de la vie. Примечание к части. incarne

de la vie

https://ficbook.net/readfic/4232913

Автор: ZittenDove (https://ficbook.net/authors/435772)
Пейринг или персонажи: Сехун/Кай, Крис
Рейтинг: PG-13
Жанры: Фантастика, Повседневность, AU, Songfic
Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика, UST
Размер: Мини, 20 страниц

Описание:
футуристические мальчики не должны влюбляться в мессию двадцать первого века

Посвящение:
Charity.

Примечания автора:
— работа написана на #crushfest для exo ◑ lost planet (https://vk.com/exo_lostplanet) | wu yifan ◐ luhan ◐ z.tao ◐ lost planet (https://vk.com/lufantao_lostplanet);
— краш: блондин чонин;
— песня: tokio hotel - love who loves you back.
(на самом деле вышел дикий проёб с песней, но тут уже ничего не попишешь)

ещё один ост:
м83 - too late

гугл говорит, что "de la vie" - "жизненный" и "никогда". правда, нет - без понятия. но мне нравится, потому что двояко, будто бы с ложным дном.

клише.

всё так никак, потому что я не хочу ничего грузить. потому что, чтобы что-то грузить, надо что-то иметь.

футуристический - от футурум.
и потому что я попыталась что-нибудь дробное замесить.

и я не знаю, как верно расставить пейринги

Примечание к части

trash

incarne

Солнце венчает эпитафией этот день. Кислое, ничем не разбавленное утро втягивает в себя Сеул, как кокаин, и слепо размазывает (кровью из носа по щекам) растерянную в воздухе дозу пыли по эластично захлёстывающимся трассам и алмазно начищенным стёклам небоскрёбов, убойно горящих на рассвете. Сэхун сверяет часы. Стрелки мажут круги, расходясь по разным орбитам, и числа на них запредельные. Временные потоки будут синхронизироваться ещё пару минут. Нефильтрованый ветер прожигает кожу. Ифань предупреждал:

- Существует вероятность того, что эта среда погубит тебя. Пыль вызовет аллергию. Солнце сожрёт твою плоть. Или воздух скрутит грудь.

Сэхун делает вдох: как промыть слизистую кислотой. Потом делает шаг: ноги дробятся как на тротиле. Он не привык к этой гравитации.

На пустыре, где его материализовало, никого. Обезвоженная, спутанная лохмами трава мешается с сырой после дождя пылью, и петрикор завязывает на шее Сэхуна удавку. С непривычки Сэхун грохается на земь и ждёт, прижав пальцы к вискам. Скрежет в ушах пульсирует в самой мякоти мозга - чёрная дыра в глазах распаляется.

- Поэтому я говорил тебе взять с собой это.

- Откуда ты знал, что я буду здесь?

- Это же я позвал тебя сюда.

Сэхун чувствует, как плавящие руки касаются его раздражённых щёк, натягивая кислородную маску. Он открывает глаза, почти не контролируя свой организм, и видит затуманенный силуэт, загораживающий солнце.

- А где твоя маска?

- Я адаптирован.

- Долго же ты здесь.

- Почти год.

Ифань подаёт Сэхуну шершавую, столько раз облезавшую от содержания примесей в атмосфере ладонь, и Сэхун её принимает. Вдохи с хрипом процеживаются сквозь маску, резкие лучи травят зрение. Ифань говорит, что пройдёт около недели, прежде чем Сэхун получит возможность содрать с себя все аппараты. Тот конформно кивает: у него и так нет выбора.

×××

В двадцать шестом веке Ифань - (а)социально-культурный антрополог (хотя начал как визуальный), а Сэхун - лаборант, устроенный по протекции, в научном центре, где расположена Ифанева лаборатория. И обычно их отношения ахроматичны, холодны, и в основном Сэхун зовёт Ифаня на обед, а не наоборот. Но в прошлом, полмиллениума назад, когда они подобны мессии, они будто бы затворники. Ифань, безусловно, поддерживает контакт с людьми, лайкает их фото в инстаграме и читает блоги, выпивает по пятницам в барах с незнакомцами-лучшими-друзьями, но:

- Я просто больше не хочу быть один.

Узкая захламлённая аппаратурой комната - их единственный дом отныне. Провонявшая дезинфицирующим средством, не имеющая ни миллиметра свободного пространства, она вмещает в себя две кровати, шкаф и запечатанное на замок оборудование Ифаня. Плотные гиппоаллергенные шторы поглощают ультрафиолет, иначе бы их кожа вздулась за первые дни пребывания в этом временном потоке. А над дверью першит фильтр воздуха: можно снять маску.

Сэхун скидывает куртку у порога, помещает маску на специальный постамент у стола, раскладывает одежду из рюкзака на теперь_своей кровати, заправленной в голубоватое постельное бельё с мелкой крошкой принтовой лаванды, и ловит на спине бескомпромиссные взгляды Ифаня.

- И чем мы будем заниматься?

Сэхун выжидает, чтобы не видеть лейкомной тоски в глазах Ифаня, не оборачивается, растягивая в руках футболки и штаны (вроде бы трендовые этим веком - так сказали в архиве).

