ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Ну, как говорится, мертвому — помины, а живому — именины. Как Ли Лань скончалась, отправилась она скитаться по тому свету, ища среди бессчетных привидений своего сгинувшего Сун Фаньпина. И не знала она, как носились по воле волн на этом свете ее сыновья.

А дед Сун Гана доживал свои последние годы. Старик помещик лежал лежнем на кровати и за пару дней съедал всего пару ложек риса да выпивал пару глотков воды. Он исхудал так, что остались одни кости. Зная, что ему уже осталось недолго, дед хватал Сун Гана за руку и, глядя за порог, все не желал его отпускать. Сун Ган знал, что хотели поведать его глаза. Когда по вечерам не бывало дождя и ветра, он взваливал старика себе на спину и медленно обходил с ним каждый деревенский двор. Старик помещик, словно прощаясь, глядел на знакомые лица. У ворот деревни Сун Ган останавливался под деревом, а дед припадал к его спине. Рядом с ними были могилы Ли Лань и Сун Фаньпина. Дед и внук молча смотрели, как солнце уходит на западе за горизонт и пропадают закатные отблески.

Сун Гану казалось, что дед был совсем легкий, словно пучок хвороста на спине. Каждый вечер, возвращаясь от ворот домой, он опускал деда, бесшумного, как покойник, на кровать, но на следующее утро глаза старика раскрывались вслед за рассветом, и свет жизни искрился в них по-прежнему. День за днем старик помещик был как бы мертв, а все-таки жив. Ни говорить, ни улыбаться сил у него уже не осталось. Однажды в назначенный день, в сумерках, под деревом у выхода из деревни, рядом с могилами Сун Фаньпина и Ли Лань, он внезапно вскинул голову и улыбнулся. Сун Ган не увидел этой улыбки, а только услышал, как дед прошептал ему на ухо:

— Отстрадался.

Голова старика упала на плечо Сун Гана, недвижная, будто бы он уснул. Сун Ган все так же стоял, поддерживая деда, и смотрел, как постепенно становились неясными в сгущающихся сумерках очертания дороги до Лючжэни. Потом он обернулся и пошел под луной в деревню, чувствуя, как голова деда качается в такт его шагам. Вернувшись домой, Сун Ган, как всегда, осторожно опустил старика на кровать и накрыл его одеялом. В тот вечер старик помещик два раза раскрывал тихонько глаза, чтоб посмотреть на своего внука, но видел только беззвучную темень. Потом глаза его навсегда закрылись и больше уже не распахнулись с рассветом.

Наутро, когда Сун Ган поднялся, он не понял, что дед оставил этот мир. Целый день он не знал об этом. Старик помещик лежал на кровати бездыханный и неподвижный, ничего не ел и не пил. Поскольку такое уже случалось не раз, Сун Ган не обратил на это особого внимания. Вечером он, как обычно, взвалил деда себе на спину и почувствовал, что тело старика словно бы отвердело. Когда он выходил из дому, голова старика соскользнула с его плеча, и он вытянул руку ее поправить, а потом продолжил свой обход. Голова все так же качалась в такт его шагам и была на ощупь твердой, словно качающийся камень. Выходя из деревни, Сун Ган внезапно почувствовал что-то не то. Качающаяся голова несколько раз соскользнула с его плеча, и Сун Ган, вытянув назад руку, коснулся ледяной щеки. Он остановился под деревом и протянул за плечо палец, приложив его к ноздрям деда. Дыхания не было очень долго. Почувствовав, что его палец начал мерзнуть, он наконец понял, что дед взаправду умер.

На следующий день утром деревенские увидели, как Сун Ган, сгибаясь пополам, тащил на себе мертвого деда, придерживая его левой рукой и зажав под мышкой правой руки циновку, а пальцами ухватив железную лопату. Он обходил двор за двором, с горечью повторяя:

— Дедушка умер.

Вслед за Сун Ганом к выходу из деревни потянулись бедные родственники старика-помещика. Вместе с ними пришли и другие люди, они помогли Сун Гану расстелить циновку на земле, и он осторожно опустил на нее со спины своего деда, словно на кровать. Бедные родственники скрутили циновку, обвязав ее три раза соломенным жгутом. Так вышел для старика помещика гроб. Пара деревенских мужиков помогла вырыть могилу. Сун Ган обхватил руками завернутого в циновку деда, подошел к могиле и, став на колени, опустил тело в яму. Потом он поднялся на ноги, отер мокрые глаза и принялся кидать в могилу землю. Глядя на сиротку Сун Гана, деревенские бабы не удержались и прослезились.

