НОЧНОЙ ЛИСТОК 1 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 14Следующая ⇒

НОЧНОЙ ЛИСТОК

Наши наилучшие долголетние пожаления

Попляшке и Момарке, а также всем старым

средственникам, рабочим и покойным, желая им

очень весёлого Перерождества в этой стране

лиффиобилия и бурного процентвитания

с новых юнгорок

от

джокера, джемпера и маленькой сьюстрёшки

(детишки помнят авось)

¹ Больной папец ловит антикснос, и всё от руки щедрот!

² И вставные номера для черепучки, и крестовая улочка, полагая головой, что он порадуетсялюбиво линиям наших видных рисунков.

Глава 3

{Часть 1. Раскройщик Крыса и норвежский капитан 1}

{Гром, женитьба, смерть и возвращение}

Ясно, навряд интересно кому теперь озадачиваться вопросом Бытнессов.

Что страхи светлых при хромомногоязычии прячутся сзади судных в кипе тихих, затем, что мрак читалых рассеивается, с высоты девичьего понятья, когда господин, что значит с гору, исключая габариты, нежится на лимфе, что изображает медледи, как гак она пожелает, а также, что друзья лихие на пирах не перестанут поминать вином, пока проект был свистопеньем вокруг того май-парка, алятезисы, и ещё, поможливо, проба проворности для них, сейчас или никогда в Эфирии Пустырной, как в Великой Субурбии, с елейнежалейнерами, юрик или госполит, во время больших или минутных разнимгласий.

{Радио в таверне}

За какой причиной они, то есть гиберо-милезцы и верхарко-норманны, пожаловали его (рожденье оваций), что был братродитель смытославов, как важномистик, павший в западину, и как Абдюллен, что из Химаны, тем их дюжиннотрубным цифердискумом, служащим вере и правде, современным как завтрашний полдень и в появлении следующим требованию минуты (чуя, что у любого в том грудом дюкстве Волинстана по-выделанному было неправильное тело дат), снабжённым сверхъэкранированными зонтичными антеннами для дальнеприёма и соединённым через магнитную линию термопарной системой Беллини-Тости с треважным гулкоговорителем, способным улавливать небесные телеса, засветки водоплавов в гавани, клацание клавиш, водокурные наосы (раз донны созданы мобильными или андрогении служат помехами), и выпаривать в сеть телекомму волностью иллюминиевый звуковар, что подаётся с кавардальней карусилой, эклектрически фильтрованный на всеирландские светлицы герцев и ом-суток. Этот гармонический зонденсаторный выдвигатель (Крот) они заставили работать от магазинной батареи (именуемой Миммим Бимбим, патент номер 1132, Торрпетерсен и Стадоба, Йомсборг, Сребробугор), что была налажена через двутриодные одновентилёчечные пипкопроводки (лассосопрягаясь вдоль, как будто они терпеливвисели над волнпастью) с видноголовным заразширением, регулятором усиления циркумцентрических мегациклов, варьирующихся от доливневида до заэринастризны. Наконец они вызвали, или по самой крайней мере помогли явиться как-нибудто, (что) пип провода (бы) пронаружил чрезнутрь слуховой и вёрткой (известный как спящий беспоминкинг, изгойставленный Просилием Уа Слухогрохокрылом, барабанным перебойщиком, Тропа Евстахия, Возлебродаградъ) канальной раковины, искушённой диранжировать и Старш, и Нэль, и сорок раутов Кортия с концерциумами Гильдии Бретонских Симонидов, Рессоциации Канатоделов, Бенбратрства Варягонационных Вразносчицких Сыногоев, Толп Асгольда Олегсандруга из О'Киф-Росс и Руссо-Кивер из Браньспоминде, Йехушескую Лигу ницепрохожествующих, чтобы улюлюлькать прошедшие бремена, вокруг которых они борисаживались, вверх его толстульской передины и вниз его реакциррозного сбагрика, зевоточек, выковальня и гремечко (вор он сын Рады, вот ор Шевелюрлиман для вас! ), вглыбь самой глубиринтрухи его отологической жизни.