- Не встревать.

×××

Запекшаяся в бескровно чахлом свете ресторанных ламп тьма тушует очертания. В плейлисте на низком волуме тянется неоклассика, стоя фоном гулу в ушах. Ифань, в пальто от Франческо Смальто и в джинсах с барахолки, крутит в левом ухе стальной крест (выглядит абсолютно приспособленным, выглядит своим, не_чужим) и вещает:

- Не рекомендую тебе есть этот суп.

Ифань захлопывает бордовое дерматиновое меню и просит у официанта воды без газа, когда перед Сэхуном раскладывают столовые приборы и ставят миску суимоно. С насмешкой Сэхун зачёрпывает ложкой бульон:

- Боишься, угрём отравлюсь?

- И не только им.

Ифань жмурит глаза и заведомо тянется к салфетке, потому что сейчас Сэхуна вывернет наизнанку. Он ржаво кашляет и дерёт грудь, не имея понятия, как убрать вкус дерьма с губ.

- Что это?!

- А я предупреждал.

Ифань нагло смеётся, и серьга в его ухе чуть подрагивает. Сэхун злобно вырывает из его рук салфетку: счищает с языка соевый бульон.

- Что за гавно?

- Дело в твоих рецепторах и в обработке еды. Такого у нас не бывает. К тому же твой желудок может не справиться с перевариванием такой пищи. А гмо разрушат структуру твоего мозга.

Ифаню подают стакан, и он цинически заглатывает немного воды. Исподлобья Сэхунов взгляд режет Ифаня по коже.

×××

Сэхун, сгорбив спину и глотнув хейта, заходит в туалет ресторана, чтобы прополоснуть язык с мылом, но напряженно тормозит - слышит спешно приближающиеся голоса. Плитка кричит хлоркой. Крутанув кран и потупив взгляд, Сэхун тщательно намыливает руки, пока за его спиной трещат лампы.

- Запомни: самая большая дыра на планете - это межличностные отношения. Никогда в неё не влезай.

Дверь туалета громыхает, отскакивая от стены, и входят двое. Сэхуну немного видно: один повыше и смелей раздаёт советы, а второй, спрятавшись за его (Сэхун не может его разглядеть) отвечает:

- Поздно.

И Сэхуну как-то легко и плавно ложится этот голос на слух.

- А я возлагал на тебя большие надежды.

- Прости, что не оправдал твоих ожиданий.

Они подходят к писуарам у стены, поворачиваются к Сэхуну спинами, а он с интересом пепелит твёрдым взглядом отражения в зеркале. Жужжат молнии на ширинках.

- Ни за что.

У второго, помимо плавящего голоса, лишённые цвета волосы, и он их отменно укладывает.

- Я думал, отсек мимолётных визуальных влюблённостей в твоём сердце был укомплектован ещё на Минхо с курсов французского.

- Он был ещё до Тэмина и Ёнсока с концерта Зиттен.

- Нихера себе у тебя запасного места там.

Сэхун першит беззвучным смешком, когда те двое похабно ржут. Неужели он настолько незаметен?

- Я просто не знаю, что делать.

Подавлено, потеряно, отрешённо.

- Заруби себе на носу, Чонин: ты сам себе субкультура. Еби правила.

- Ебу.

- Так держать.

Застегнув штаны, но не вымыв руки, они уходят, так и не заметив Сэхуна у раковин, но Сэхун запомнил намертво, что Чонин сливочный, греющий.

Единственная эссенция, не убивающая Сэхуна в это дырявое время.

×××

Антураж книжного - будто бы импастой. Перьями не сочетаемых цветов торчат на полках книги, и в самом углу магазина, в отделе современной литературы между полок Саган и Паланика мелькает херувимно превосходный Чонин. Сэхун уверен, что Чонин. Его светлые джинсы облепляют задницу (нет, Сэхун не пялится), которую вовсе не закрывает будто_бы_кожаная куртка. Чонин всовывает ладони в задние карманы и прогибается в спине, рассматривая верхние ряды.

В его волосах убит цвет, утоплен в перекиси. Они безупречно смяты в волны, открывают уши и содержат мираклический блеск. Ушная раковина, которая видна Сэхуну, оплетена синим проводом спортивного наушника, пробиты индастриал, орикл и антихеликс (хрящ весь синий, больной). У Чонина такой причудливый нос, будто бы примятый, но почему-то такой милый, а обкусанные губы разбиты. И кожа его согрета.

- Ты что-нибудь возьмёшь?

Ифань не вовремя подходит со спины и липко, обязывающе шепчет в самое ухо. Сэхуна трясёт: импульс проходит от плеча до самой ноги, ему слишком гадко.

- Конечно, да. Не мешай мне.

Он демонстративно впадает в книжные полки, рыщет по ним, перелопачивая издания, читая вдумчиво названия (задом наперёд и вверх тормашками), пока Ифань не уходит в отдел учебной литературы.