Старика помещика похоронили рядом с Сун Фаньпином и Ли Лань. Сун Ган соблюдал траур четырнадцать дней. Когда прошли первые и вторые поминки, он начал собирать свои вещи. Дрянной домишко и разбитую мебель Сун Ган отдал бедным родственникам. В деревне как раз кто-то собирался в поселок, и он поручил ему передать Бритому Ли, что Сун Ган возвращается.

В тот день Сун Ган проснулся в четыре часа утра. Он распахнул двери и увидел, что все небо усыпано звездами, но, вспомнив о предстоящей встрече с братом, захлопнул их и потопал прочь из деревни. Там он постоял немного в лунном свете, обернулся, посмотрел на деревню, в которой провел десять лет, опустил глаза и увидел старые могилы Ли Лань и Сун Фаньпина и свежую могилу старика помещика. Потом он побрел по пустынной тропинке, залитой лунным светом, в сторону спящей Лючжэни. Он простился с дедом, для которого жил десять лет, и отправился навстречу Бритому Ли, для которого хотел стать опорой.

В руках он нес вещмешок. На рассвете Сун Ган вступил через южные ворота в Лючжэнь и, утомленный долгой дорогой, вернулся в свой прежний дом. С этим самым вещмешком Ли Лань когда-то ездила лечиться в Шанхай. Когда она вернулась с ним из Шанхая и узнала о смерти Сун Фаньпина, то, опустившись на землю перед вокзалом, собрала в него испачканную кровью Сун Фаньпина землю. Когда Сун Ган отправлялся в деревню жить с дедом, Ли Лань в этот же самый вещмешок вложила его одежду и пакет «Большого белого кролика». Сейчас он вернулся с тем же вещмешком, где лежало немного старого изношенного тряпья — все имущество Сун Гана.

Прежний мальчишка, Сун Ган вернулся теперь видным молодым человеком. Когда он пришел, Бритого Ли еще не было дома. Ли знал, что брат должен вернуться, а потому тоже поднялся в четыре часа утра и стал радостно ждать его возвращения. Как только рассвело, он вышел на улицу и отправился к слесарю, чтоб заказать дополнительный ключ для Сун Гана. Он и думать не мог, что Сун Ган ни свет ни заря уже отправится в путь, а к рассвету окажется уже у дверей дома. А тот простоял с мешком под дверью больше двух часов, пока Ли торчал на улице в ожидании, что слесарь откроет свою лавку. К тому времени Сун Ган был уже одного роста со своим отцом, вот только не таким плечистым. Он был тощим и белокожим, одежда была ему коротка, а рукава и штанины изрядно надставлены кусками ткани разного цвета. Сун Ган спокойно стоял у дверей и спокойно ждал возвращения брата, то и дело перекладывая вещмешок из одной руки в другую. Он не ставил его на землю, боясь испачкать.

На обратном пути Бритый Ли издалека заметил Сун Гана. Он увидел, что высоченный брат оцепенело стоит с вещмешком у порога. Ли бросился бежать сломя голову. Потом он тихонько подкрался к брату сзади и, размахнувшись ногой, вмазал со всей дури Сун Гану по заднице. Тот пошатнулся и услышал громкий смех Бритого Ли. Потом они принялись бегать друг за другом перед домом и, поднимая пыль, пробесились минут тридцать. Ли то пинал Сун Гана левой ступней, то мазал по земле правой, бил вскинутой в воздух ногой и выделывал подсечки, а Сун Ган, сжимая в руках вещмешок, прыгал козлом и увертывался, стараясь не попасться. Ли нападал, как копье, а Сун Ган защищался, как щит. Оба брата смеялись, не переставая. Они досмеялись до слез, потом до соплей и в конце концов, согнувшись пополам, принялись заходиться кашлем. Потом Бритый Ли, переводя дыхание, нащупал новенький ключ и вложил его в ладонь брата со словами:

— Открой дверь.

Ли с Сун Ганом, как сорная трава, которую топчут ноги и мнут колеса, выросли полными сил, несмотря ни на что. Когда Ли с его дурной репутацией окончил среднюю школу, ни один завод не захотел взять его на работу. Тогда как раз завершилась «культурная революция» и началась эпоха реформ и открытости. А Тао Цин стал уже заместителем начальника в своей конторе; он вспомнил, как Сун Фаньпин умер жестокой смертью на мостовой у вокзала и как Ли Лань клала ему земные поклоны, так что разбила себе до крови лоб, и пристроил Бритого Ли рабочим в инвалидную артель. Всего там работало пятнадцать человек: двое хромых, трое идиотов, четверо слепых, пятеро глухих, да еще и Бритый Ли в придачу. Сун Ган был прописан в Лючжэни, поэтому после своего возвращения он попал по распределению рабочим на скобяную фабрику. Это была та самая фабрика, где главой отдела снабжения и сбыта служил Писака Лю.

