ЧАСТЬ ВТОРАЯ 14 страница

Ли впервые подумал, что мать постарела — стала совсем как старая бабка. Цепляясь за руку сына, она побрела домой. Знакомые, что встречались им по дороге, завидев Ли Лань, приходили в несказанное удивление. Они глядели во все глаза и пораженно говорили:

— Ли Лань, ты — Ли Лань?!

Ли Лань обессилено кивала и чуть слышно отвечала им:

— Да, это я…

Глава 25

Когда Ли Лань вернулась домой и поглядела на себя как следует в зеркало, то испугалась до смерти своего внезапного старения. Ей показалось: если вернется в больницу, она уж больше никогда из нее не выйдет. Отмыв свои вонючие патлы, Ли Лань не отправилась в больницу сразу, а осталась на несколько дней дома. Она только и делала, что лежала в постели, сидела у окна, смотрела тревожным взглядом на Бритого Ли, по временам вздыхала и говорила сыну:

— Как же ты дальше будешь-то?

Ли Лань начала думать о похоронах. Больше всего она беспокоилась за сына — что с ним станется после ее смерти? Ей все время казалось, что сыну в этом мире ничего хорошего не светит. Кто в четырнадцать лет подглядывал за женщинами в уборной, тот после восемнадцати неизвестно — без стыда да без совести — каких еще делов наделает. Вот мать и тряслась в страхе, что сыну ее прямая дорога в казенный дом.

Она решила, что перед тем, как лечь в больницу, нужно сперва пристроить как следует малолетнего Ли. Сжимая в руках свидетельство о прописке, Ли Лань, опираясь на сына, побрела в гражданскую управу уезда*. Бедная женщина думала только о том, что она жена помещика, мать такого малолетнего отребья, как Бритый Ли, и голова ее стыдливо клонилась вниз. Дрожа как осенний лист, она вошла во двор управы и робким голосом спросила:

— Кто занимается делами сирот?

Ли, поддерживая мать, вошел с ней в комнату, где за письменным столом сидел мужик лет тридцати и читал газету. Ли тут же узнал его — это был тот, кто семь лет назад привез тело Сун Фаньпина с вокзала домой на тачке. Он помнил, что того звали Тао Цином, и радостно ткнул в мужика пальцем:

— Эт ты! Ты Тао Цин!

Ли Лань потянула сына за одежду. Ей показалось, что он повел себя невежливо, и она, кивая и кланяясь, принялась говорить:

— Вы, наверно, товарищ Тао?

Тао Цин кивнул, отложил лежавшую в руках газету и внимательно посмотрел на Бритого Ли, будто припоминая. Ли Лань торчала в дверях, боясь войти, и дрожащим голосом цедила:

— Товарищ Тао, у меня есть к вам дело.

Тао Цин, улыбнувшись, ответил:

— Проходите.

Ли Лань с тревогой опустила голову и промямлила:

— Я социальным положением не вышла.

Тао Цин, по-прежнему улыбаясь, повторил:

— Проходите.

Сказав это, он поднялся, притащил стул и предложил Ли Лань сесть. Она в ужасе вступила в комнату, но так и не осмелилась опуститься на стул. Постучав по нему, Тао Цин произнес:

— Присаживайтесь — поговорим.

Ли Лань поколебалась какое-то время и наконец села. Она с почтением передала Тао Цину свидетельство о прописке и, показав на Ли, произнесла:

— Это мой сын, там написано его имя.

Тао Цин, полистав бумаги, произнес:

— Я вижу, так что за дело?

Ли Лань горько усмехнулась:

— У меня уремия. Жить мне осталось недолго. Как я умру, так у сына моего никого из близких-то и не останется. Сможет он получать пособие?

Тао Цин с удивлением посмотрел на Ли Лань, потом бросил взгляд на Бритого Ли, покивал головой и сказал:

— Сможет. Восемь юаней в месяц, продталоны на десять кило, и еще карточки на масло и ткань раз в квартал будут выдавать, пока не начнет работать.

Ли Лань, не находя себе места, пробормотала:

— Я социальным положением не вышла — жена помещика…

Тао Цин улыбнулся и вернул Ли Лань свидетельство со словами:

— Да я знаю, успокойтесь. Этими делами я ведаю, так что пусть сын просто приходит потом ко мне и все.