Чонин ещё секунд пятнадцать канается, топчется на месте, держа в одной руке Мураками, а в другой Берроуза, но останавливается на Нёсбе, запрятанной на полке, кладёт книги обратно и туго вытягивает роман, дабы отнести к кассе. Сэхун незамедлительно хватается за первую попавшуюся книгу и следует за ним по пятам. Расположившись у его спины, он разглядывает людей и безделушки на кассе. Чонин стоит совсем рядом. Крышу ещё не сносит, но всё тело сковывает и топит в непонятном жаре. Сэхун почёсывает нос: парфюм Чонина явно вызывает у него аллергию.

Чонин прижимает к книге большим пальцем крупную купюру и тут же подаёт продавцу, как только предшествующий ему покупатель покидает кассу. На чониновой куртке есть едва заметные царапины, псевдокожа в некоторых местах затёрлась, поблёкла, но Сэхуну так симпатичней. Есть в этом какой-то разрушительный шарм. Сэхун думает "очаровательный апокалипсис" и слышит:

- Хань, ты же получил моё сообщение в инстадайрект?

- Ну.

Сэхун немного выглядывает из-за спины Чонина. За кассой брюнет с расплывшимся под глазами карандашом, идиотски наивными глазами, но с блядской душой. Связки Чонина выдают один несвязный треск, его всего колотит перед Ханем.

- Ты придёшь?

- Куда?

Хань даже не пытается посмотреть на Чонина, безлико пробивая книгу и отсчитывая сдачу. Прямо на лбу "отъебись", но Чонин никак не (хочет) заметит(ь).

- В кафе, прямо через дорогу.

- Я подумаю.

Хань всовывает ему в руки книгу и ждёт, когда он провалит. Закатывает глаза. Слишком громко дышит. Медля ведёт челюстью.

- Я плачу.

- Тогда точно подумаю.

- Спасибо.

Сэхун специально пропустил, сколько ласки, трепета и совсем ребяческой радости было в одном последнем "спасибо".

- Книгу и сдачу забери.

- А точно.

Чонин счастливо машет Ханю напоследок, а Хань, в свою очередь, провожает его говнистым взглядом.

Таков на ощупь провал, О Сэхун.

×××

На электронных часах микроволновки неоново нацарапаны цифры: шестнадцать-сорок-семь. Света нет, потому что шторы глушат выдохшееся солнце. На потолке безудержно пусто и серо. Сэхун глазеет на него, вминаясь спиной в ортопедический матрас. Минут пять назад он предпринимал попытки добить последние отчёты для Ифаня, но мысли нарочно глючат.

(Интересно, почему же.)

- Я планирую прогуляться вечером.

Ифань отрывается от ноутбука, покрывающего его тело концентрированным раздражающим свечением. С его носа спущены очки, а на переносице красный мазок, натёршийся от душки. Ифань, кажется, совсем не думает над ответом:

- Я с тобой.

Ифань даже не успевает окончить, а Сэхун уже стирает все намерения:

- Один.

Без каких-либо метаморфоз Ифань машинно и отточено уточняет:

- А отчёты, формы?

Взгляд Сэхуна холостой. (Да и чувства к Ифаню тоже). Он просто лежит на кровати, держит руку на животе и пускает на Ифаня взгляды без всякого смысла.

- Я заполню их, как вернусь.

Ифань чуть кивает и возвращается к работе, сразу начинает что-то набирать: он же знает, что для Сэхуна "потом" синонимично с "никогда".

×××

- Твой Хань то же дерьмо, что и твои писки "Похорони меня в Нотр-Дам-де-Нэж" в прошлом марте и фотки Долана на стене. Это прошло. И Хань тоже вил фэйд эвэй.

- Ложь, Чанёль. Это ложь.

Чанёль закатывает глаза и продолжает грызть зубочистку. Они сидят в том самом кафе через дорогу, до конца рабочего дня полчаса, а Хань, наверное, и забыл о встрече. Сэхун верит, что забыл. Он сидит за два пустых столика от Чонина и его друга, прямо за спиной первого и изо всех сил не таращится: читает меню, считает стежки на скатерти и грани стакана с водой. Он только и слышит:

- Через три дня он тебя кинет.

- Он даже не начнёт со мной встречаться.

- Тебе двадцать лёт, какой хуйнёй ты занимаешься: кадришь женоподобных китайцев.

- Извини: заниматься хуйнёй - моё кредо.

Решив, что паузы достаточно, Сэхун поднимает будто бы невзначай глаза, притворяясь, что он тщательно высчитывает калорийность и процент содержания углеводов будущего обеда, но чувствует, как сердце пропускает пару ударов, а потом кровь обращается в кипяток. Чонин оборачивается, обливает закисше взором помещение и апатично делает остановку на Сэхуне. Сэхун отвлекается, чешет шею и взволнованно проверяет часы. А Чонин всё смотрит. Вяло, флегматично. Смотрит долго, изучающе.

И видит в Сэхуне одно - пустоту.

faim

- Нам продлили командировку.