Оба брата получили зарплату за первый месяц в один и тот же день. Поскольку фабрика Сун Гана была совсем близко от дома, он первым пришел домой и остановился на пороге, поджидая Бритого Ли. Его правая рука так сжимала в кармане восемнадцать юаней первой зарплаты, что вся покрылась потом. Когда появился Ли, Сун Ган увидел, что он возвращается с сияющим видом, а его правая рука торчит в кармане. Сун Ган понял, что брат тоже получил зарплату и тоже сжимает ее там мокрой от пота ладонью. Едва он подошел, как Сун Ган с радостью в голосе спросил его:

— Получил?

Ли кивнул. Заметив, какой счастливый вид был у Сун Гана, он тоже спросил:

— И ты получил?

Сун Ган в ответ принялся так же кивать головой. Братья вошли в дом и, словно в страхе, что кто-то придет обворовать или ограбить их, прикрыли двери. Потом они задернули занавески и рассмеялись. Оба положили свою зарплату на кровать: всего получилось тридцать шесть юаней, насквозь промокших от пота. Сун Ган и Бритый Ли сели на кровать и стали пересчитывать свои деньги, при этом глаза у Ли блестели, как звезды, а глаза Сун Гана стянулись в узенькие щелочки. Он уже начал страдать близорукостью и глядел на деньги в своих руках, чуть не припечатывая их к носу. Ли предложил сложить деньги вместе, чтобы всеми ими распоряжался Сун Ган. Тот решил, что он старший и потому должен распоряжаться деньгами. Он подобрал их с кровати, аккуратно сложил купюра к купюре, а потом велел брату последний раз всласть пересчитать их. Затем он сам с наслаждением пересчитал купюры и радостно сказал:

— Я никогда не видел столько денег.

С этими словами он поднялся с кровати, ударившись головой о потолок. Опустив голову, Сун Ган развязал свои закрученные на двойной узел штаны. Под ними оказались трусы, сварганенные из кусков старого тряпья. Внутри у трусов был маленький кармашек, и он с величайшей осторожностью вложил в него обе их зарплаты. Бритый Ли сказал, что этот кармашек сделан на редкость искусно, и спросил, кто это пришил Сун Гану такую штуку. Сун Ган признался, что сделал это сам и сам же смастерил себе эти трусы. Ли удивленно воскликнул:

— Да ты мужик или баба?

Сун Ган рассмеялся:

— А еще я умею свитера вязать.

Получив свою первую зарплату, братья первым делом отправились в «Народную» и съели каждый по миске обжигающе горячей лапши. Бритый Ли хотел заказать саньсянь, но Сун Ган был против и сказал, что потом, когда жизнь станет получше, можно будет позволить себе есть и саньсянь. Ли решил, что это верно. На сей раз лапша была своя собственная, а не каких-нибудь там мужиков, что пришли порасспрашивать про задницу Линь Хун. Он кивнул и согласился на миску пустой. Сун Ган подошел к кассе, развязал штаны и принялся шарить там внутри, глядя на тетку за аппаратом. Ли разразился хохотом. Тетка лет за сорок, стоявшая у кассы, с выражением полнейшего равнодушия ждала, пока Сун Ган нашарит деньги, словно таких сцен она уже навидалась вдосталь. Сун Ган выловил из трусов одноюаневую банкноту и протянул кассирше, придерживая свои трусы в ожидании сдачи. Две миски пустой лапши стоили один цзяо и восемь фэней, так что сдачи вышло восемь цзяо и два фэня. Получив свои деньги, Сун Ган свернул банкноты и запихнул их вместе с двумя фэнями мелочи обратно в трусы. Потом он наконец-то завязал штаны и уселся за пустой стол рядом с Бритым Ли.

Доев лапшу, братья вытерли пот со лба и вышли из «Народной». Они отправились в лавку «Красный флаг» за тканью. Там Ли с Сун Ганом выбрали темно-синюю плотную ткань. На этот раз за кассой стояла девушка лет двадцати, и, когда Сун Ган снова развязал штаны, запустил руку в трусы и принялся там шарить, она, глядя на это движение и идиотскую ухмылку Бритого Ли, покраснела до ушей. Она отвернулась и стала делать вид, что болтает со своей коллегой. Сун Ган ковырялся очень долго, считая про себя банкноты. Когда он наконец извлек деньги на свет божий, то их оказалось ровно столько, сколько нужно: ни фэнем больше, ни фэнем меньше. Девушка, заливаясь краской, взяла у Сун Гана деньги, и Ли с удивлением спросил его:

— Когда это ты выучился эдакой фигне? Прям как слепой!