Ли Лань наконец-то облегченно вздохнула, и от радости на ее бледном, как смерть, лице появился румянец. Тут Тао Цин, поглядев на Бритого Ли, рассмеялся:

— Оказывается, вот ты какой, Бритый Ли. Ты известный человек. Был же еще этот, как его?..

Ли знал, что он спрашивает о Сун Гане. Едва только он собрался ответить, как Ли Лань беспокойно вскочила на ноги. Она догадалась, что Тао Цин имел в виду, когда сказал о том, как Бритый Ли знаменит: наверняка речь шла обо всей этой истории с подглядыванием в женской уборной. Рассыпаясь в благодарностях, Ли Лань велела сыну помочь ей выйти. Только когда Ли, поддерживая, вывел ее из помещения обратно во двор управы и она смогла прислониться спиной к дереву, мать успокоилась. Задыхаясь, она в восторге произнесла:

— Этот товарищ Тао Цин такой хороший человек.

Тогда Бритый Ли рассказал Ли Лань, что, когда Сун Фаньпин умер на автовокзале, этот-то Тао Цин и приволок его тело домой на тачке. Мать внезапно пришла в волнение, залилась краской и, не нуждаясь больше в поддержке Ли, одна быстро прошагала весь двор, влетев в комнату Тао Цина со словами:

— Благодетель! Дай я тебе в ноги поклонюсь-то!

Ли Лань повалилась, как подкошенная, звонко шмякнувшись об пол лбом, мгновенно разбила его в кровь и громко запричитала. Тао Цин вскочил в полном замешательстве и только через какое-то время из надрывного плача Ли Лань понял наконец, отчего эта женщина вздумала бить ему земные поклоны. Он подался вперед, вытянув руки, чтоб поднять ее с колен, но та, по-прежнему стоя на коленях, умудрилась еще пару раз стукнуться об пол лбом. Затем Тао Цин, словно качая ребенка, наговорил много-много добрых слов, прежде чем ему удалось наконец поднять Ли Лань. Поддерживая ее, Тао Цин дошел с женщиной до ворот управы. Прощаясь, он вскинул вверх большой палец и тихо сказал:

— Сун Фаньпин был вот такой мужик!

Ли Лань от волнения пробила дрожь. Когда Тао Цин вернулся в свой дворик, она, размазывая слезы, с радостью сказала сыну:

— Слышал? Слышал, что товарищ Тао Цин только что сказал…

Покинув управу, Ли Лань побрела прямиком к гробовщику. Ее разбитый лоб сочился кровью. Пройдя несколько шагов, она останавливалась и отдыхала, всякий раз повторяя себе слова Тао Цина:

— Сун Фаньпин был вот такой мужик! — Потом она махала рукой и с гордостью говорила Ли: — Все в Лючжэни так думают, только сказать боятся.

Ли об руку с матерью тащился медленней черепахи. Добравшись до лавки гробовщика, Ли Лань уселась на пороге и, задыхаясь, принялась обтирать кровь со лба. Улыбнувшись, она обратилась к хозяевам:

— Я пришла.

Все в лавке знали Ли Лань и стали спрашивать ее:

— Кому на этот раз гроб покупаешь?

Она, смущаясь, отвечала:

— Себе.

Сперва хозяева остолбенели, а потом рассмеялись:

— Не бывало еще такого, чтоб живой сам себе гроб покупал.

Ли Лань тоже улыбнулась в ответ:

— Да, я что-то тоже такого не припомню.

Она вытянула руку и указала на Бритого Ли:

— Сын еще мал, не знает, какой гроб мне нужен. Так я выберу, а он потом заберет.

Все в лавке знали знаменитого на всю округу Бритого Ли. С диким хохотом они посмотрели на сына Ли Лань, стоявшего у порога как ни в чем не бывало, и сказали матери:

— Твой сын уже не маленький.

Мать понурила голову — она знала, почему все смеялись. Ли Лань выбрала самый дешевый гроб, всего за восемь юаней. Он был такой же, как у Сун Фаньпина — тонкостенный, безо всякого лака. Дрожащими руками она извлекла из-за пазухи завернутые в платочек деньги и отдала хозяевам четыре юаня, сказав, что остальные четыре донесут, когда будут забирать гроб.

