ПРИМЕЧАНИЯ 4 страница

И вот однажды двое любовных спекулянтов встретились на узкой дорожке. Один из них как раз шел по улице и самодовольно вещал о своих с Линь Хун делах, а другой, не в силах такое выносить, остановился и заорал благим матом:

— Херня какая!

Так эти двое сцепились посередь Лючжэни, ругаясь на чем свет стоит и брызжа слюной. Народ решил сперва, что они собрались драться: изливая потоки ругательств, женишки начали закатывать рукава — сначала один, потом второй. Толпа зевак отступила назад, освобождая им место для кулачного боя, который вот-вот должен был начаться. Тогда женишки наклонились и закатали штанины. Народ раздухорился еще больше: они наверняка собирались биться, поднимая клубы пыли, не на жизнь, а на смерть, как самые первоклассные боксеры. Закатав все, что можно было закатать, женишки так и не ударили ни разу. Они продолжали честить друг друга, только стали больше плеваться.

В самый напряженный момент появился Бритый Ли. Доложившись о проделанной работе Тао Цину, он шел обратно в артель и тут увидел собравшуюся на улице толпу. Ухватив кого-то за рукав, он спросил, что происходит.

— Щас Третья мировая война начнется! — ответил тот.

С горящими глазами Ли протолкался поближе. Когда народ заметил это, то пришел в еще большее возбуждение. Стали говорить: будет на что посмотреть, тут уже и так собралось двое молодцов, если к ним добавить еще Бритого Ли — выйдет настоящее Троецарствие*. Ли прислушался к ругани двух женишков, тыкавших друг в друга пальцами, и услышал, что оба они называли Линь Хун своей подружкой. Он пришел в неописуемую ярость, влез между ними, схватил обоих за грудки и заорал:

— Она моя подружка!

Претендентам и в страшном сне не могло привидеться, что между ними влезет какой-то Бритый Ли, и они замерли на месте. Взревев, как зверь, Бритый Ли отпустил того, что был справа и, вскинув правый кулак, смачно врезал пару раз тому, что был слева. Глаза у жертвы тут же заплыли синяками. Тогда Ли развернулся и, как по накатанному, разукрасил физиономию и второму женишку. В тот вечер он измолотил противников так, что они и думать забыли о сдаче — только постанывали. Народ от восторга был сам не свой, словно живьем увидел, как Цао Цао* отделал Лю Бэя*, а потом еще и Сун Цюаня*, а они ничем не смогли ему ответить. Какой-то мужик так разгорячился, что возомнил себя Чжугэ Ляном* и принялся подбивать женишков отделать Бритого Ли. Превратив того, что был справа, в Лю Бэя, еще какой-то мастак вопил, тыча в него пальцем:

— Объединяйся с У!* Громи Вэй!* Скорее!

Но двое парней уже были отметелены так, что голова у них шла кругом. Вопли толпы слились для них в один сплошной гул, а вот слова Бритого Ли звучали ясней ясного. Ли вкатывал им удар за ударом и вел милицейский допрос:

— А ну, говори, Линь Хун — чья подружка?

— Твоя, твоя… — шептали на последнем издыхании претенденты.

Народ был ужасно разочарован. Все говорили, качая головами:

— Экие ничтожества. Просто тряпки!

Отбросив несчастных, Бритый Ли обвел гневным взглядом толпу. Чжугэ Ляны тут же втянули от страха шеи, отступили назад и стали тише воды ниже травы. Вскинув правую руку, Ли махнул толпе и предостерег:

— Если кто еще вздумает тут заявлять, что Линь Хун — его девушка, я его отделаю так, что повернуться не сможет.

Сказав это, он гордо удалился. Многие слышали, как, уходя, он самодовольно хмыкнул:

— Председатель Мао верно сказал: винтовка рождает власть.

После хорошей трепки любовные спекулянты бросили ухаживать за Линь Хун. Осрамились-то они по полной. Встречая ее на улице, они, опустив голову, стыдливо проходили мимо. Линь Хун невольно расплывалась в улыбке и думала, что злодей Ли, считай, сделал наконец доброе дело.

Линь Хун глядела на толпу неженатых лючжэньцев, пеструю, как заросший сорняками луг, и не видела в ней ни одного высокого дерева. Ей становилось уныло: где они, великие люди прошлого? и кто их последователи в будущем? Но в этот самый момент в поле зрения Линь Хун четко обрисовалась одна фигура. Чистенький и приятный паренек в очках вызвал у нее интерес и симпатию. Хоть он и не был деревом до небес, но в глазах Линь Хун все же казался кустиком, намного крепче всяких сорняков. И потом, всякий кустик может однажды стать деревом, а вот трава так и будет стелиться по земле. Этим пареньком был Сун Ган.