{Трактирщик подаёт напитки}

Главдвор званых им как выманивание небесное, хотя его загадывание на картах галлюциногенно аки высочение в нощи, пантоминание о коем деянии, как крохи Нура, проявляются миражом зерогало, ведь именно там с муэдзань-мечтами на один ватт-час, билль прибыль, пока не время спада жалуйста, тот гостеприимец полубутыльности, булкогрузное толстущество, доярко-красное лицо, очасованный орёл, настаивается разботылить о'коннеллскую, этого истового друга всех синдиков, аль лёгкая рукавина, иль зарок пропускания, допрежь дний, когда его кантердерийские колкояблочки мерзопадко помигивали до рассказчика, с очами шастманна над скулами скандинава. И не менее тем, этот эльский ломстр, для него, нашего хубалгабарителя, просто рывок с пригоршней, как для Куйлсена, патагорейца, что царь цапцыпляток и могусчастьевый исполовин, под пенопрошлым произволением, когда он ввысьтянул коркотопчину множью кулдыкостью из Морха Негхи. Когда, возсвалим нашего седого севца, поп дал своё тиржертвенное буллозлоделие и, течь, повёл движение катарической эмульсипорции вниз по склизкой скользоте во здоровность кренящихся подымостоятелей. Аль-Аменш. Из-за чего внутри граней мирдома поднималось «На дно, ныротопщик! » вместе с «До дна, дырокопщик! » от боссядских братьев, тех двух богвместников.

{Тост перед рассказом}

Это случилось гораздо после того, как Лояландия плыла в воде берега, слухом это было немного после, где там торжил растройщик вблизи, лихо это быльнее прежде, чем он вытянул Крыссную молодель, казакинув его верхнюю затем-ту, либо это было не ранее, чем посуднорядине того, как он петлеметал норвеского кабестана.

Тут он поискал раковинообразной клешнёй своего таланташа ключ ответки в своём ухе. О, бог на верху бочонков, выступатель из Устана (я не забывал класть на место ключ от Арит-Равк), о, Ана, краснотворная дама, выступательница из Потомустана (я не оставлял искушение на пути чистильщика твоего порога), о!

Затем, перво-наперво, эти сильнорукие докончат дринькать напитки. Затоварьте песньмоль, дуплейте ещё на дно, потерпев, вылейте первое, что придёт в голову. Шинсвет, шинсвет амур! Мы спасаем тебя, о животворящий Бас, от голой земли и величаем тебя, о Коннибел, ротовыми похоронами. Так и было сделано, чисто и плотно. Ну-ка, жажда, глоточек!

{Норвежский капитан заказал сюртук у Крысы раскройщика}

– И тогда спрекал он водителю судна. И на своём транслатентическом нарвалкельтском: «Ахде мне шхватить бы поможе погоже сюртук и соснопушку? » – «Сртук! – казал водитель судна, зная язык, – вот раскрасчик. Эаш и Белая Барышня, ходежонка, преемник их». – «Голосоколик, – он казал, обращая галс в тому наркрайшему от него другу, закрасчику, – ради пытливых выймов, клянчи чутку жменю рыжих, пелвосолтный пелвозазлясный плодовалиссь, обделай разве кабестану батрачный пристук! » Именнинг в воде, одеждно, для у его леди её мастера, которому ненаходима арочка шарозванцев под образцом казакина рясбойщиков. «Не прогневайся на меня, если ещё только однажды сделаю испытание, – сказил Мужоблачитель, избавив от пироротомании свою огнеёмкость». Он сплюнул за пасть (жалится), он окружив линией смерил (зарится), он клал зарок резвости (глуп как пуп), и он отпустил невпору вырезке стиль (магадзiцы ещё, в рыбный путь). «Сохи за сухость и сей сорт за тот стук. Любить ли, бить ли. То обмен, то разним. И очень удобненько, сосед Норрейс, вот и всё тут». И водитель судна вредовымещал ему вслед, окликая пятимачта: «Лиха беда ночами! Сбросьте это и свернитесь в моедольнюю Эйринн! » Тогда норвеский кабестан ответсваял, не мутьствуя рыбалкой: «Как раз ли бы! » К морскройщику он явилсеть над зорегоном. Затем они ломали по малой волне и они мочили по важной нужде, как они прибоялись ботратно до тетери его множьяства. Тогда он сорвался с янкорных целей в нордвейный брод, так что семь мачтоливных слонцеворотил тот грудый разоблачитель был на горчей пучинице, там, где затон дновод морских, от Сан-Земли Фрама и Отца Хосе до Мыса Штормветрозо, звездовчерни и слунцевсходы. Вверх по Рiчке-де-Янвайро и вниз до Залива-де-Умбры. Шорох дней и морок ночей. Отдыхмайтесь, о гореходцы! И волны вздыбливали, потравливая и выбирая, и время морило, подымая и опуская, и, дожде сухрани, ён как из посудохода!