Когда Ли Лань решила в управе дело с сиротским пособием для Ли и заказала себе в лавке гроб, с души у нее словно свалилось два тяжелых камня. Самое время было ложиться в больницу, но она, загибая пальцы, посчитала, что через шесть дней будет день поминовения усопших*. Ли Лань замотала головой и сказала, что на день поминовения пойдет в деревню на могилу к Сун Фаньпину, а потом уж отправится в больницу.

Волоча свое непослушное тело, она с остановками дотащилась до книжного магазина «Новый Китай»*. Там она купила стопку белой бумаги и, прижав ее к груди, так же, с остановками, приползла домой. Дома Ли Лань уселась за стол и принялась нарезать из бумаги «медяки» и «слитки металла». Каждый день поминовения после смерти Сун Фаньпина она непременно вырезала корзинку бумажных денег и с ней в руках отправлялась прочь из поселка в свой долгий путь, чтобы сжечь их на могиле мужа.

Но на этот раз Ли Лань совсем обессилела от болезни. Сделав один «слиток», она всякий раз отдыхала чуток, а когда пририсовывала медякам веревку и писала на слитках «золото» и «серебро», руки ее тряслись, не переставая. Работу, что можно было сделать за один вечер, она растянула на целых четыре дня. Когда она аккуратно упаковала готовые «слитки» в корзинку и сложила поверх нанизанные на белую нитку «медяки», Ли Лань улыбнулась, сделала глубокий выдох и залилась слезами. Ей подумалось, что она, верно, в последний раз отправляется на могилу к мужу.

Вечером она позвала сына к себе, внимательно оглядела его и решила, что он ничуть не похож на того, кого звали Лю Шаньфэн. Ли Лань улыбнулась и обессилено сказала:

— Послезавтра — день поминовения, я хочу пойти в деревню на могилу, но у меня нет сил пройти весь этот путь…

— Ма, да успокойся, — ответил он. — Я донесу тебя на себе.

Ли Лань улыбнулась и покачала головой. Она заговорила еще об одном сыне:

— Сходи завтра в деревню за Сун Ганом, чтоб вам вдвоем по очереди нести меня.

— Да не надо Сун Гана, — решительно замотал головой Ли. — И меня одного хватит.

— Не хватит, — ответила мать. — Дорога слишком длинная, ты один устанешь меня нести.

— Ну, устану, найду себе дерево, — замахал руками сын, — сяду под ним да отдохну.

Ли Лань по-прежнему качала головой:

— Сходи позови Сун Гана.

— Да не пойду я за Сун Ганом, — ответил Ли. — Сам придумаю, что делать.

Сказав это, он зевнул и собрался в соседнюю комнату спать. Дойдя до порога, Ли обернулся и протянул:

— Ма, да ты успокойся. Я тебе гарантирую, что ты с полным комфортом доберешься до деревни и с полным же комфортом вернешься оттуда.

Пятнадцатилетний Ли улегся на кровать, и ему понадобилось всего пять минут, чтобы найти выход. Потом он спокойно закрыл глаза и мгновенно захрапел.

На следующий день после обеда Ли не спеша вышел из дому и сначала отправился в больницу. Пошлявшись туда-сюда по больничным коридорам, словно родственник, пришедший навестить больного, он, улучив момент, проскользнул в ординаторскую. Оказавшись внутри, он, не торопясь, стал перебирать гору пустых емкостей от капельницы. Сперва он вытащил больше десятка использованных бутылочек от глюкозы и стал, поднимая их вверх, смотреть, в какой раствора осталось больше. Выбрав наконец самую полную, он быстро пихнул ее под одежду и мгновенно выскочил из ординаторской, а потом и из больницы.