Глава 6

Сун Ган был тогда настоящим пай-мальчиком. В руках у него всегда была книга или журнал, и выглядел он благовоспитанным и образцовым во всех отношениях. Когда он замечал на себе девичий взгляд, то краснел до ушей. Покуда Бритый Ли добивался своего не мытьем, так катаньем, Сун Ган стоял в сторонке. Он всегда сопровождал Ли во время его домогательств и именно поэтому — как ни удивительно — стал чаще попадаться на глаза Линь Хун, чем все остальные претенденты. Ли тратил все силы на то, чтоб добиться любви Линь Хун, и не знал, что она уже тайком положила глаз на молчаливого Сун Гана.

Пока Бритый Ли, как идиот, выполнял роль телохранителя, с жестокостью деспота не разрешая никому смотреть на предмет своего обожания, Сун Ган, опустив голову, всегда молча шел с ним рядом. Линь Хун уже привыкла к настойчивости Бритого Ли и относилась к ней спокойно. Она научилась не обращать на него никакого внимания и равнодушно идти дальше. Заворачивая за угол, Линь Хун бросала взгляд на Сун Гана. Несколько раз они встречались глазами, и Сун Ган испуганно отводил взгляд, а Линь Хун непроизвольно улыбалась. Пока Бритый Ли нес свою ахинею, она украдкой смотрела на его брата и видела, какой мукой искажалось его лицо. Получив свидетельство того, что Сун Ган сопереживает ей от всего сердца, Линь Хун вдруг почувствовала себя счастливой. Ли чуть не каждый день доставал ее, поэтому она почти все время видела Сун Гана. При взгляде на его то растерянную, то горестную физиономию сердце девушки радостно звенело, как весенний ручей. Она даже перестала досадовать на Бритого Ли — ведь именно из-за его настырности ей удавалось каждый день видеться с Сун Ганом. Вечерами, во сне, незабываемый образ потупившегося Сун Гана безмолвно проплывал перед ее глазами.

Линь Хун надеялась, что однажды вечером стройный и высокий Сун Ган появится у ее дверей и шагнет в дом, как вечно толкущиеся вокруг ухажеры. Ей казалось, что он уж точно не будет таким наглым, а робко остановится у входа и станет мямлить что-то от неловкости. Линь Хун подумала, что ей нравятся именно такие мужчины. Когда она представила себе покрасневшее от смущения лицо Сун Гана, то не удержалась и обхватила руками свои горящие щеки.

Однажды вечером Сун Ган действительно пришел. Он в нерешительности остановился у входа и дрожащим голосом спросил у матери:

— Тетушка, скажите, а Линь Хун дома?

Линь Хун была у себя в комнате. Мать сказала ей, что пришел тот самый парень, что вечно таскается с Бритым Ли. Линь Хун растерялась: хотела было выйти, да вернулась.

— Пусть он заходит, — прошептала она матери.

Мать понимающе улыбнулась и вышла к Сун Гану со словами, что дочь в доме и просит его проходить. Сун Ган в волнении вошел в комнату Линь Хун. Он пришел не по своей воле — его заставил прийти Бритый Ли. После пяти месяцев безрезультатных преследований он решил, что и пятый прием Сун Гана ни на что не годится и нужно, пожалуй, вернуться к тактике глубокого проникновения в тыл противника. Однако, вспомнив о том позоре, который он пережил в доме Линь Хун, Ли решил, что самому идти не с руки — нужно отправить сватом Сун Гана. Тот все никак не хотел. Только когда Бритый Ли пришел в бешенство и стал метать громы и молнии, Сун Ган наконец скрепя сердце согласился.

Когда Сун Ган вошел в комнату Линь Хун, она стояла спиной к нему у закатного окна и заплетала косу. Свет вечерней зари лился в дом, и хрупкий силуэт рисовался на фоне окна, словно обведенный блестящей нитью. Ветерок с улицы играл легонько с ее белой юбкой. Загадочное чувство пронзило Сун Гана, и он вздрогнул. В ту секунду девушка показалась ему небожительницей, спустившейся с облаков. Половина ее длинных волос лежала на правом плече, а другая половина, разделенная на три пряди, свешивалась с левого и легонько колебалась в ее руках. Отблески заката на облаках были похожи на красную дымку. Тонкая, длинная, белоснежная шея Линь Хун смутно виднелась в просветах волос. И Сун Ган, как озабоченный идиот из артели брата, остался стоять дурак дураком.