Ифань ставит перед Сэхуном тарелку с каким-то сублимированным дерьмом из двадцать шестого века, от которого струится пар и несёт кислятиной, но капризам места нет - Сэхун запускает в субстанцию ложку и морально настраивает себя к приёму пищи. Секунды три, не больше, - и в ушах хлопком вести. Он переспрашивает:

- Что?

Ифань шлёпается напротив Сэхуна за стол и, протерев о рукав, впивается зубами в румяное яблоко. Оно хрустит. В тайне Сэхун ему завидует, потому что он тоже поскорей хочет начать питаться привычной в этом времени пищей, а не годовалым сухпайком из будущего.

- На неопределённый срок.

- Почему?

Ифань потирает проколотую мочку уха, пальцами зачёсывает засаленные жёсткие на вид волосы и жмёт плечами:

- Не знаю. Мне ещё не прислали план работы.

- Прекрасно.

Ифань грызёт яблоко, соки струятся сквозь его пальцы, а глаза раскраснелись от ночных работ. Сэхун размазывает хрен_знает_что_а_не_еду по тарелке, изредка облизывая самый кончик ложки, чтобы не помереть с голоду.

Долбясь в окно немощным дождём, май просится вовнутрь, но из-за тяжёлых штор ничего не видно. Жаль. Сэхун бы впустил.

×××

- И поэтому мы идём бухать? Он сказал, что ты слишком ёбнутый для него, да?

Чанёль в драповом пальто скачет по камням и лужам, хреново балансируя на слишком длинных ногах. Почти касаются его взлохмаченной макушки тучи, набитые под завязку дождём и градом.

- Я всего-то сказал, что М83 пишут отличную музыку, а "Чрево" с Мэттом Смитом ни разу не извращение.

Чонин мерно и отточено шагает по ранвэйному бордюру, засунув руки в слишком короткую не_кожаную куртку, и его внеземные волосы танцуют на сильном предливневом ветру. Духота печёт Сэхуна, и он расстёгивает свой тёмно-синий плащ, замедляя шаг, чтобы его ни в чём не заподозрили. Если бы Чанёль не имел привычки назначать время и место будущей встречи прямо в конце старой, то Сэхуну пришлось бы тяжко.

- Только не унижайся перед ним.

- Поздно.

- Что это значит?

Чанёль блокирует Чонину проход. Тот бесится и мается на месте, ища окрестный ход.

- Мы с тобой идём в клуб, где он сейчас заливается алкоголем по случаю его переезда в Пекин.

- Ну ты же не такой.

Чанёль подхватывает Чонина под руку. Лужи они таранят вместе, не заботясь о сухости кроссовок и лакированных кожзамовых туфель.

- Я пробил ухо, испортил волосы и сменил полгардероба. Ты думаешь, я не волью в себя бутылку текилы?

Небо потрошится на искры, истошно долбит чугуном вдалеке, а молнии уже на земле - Чонин превосходно сияет вспышками в глазах Сэхуна.

Сэхун отправляет Ифаню сообщение:

"Попроси в архиве дискографию М83 и ленту "Чрево" с Мэттом Смитом".

"Что это?" приходит ему сквозь пространство за пару секунд.

"Моё новое хобби".

×××

Кроме выблеванного треша дешёвого танцпола и лазерных шрамов по воздуху, ничего не разобрать. Они целуются в темноте, в самом дальнем безлюдном углу, да и Сэхун на глаз не может определить, как глубоко Чонин засунул в рот Ханя свой язык и насколько сильна его эрекция. Все эти сомнительные клубы, плевки ядовитого света, водка, вонючие сигареты и танцы под спидами не для него. Это смрад, расплавляющий кожу, слизистую и рассудок. Он ментально выше этого, он рождён позже этого.

А ещё явно не для него Чонин, которому безвозвратно сорвало крышу и который ведёт Ханя в залитый чужой мочой туалет, чтобы сделать пьяный и сумбурный минет горячими, кровоточащими от ветра и острых поцелуев губами.

Минет со скрытым посланием:

"Я готов глотать твою сперму, стоя на коленях в чужой блевотине, до скончания времён, лишь бы ты не уходил. Я так жалок, а ты мне так нужен".

А месседж Ханевых стонов будет таким:

"Иди нахуй, Чонин".

В мерцающем хаосе вечера Чанёль отрешённо сидит недалеко от Сэхуна, потрясывает полумёртвые кубики льда в нетронутом то ли "Чедвике", то ли "Виски Дейзи", а Сэхун, видя его искрошенный в стеклянную крошку взгляд, накладывает, вместо долбящих Токио Хотел, его разочарованные и болезненные вздохи (в Сэхуновом представлении). (Или Сэхун просто слышит самого себя.) Все они знают, что наутро от Луханя останется лишь бесформенный отёчный мазок засоса в оттенке бургунди на Чониновом плече, россыпь парфюма на клубной майке с Микки Маусом и добавление в чёрный список в инстаграме. И больше ничего.

(Если опустить, сколько мяса сгниёт в Чониновой груди.)