– Горб! Горб! – басили развальные вратья с быстротой как у плаксивых чад, грошом секунду оценяя.

– Я сделаю это, – сказил Крыса, разбизаньмечтавшись об оснастке для её жениного лэрдства.

– Сорт гут? – решили они загорбунить верточуха.

{Клиенты останавливают историю}

Зато стар компанеец, как поколенный лорд, из ржанобудочных верховодов, он отнюдь не боялся рекрутчиков-перекрутчиков из береговых акул, из флотцев из челнцов. Это было нетсомненно не антропование граха Лоритца с его Мыса Взгорькой Надёжи, и его трипрекрасная лоретта-леди, меткая до его медогор, с близ-близ-блёстками её каменных шпилек для волос, только не, если не, процессова леди, как показала их настолия, кто был для своей видимости ларчиком, чрез небесность, нет, чрез сердце чистоты (будь у него взорницы, он берёг бы её как кузину роговицы! ), зато тем баснебременем это было датьсомненно та силосделка (стореже сегодня), которую, как необходимый конформизм, он, с мытарями Маглетона, всемдай беспреставок всенепременно позволял, как полномническая благодать для петиционистов о праве, от трёх спелых тостребителей с их таможенными напитками, нечто у Нэша, Буркли с бугром и Возгсли Восхитёр, с их гэльскими гуллязгами в его шенапанской губернии. Из совместных мыслеголиков полуучатся возместные трудологики или, как поётся в ротословии гяудей серпианства во славу орд вокзальных царь-ковок, пока пропеи остаются плебеями, зато прибеи через лоскочастотную амплификацию возможно позже согласятся получить иное. Ведь духотени людей в сю эру стали кворумом. Шорники и кожедёры, скорняки и солевары, оловянщики и обоемараки, приходские клерки, стрелучники, порубщики, негоцианты, чеботари и, первые и никак не последние, – ткачихи. Наша тракттория она открывает сердце для всих публик.

Рестаратель, отставратор.

– «Вперёд с судходчивостью! Займитесь этим, острослав! – бассбалабанили они выше полога их одеждома. – В море сел себе гидом оный в джонке и ботплыл себе взявши божкнижонку! »

– «Я сделаю это, словответственно, рукою моею, – сказил Крыса, – дай вод гладкому». И, не махнув и блузой, возвернутый наизновку и успев вздремнуть в укрывке братьсколько шансиков, трезвый как водитель судна, он был моим попечителем, когда он рассказал мне том, возле чего я теперь судвершенно удобылетворён, раз аморзничающий вдовец, как сообщает конь-респондент, после восхудения лёгких пеней, последовательно разлетелся адамистически. «Да поможет мне бука, что улаживает по бухкниге! »

{Трактирщик собирает деньги и падает}

Последалее, директивой о сюзеренном обвыке Человече и питьленнике, явившимся в сосуд, Ярле Рангов (Ракальнар они называли его, зовите его Ирл), по-прежнему передавая резаные гроши скотоцентов, некоторые, вроде постойных фуражистов, давили своим шёпотом в его прядьслушивание (походило на какого-то опрятчика втихомолчные патсказания, друголажа, чтобы обхворить любого, что задаёт по чёрное число, из наводуквартных оргрубщиков), то же на добрую полосу, и опрядь же разрядиться, после чего он испустошал сиро да помногу раз до кранца своего земного пищумствования. И бросил невод. «Пара хрюшек, начнём с азцов, не надо цыпать деньками, контрибуция трибуна, если понимаете, что я мудрознаменую». Имущественно на его постылом жаргончике, возьмите вашу досытоценовую скукожку с этим хорошим шелкопенсовиком из маетной перемётки с замоцветами. То ли цифрум, то ли суммация, то ли преприз, то ли золотодно, то ли Разес, то ли Кенельм, то ли Томодиггес. В славноформе твёрдой войлютости. Ведь все мы ставим на триумфишку. И блага не мерены.

