НОЧНОЙ ЛИСТОК 3 страница

{Кейт говорит три раза}

– Вот время для моей бойбочки, – наблюдает сам г-н «Гладстон Брун» в шляпе клятого (это было хорактёрно для того «избранника садьбы»). Вбрызг.

– Вот май вулканит задымил, – утверждарит г-н «Бонапарт Нолан» под нычным тылпахом (любой чувствует, что тут легко распалзнать «магмагонного героя»). Вбрызг.

– А вот зарешетчик порешитчика поистратчика расколотчика первого шута в Данелаге, – волинтонировал вместе с этим бураном под глазбровью и с тем нуиладным больнопадом тот, кто для пары панеллитов рубщик куйминатель, завиршая, – Оливер Белый, он потвыбил, она знакомсела. А вотачка и он больной всецело хрипун. Вбрызг.

Про подобную малсущностную, даму скамьепений, есть тожсущностная наша собственная Стать Скарбогофа. Жалуйте, жалуйста, чтб вм сврнть сб пзвнчнк!

Спиртьём, что нам общехимсредство, насквозь пропитаны равно и кадушка с иудушкой. Если вы дорулите вашу вещичку для меня, я пролью счастучку для тебя. Оставайтесь, где вы есть, простушка! Чем дольше с ней, тем дальше в новь. Весь ковш срывает он, да ей взначай добавьте, а паболовье масс лишь поднимали взгляды. Оседлав меццатинта забор. С хромолиткой в народ. Крыв грымз. Пока и всякие разные задницы, и вся календарная рать, пушная справа на них, пушная слава у них, веретенничали и валандрались.

Где катиным вход, там катиным и уход. И так сволочится топконос. И та прихвостница, что двинула, дергзамкнула длящегол тебя. Дзверь.

(Молчим. )

{Истории за барной стойкой}

Ведом нам фтот листок, там значки между строк, что дошёл с Новолетья Финлестниц сюда, мы гип-гипнем курган на пути короля, где охота неслась к нам по кругу. До мракосмещения за вал ущелья. Милипишущие дали. Когда посетите Изод-на-Заалинке, возьмите попробу воды из Великой Кагорклой Чашки.

Тут рассказана его гипгипустария для их шестёрки червей, двенадцатиглазого человека; для того чела безумчества, что с тех пор протянул подводья правления перед Избой.

Ау! Ау! Ай! Ха! Гейшеей!

Пока сцена, подготовленная на ритуальный зубок, для истории гриммассовой боли про четырёх гиацинтов, попорченного мимо угрей карпа и дюжины улочника тяжеловлюблённых нег или как Гелиоповидленик пошёл в Лесопарк вместе с Мэбби и Сэмми, с молчишкой и видчуркой, с семенящим швабровым перевратником, и всё, чтобы найти правильное место, чтобы гулять за юбкой или гудеть волынкой, когда охомутоведы сделали остановку для залесоперехвата земельного косильщика при блесковке любовных ласкатов грёзы, пока между неизвольной беспогодицей и крепким ветром, остподлая злопадина, новостервение и утлогарь-фасон, Барагулов бюргерлик прихлопнул генерального русака.

Давайте подрихтуем нас к боям воев! Нас, нас, подгуторьте!

Ko Niutirenis hauru leish! А-ля-ля! Ko Niutirenis haururu laleish! Аля-ля-ля! Валовстоны штурма готовы разразиться. Шум маормуарлыкания. Волестоны штурма прибывают с мужайтесновой силой. Бацабацы штурма. Katu te ihis ihis! Katu te wana wana! Силища рантской генервани известна по всему миру. И мы ещё продолжим, коль можно, что брошечная блохушка сможет сделать.

Ау! Ау! Ай! Ха! Гейшеей! А-ля-ля!