×××

Сэхун сидит совсем рядом, сбоку, по правую от Чонина руку, и всё так же театрально почитывает меню вверх тормашками и считает грани у стаканов с водой, чтобы не вызывать лишнего внимания. Он только и слышит, как удушливо и грязно говорит Чонин, звеня отодвинутой чашкой:

- Это не горячий шоколад. Это как облизать анчоус к пиву. Воняет как китайский чай.

Сэхун отсчитывает по часам тридцать одну секунду прежде, чем Чанёль осторожно, но назидательно давит на больное:

- Тебя из-за Ханя отчислили тогда. А теперь Хань в Пекине, а ты в пизде.

- Знаю.

Будто бы Сэхун и вправду видит вертикальные морщинки между сдвинутых бровей и слышит треск электричества в его злобном взгляде.

- Найдёшь себе работу? Деньги-то тебе нужны.

- Если б ты не спалил моим родителям, всё бы было спокойней.

Боковым зрением Сэхун видит лишь его бесфокусный профиль: немытые хаосно-бесцветные волосы с отросшими корнями, разбитое красно-синее от пирсинга ухо и высокий ворот бутылочного цвета водолазки.

- Это как лента Мёбуса. Ты найдешь всё, кроме выхода.

Чанёль низит, чтобы звучало умно и интимно. Чонина, кажется, это проваливает в прогрессирующий дистресс.

- Депрессивно.

- Твой удел депрессивен.

И Чонин только безнадёжно вздыхает. Другого нельзя было и ожидать.

×××

- У нас есть что-нибудь дезинфицирующее?

Наперекор тишине рубит Сэхун, оторвавшись от Ифанева ноутбука.

- Обдезинфицируйся.

Ифань отрывается от бумаг и ведёт рукой, указывая на шкафы с жидкостями для протирки полов и прочей химией. Очки почти спадают с его носа.

- Нет. Мне для кожи.

- Эм...

Ифань немного зависает, скорчив мину, пока Сэхун не проясняет:

- Ну там перекись, или что они сейчас используют.

- Перекись - как подорожник к отрубленной голове. Я напишу Исину, нам пришлют нормальное средство.

- Спасибо.

Сэхун мягко кивает и обратно вливается в веб-поток информации, но Ифань, не меняясь в безэмоциональном лице, пластиково и запланировано уточняет:

- Что-то не так?

(Что-то.)

- Я в порядке.

Ифаню ничего не остаётся делать, как пустить через ноздри прогретый воздух и окунуться обратно в статистику, чтобы в который раз закончить вовремя доклады.

В очередной раз нависает кромешная тишь, прорезаясь сквозь голубоватое пространство комнаты.

×××

- Может, у меня экзистенциальный кризис?

Как новенький, Чонин накручивает на палец свежеубитую прядь, обмазанную тонной геля, и выглядит слишком вызывающе в красной клетчатой рубахе и с растёкшейся дымкой теней под глазами. Он улыбается Чанёлю, но не для него, ехидно, бинарно, скрывая что-то.

Сэхун сидит сзади Чанёля, видит это, наслаждается, ловя сердечные и эпилептические приступы, но знает, что это ничего не значит.

(Чонину нужно убедить хотя бы своё отражение в зеркале, что всё в порядке.)

- Финансовый.

(Ханевский.)

- Ой, отъебись.

Чонин отодвигает скорее стол, чем стул, и шлёпает шагами по плитке, прячась в туалете. Девяносто семь секунд - Сэхун думает, он достаточно подождал, чтобы проследовать за Чонином.

Достигнув двери, он хватается за пластиковую ненагретую ручку. В груди - сердце арматурит по рёбрам. Глубокий, (нихера не) успокаивающий вдох, а после него Сэхун плавно толкает дверь.

Чонин даже не отрывается от зеркала, вглядываясь в будто бы в раздробленный хрящ. Серебряные изделия в его ухе на фоне смиксованных разноспектровых гематом смотрятся облезшей железякой. Ухо точно было смято, разодрано, а потом сшито вновь. И, видимо, боль долбится обильными приходами, потому что Чонин не может сдерживаться, кривясь при прикосновении к хрящу.

- С вами всё в порядке?

Наверное, Сэхун лажает, да? Он даже не слышит себя, только дробь сердца.

- М?

Чонин растерянно, очень глупо улыбается, будто бы за что-то извиняясь, когда оборачивается на Сэхунов голос.

- Вам не нужен спирт или перекись? У меня есть.

Сэхун делает всего несколько шагов, а такое чувство, будто достиг финиша своего райда. Но ещё очень и очень далеко. Даже дальше, чем до двадцать шестого века.

- Серьёзно?

- Да. Я помогу.

Привычная пустота, безучастность в глазах Чонина сменяется, пуская не радостью, но хотя бы благодарным интересом. А Сэхуну пока и не надо большего. Он вытягивает из сумки давно заготовленный тюбик и ватный диск, обильно смачивает вату пресной жидкостью и тянется к хрящу, который, очевидно, с самого начала не промывали растворами. Сэхун почти касается его уха, распадается на атомы от фантазийной близости, но слышит смертоносное, непонятное:

- Не трогай, можешь инфицироваться.

- Это чем?

Сэхун замирает. Трещит по швам.

- Не знаю - любовью ко мне?