Затем Ли с бутылочкой в руках счастливо вышел на улицу. Время от времени он вскидывал ее и покачивал перед глазами, чтобы проверить, сколько же там все-таки осталось глюкозы. Ему казалось, что больше пятидесяти граммов. За точным ответом Ли отправился в лавку, где торговали соевым соусом. Вскинув бутылочку, он поводил ей перед глазами продавца и спросил, сколько там было раствора. А продавец в лавке был большой мастак в этом деле. Взяв в руки бутылочку и качнув ее пару раз, он тут же определил, сколько в ней было жидкости: больше пятидесяти граммов и меньше ста. Бритый Ли ужасно обрадовался и, получив назад свой трофей, покачал его со словами:

— Это ж питательно.

С гордостью неся в руках свои не пятьдесят, но и не сто граммов глюкозы, он отправился в лавку к Кузнецу. Он знал, что у Кузнеца есть своя собственная тачка. На нее-то и нацелился Бритый Ли: он собирался призанять ее на денек и свозить на ней Ли Лань на могилу. Добравшись до лавки, Ли стал глядеть от порога, как Кузнец, обливаясь потом, кует железо. Посмотрев на это какое-то время, он сделал знак рукой, словно начальник, пришедший с проверкой:

— Передохни-ка.

Тун опустил свой молот и стал обтираться полотенцем, глядя на Ли, который уселся на излюбленной с юношеских лет лавке. Появление на пороге этой физиономии наглядно подтверждало пословицу о том, что без надобности в буддийский храм не ходят.

— Ты че пришел, шантрапа? — спросил Кузнец.

Бритый Ли рассмеялся и произнес:

— Я пришел за должком.

— Мать твою, — Кузнец махнул своим полотенцем. — Да когда я тебе, шваль малолетняя, был чего должен?

Ли снова посмеялся и напомнил Кузнецу:

— Да вот две недели назад, перед баней, ты кое-чего такое говорил.

— Что говорил? — Кузнец никак не мог вспомнить.

Бритый Ли самодовольно ткнул себя в нос и сказал:

— Ты сказал, что я талантище. Сказал, что непременно в этой жизни накормишь меня лапшой саньсянь.

Тут Кузнец Тун все вспомнил. Он повесил полотенце себе на шею и нагло произнес:

— Ну, сказал я это, и что ты теперь будешь делать?

Тут Ли принялся нахваливать Кузнеца почем зря:

— Что ты, Кузнец, за мужик? Ты как рыкнешь, весь поселок три раза встрепыхнется. Разве ж пристало тебе брать свои слова назад?

— Ах ты, дрянь эдакая.

Кузнец, рассмеявшись, ругнулся. После этих слов он уже не мог вести себя так бесцеремонно, как прежде. Подумав немного, Кузнец сказал:

— Я ж обещал тебе при жизни угостить тебя, дык я жить еще долго собираюсь. Когда угощу — это я еще не знаю.

— Хорошо сказано!

Ли, выставив большой палец, похвалил Кузнеца. Потом он рассмеялся и перешел прямо к делу:

— Вот что, лапшу твою я есть не буду. Ты лучше одолжи мне на денек свою тачку, и будем считать, что должок ты мне вернул.

Кузнец понятия не имел, что за кот припрятан в мешке у Бритого Ли, и спросил:

— На кой черт тебе сдалась моя тачка?

— Ох! — вздохнул Ли и признался Кузнецу: — Мамка хочет наведаться в деревню на могилу к папке. Знаешь ведь, что она заболела, столько не проковыляет. Вот я и одолжу у тебя тачку прокатить ее.

Говоря это, Ли поставил на лавку свою бутылочку с глюкозой. Кузнец ткнул в нее пальцем и спросил:

— А бутылка на кой ляд?

— Это солдатская фляжка, — выдал Ли. Потом он пустился в объяснения: — Ехать-то до деревни далеко, и солнце припекает. Ежели мамка в дороге пить захочет, как быть? А в бутылочку воды нальешь, она по пути пить из нее станет, вот и выходит тебе самая натуральная солдатская фляжка.

Кузнец хмыкнул и произнес:

— Вот так, ядрен картон, и не скажешь, что ты, шваль малолетняя, почтительный сын.

Ли смущенно улыбнулся, высоко вскинул свою бутыль, покачал ее немного и сказал Кузнецу Туну:

— Здесь есть еще чуть больше, чем пятьдесят граммов глюкозы. Питательно, как ни крути.