– Пади врусски, разве они, все они, тогда, каждый своим особым способом высказывания, не вызывали того и в то же время самого губерансье начрабских лицарей, который имел, вроде всего смешного блаженства варвара, ещё тольсейчас толь однажточку дубью басню, что они желали ему со всеми оливами оголомер и нехолмоподобным враньём, и всем туттишным – его тура на его баркасе нойбывальца. Это случилось прежде, когда Абыжалмерка позировала для Артурдюкса ради фритюра впрокфиг и она пала в грайнюю немелость, раз лепилась к льстивым товарищам. (Как они говорили. ) И это случилось самоволком на общеляге под деревом Грин-вуда, где обелиск встаёт, когда одалиски падают, значительная перелживость по круглякам и сутульчашеская лясточительность по милочам. (Метьюрин торбоход, они кричали, недаром он красуется тяжёлым колпаком! А те враждельные военисступники, потом они говорили, они такие фалангоправедные! ) И это было циклы циклонов после того, как он сотворил телесные замеренья и хотел к объедням (иллилийя, хватило б Датского всем народам), спиной и седалищем со сторонами, и он обратился (мои глубочашки извинений! ) всесвоей хороброй солдатской тушкой за полнотой, меры на мсьеров, ротам нарезка (они воткликались опять, и попять, и ещё раз пулять, лапотные мясцники, лепетные мистики, хлопотные мытники, шесть к одному, кроме вот них).

И они спросили его продолжечь огонь. Вдрызг.

Мультибоким ультибраком, если сказка тормозится, то моншемник всполошённый. Для издревних песнопений.

Бдений.

Об этом г-не А (тиллаларихе) и тех прачкомойках (пятнистоцветных), феодфане и землезлодельце, который вообратил неправильного и неприкаянного, пой жёсткой нитью славословий, больше ничего не рассказывалось до сих пор, о его осеннеавральном чёсе, о её сохлой Сахаре понурых дубовых листьев. И тогда. Устарьте же. Следующая вещь будет тем. Мы влюблять-таки как дети всё снующие в тех листовьях, вставших плотненько, где вместе с курицей в разборниказе мы начинаем с чистки.

Итак, право, старое право и ничего за довключением права, ребята. Жажда приковывательнее умысла. Дрогнем. Честь-честь. Честь-честь.

– Это было по нему, который Грант, оградный герой, оный золотой судрядист, Публий Манлий, трауралистский рядовой (ясно, его домадрес в его ПМЖ, – сказали они, – язва, пометим это мы под маркой, – сказали они, – с углеродно каустыческой манерой), – другспросил достаточнословный на его смраденького корпулендуха, что свисал поймандремотно из его затравленного дыхания, – это было по нему, как моя жена и аз думываю, приступать к каждой зрелой беловнице, деликатиполезной как аталантические грудовалы или, по второму оплетению, как светупругий сгиб, что мерцает в пляс в следе плужка своего. А где пиходельцы его западпястных соединений милую слабость голубкалечили эту кандидатуру, как май неженжатый глаз томномает, на его сердабельной грудашке, должно стать суемнительным даже для наших нелатентабельных избодателей.

И к этому всему не так много нащёлкал Нолан Многих Горлянок на того фотогномиста, что вылит овцарь, которому, следовав дельно, столько накадил фимиамом Святой Бруно, что тот будто был позлащён собственными панацириками, и это забавник, слушай, если там было только пип-пап-пуф, гоняв тарелочки стрельбой по голубям, и тот грацийбросивший пробежчик, герой центурий, был выбит из строя судьёй, присяжными и арбитром в озорных бейсбольниках, как за слоем чар посол. Бред.

{Часть 4. Бакли и генерал 1}

{Восстановление сцены в парке}

Его милостынность неапостолярно индульгируется с помощью трёх его старчестных патронов, божественная корова провидеятеля для молокопитающегося млекососа, брагонамеренности для вероправедности, внезависимо от всех его бонфрейдов или хто ходит за ним хвостом, хотя ему худого, хорошо, что хатка избегает того, чтобы стать исчезнувшим консонантом, и пусть ливибелый аннопал произносится со своей личной арией. И пусть плодознательный сом ломонопевчески выловится, приворотно и заворотно. Перемирие любозвательности, приглушённое военспецовками, кошёлками с письмами, вещами и тернильницами. Оставьте то письмишко, что никогда не начинается, пойти и найти посмешку, что вечно приходит к концу, что написано в дыму, что испачкано в пыли, что подписано в уединении, что запечатано в ночи.