Поэтому, оценивая затраты жидкой храбрости, серобычий обмерщик набил киндарками кошелишку целым комом (боритесь, великий финнист! ослично, малый придранец! ), крича свой кеннинг, эдакий подозритель из шайки, с тем товарищем, что боялся собственных нескладий, если бы он субперсоной тезоименно пакостью и падкостью прочисходящий от перипулятора, выступил в столбоправлении Рейда Мида и Чёрного Порта, досаждая подкустарному горбахе-складню, да пухнет земь, пусть влажнит сухо и будет россухмень на всей сырьме, какого верблешего и за каким дьяфелем, по какому финнобесию или из какого фанабардства, кто сделал так, чтобы подмостки были сначала убраны – вы распоряжайтесь, болтомол, был их раннеметкий ответ – когда ловкой цапой (тот соответчик) из-за противоречия показаний ушёл несолоно пинавши свидетеля (не тот коленкорм), и ради коего у диффлинских скирдов убрали планки, что и требовались, ляп.

Бубух!

Обоёмнохорактёрнобычнеобволочнотренькодинмурлибодругорядовогорогорушковатерлодырьдельнеядцеобнарушка!

– Доброкинулся, – айкнул первый.

– Продвигоныряльщептенец, – басил второй.

– Буква Ишь значит идиот играет с икрой, – вылил третий.

Там, где взмыв из массива ятрён. Бим-бим бим-бим. И где взвывы пассива матрён. Им-им им-им.

И кверху того пусть легенда избылетает о том грехостроении будто после сгороскатушки, раз всё издревлишне пошло пылепрахом, зато, как несносным прыжком к степенному на верху ступеней, будто после новокроенного кропача, ведь неси спорее, дабы худше! Хо-хо-хо-хох! Ля-ля-ля-ляг! Сессия-судебница, горбайтен зёрен на мельницу! Реле лежи-лягай; отбой пока покой; комуниклапанное внутривенвульное сопряжение. С охраннейшим высельем в мире. Парадоксгласная забота, зато тут, в настоящей будке Бродограда, Партоломью, где их лидердядька гостепринимает и обслуживает их, чаркубери, как следует для кедобурского интерьера (комблин фон светклин), как глюбой глубочник, будет экранировать свою антётушку вокругобводом мирового разумаха с Ев срама дней (пик, пик, пик) и впикследствии пикскажет пикпрограммы, незовиснято киноводя чреслотень и быстрые субтютьки на скандальском для гильчитающих от неплемянательного диктора, зато, надо отдать сопрощальное и чёрту, когда те разражие сыны задают разгром вдвагром, то недалёкий громофтонг третирует. Два будь. Рос свет.

– Всё это шуто-куртаг, но шток нащёк его моченьки? – турусили те, кто в прошлом сами были малостряками (вслед за зевучестью младой в кровати сотрясался хлопчик), перешительно, к тому же вытирая рис, съяственный с их залитьбой. – Та вещица его клока? Его «аще роса на ране» и оный «твой одр всея суша-с». Она правит в школярню в своих шлялконцах. У её домочернцов не было разжменных, поэтому не увилительно, что её ошеломил его прославный позасветский рассед. Не его забудьте! Безалабер педпрактики из Троечного Голлежа. Пусто у него не было маленького пузыря в тень худовольства для того, где чресельник виднеет? Цениток? – И они забавляли (едва раздастся глас большой, уже застелен бес покойный): «Большутки в тыльную, взяв гольфы к брюкам пару синих, припуск дополлидельной обшивки воздрожно лицензировать неодиножды, средствовательно, не страдая ломотой отрыжиков, это нить полный рост, ни короткая расправка, раз столь всё это касается всех».