Тут Кузнец прямодушно сказал:

— Ну, раз ты такой почтительный сын, одолжу я тебе тачку, так и быть.

Бритый Ли рассыпался в благодарностях. Потом он похлопал по лавке и с самым загадочным видом поманил Кузнеца присесть с ним рядом:

— Не буду я за просто так брать у тебя тачку. Я тебе отплачу. Как говорится, добром за добро.

Кузнец не понял:

— Каким еще таким добром за добро?

Бритый Ли тихонько произнес:

— Задница Линь Хун…

— О… — тут до Кузнеца дошел наконец смысл его слов.

С загадочным видом Кузнец уселся рядом с загадочным Ли, и тот в самых сочных красках расписал ему секрет заветной задницы. Дойдя до самого напряженного, самого волнующего момента, Ли остановился. Кузнец подождал какое-то время, и губы собеседника вновь зашевелились, только говорили они теперь уже не о Линь Хун, а о том, как Стихоплет Чжао в самый ответственный миг выдернул его наружу. Кузнец был разочарован: он вскочил, потирая ладони, прошелся туда-сюда и, не выдержав, выругался:

— Ох уж этот гребаный Стихоплет…

Хотя секрет задницы Линь Хун открылся Кузнецу лишь наполовину, он по-прежнему сочувствовал Ли.

— Если потом понадобится, то ты только свистни, — отдавая тачку, сказал он.

Ли затолкал стыренную из больницы бутылочку с глюкозой в карман и покатил тачку Кузнеца прямиком к Зубодеру Юю за приглянувшимся ему плетеным креслом. Он собирался одолжить и это кресло, а потом привязать его к тачке, чтоб Ли Лань могла с полным комфортом полулежа добраться до деревни. Когда Ли добрался до места, Зубодер как раз дремал на своем снаряде. От звонкого удара остановившейся тачки он в испуге вздрогнул всем телом. Потом раскрыл глаза и увидел перед собой Ли с тачкой. Рассудив, что ни Ли, ни тачка никак не могут быть клиентами, он снова лениво прикрыл глаза. А Бритый Ли, словно большой начальник, подошел к клеенчатому зонту и, заложив руки за спину, осмотрел разложенные на столике клещи и зубы.

Тогда близился уже конец культурной революции: она не текла больше сплошным бурлящим потоком, а пробивалась тонкой струйкой. Зубодеру не нужно было больше с помощью выдранных по ошибке здоровых зубов демонстрировать свою идейную позицию. Надерганные по недосмотру зубы только бы навредили его репутации. Идя в ногу со временем, Зубодер припрятал их вместе с банкнотами, решив, что у всех, как водится, семь пятниц на неделе и однажды из струйки может вновь образоваться целая река, и вот тогда-то он и вытащит эти зубы на свет божий.

Попялившись на разложенное на столе богатство, Бритый Ли не заметил там здоровых зубов. Постучав по столу, он громко спросил у Зубодера, лежавшего в кресле с закрытыми глазами:

— А здоровые? Где здоровые-то?

— Какие еще здоровые? — возмущенно раскрыл глаза Зубодер.

— Ну те здоровые, что ты выдрал, — ответил Ли, указав на стол. — Раньше они здесь лежали.

— Фигня! — гневно сказал Зубодер, распрямляясь. — Я, Зубодер Юй, сроду не вырывал здоровых зубов. Я, Зубодер Юй, рву только порченые!

Ли и не думал, что Зубодер так рассердится. Он тут же состроил улыбку и, следуя, как и Юй, за эпохой, постучал себя по голове со словами:

— Да, да, ты отродясь не выдирал здоровых зубов, я запамятовал.

Сказав это, он придвинул лавку к креслу Зубодера, сел и принялся подлизываться к нему, как только что подлизывался к Кузнецу:

— Ты, Зубодер Юй, самый первый на всю округу. Да если ты даже с закрытыми глазами станешь драть, и то вытянешь больной зуб, как пить дать.

Тут Юй сменил гнев на милость, кивнул и с улыбкой сказал:

— Уж это точно.

Тогда Ли решил, что момент настал, и стал подводить Зубодера к нужной мысли:

— Ты здесь торчишь уже лет двадцать, всех девок небось в Лючжэни перевидал?