Просто. Как говорит винный серединный, ни бравый, ни ноэль, ней балабонс, ней пололоб. Допустите барочку с бархат-бросами. Предполоббейте, что вам пришла прекрасная мысль отозвать их слесоробкими смолчальницами. Потом доморгните коснозаику. Перекладите, что он некий верхнемастер Трансобщезав. Потом напохотьследок (двоюбка у сборводы и роится среди мелкозлесья словно весёлые выкрутанцы) домпустите до трёх ломколапых лобстрясов. Для примерки: Вилл, Волксли, Волслёг. Припирайся к ней, препирайся с ним и проделывай с ними проделки. Она улыбнётся с неличноприятцей. Кажется, он может это расценить. Они будто проказлые жутники, готовые поувластвовать. Почувствуйте те тленволнения, что высачиваются из крюков ваших рук. Скажите сами себеслание (у растений есть уши, цветоправда! ) меделительно: «Так этим и есть Будлим! Как дела, тъмные дланницы? » Большое удовитийство лепесторвать к вам таким манером, правильнославно, праздно и споро! Добрадодня, Грогсподин Фаунагон, и надеемся, ваше таитиварищество обоняет земляные огрехи! Сырывырыдырого дня и для да-с, данному бедному, но полугению, какой олух привёл вас сюда и что вы за валух-с?

Тут нужен Затт. Затт ли, Бакк ли. Тут нужен Затт собакственной пирзоной. Вон он в своей морбризветровой шляпе. Человек, который припугнул рубких в Пиргенеральске. Христоратник, которва устроил забойнский прорыв. Порядок, порядок, порядок, порядок! Так тофно. Мы вызываем Танкреда Оратоксеркса Флавина, чтобы супоставить его против Заварнавы Улика Далекана. Порядок, порядок, порядок! Председательствует Мёдсэр Грогсподин. Всяк выслушан был нами многофраз. Как Берли прищучил трусийского германала. Эринемся же, ребята, за честовечности!

{Затт описывает русского генерала}

Место плескания. Гражданское ополчение.

ТОФФ (смышлёный парень, из дёрноногих вратьев, тридцать два одиннадцати, смотрящий выше крыши в сторону откройвеяния кармалидеров предхожее его поднятия аварийного дождекрыллума в ткачестве прагзонтичного высямщения для грата на его гриме). Всё сверкало и крахотало плеватьски мореартистично и бляхоливерно? Деловидите, мой задуолшевный сдруж? Ещё резвей чар?

ЗАТТ (юнец срезанного цветроста и духовидческой радушности, который, как его быстроногий брат, врагполагает эпикопировать расстроенного шутковарителя ввиду вводоготовности или быть зрявсегда обувсчищенным, чтобы светпроститься по счетам). Затем да. Будто дада, человижу. Ничтонет речно. Сев в водостополь.

ТОФФ (не тянув хвостину выручает себя у вводостопа надрывоплем, а его зайцепук волос встаёт на дебют). Шило в шаг! Резворот к намгорнету. Припишите его для ласк, хмарь давно и его лютоигривую мухобойкость, того бомбсметчика во грязнениях нарожу по нательнику не из нанка. Губернал-генератор и орд-назвездник Балтоамура, солодобильня на войновыплеске! Продолжёсткое полмилитарное пребирательство. Лилийпад аллей деннощно палиломает урдийский. Жультакс, и щельтасс, и жальнас огам! Язвознание странностей, как морорасселяне любят горевать, величая вещи своими обзывами! Не сеткониточные вещи, что замарали слабую Сирануш! Доброопытные линкоропушечные браньгеройцы вместо однослагателей. Оцтов сапожится! Они произвели аут-ка-да-фу, Сон-ле-марь, когда тот сын не шалый был главным плямо-плима-пелво-солтнейсым велно-велхо-иноязыцником. Аякстреляция! Все в поле-полянке! В свет выйдет на славу Буриан Бреве, когда сполуденежные спалотётки приняли его ногу за его палец. Так пусть тоже он будет нашим грозведенческим толмачом, с которым мы собываем, открывая векинги, когда свет в ясном небе стушил всех зло бивших кровать, а утлая зябкость стыла нашим ворокованием! Пукх. Жен-те-ле-мень! У-гоп, боббикоп! Вслух вспомним этот былинный захват!