{Часть 2. Раскройщик Крыса и норвежский капитан 2}

{Капитан возвращается}

Брагомэтр, в лавке ли, в лодочке ли, под углом запаздывания, дав течь, будя лихо, в покое спавшее тихо, в итоге костепримятно, с трудоватым водсопением, приготовил их и, в меру с ампером, тяпнул три раскройщецкие, задвращаясь к моредольней сельди, шлюпая как хлябь с галсом, волногон и верховой, после дноморского потопа, в сользам прокравшись шкипер плыл, отмокая, отмелькая, возводясь в наветренное состояние, впихаря триколя триселя, дрейфоля такеля-тополя, а его тринаудачный трос воздыбливал разбуфшие кромки его болегромонизов. Он оставил свою стоячку в своей руке, чтобы не показывать им зловоспитанность. Что же касается всех целевообразностей, на нём был грибок. Пока он лицезрел их передом на зад, потом парасоло в округе, весьма озахваченный, всклицая «Гореищут здесюшка висяческие! »

– «Доброй драницы, – спрекал он, – пресноваттные и прочие надобраничи», – пока он пробирался в старкулейку, сначала сакенаги, бутылиада вторит, кренясь к наветренной стороне, напрямляя стропы на то звукачево, чтобы бистроплыть в Пивнулин, где бы его смиристелка в кулак тутка подветренно сторонилась их губных гармоник, где его ожилетье жёсткое для его животэма, бери шот slà inte, и его нахлобуча на хлопуше, и его чёс. Чистолётом. Со светлым восточением и светлым западением. И он спросил с него, на кой шлаг делали эти мои фортовские утрюмцы, что жизнемогли ожидать клин бебешек, что мон нетайно-внесаттоно вспомнил, также за каким шмаком отбыл он немельдлинным слабоднём, тот самый милый косокривович, пероосновной внеприятель мнений, защитой он был снастотерпцем, чтобы толкосдержать ихо, допфрантик, здеся частить надо цац. Кабельтрос: тирточки! Заплывается судовдля, отбывается натравку. Бессапожным плаваньем. Отпадок.

– Скиббер явился не за инн лился, воздухомаршем, и паче рукоплеть, и тускла воронь навсегда, – отсчитал рулькобежчик, ниссудствуя на франкском для его глазатычного, который, посредством галльского:

– Горбоватович, – проговорюнился.

Хватит про этих наших ростроумных носхватчиков, как их ульстрапустолетие довело их до инфрокрайностей, поражая наповал и высыпая через борт, против нашего аэрийского изоляционного сопротивления, два деревца, что сбиты как одно, по-над блюдением тана, немца и рогоносца. Препатривидуально всё, они подытожили. Славословля. В рамках. А для панкорчмаря, отмечая, отдакивая, подойти бортом как причина портить. Кроме того, раз там крепость, там раскрепощенье. Пока какой-то из них взял фрахт. Или другой защищал свою виру. Встрять в дрейф, пропустить на брудершлюз. Зав ваш здоров, Бражнобурбон! Отмочите мне кислую мину.

