную дорожку въехала ещё одна машина и к парадной двери приближаются трое человек, чьи запахи имели нечто общее с запахом Бобби Дрейка. Он убрал когти, так что кошка взвыла от неожиданности и с шипением бросилась прочь. Мгновение спустя в комнату ворвался Уильям Дрейк, а за ним его жена Маделин и младший брат Бобби, Ронни.

– Кто вы такой, чёрт возьми? – спросил старший Дрейк.

Логан не нашёлся сразу, что ответить, поэтому глотнул ещё пива, чтобы выиграть время. Топот сверху и в других комнатах отвлёк старшего Дрейка, и прежде чем он успел произнести ещё какие-нибудь гневные слова, перед ним оказался Бобби со своими школьными товарищами.

– Папа! – радостно воскликнул он. – Мама! Вы дома!

Отец перевёл взгляд с Бобби на Логана, и тот сразу понял, что дело серьёзнее, чем предполагалось. Уильям заметил круги под глазами сына и решил, что в этом виноват Логан.

– Дорогой, – сказала Маделин, – разве ты не должен быть в школе?

– Бобби, кто этот человек? – спросил старший Дрейк, указывая на Логана.

– Профессор Логан, – последовал ответ. Отец не поверил не единому слову сына.

Маделин же Логан не интересовал. Она пристально смотрела на Шельму, и особенно на белые бальные перчатки, почти полностью закрывающие её руки.

– Почему на этой девушке моя одежда? – спросила она. – А это… бабушкины перчатки?

Бобби пробормотал в ответ:

– Можно, э-э, поговорить с вами кое о чём?

Митчелл Лорио насвистывал по пути на смену. Он не помнил многих подробностей того, что произошло в женском туалете, но никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Одного воспоминания о прощальных поцелуях Грейс было достаточно, чтобы всколыхнуть кровь и придать бодрости, а тот факт, что она шёпотом пообещала встретиться сегодня вечером, заставил его желать, как никогда раньше, чтобы этот день поскорее закончился.

Охранник на контрольно-пропускном пункте был последним, кто поинтересовался:

– Митчелл Лорио, что у тебя на лице?

– У-дов-лет-ворение.

Охранник слышал эту историю и верил в неё не больше, чем тот, кто ему рассказал. Толстяк Лорио в самом деле закадрил какую-то дамочку? Его свидания были настолько редкими, он так много работал, что соответствующие девахи брали двойную плату за быстрый секс: от его завышенных запросов было слишком много проблем. И, судя по всему, у девицы была вполне приличная внешность, что делало всю эту историю ещё более невероятной. Все сошлись во мнении, что она либо была под наркотой, либо у неё серьёзные отклонения в психике.

Единственное, чего нельзя было отрицать, так это того, что это действительно произошло. Бармен был свидетелем и божился.

Теперь, конечно, Лорио должен был представить во всех подробностях свою собственную версию того вечера. Получилось неплохая история, даже в его изложении, и именно поэтому никто не заметил сигнала на сканере, указывающего на присутствие металла. Сбой был незначительным; он длился едва ли долю секунды, а затем аппаратура снова показала, что всё чисто. Даже если бы охранник был внимателен, он бы, вероятно, ничего не заметил. Но он не обратил внимания, и с этого момента судьба Митчелла Лорио была предрешена.

– Ты чист, – сказал охранник и стал разворачивать рукав, ведущий к камере.

Эрик Леншерр спал, когда Лорио переступил порог. Внезапно он полностью проснулся, почувствовав прилив энергии, какого не испытывал с момента своего пленения.

– Хорошо спалось, Леншерр? – спросил Лорио с явной насмешкой. То, что он провёл лучшую ночь в своей жизни, ещё не означало, что он пропустит утреннее избиение. Одно доставляло ему такое же удовольствие, как и другое.

Лорио поставил поднос на стол. Леншерр не двинулся с места, только сел на кровати. Однако в выражении его лица было нечто такое, будто здесь имел место какой-то крупный розыгрыш, в который был посвящён только он. И в то же время в глазах был хищный блеск, заставивший Лорио внезапно пожалеть, что внутренние мониторы не активны и что он не находится где-то в другом месте.

Как обычно, когда он чувствовал неловкость или угрозу, Лорио стал агрессивным. На этот раз он решил не останавливаться, пока старик не станет умолять.

– В вас что-то изменилось, мистер Лорио, – сказал Леншерр с лёгким сомнением в голосе, как будто не мог поверить увиденному.

В старике тоже что-то изменилось. Они уже проходили всё это; Леншерр должен был знать, что его ждёт. Раньше в его взгляде была стоическая покорность, однако сегодня он был сосредоточен и внимателен – и едва ли не забавлялся. Если раньше его сила проявлялась в пассивном терпении побоев Лорио, теперь она стала активной, будто внутри тела напряглась свёрнутая пружина. Лорио пришло в голову, что на этот раз старик намерен дать ему отпор. Это дало бы надзирателю право сделать в отместку практически всё, что угодно, что сделало бы его день ещё лучше.

Он так и ответил:

– Да, думаю, у меня чертовски хороший день.

Леншерр поднялся на ноги с гибкостью и лёгкостью, которых не наблюдалось уже несколько месяцев и которые не соответствовали отражавшимся на лице годам.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