Его парфюм - мирра лезет в нос и доводит до экстатических слёз, а в глазах витает глиттер невозможности, полной асинхронности со всем светом. Чонин абсолютный, выпотрошенный и донельзя искренний. А ему же нельзя быть таким уязвимым - на нём же живого места не останется, всё прогорит в пепле.

Скрытые рубашкой ключицы выпирают через ткань, а по надушенной шее расползаются автострады полных вен.

(Как на гуглмэпс.

"Окей, гугл. Как добраться до его сердца?"

И механическое бездушное "Маршрут (никогда не будет) построен" откликом.)

Системэррор в голове Сэхуна, он слишком долго восстанавливает в себе всё человеческое, и Чонин хочет разрядить обстановку глупо улыбаясь:

- Это была неудачная шутка.

(Да нет. Удачная.)

Чонин выхватывает у Сэхуна вату со скрежетом прижимает её к уху и говорит больнючее, сдавливающее "спасибо". И уходит, деликатно прикрыв дверь и обернувшись на прощанье. И на Сэхуна вновь рушится вакуум.

×××

Сэхун находит Чонина на фейсбуке. На фотографии профиля он: где-то во дворах спального района с томиком Бодлера в руках, с волосами убитого цвета, в гранжевой синей рубахе, повязанной на бёдрах, в серой майке и на облезшей жёлтой лавке со сломанной перекладиной. В графе образование указаны туториалы на ютубе и фолиант "словарь иностранных слов", а в интересах лаконичное - France et Luján. И первая запись как фабула его жизни:

"Предлагаю перейти для ознакомления по ссылке:
https://www.idinahui.com".

- Правда, красиво звучит - бифо зе доун хилс ас?

Сэхун щёлкает клавишами ноутбука, лёжа на животе, когда спрашивает это. Взрыв света орошает его лицо, струясь от экрана, и оно выглядит не таким бессмысленным, как обычно. Бетонная тьма мажет Ифаня, лежащего в свой кровати, в нуар. Шорох его губ:

- Чьё это?

- Альбом М83.

Не горько, но угасающе - так Ифань улыбается (но Сэхуну не видно):

- Правда.

Где-то через четыре часа, когда посты Чонина оканчиваются и становится нечему проставлять лайки, Сэхун хрустит, разрабатывая позвоночник, и ставит Ифанев ноутбук на пол с надеждой, что по утру не наступит на него. Лимонное солнце уже как полчаса майски долбится в бронь неубиваемых штор. Сэхун не знает, что всасывал информацию о Чонине всю ночь. По его биологическим часам до рассвета ещё пару армагеддонов. Он спрашивает:

- Сколько денег в моём распоряжении?

И ему отвечают:

- Ты хочешь что-нибудь купить?

И если бы Сэхун не пустил время на самотёк, то очень бы удивился, почему Ифань ждал. Он обнимает мягкое, согретое его телом одеяло, ищет удобное положение на ортопедической подушке и ввинчивает постылый взгляд в точку темноты, в которой по его расчётам не спит Ифань.

- Почти.

- И что?

- Одну важную вещь.

(Чьё-то сердце.)

- Карточка в тумбочке.

Скрипит не только голос Ифаня, но и матрас под ним, когда он оборачивается к стене и плотнее укутывается одеялом.

- Хорошо. Завтра буду поздно.

- Мы скоро переезжаем в Пекин.

Гул и пульсирующая темнота спрятанной от рассвета комнаты служат ему откликом.

jamais

Чонин, в грифельном сумраке подъезда разгрызая чупа-чупс, открывает коротким ключом почтовый ящик, взвизгивающий скрипом, и нещадно потрошит его: спам - в чужой ящик, квитки - под мышку. Но в его руках остаётся лежать пастельно светящийся конверт в разбавленной тьме. Чонин слишком сильно сжимает его, давит большим пальцем, пусто рассматривая. Он зависает так секунд на пять, а на шестой секунде суёт его к квиткам и вызывает лифт, ткнув в стену, не глядя.

После смолянисто тянущихся трёх часов ожиданий на лестничном пролёте между первым и вторым этажами Сэхуну кажется, что молчание подъезда наглухо наглоталось его нервных вздохов. Он скользит по арктически гладко-холодному рельефу стены, беззвучно спускаясь вниз по ступеням, высовывает из-за угла чернеющую в червоточащей темноте макушку, но видит только пропадающую облаке света из лифта сгорбленную спину Чонина, прикрытую той самой курткой. За дверьми подъезда, на улице, зевает беспробудная ночь, в которой нет звёзд и жизни. Чонин так долго не возвращался - Сэхун уже было решил, что неправильно вычислил адрес в геолокациях постов его инстаграма. Но всё обошлось - он даже верно предположил номер его квартиры.

Слышно, как на третьем этаже раздвигаются двери лифта и Чонин печатает пунктирами шаги до двери. А в груди Сэхуна отчаянно многоточит.

×××

- Просто скажи мне.

- Что?