Зубодер с довольным видом ответил:

— Да если б только девок. Я и всех старух наперечет знаю. У кого кто замуж вышел, у кого приказал долго жить — я в тот же день узнаю.

— Ну скажи, — продолжал гнуть свое Бритый Ли. — Какая из девок самая красивая?

— Линь Хун, — недолго думая сказал Зубодер. — Конечно же Линь Хун.

— Ну скажи, — рассмеялся Бритый Ли, — кто из всех этих мужиков в Лючжэни видал ее голую задницу?

— Ну ты, — Зубодер показал на Ли пальцем и заржал. — Ты, балбесина эдакая.

Ли кивнул в знак того, что исполнение правого дела на кого попало не возлагают, и, опустив голову, прошептал:

— А ты хочешь послушать про ее задницу?

Заходившийся хохотом Зубодер тут же резко напустил на себя серьезный вид, приподнялся в кресле, посмотрел по сторонам и, подождав, пока рядом никого не будет, тихо сказал:

— Валяй!

Его глаза светились удивительным светом, а рот раскрылся, словно в ожидании, что с неба посыплются пироги. Но рот Бритого Ли в этот миг расчетливо захлопнулся. Все мужики в нашей Лючжэни знали: этот пятнадцатилетний шельмец был почище иной пятидесятилетней шельмы. Увидев захлопнутый рот Бритого Ли, между губами которого не светилось ни щелки, Зубодер стал, не находя себе места от беспокойства, подгонять его:

— Ну говори же!

Ли неторопливо потер плетеное кресло Зубодера и с деланой улыбкой произнес:

— Одолжи мне свое кресло на денек, и я тебе распишу за это каждый миллиметр.

Услышав это, Юй тут же замотал головой:

— Нет, как я без этого кресла зубы драть стану?

Ли принялся терпеливо наставлять его:

— Ну, не будет кресла, так ведь есть еще лавка. Все равно ж ты первый в округе зубодер — какая разница, сидя ли, стоя, а?

Юй хохотнул и стал взвешивать все за и против: ему показалось, что обменять один день без кресла на секрет лучшей задницы — не такая уж и плохая сделка. Он кивнул в знак согласия и, вытянув палец, сказал:

— Один день. Всего на один день.

Рот Бритого Ли приблизился к уху Зубодера Юя, и он принялся живописать все с большим чувством. За пятьдесят шесть мисок с лапшой и после идеологического воспитания со стороны Стихоплета Чжао и Писаки Лю он выковал свой талант, и его рассказ стал самым что ни на есть мастерским, похлеще, чем рассказ о заднице какой-нибудь феи. Лицо Зубодера, пока он слушал эту историю, было не описать словами. Когда наконец на его физиономии застыло такое выражение, как у тех, кто слушает байки о привидениях, то есть в самый волнующий момент, губы Бритого Ли внезапно прекратили двигаться. В этот миг он увидел клеенчатый зонт Зубодера и загорелся идеей заполучить и его. Но Юй нервно завопил:

— Ну говори же!

Ли обтер рот и, показав на зонт, произнес:

— Этот зонт мне тоже одолжишь.

— Вот дай ему палец, всю руку откусит! — злобно сказал Зубодер. — Заберешь у меня кресло, да еще и этот зонт, останется только столик! Ты что, меня ощиплешь, как воробья?!

Бритый Ли, покачав головой, сказал:

— Ну, даже если завтра будешь без перьев, послезавтра они уже нарастут.

Тут Зубодер оказался в положении читателя старого романа, который дошел до фразы: «Если вы хотите знать, что случилось дальше, извольте прочесть следующую главу». Сердце у него горело огнем, и ему только и оставалось, что одолжить свой клеенчатый зонт малолетнему Ли. Тот сказал о заднице Линь Хун еще пару фраз, а потом уж в дело вмешалась рука Стихоплета Чжао. Тут Зубодер замер и долго-долго не мог опомниться. Наконец он разочарованно произнес:

— Как так? Чего это такая славная задница превратилась в лапу какого-то Чжао?

— Ну, я тут ни при чем, — беспомощно сказал Бритый Ли. — Этот гребаный Чжао запорол мне такое славное дельце, да и тебе жизнь подпортил.