ЗАТТ (заунывает из своего пластгрудника, вовнимая созерциркуляции его цыганоломки, подсвечает своим рывком кипрейчика жизнеяркостный дальсветигель, пресыщенный земельной пёстротой Орлании, держась за брега уморосмеха, а лицо голяка и его нёббонский дрыналект еле волочаются). Победульстрах! Зая в норы, глуповводов-сан! Муссына осень утлый утёнок злоумысленник. Как старый Ипподьячий, бекуй-жалей бока горяиц. Свежо и быстро съели б с богом, на людях шустренько во рту. Обедный старый обижанчик! Младежно обив ночи, что за прокольное мясоположение! Вой-де со быком за роком, сарь, жар гон! Пушки бередят его, тушки поз одних. Пока олани зря разеваются, его лень за розой увивается, у долин где конец, вдарят трубно. Кройлает, да не гавккает. Он был обездружен. Хрымотеческий оплёт. Со всеми его знакступательными кушечными нарядами. На нём и его регландрок, и его малокофеельная гусь-шапка, и его полварные мокросины, и его кардиганский поляватник, и его карсные маскшелка, и его древколоритный камуфлёр, и его перекоподвесная водоветровка. Ух, вернутся из прыгкожих вот! Обранство беру! От Куррса и Поликоффа, мужских продуктходников. Семья конюшиллингов в самую чудесную пору платежей. И модногазели окнодеваются обрадно. Крой и блицковка.

ТОФФ (все перстонамкройщики картиноборствуют с его моторслухалами, его вульгарученные звездосчёты великослепительно полны очей, полны мячей, полны мечей, полны ячей, полны речей, полны вещей, полны мочегорченочей). Малнизвездь! Бес смертных! Что за братец фраков! Гнусопальность, звонъ за раздребезгрехъ! И приманка! Уничтожалкая! Этюд дагерротипен, но дело не белсаж!

ЗАТТ (если он и забылмиловал охночь яхонтиц, батраченную посредив флор огорож, его рыбсточительная злая улыбка верит базрездольно во всегдаличную презумпницу). Приидите, все спатьницы юбок Вихлястана, что зачестили мыки вострых! Чистое верховодство в его роднебесных мирнопомазанных одеяниях. Крайний, оравживой, жестколистый, раззелёный, небесиний, тылдикий и волетестовый! Завуаля вурдулака эрминских горностран! Сначала он ст-степь-ступает. Потом он ск-склон-склоняется. Смотриты.

ТОФФ (чуть не страхтихосдох как ладный людский люблинец, передставляя серпным плаваньем, кто обездушил Аттигуляку и чем отравили Эль-Монте из Сумы, и, ослазнавая вольнус-невольнус, что он божбыть амбародился посрединск Кремлина, преждетски, чем был инокрещён попсреди вытеканского водозабора, кладёт святоугольник храмоверы на грязнетчика, и немного от чего-то, и немного сызнова, и томов подробнее, вот тоби и добредень). Он паршивозолотчик и враќањер, хоть в стол, ходь в пищу! Сей чувств ловец рожей не вышушоль! После уолшебного преображения из пустого на полапломб.

{Окружение сцены}

ЗАТТ (не поспевая своими языками за своими плечами, своим показальчиком по-русинёрски обращая внимание на невозводимые предмести за пределами всех избоключин в сторону Лугины Доливады, где Дюблянские Альпы и Всходье Реквеера, как там, где хорошо ему с затвором честным достать трофеи завсегда). Поле с каресонмами и тем поджарым древом. О чём звенит Буреломонд? То плач Огрома знает! Былинки ужасных деканизин. И пух милодола. Ня? Им в путь иллювзора. Дык! И прямовстанец ослед острия, дабы пробрезать прострелки княжничаний. И свора позасела в жаррае. Аллахатрон!

ТОФФ (подлей черносмотра, он старатель приумнить свою борьбу за жён, встав на пат прошлого через эфресковое матроновение, вопия о своей нестоящей выделанной овчинке как о памятнике комильфикс, потопленном невыплаками). Ох, ярый день! Ах, славный в меня камушек! Эх, моя окраїно! Ух, зулу на него не хватает! Буркосмосон МакМахагон шатунится от Осьлося сурово-восторжен за беззападными нашчадствами в потвьюгах полицейского!