Залитый нежным профильтрованным светом персикового торшера у зашторенного окна, Ифань отрывается от листов с отчетами и лишается в глазах всякого смысла, пустеет. Сэхун надевает на исхудавшие ноги светлые джинсы и затягивается изношенным кожаным ремнём. По нагому бледному животу сыплется мягкий торшерный свет. Сэхун смахивает его, почесывая выше пупка и прячась в чёрном оверсайзе футболки.

- Ты думаешь, этот мальчик ответит тебе взаимностью?

Сэхун только пьяно, прозрачно улыбается и, смахнув пряди с глаз, атакует:

- А ты думаешь, я отвечу тебе взаимностью?

Ифань травится. Он сглатывает, и вены на висках тревожно проступают. Медленно, очень медленно поворачивает голову к Сэхуну. И даёт ему увидеть прожённости в роговице - так выглядит кошмар, застрявший в нём.

Одними губами:

- Откуда?

- В следующий раз думай, что ты хранишь в ноутбуке и кому ты его даёшь.

И так злостно, неправильно улыбается ему исподлобья, натягивая кроссовки и облачаясь в куртку.

- И да: вернусь поздно.

Вместе с треском двери керамически раскалывается Ифанево сердце.

×××

- Китайские мудаки засрали все мои сновидения.

Границы Чонина перестают существовать, когда он с головой окунается в сырую майскую ночь.

- Ты жалок, когда оскорбляешь его.

Чанёль приземляется на горящую в темноте жёлтым лавку. В его руках щёлкает жестяная банка, и он вливает в глотку горьковатое пиво (Сэхун точно не уверен, горькое оно или нет, но уверен, что ни черта не вкусное).

- Ты прав. Но ещё больше я буду жалок, когда ты узнаешь мои планы.

- Валяй.

Чонин садится рядом с Чанёлем, горбит спину и выдыхает туманисто из-за холода. Он ищуще оборачивается в сторону Сэхуна, стоящего у стены пошло сверкающего круглосуточного продуктового, но не замечает его.

- Я еду в Пекин.

И Чанёль захлёбывается пивом, а Сэхун своим триумфом, потому что в том конверте лежали деньги, а Чонин оказался смышлённым мальчиком.

×××

- Если хочешь остаться, мы останемся.

Ифань хочет пробить Сэхуна надрывностью во взгляде, хочет, чтобы его кожа изошлась трещинами, чтобы Сэхун сломался, захлебнулся ситсемэррорностью.

Сэхун рубит нержавеющей сталью:

- Нет. Мы летим в Пекин.

Остаётся Ифаню только смиренно выдохнуть, поправить тугую лямку рюкзака на плече и потерять всякую надежду:

- Ладно.

×××

Чонин ни разу не декоратор, а уж тем более не флорист, но в студию декора и флористики его берут по одной единственной: Сэхун знает, где и за какие ниточки нужно потянуть. Чонин инертно стоит за кассой или намывает светлую плитку, потому что его китайский слишком разбитый и сырой. И он целыми днями то пытается не грохнуться в сон у прилавка, то старается особо не брезговать, возясь в вонючей грязной воде по локти. Домой он возвращается через рынок, всё считает мелочь в пригоршне и никак не набирает на кусок говядины или рыбу. Потом он берёт курс через дворы. Позади него меркнут звёзды и огни неспящих районов. А он едва волочит ноги, барахтаясь в холоде ночи, пропахшей отголосками толпы. Фонари льют на макушку дешёвый свет. И Сэхун, когда осторожно, чтобы не пугать, движется за ним по пятам, скрываясь за углами и в переулках, видит, как сильно отросли корни у растрёпанных, мытых пару дней назад волос. Чонин бледный, восковой. Его будто выпотрошили, закатали в бетон массивов спального района Пекина и сказали "Сгнивай, идиот".

Сэхун и вправду тратит на него все свои деньги, заказывая по пятницам вечером ему полноценный ужин в съемную комнату и пересылая с каждой зарплатой пару тысяч юаней. Он провожает его утром на работу, а вечером домой. И, кажется, хочет догнать его хоть раз и сказать "Эй, постой, привет, это я твой спаситель, люби меня". Но Чонин чокнулся со своим Ханем: ищет, где только можно, кличет его именем похожих парней, расспрашивает на ломанном китайском коллег.

Где-то в три часа дня во вторник Чонин скручивает поясницу, ползая по полу с тряпкой в руках, а Сэхун оперативно выбирает пионы, забившись в самый угол студии. Звенит колокольчик над дверью, и Сэхун ощущает, как Чонина разносит мегатонным взрывом: входит Хань в кляксочном свитшоте вместе с каким-то крепким парнем в джинсовых шортах и светлой футболке, и они изъясняются на чистом корейском, выбирая букет какой-то общей знакомой на праздник. Когда они уходят, Хань клеймит Чонина не взглядом даже, а боковым зрением. И всё.

Ночью Чонин задыхается от марева и слёз.

И Чонин дрейфует.

А Сэхун, наверное, и вправду его любит.

Не по-библейски. Но футуристически. Катахрезно. Так, как не стоит любить.

×××

- А я ведь встретил его одиннадцатым числом.