Сун Ган сощурил глаза и посмотрел на смущенную девушку. Из-за своей близорукости он не видел, что она покраснела. Он с улыбкой завязал штаны и с улыбкой ответил:

— Если сложить купюры по порядку, от маленьких к большим, то будет понятно, какая где.

Потом братья с тканью в руках отправились вместе в лавку к портному Чжану, и каждый заказал себе по суньятсеновке*. Сун Ган в третий раз развязал свои штаны и запустил туда руку. Портной Чжан с сантиметром на шее смотрел, как шарит у себя в портках Сун Ган и, ухмыляясь, произнес:

— Ишь как спрятал.

Когда Сун Ган отдал ему деньги, портной поднес их к носу и втянул ноздрями воздух со словами:

— Хреном твоим воняют…

Близорукий Сун Ган сумел разглядеть, что портной нюхал его деньги. Когда братья вышли из лавки, он, сощурившись, спросил Бритого Ли:

— Он что, деньги мои нюхал?

Ли понял, что брат видит уже совсем неважно. Он настоял на том, чтоб пойти к окулисту и заказать там пару очков. Сун Ган замотал головой и сказал, что потом, когда жизнь станет получше, можно будет позволить себе и очки заказать. Только что, когда речь шла про лапшу саньсянь, Ли был горой за идею Сун Гана, но на этот раз, когда дело коснулось очков, он не согласился. Он встал посередь улицы и заорал на брата:

— Потом, когда жизнь станет получше, ты вообще ослепнешь!

Эта вспышка гнева так испугала Сун Гана, что он едва не подпрыгнул от страха. Он заметил своими прищуренными глазами, что куча народу остановилась и стала смотреть на них. Тогда Сун Ган попросил Бритого Ли говорить потише. Тот, понизив голос, злобно прошипел, что если сегодня они не пойдут заказывать очки, то он уедет от Сун Гана жить в другое место. Потом Ли громко крикнул:

— Все, пойдем очки заказывать.

Сказав это, он гордо потопал к окулисту, а Сун Ган нерешительно поплелся следом. Теперь они уже не шли, как раньше, плечом к плечу — один бежал впереди, а другой шел сзади. Настроение у обоих было такое, будто они только что подрались: Ли с гордостью победителя вышагивал вперед, а Сун Ган, как проигравший, безо всякого удовольствия тащился за ним.

Через месяц Бритый Ли с Сун Ганом натянули свои новенькие темно-синие суньятсеновки, а Сун Ган нацепил на нос еще и пару очков в черной оправе. Ли купил ему самую дорогую оправу, какая только нашлась в магазине. Сун Ган от этого чуть не расплакался: с одной стороны, ему было жалко тратить столько денег, с другой — он был очень тронут и думал про себя, что брат у него самый замечательный. Надев очки и выйдя из магазина, он невольно вскрикнул от радости:

— Как отчетливо!

Сун Ган сказал Бритому Ли, что весь мир стал для него как вымытый начисто, словно у него теперь было целых четыре глаза. Ли рассмеялся и добавил, что теперь с четырьмя глазами Сун Ган должен дергать его за рукав всякий раз, как увидит хорошенькую девушку. Сун Ган кивнул и тоже рассмеялся, а потом на полном серьезе стал вглядываться во всех проходящих девушек. В своих ослепительно новых нарядах братья темно-синей тучей шли по улицам нашей Лючжэни, и старики, что играли на улицах в шахматы, видя их, изумлялись. Они твердили, что вчера еще эти пацанята были одеты, как попрошайки, а теперича, гляди-ка, нарядились, как уездное начальство. Старики вздыхали:

— Вот уж верно говорят: встречают по одежке…

Сун Ган был высокого роста, с мужественным лицом, на котором, как у ученого, красовались очки в черной оправе, а вот Бритый Ли не мог похвастаться фигурой. Хоть на нем и была надета суньятсеновка, он все равно выглядел настоящим бандитом. Оба они, не разлучаясь ни на минуту, брели по Лючжэни, и старики, тыкая в них пальцами, говорили: один как гражданский, один как военный. А вот лючжэньские девки не церемонились. В их сплетнях выходило вот что: один был натуральный Сюань-цзан*, а другой — вылитый Чжу Ба-цзе*.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