Зубодер смешался, и весь его гнев устремился в сторону Стихоплета. Скрежеща зубами, он пробормотал:

— У, какой мудак этот Чжао! Пока не вырву у него здоровый зуб, не успокоюсь.

Толкая перед собой тачку Кузнеца, нагруженную креслом и зонтом Зубодера, Ли отправился на лючжэньский склад промтоваров, где, пользуясь своим обаянием, он еще раз продал секрет Линьхуновой задницы, за что получил моток пеньковой веревки. Свершив свои подвиги и напевая революционный мотивчик, он с триумфом и скрипучей тачкой вернулся домой.

Было поздно, Ли Лань уже легла. Помня о том, что назавтра ей предстоит долгий путь, она отправилась спать сразу после ужина. С тех пор как Бритый Ли прославился на всю Лючжэнь своими сортирными похождениями, она была больше не в силах держать его в узде, и тот часто поздно возвращался домой, а Ли Лань только вздыхала.

Вернувшись домой, Ли увидел, что дома не горит свет, и понял, что мать уже легла. Он тихонько поставил тачку, бесшумно открыл дверь, нащупав шнур от лампы, включил свет и сел за стол уплетать с волчьим аппетитом оставленный матерью ужин. Потом он начал свою работу: в лунном свете, проникавшем снаружи, и свете от лампы Бритый Ли поставил кресло на тачку, крепко-накрепко примотав его туда веревкой. В ручке кресла было отверстие для стакана. Туда Ли воткнул раскрытый клеенчатый зонт, а потом так же крепко привязал его к ручке и тачке.

Была уже третья стража*. Бритый Ли еще раз проверил, насколько все хорошо крепилось, а потом намотал в самых ответственных местах еще один слой веревки. Когда последние приготовления были закончены, Ли заложил руки за спину и обошел тачку вокруг пару раз. Он хохотал, как заведенный. Ему казалось, что в итоге тачка, кресло и зонт срослись вместе, как руки, ноги и тело. Довольно зевнув, он пошел в комнату спать. Когда он улегся, то обнаружил, что не может заснуть от страха, что его шедевр, оставшийся снаружи, кто-нибудь стащит. В конце концов Ли с одеялом вышел на улицу, забрался на тачку Кузнеца и уселся в кресло Зубодера. Тогда на сердце у него стало спокойно, он закрыл глаза и тут же захрапел.

На рассвете Ли Лань, поднявшись, увидела, что кровать сына пустует. Одеяла тоже не было. Не понимая, что произошло, она, качая головой, раскрыла входную дверь и неожиданно вскрикнула от удивления. Она увидела самую чудную на свете тачку, на которой в кресле, обернувшись одеялом, спал ее сын. Надо всем этим торчал огроменный клеенчатый зонт.

Испуганный вскрик Ли Лань разбудил Бритого Ли. Увидев удивленное выражение ее лица, он потер глаза, слез с тачки и, лопаясь от гордости, рассказал матери, что тачка принадлежит Кузнецу Туну, кресло и зонт — Зубодеру Юю, а веревка вообще взята напрокат со склада промтоваров.

— Ма, вот теперь тебе будет удобно! — сказал матери Ли.

Посмотрев на своего чертяку сына, Ли Лань подумала про себя: как же это пятнадцатилетний мальчишка может быть при таких талантах? Ей показалось, что она вовсе не знает Бритого Ли: вечно он вытворяет такие дела, что у народа потом язык отнимается от удивления.

После завтрака Ли взял термос и осторожно налил воду в бутылочку с глюкозой, приговаривая:

— Здесь больше, чем пятьдесят граммов, но меньше, чем сто граммов глюкозы.

Потом он заботливо и аккуратно разложил на кресле свое одеяло и сказал, что дорога тряская, а если подложить под себя одеяло, то никакая тряска не страшна. Придавив левой ногой ручки тачки, он участливо помог Ли Лань забраться наверх и с тем же вниманием помог ей прилечь в кресло. Держа в руках корзинку с бумажными деньгами, она опустилась на сиденье и увидела над головой клеенчатый зонт, защищавший от дождя и солнца. Ли передал матери бутылочку с водой и глюкозой, чтобы пить в дороге. Взяв ее в руки, Ли Лань расплакалась. Заметив, что мать плачет, Ли удивленно спросил:

— Мама, ты чего?