ЗАТТ (возвращаясь к его помпе с петролеем: пить есть, пипить здесь останусь; хватит яблоничества; слухостой). Брунноборофф, этот бедовый медоед, самый гризлипкий магмишук во всём Несмеяново! Чьи анналы левитируют в вящих! Ведь он распорочил бойлюбые дернины и он противободрил хмыря, бомжа и маршитента из сонсамой тыльности рёвсильной. Стражить, пока раб финнляндец, мы просим радонежно!

ТОФФ (вслётствие сикофантиц спереди и следствийвне высасывателей психопальцев подсмотрев красу, болезуверенный, между его буклиразубранностью и рошнашанаралом, где он видит Епископа Кексвязкового, плюс его преходкий перст, что направляет свои ревизии к марьяджу или Мисс Горизонт, прямотак все наши финтоказии уписывали её, на повороте Камерберга, подоблачая заснорованную долгорукавку к слёзным томлениям). Разглас! Бодрого бдя, кители, длинноту до для, вершки! Год в собагаж – боль в шапокляк. Смотрите, что для нас луч же, или пусть нощновзиратель будет как полнолунный, прямбегом с аварищеской спешностью вашего муравьюшки, пока ваша почта-с бандерулит от Большого Бармотного к Упсарёвскому Урочищу, служа его рабскому мужичеству, небылица, кобылица, всецарь Русицы, ведь моё начхало ищут в поле, мой кранец не подале пуха, а в целом я пэрразить слуг король. Нам странен тон ваш, гадкий тхорь. Резь на ротцевходе, горечь в горлодоме, нажим на нёбосвод, а вашу ширь надо заст. . .

ЗАТТ (по сигналу его действия, которое как будто шрампиливает его минутреннейший менолог, расписав эндшпульку малого средненького пинка как приток, где у ней трах речёт костомол). Радбакли, раздвапли, бойнский просектант! Пихпахпохпух. Моментальный стрелок снял его во Взрывшем Журналаде. Для див поблёк его любвид.

ТОФФ (его пауздублем блицтрюка сумфотии на костенотах довольны и какая мелгодно дева, и каксмоль угодно парень). Балаклавка! Трубратоварич! Я потбросаюсь!

ЗАТТ (хопляля, косляля, серпляля, а затем молотя молодя зряпаля, гаварыщет через свою обречервонность что-ничад что есть чуху злодующего носдержания). Дёгтеатарары воевоевойны! Пусть же его вынутленности станут шире, чтобы его диалее стало хуже! Пожилые монады превращают смерть всех изовливаний в добровтюру. Я видел, как он исполняет страшину, который провежду сабельной звездой и пепельной луной. Итак по теням их светзнается он! Пиф-паф за чух-чух и мою пипь за сигаря! Млачный путь погубит.