– «Доброй драницы и бодрой мельницы», – казала честная матушка турусыня, приседая свои поклоны на обе стороны с ползучим шхернословием, когда все они были в старом ремонтздании Крикорявксберга (раз они пережили сказанное в прорыве неба в Пустопорожье после зашквалов из-за угля Митрополья, пусть им будет и гурий горна мало), находясь в гибернации после семи венков лет, пока они ужасались, не ушёл ли он в гроты смраднырсудов на этот галс, где ундинки утянут его за удочку за дно его садков с его просидной ношкой душки эринным делом, вдоплавок с помощью бурдюка Дивин Джина, и стукнут дверью за ним, чтобы во имя Ран получился редкостный чудо-рыбо-мясо-кит. Мориа Мёртвомор! Нет сбора кроме кагала! Запасодобль баншивки залобальной! И они залегли для его бойкрещения домой среди того гибельноского луга, с пламенным пиром, курпевчими криками и китчитающими клоками, чтобы обеспечить его затормошками. Течирьи вещи нужны вашему черноголовнику, чтобы быть готовским к Большой Воде. Он сотворил молотковое знамение. «Боже осуши, – он казал через несколько шпыньков, – как подумаешь обо всех тех возбликах, жизнь длится лейтмгновение! » Тут вы вернулись к своим Хокинсам, от Брасилия Влаженного до нашего торговальсус портохода, грохот тазовёдра, раб торговли, галерник специй, раздраккариватель и, кумжей плавай, киль-полосатик, как будто вы наплюхались мнеожиданно среди ясного лова. «Шатки-валки! – казал он. – Шампенгаген до искослада! Ногочисленные рукопенькладства для того принцеброда из родкраёв уездинённых тут в вашей будке! » – «Так соберите мне солянку, – спрекал нормвеский каплун, с вознёй фарсмертным мирожданием, – что ли престукнут он, злодей, и где там тот растрёпа? Няммного сыркуса, – он спрекал, – всемь-дели, сегодня на тухлик (блюдоходцы, воспарьте ж птицу), или мухито, – он спрекал, – распримерь, на кеннедский тестокаравай для Саке-Патрикёра, и так в дальнее, или мои старые часоверы вышли расстройно, а когда я взбешён до свиняченья, можете приводнить мой последний груз, – он спрекал, – и, если я мочь получил, – спрекал он, – кати-кидай в тьмутартарань. Жажда, потому что до дома бровью подать». – «Без долких яльщиков, – казал владетель точки, ведь он был глубже северной звезды (и мог приять пустяшку пропойщика за бурдюк брагодирщика), как мог бы казать укусозверю товарищеед, и подарок для торговой баржи, – мои сто ливней на четверг для вас и рожью Фермхейм корми! Сухминь». И он получил и дал купчинно на пирояствия Горемыкомыкушки, как здорово живёшь. Он сотворил восхрястное знамение. Что стол постлал! И вкустричное дарблюдо для брюхателя! Целла кагалла! Он был беззаботливейший из всех, что я видел, зато кремень, а не человек. Аргуса с глазаньей! Для того потомка подруги коллеги рубахи-парнюги проказника. «Купчинный, – казал он, – мини сонночек, голодарь Шеклтон! Ну, прислужье, попотчуй, не то этот лютоед Ослич обворсманнит всех нас», – казал он, как тот, кто знаком с домом, пока Фьельдемар показывал пятки, а Болемор показывал носочки, с мархворью он ходил от своего пира чешек и в морбозе он ждал своей смены троса. Пока они не завалили его, поспешив вдогон. Скажи когтя!

– Такак он укрысил, злословив злокожу, сюртук и со снапуском, – метил первый порткокроитель с внушающим видом, и тогда:

– Море-морюшко, кормовояжор, – второотрезал лезвийщик любезник.

{Жалобы капитана и раскройщика}

– Девятина за девятину. Даю ценное словно. И не стоит заплутаться, как они триждосказали доскройщику, кроме того, они знали эту чтокчемучку. Из-за его такисякания. В стражде всяк на канат, и подсоби нам в горлости! И трижды сюды за повторение униума! – «Пожалуйте роевые рубльцы на вашу огромерную приставскую счётницу, – он низменился, – О'Гонор Крепин, который недивно произошёлся от О'Коннера Дэна и настолько благомыс, что он не был заботлифф касательно вгостинного взглавия, что возросло пред ним, из Выцветени, под смурмаской мортунного телогрея, словно тусклый торопкий тылоэмиттер, с его куцыми травмотанами, что торчат сверху на выпластах (как в подгорных сельцах на лугах зеленца), по-прежнему причально разинуться на неё, его властную в страсти, в его бесценной памяти, какая у ней гордая милость, с походкой скорых вод, с улыбкой невозмутнённой чаши, с тем утончённым духом Монполонсил, и её быстрые малые вдохи, и её поднимающийся цвет. Кто должен остаться живой, чтоб ты остался с женой? Я подумаю налтем, лиледи. Раз облепленительное вредприятие зовут гомохрабростью, гой невраг! Очьмладцати лет она шла в сказконец и тоже нихт думала многость. Им да попустим! Сваленный ветром, её ветхий правами восстанавливается, будто прошлая жидель, просто памятка. А она стала больше тогда за мелочь её дней, как мышка, настоящая тютелька, улепётывая от всей панорамакронной картины. Её хомут вхолемладыки настанавливает его пучинбедствия, горличные локонволны и глыбокий лотмоток. Аннексантрийские плен и покорение. Эфтна Перьекрасная, Увод-Дуга. Он её первый ляп, она его быстрая лапа, в копатстве и в браздности, пока верфь не развернёт нос. А в жутьпотьмах и земля так зияет она словно ночь, так не оспаривай клюки в рукав. Через простецкие года, где засарайчатами пожираемы и анимлеканский мёд, и финикстранные фрукты, и ячменный опреснок из дарева Дворняги Тама. Из путешестыни ко злачногустыне! Прислушайте меня, покровы Мины! Он будет прекословить, тем непеременнее, что ты мне менш. Я позавсегда должен был уложиться и лобомыться перед тем, как мы сражались за вязкую вкуснячину. Пришла пора виноторговца чаши, который-таки на устах пережёвывал беконнемо. Но никогда ею не стукали породу зуброветхих, ни даже за прощёные легионы Староилов. Я исполнял закон по правде для владыки закона, быти, Таиф Алиф. Я протягивал свою руку для поручительницы моей души в Аннаполисе, моём граде юнцрёбр. Будьте же маими защитниками на Мерзоплотинию пред стражами града. Долг платежом грозен у джентльнежного соглашения. Мадамские заброды. Вниз ко подножию сквозь верески сбегая. Ждём Разносказусов и Ко. Если цветы речи веснакрывали зарождения маих всходов, чем вышед я скорорезал, тем пыльнее я тенял свой буресломенный путь. Не было молотка по его голове, ни псевдонумера на мономентальности. С той хладстенозной суровострожкой, что сонавивает смрад из Альписсинии, утончает ниливошеньки из Меморандии и перевывает сверхвольные стоны голоса. Зато его спектрим толькоявился гребнем от ирадужного моря с трудыней, сребролысиной, плохотью, гррневом, чревоокружением, тщеслабостью и отлынием. Возможно, это было то, что вы называете переиначить ориентиры, зато есть полуночные перспективы по моим поднятиям. Валы с ольхами, берлоголог! Что за запах и звук ранним утром!