— Ничего, — Ли Лань отерла слезы и, улыбаясь, произнесла: — Поедем, сыночек.

Тем утром Ли Лань на самой шикарной за всю историю Лючжэни тачке при помощи Бритого Ли проехалась по улицам нашего поселка. Лючжэньцы обалдели от такого зрелища — никто не мог поверить своим глазам. Такая тачка не являлась им даже в снах. Кто-то в толпе выкрикнул имя Бритого Ли и спросил, что это такая за штукенция.

— Эта штука? — отвечал самодовольно Ли. — Это моей мамки такая спецтачка.

Услышав это, тот тип аж вспотел от волнения и сказал:

— Какая такая спецтачка?

— Про спецтачку не знаешь? — гордо произнес малолетний Ли. — Самолет для председателя Мао называется спецсамолет, поезд для председателя Мао называется спецпоезд, а авто для председателя — спецмашина. А все почему? Потому как другой какой народ туда сунуться не может. Так и моей мамки тачка называется спецтачка, а все почему? А больше никому в ней сидеть нельзя.

Народ смекнул, в чем дело, и загоготал, даже Ли Лань и та, не удержавшись, хмыкнула. Глядя, как сын везет ее на тачке, задорно и бодро вышагивая по улицам, она не знала, что и думать. Прежде этот же самый сын опозорил ее, как и тип по имени Лю Шаньфэн, а теперь он, как и Сун Фаньпин, наполнял ее сердце гордостью.

А наши лючжэньские девки и бабы решили, что спецтачка Ли Лань больше похожа на свадебный паланкин. Они хихикали, не переставая, и спрашивали ее:

— Ты сегодня замуж собралась?

— Да нет же, — Ли Лань краснела от стыда. — Я еду в деревню на могилу к мужу.

Ли выкатил тачку с Ли Лань из южных ворот и зашагал по немощеной проселочной дороге. Когда Ли Лань услыхала, что скрип колес стал сильнее, она поняла, что они проехали деревянный мостик и тачка запрыгала по грязи. Она втянула деревенский воздух и распрямилась под свежим весенним ветром, пахнувшим ей в лицо. Из-под зонта ей было видно, как распустились на полях желтые цветы рапса, блестевшие под солнцем, как вилась межа, обрамленная зеленой каймой травы, как точками рисовались вдалеке дома и деревья, как вблизи плавали в пруду утки и даже их перевернутые отражения, как вились у дороги воробьи… Ли Лань в последний раз ехала по той дороге, и весна, увиденная ею с трясущейся тачки, была бездонна и прекрасна.

Потом Ли Лань заметила, что сын, толкавший из последних сил ее тачку, весь скрючился от усердия. Он то и дело вскидывал руку и вытирал пот с лица. Мать жалостливо позвала его и попросила оставить ненадолго тачку, чтоб отдохнуть. Ли, качая головой, ответил, что он не устал. Схватив бутылочку, Ли Лань стала просить сына остановиться и сделать пару глотков, но он, так же качая головой, сказал, что не хочет пить, и добавил:

— Эта вода с глюкозой для тебя.

В этот момент Ли Лань поняла, какой хороший у нее сын. Она заплакала, а потом засмеялась от радости и, всхлипывая, произнесла:

— Сыночек, умоляю тебя, умоляю, отдохни, выпей глоточек воды.

Тем временем Бритый Ли уже заметил стоявшего вдалеке, у деревни, Сун Гана и его деда, который сидел на земле, прислонившись к дереву. Каждый год в день поминовения Сун Ган и его дед у деревни ждали их появления. В руках у Сун Гана был навес из циновок. Заметив издалека странную тачку, он не понял сперва, что это Бритый Ли везет Ли Лань. Сам Ли, углядев брата, слегка приподнял свою прогнутую спину и, не выпуская тачки из рук, припустил бегом. Ли Лань страшно закачалась в подпрыгивающем кресле, а ее сын кричал что было мочи:

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