{Интерлюдия 1: Скачки с препятствиями}

[К настоящему перегибу раскупорки превосходное вербивоковизуальное предоставление всемирно ославленных Гонок Золотарёвки подготовлено «Ирландской рысью и миром». Стук одинноходи скоконог с парапетствиями разделили близколётный энтузиазм между загонами с правилами и газонами с плевелами, пока изверстия причёсывали огрешности. В гипгипподробном гелиоскопе мелькают коллизимние дворставки, смотря по вратстоятельствам. Мой же сей! Это был (с калимой купиной) г-н Томасер Ногоголан для их общего раз кающегося уделовтворения с прицелью времяисправождения, сообщающий Вескому Переподобию Отцу Богопифанию скитосвятителю в Сен-Делахе (в бурой бурке) о том (кактофакт, что есть место костеприимству в вашей ослеологии! ), как Беглый профукал рысистые коленудары. Святой студиоз с его передержанным славоржанием нечтоловецкого крика на этой искупительной вероисповеди говорит о том сивом (таки опять, Хитродон! ) с его отпущепрежним угарногорюющем преуспеванием. Много юношей, юниц, без их дам и без их дядей, но зато румяносильны с ящиками сборов для. Любой кажет уделить свои тределушки, стук против одного: это Копеечники для детей. Сэм Скользушка рядом с ними, физически присутствуя, хорещё, что морально отсутствуя, горбколачивался с тыркартой бублиантов, предлагая Каждмаксу, Встречноксу и Простомэгги (скарбейка вправду стережёт, переторфсовщики? ), походить тузом блефа. Тим Тамоучка, как бы то ни было, его неослабный вассал (провиделки ибо провиделки Самиеля, зато проушники же проушники Тимовия), у Дола Чертыховска, мерно вымоктанный в своих дымотканных тентах. Жуть кругорома, день криводола! И рясы шиксти шпициалистов со своими летозарными напримерками! Вы видите: главкузнец, вечненько шандалибристов, молодистка из Касабьянки и, непременно, г-н Фрай. Смердный скукун! Пардонствуйте инквизицию: што, гэтьман? Это господобратские вратья Да Валорного. Снимите ток этот дебильный башлык? Потому что среди зряличных циркстоятельств нужно опасаться водольющегося покривительства пришлого габбарнар-джаггернатора. Бегжаль! Вялликий Упрыгер, шок це? Спехспехспехспехспехспехспех! Это Гинейно-Грошценный (тысяча против одного) Четвёртый Водокубок Тихоомута. Держитесь, верхомневеличка, легконевеличка, Простак О'Крыл! Грубияка, гряузник, грубло! Они у поворота вроде берут плетень. Хлыста на кон нет, Гелиопопуляция ещё заддаст выпаливаний! Прыгжаб! Высвободитель, закромский гунтер (Майор Гермин З. Виршенюхов) с драматическим эффектом повторяя форму знаменитых производителей на сцене былых триумфов, показывает путь орла троим принадлежащим г-ну Белоколпаченному стойловым индоходцам, Хомо Гонщику Чернил, Приставу Маяку и Рататюои, в то время как Перфюрстина II и Другая Дева (г-жа «Босс» Вёдерс, Лифбережье), ранняя вёсельная пара, удирают со всех шкур от Вышнеродителя. Топкие вещи здесь отворяются! Туда, где девственниц куст, сюда, где райский час! Я никогда не вещал о топковещах. Наш лодырьмахер он узнавательно бедокуражен. Он толквещательно трясётся в своих трогоцепочках. Тра этом всё ля сего ля. Эту ипподраму пьедеставили для вас Ставв и Призз. Ставв с Приззом, наши тотализаторные прискакатели в придаче «От втока до спада» для «Ирландской рыси с миром». ]

{Вид генерала}

ТОФФ (осведомнительный, что первый спортивный отчёт Лаундина Реджинальда теперь был запоздалодумчиво проботверждён молнией второспринтеров, берёт неботыкмгновенное направление и, для полуучения бремени жути после больстроты апельсингутангов, орионтируется по пути Стрельца в сторону Дракона нахмуроже). Нужно поставить на нём карст, на этом морразбойнике, с библе-свече-колотильщиками, я готов прозаклясть странноликую могилу. У вас только что загорелся цыр-бор с аты-аты-аты-баты для гробогосподнего марша через убежище армеманов, где подтянувшись шли ребяты, рассыпая гам гигантов по бранепроводу, сотоварождаемые на их путании косным духом. Скажите трясущую правльду! Как пожелаете, соцприятель! Выковарные Альбионии! Вещается ли, не вещается ли, как жестянрастройщик удовлесказал голоуэйскому кафтану, откогда Нервопли и Ойсии были шкодниками и младонаградушками! Движение вперёд, бравый блатоселец, и отправляйтесь!

ЗАТТ (отвешивая свою сурдотучную пальторукавку поверх своей лопаточной бараньей части, чтобы более покажить нам жантильмена, когда он чует япону бесовражесть пёссади их недообразной скитайщины с узростом ноеты и объясняя апостериорически, как герольдышки Аустерлоо были ниже градуса гонора и как он во всё гретьчестное поиместье пропилировал эрехцион на своей семиброшенной стороне, априори корыстный покасательно его попопорпорций). Дысс, мырцарь, не думаю, что я не делал этого, едняжка. Никогда не братоедайте мне, пусть я могу только разведать руками, благодумствую! Меня-с нет-с как нет-с! Клянусь шекспитетами! Як по шёлку за тем молодозеленцом при запалыхании спичиркания. И всякие экие задники, и веская дикая брань среди трагедействий тех хмурейшин в их кузне певчих, и тот грубаха-парнюганн с его шабашеполётами, что дудит свою свечеслизь с обыченных концов! Вдымхайль! Я грандиосознал всё об его образлике, после другого раза касательно зуда в его нерукоместе, как он криволепо ногспешил от каких-то печёнопорохов и разрыскивал стулличных груд, чтобы уплощить себе возместо по-франшетски и смазкивать себе не без небесной экстравокальной мессы у его базы с безупрочной помпадокачкой пред людом отходских пап, преподобных и аляверных кромлехов, а когда я услышал его постылый жаргончик, рецептирующий четырещётку его евангентльменов так здравожильно, старожильски, сторожливо и торопливо, я подумал, что он только гафтарно пополодырничал, затем что, кляну снятыми кирхопадкими, как только я увижу приструха страходовольства, так и полыхаюсь от пары пугливестей полнометром, просчитавшись до плоскоморья моей пятой пятой. О верном послушании. Панфлейте!