– «Штоф мне стулвалиться, удушите меня, выньте из меня тушку навеки, – задавально нагэльски живозаводит эльконэсер, – что приносил пустырник в Палкопрядье и верходел вокругдугой Деметрия, ведь, раз вы стокрасно стольмялись, грубый глубосводный, это сточнее самобушуйства, изучающего исторези вокруг старых вулканов». Мы склизступаем слишком скрядом, так в скопомулов нас отпущение сплиния превращает. Затем что время Ч влачит вицкравчий винзелий. Прямнямнямс, Мистер Малотай.

Он отвеснолился (он млел и извеснялся, коль углескис) со своими тремя мелкими пташечками, будто он мыслеписец мозельман, и зарделся как факел, когда милозорный г-н лубок паляцел вниз в его путь-живот, баш на башенные известия, всмехаря трубдудя, трёп ля-ля болтовня, выдумывая дела давно ливавших смех в этакой эдакой неге. Бухты.

Что оба и сделали. Барахтав. Врадио горхрустального захватчика? Кроме Амстердамушки, у которого были востроломания в его нидерляжках.

– Клянусь прахом его спалтыла, Али Коса, – думает каплун, затыкая свои тушекубки, – мы были тут тоже в прошлом.

– И кляну его обнимчивую горбушность, Рычаг Трений, – думает ваш пояспучитель, напопо его забакшиштанов, – но где ж Горахция куртинный штат?

– «Я сложил ихо позади хмелевого сарая», – спрекал Горбоватович, – наскоропаляясь на рассказчика и легко подсказывая, что дублидиод двурушен, и что он по-бережному покачивается по волнам дегтаррных вод. Что мореправились вниз по его горлантюающей трубсатлетике как шаловалы гульфстрама. – «Крыст Вольфов на нём, перештопщик, – он спрекал на простотутошнем, – и, бывак иль не бывак, я не прибаутки присказываю, ведь я оставил карст на его муженемаменькиных чурках ишь козлить с тем нашееповискарбом подсади в огонь подцепи в хмелевой сарай. Гопс! – спрекал он».

– «Дымите к чёртовой чадушке! » – смещались, пока слеза не скатилась по ляжке, бездельники, все, кроме овчинных сукон, что утловыли на господа, чтобы его не было, и соглядателя, которому его сказка была выложена и который чувствовал, раз огнегорнило было надвязано ему мотофозически, как Омар порой замечает, ведь ситуанца такого как не воздержелать, что это суховысушит его коренным образом.