Говорит будто бы сам себе, заправляя по утру кровать и беззлобно смотря в никуда. А Ифань слышит и продолжает:

- Фукусима, Башни-близнецы. Теперь твоя жизнь?

Источает яд, хочет добить. Но Сэхун молчит, а потом не выдерживает, когда в зелёном свитере и чёрных джинсах моет у раковины посуду и пытается не сильно уничтожать себя мыслями о Чонине:

- Проблема в том, что я старше его на полмиллениума.

- Проблема не в этом.

- Нет?

Сэхун рассеянно оборачивается, держа в мокрых распаренных руках тарелку, вода струится по коже к закатанным рукавам. Ифань за кухонным столом их пекинской квартиры откладывает листы со статистикой и целится прямо в лоб, чтоб наверняка:

- Ты имеешь доступ к любой точке на материи времени и пространства. Но только не к его сердцу. Всё мироздание в своей ретроспективе - лента Мёбиуса для тебя. А Чонин вне её зоны. Осознал?

- Иди нахуй, Ифань.

- Осознал.

Ифань пьяно, прозрачно улыбается.

- Нет, серьёзно. Иди нахуй. Я не вернусь.

- И не утруждайся.

Сэхун швыряется тарелку на пол, слушает, как всё рушится, и переступает через белеющие осколки. Хлопает дверцами шкафов, собирая в сумку вещи, и дышит терзающей изнутри яростью.

Ифань только сдержанно и аккуратно поворачивает щеколду, когда Сэхун со всего разъёба заряжает дверью, уходя.

×××

В воскресенье Пекин кишит людьми и ждёт дождя, а июнь всё никак не доберётся до места дислокации. И Сэхун всё смотрит на рассыпающиеся бурлящие облака.

- Я, кажется, вас знаю!

Это голос Чонина, и Сэхун ни разу не нервничает, оборачиваясь. Чонина всего трясёт, потому что за три месяца рядом единственный знакомый ему человек. На периферии его улыбки горечь, отчаяние и одиночество, но в глазах такая натянутая иллюзия счастья.

- Я тоже вас знаю. Не думал, что встречу вас в этом парке. Да ещё и в Пекине.

Сэхун мягко, заигрывающе кивает ему и предлагает присесть рядом. Чонин соглашается и спешно рушится вниз, прижимая к груди рюкзак. А Сэхун пытается синхронизировать потоки мыслей в голове и чуть поунять разогнавшееся сердце, иначе механизмы перегорят.

- Это же вы одолжили мне перекись, да? Недавно в Сеуле.

Сэхун пытается сыграть лёгкую амнезию. С натяжкой и надломленными от усердных дум бровями он нанизывает слова:

- Кажется, что-то припоминаю.

- Очень помогло. Реально зажило всё на следующий день.

От дефицита общения у Чонина наблюдается явное перевозбуждение, но Сэхун сейчас вообще не смотрит на эти никчёмности. Он говорит, но не понимает:

- Может, сходим пообедаем? Я плачу. И поговорим тогда.

- Я не против.

Чонин вскакивает с лавки и ждёт, пока поднимется Сэхун, и они отправятся трапезничать, но в его штанах вибрирует телефон, транслируя Токио Хотел, и ему приходится ответить, предупредив, что отойдёт на пару минут, потому что звонит очень важная персона из Кореи. Сэхун хочет передать Чанёлю "привет", но вовремя затыкается и погружается в ожидание.

Чонин отходит к соседней лавке и начинает нарезать вокруг неё круги, спрятав одну руку в карман джинс, а другой держа телефон. Он радостно и бодро смеётся, отвечая на какой-то из вопрос Чанёля:

- Жизнь лакшери. Лапша из пакетика на завтрак, обед и ужин. Вай-фай по воскресеньям в общественной столовой, а из развлечений - слишком громкий соседский телевизор.

Потом Чонин ещё раз заходится смехом, на этот раз с тухлятиной и минором, и тише сначала на пару нюансов, а потом и вовсе полушепотом продолжает:

- Я его презираю.

Это о Хане - Сэхун уверен. Его коробит. У этих слов запах жжёных покрышек. Чонин будто дерьмо по зубам раскатывает.

А что - если Сэхун ему скажет, что это он дал ему денег на перелёт и устроил на работу, он присылает дополнительно к зарплате несколько тысяч юаней? Что, если сознается, что поехал за ним, потому что влюбился окончательно и бесповоротно? Скажет, что все лайки с фейковых страниц в инстаграме и фейсбуке - его дело и что он специально взял с собой тот раствор - что тогда будет? Что ответил бы Чонин, узнав, что их отделяли пятьсот лет и что Сэхун никогда не поймёт вкуса горячего шоколада? Как бы отреагировал, узнав, что это всё Сэхун?

- Я не знаю, Чанёль. Я слишком напуган. Это же сталкерство обычное - за мной следят, знают обо мне всю информацию. - Чонин опускается на лавку и вешает голову. Он с трудом вытаскивает из-за себя слова. - Я боюсь на улицу выходить, потому что думаю, будто меня могут

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