{Бакли не смог застрелить генерала}

ТОФФ (хотя наглухклаксон пришил по его душу, он велиключается, мысоко лигиозный, с жребиекидательством как военизвергательством, полка в его левой, слеза в его зенках, хлопоты на его спине и хрип в его крике, как будто что-нибудь ему зла желало-с). Кто согласен, тот не головорезв. Хоть палач, хоть не палач, песня страхламона! Которую рогатики, шерстьпары и вся прочая дряньта хорошо знают. Папаист! Ростовощехромалище! Получите этот впридаточный удар! Дык! Это ваш пропет перезряд!

ЗАТТ (предавая своего шимпанского больжильца для пудсвержения этого низвещения, прямбегом от огнерубежа, криожиданно пал залпмертво, и, на караулочках и ухухушечках, он впоруодел ницодежды, раз он не смог сдержать стрельбы кобурами: его лицо зелесветит, его волосы светреют, а его глубьглаза гак гарные, что свитходит к его культскому тылолику). Значит, когда я увидел, как он самостоянкой притащил в пределы слышимости тот баштайный размаз с его нижнимбколпактом и пытался как алкостойкий мирзкий катарлик взмыть костьми и лечь костюмами, столь по-крушениански, как Мальврух от Мессахар, и обзамужить своё старое меховодное тылоснабжение, выдвигая корпост, подбитый сейветрами, чтобы возкладкадить стыдам бурёндушков на их аэростарожитнице, мне привечалось, что он переводит нюх от разных стад-квартир за каркасскими грудами – и я не мог храбриться наглостью рассказать подзлачнейшую историю ни потому, что знал пробу, ни за литые сплавы. Затем, когда я надосужился получить его как ню ладони с его старым пыльметаллизмом, на субсвете, трын-трон, где веросигналы штормовых отрядов облаков, где шиквзблеск боетопоров героизма и где щитсвергнуткрик с горькознаками того сырофема, и когда я поймал запых с дринкцок, более аурадский, чем у общепитека, головоляп до самодури, как Педер Разликий, пулямотче, мои полевые не частили с честью той (пулеволя! ), и, никакая это не ложь, я бабмотал и ядогнал с воплейским ковыликом, май руклубок, маи поджалки, мая носочность, маи стулпни, на утоп-топ, на утёк, всемирноспоклон. Мылусердие, если им злоупотреблять, придётся снова потреблять! Затем, Аррам из Эйрзерума с майвиннушкой, так же, как я люблю нашего Драг Дыроушу, я признаюся без молящего предгордсуждения, когда я посмотрел на Самсэра всея браннусских с весом его голосломкости, привалившей его из-за страдствий с его живомуками, и носознал, какова сутьлба такого горебражника, то страх был за маих сыновей Ноаду из-за него, и бременем он был для меня тогда, как я перемешал мои ирмянские пресвятые богорожицы, где пересреди его глас падитомилый, однако, мазьдушки мои, я несмел дерзнуть.

ТОФФ (если чесаться актами, преддумая, как подобный лисовод с Горнео всех клоунов честь опозорил, он преполагает перестрелкинжалку – после понимания того, что он сделает после того – чтобы увидеть, как тот будет с пристукным умыслом смердобит, если стучать с эффектами, можете дать ваши ножички на отсечение, прежде чем он будет несметно бодрей, этот супприз). Die Bů h! Почему немел ерзнуть? Вонь оно как!