{Капитан ругается и отплывает}

– «Похраплять-таки! – спрекал он, дрек одно, дак другое, теперь в глыбоком гипнозе или сам сморённый покропительски. – Над ним крышта нет, – спрекал он, после ещё водного матроссирования, – ну, пошёл писать, нашейнер, этот отделочник, этот кропачустройщик, примержжённый к носшторсиомам в его буфоньерке, кумонист, – спрекал он (штоп его перештоп! ), – что стоит на одной ноге с публикой в смогинцах, – спрекал он, – разнося краснобайки насчёт ательерных одеждоособых фраксов для обоюдобортного челнорыбачьего (смахните-ка этот дебелый ясень, ясный пень! ), – спрекал он до коего, – ерши-держи латань шире, доскройщик, – спрекал он, с его ломотрошенной затравкой, когда он страхами вольтсировал. – Я сложу его обычные щепки на парах, – как он сказил, – поищи у целевого сарая, у нехорошосделанного, – спрекал он, – я ставлю крыст своим урокоприказом агонии на этом наипоминающемся из людей (на жёваном пиратском, если бы он не оскандалил его всеми стругательными именами его подворовни! ), воротоненавистный подшивач, – спрекал он, – его двоюрубич иннвалет во всенеоставших стойлах, с таким поленкормом лажно обедрыбиться, и этот сертычных дел мастер самый позарный подшофебельный подворотник из всех, кого не пугали ни игорка, ни хайлают! »

Итак, на вторую примерку всё собрание неразлейцев свидетельствовало. Как он подло дал его наплечник, кружкивал свой указать эль и отъехал к Фьельдофирну на забрежье. От его друидоседской долитики обратно в Байтон-при-Буйтиши, от аэронижних пашенных вех возвратно до тверди цацчёсов внедремно. Ох.

– Лиха вода причала! Позабросьте это! – фарскликнул так его владетель суженой им обедом соответственно. – Вернитесь к моей дальней Элин.

– На вред тлетьбы! – воздыможурил новрезкий главпират, надувая неистый вид чрезвыей его верхблюдодувки, а его ревноудаль лампой вспыхнула из веждоугля на его высшей мачточке. И покаместа отдалённо он отчаливал от Краелевства Кафрики и покуйдавай недалёко он ночеливал до Медовитой Муссонности, испещённым сквозит дневное горнило, взбиты сквозят снега. И волна заштиливала, и молва зашкваливала. Но, ватерсочный шпигат, что у него за подводнение!

{Капитан возвращается инкогнито}

Пауза.

Адская механика (серийный номер: Воловий Погосдь, тычася чертыком взять), свалив в джекпоте лица с рожной головы на рогатую (как напали, так прибрали), пока загадочное плетение выписывало рулесветные круги, теперь настала волна для того, чтобы у присловесной пары застрельщиков, которых следовало наказать, как было с проницаемым эльконэсером, буквалкой осталось одно крепкое бессилие с ними. Благо несведущим, потому что не им трещать свою стрельбу по заданным мишениям, и не без глупомудрия, бедолага (он перекусывает, он окручен, он дойный, он утлопал), воздымая гаречадный судшпиль как жезл приветствия для всех людей из благоокрестностей (что за венчики, что он сохранял, вперекор вируса, что он столь внедрял! ), волнакачал себя до той точки клоповника тамошнего дублинского налива, туда вламываясь и входя, из глухомани подворков, Градсток Бурун или Большепарк Нулады, на ваттсисдасе или бьянконкой, отстранлица в глыбернии, ведомая каждому шляпа-цилиндр, что вылетела между домами из-за ночного колпачка того же шапокроя, или, возможно, то были чёрный бархат и гулялка по болячкам, волочащий свою такеляжку, что сигналили тревогу о ветрогуле в сторону Штатихой Чаши, чтобы указать им их пейдевиды, восточный кольцевой путь или главзамечательное важноштрассе. Открыто, по такому счастию! Спаслодка Аллоэ, Горе Нетканных, Гладнота зрясь взъикивает! Как бороздки волнобрюхих, так и рывконивы уд. Пусть лютиковый вечер будет освещён ночью в Фениксе! Музыка. «Тут десяткам презабавно на балу у Пламягана». «Покуда Ирин духвернётся из недр бесчувственной дремоты». Как они преуспели, отвлекая дневной свет, сохраняя темноту, кто любит, тот увидит.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