ЗАТТ (услышав, как тот или дрянной надрывно сделал треледвали капризных храпа-теловдоха как чемоданник бежалых ног, он с заразой с ним мается, чтобы увидеть, сможет ли он пошевелиться, продолжая обночёвываться, не спрашивая пикпикание или спой-нидух ещё). Конеблюдство! Я встретил, с кем уже было слишком поздно. Какая жалчность! В добром грусть! Зелёную таскай надежду! О том подумать не забудь в дыму кабачных облагкофт.

ТОФФ (до которого промежду тем клюкой подать, будто чтобы нанести зудрубку на картфорт, с подлостью острокраиться своей рукой прёт воинственно, штоф освободить от сякой бесконечины скатереть, уже расточал, как моргруз на свет маяка, слова молчаливой силы, молоко и мало қ ой, були-були да даяшы, в наиполненную сребрословящую прикорчемную правую, которая, рахметким и барежним нормам внепреки, тут нет никаких сомнений, закончилась богослужилой даротерятельницой иной глиномысли, для пользы, внимай). Роблю речи, умаю корысть! Что-нипанское для Па-ли-ди, и укусусла для малышаляфранта! А ты давай, воды ужпей, авось, сборскончит дурь! Тырвбочок?

ЗАТТ (он шапокладит свой печной горнвход, а язык с непокорной приязнью к роткрывашке готов причашпиться святых чувствий из рук предчающего пустгрежения и нижеследом утоляет стражду тем сверховным наполнификом с гаруспическим корчмоприимством, предлагая ему за паузуху нямного туши солильненькой). Куда ни кнуд на этом битом свенде, творится тайком тоскуйдело, как командировано для улучшения наших природных выпадов через обильнослабительный эффект от вашего отобращения ко мне как ко дражескому закадыке.

{Интерлюдия 2: Месса по ТВ}

[Прочие готом забытверо нестоятелей в Прямых Мельницах во время этого антреска показаны по елевидению. Как фантанебыльный мир в Климатартаре Ниженуляндов сгружает тяжёлые меховина и разноблачает себя в мокрядождик. Нишкниг новьгалош. Как шпинатские чырваноскуры притопашиваются перед вторыми пришествиями антилистов. Газванны для пакта романского. Как Алибей Ибрахим желаетсе Серру Стричку на рожьгдесклеп, пока ездоки арумбских скачек пиксполняют чёртдаш по всей непогаснисфере. Учите монастуркский. Как старо-йельские парни дают слово исправить вся для новоюрких праздниц, так непрестаро, непростояро, никогда не праздно ссужать лицу, никогда не трогать солёное, никогда не тыкать сильное, никогда не тёткать сальное, никогда не такать сольное, сякось-такось или соче-прочечуя, как Бёркли придумал с руганью генсобранки. Звоните насчёт Финеала зрявторя после пола дня, и будет и на ваши похороны воскриксион. ]

{Часть 5. Бакли и генерал 2}

{Бакли, Патрик, 3 солдата и 2 девушки}

ТОФФ (теперь, перевалив тернветвленность от Пэта Песнепоэта из Гулхолманки, покель они пьют баклучше, добренько шалив, за старую адомгробную огруду, чуть рукплеть ноггреть опятки, смерь на глаз, взгляни на аз, в даль-дорогах, в гул-горах, чтобы найти того, кто, дуя вспых в френч, инглишне пыжится в раззуждаловке). Если хотите быть терцинритористом, покажите своё мненье! Как от Баключа струхнули розовея негокрали. Балет крепкой оказии. Насты, ненастья отчайкой слетят! И не отваживайте чернослёзную скорбь, сиволапочка! Что у вас за кумирлающий лепет, бачклин? К концу день и вчерашний приближался, не правдайка ли? Будьте ласковы! Кабы ли! Развезик, Вульгарри. Четыредесять столистьев, или как ложь их факт, чтобы вывести козлощенца на авечистую воду. Экакверный финт! Человече годготовил гробнище, покавесь прелестьнекто нинаестьгде огултелогулдел. Средь шитых фень в блате мирточки вдве радеюшки встали на вструд, а трёп одновольников лежал лежалкински. Гляди сюдарь чтотовтом! Чертила ниже грубля! Это будет пшчуточкой рублемочи, ан ну-тка, сэр? Сможете перебить, дда-с?

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 101112 13 14 Следующая ⇒