Линь Хун спокойно плела косу, слушая за спиной частое дыхание Сун Гана. Закончив плести, она тряхнула слегка головой, приподняла немного правую руку, и волосы с правого плеча вмиг перелетели вперед и легли у нее на груди. Линь Хун принялась за правую косу. Теперь ее белая шея полностью открылась взгляду Сун Гана. От этого у него словно перехватило дыхание — он не мог вздохнуть. Линь Хун улыбнулась и сказала:

— Ну же, говори.

Сун Ган чуть не подпрыгнул от испуга. Тут он наконец-то вспомнил о своей миссии и, запинаясь, пробормотал:

— Я пришел ради Бритого Ли…

Нервничая, он совсем забыл, что нужно говорить. От этих слов у Линь Хун екнуло сердце. Она закусила губу и, поколебавшись, произнесла:

— Если ты пришел ради Бритого Ли, то уходи, а если ради себя, то присаживайся.

Сказав это, Линь Хун невольно залилась краской. Она услышала, как за спиной Сун Ган налетел на стул, и подумала, что он остается. Но вслед за этим шумом раздались удаляющиеся шаги Сун Гана. Он понял только первую половину ее фразы, и, когда Линь Хун обернулась, его и след простыл.

В тот вечер, после ухода Сун Гана, она от злости расплакалась. Скрежеща зубами, Линь Хун поклялась, что она больше не даст этому дебилу ни одного шанса. Но когда стемнело, сердце у нее опять оттаяло. Она вспомнила о бесстыжих рожах прежних ухажеров и о том, как вел себя Сун Ган, и решила, что он — настоящий мужчина, настоящая опора. К тому же он был из всех самый красавец.

Линь Хун продолжала надеяться, что однажды он сам станет за ней ухаживать. Прошло несколько месяцев, но от Сун Гана не было ни слуху ни духу. А Линь Хун он начинал нравится все больше и больше: она думала о нем почти каждый вечер, думала о его потупленной голове, его горестном взгляде и его редко появлявшейся улыбке.

Время шло, и Линь Хун начинало казаться, что рассчитывать на инициативу Сун Гана не приходится. Она сказала себе, что стоит самой наконец сделать первый шаг. Однако всякий раз, как Линь Хун сталкивалась с предметом своего обожания, рядом всегда оказывался злодей Ли. Пару раз ей удалось все-таки увидеть его на улице одного, но, покуда она проникновенно глядела в глаза Сун Гана, он испуганно отворачивался и быстро шел прочь, словно беглый преступник.

У Линь Хун щемило сердце — такую ненависть и такую любовь вызывал у нее Сун Ган. Когда она встретила его в одиночестве в третий раз, Линь Хун поняла, что больше такого шанса ей не выпадет. Дело было на мосту. Линь Хун остановилась и, заливаясь краской, прокричала:

— Сун Ган!

Он уже было проскочил мимо, но услышал ее крик и вздрогнул. Потом он оглянулся по сторонам, словно бы на мосту скрывался еще один Сун Ган. Кругом был народ, который, услышав возглас Линь Хун, тут же развернулся и стал смотреть на нее во все глаза. Краснея, она произнесла при всех:

— Иди сюда.

Сун Ган подошел к ней, как нашкодивший ребенок.

— Пойди скажи этому Ли, чтоб он оставил меня в покое, — нарочно громко сказала она.

Выслушав такие слова, Сун Ган тут же приготовился идти дальше, но Линь Хун прошептала:

— Не уходи.

Сун Ган решил, что ослышался. Он растерянно посмотрел на Линь Хун. Народ на мосту разошелся, и лицо Линь Хун вдруг стало удивительно нежным, каким оно прежде никогда не бывало.

— Я тебе нравлюсь? — спросила она тихо.

От страха Сун Ган стал белее мела. Линь Хун смущенно произнесла:

— Ты мне нравишься.

Сун Ган застыл как вкопанный. Заметив, что кто-то поднимается на мост, Линь Хун произнесла последнюю фразу:

— Жди меня завтра в восемь вечера в роще за кинотеатром.

На сей раз Сун Ган понял, что хотела сказать Линь Хун. Весь день он был сам не свой. Забившись в уголок, сидел в цеху и думал: было ли это все взаправду? То заливаясь краской, то бледнея, страдая и смеясь, он восстановил в памяти, как все было. Его товарищи покатывались над ним со смеху, а он даже не слышал. Когда они громко позвали его по имени, он выпучил на них глаза, словно только что проснулся. Мужики от этого заражали в голос.

— Сун Ган, что ты там за сны видишь?

Он поднял голову и сказал «да», а потом снова ссутулился и погрузился в свои мысли. Какой-то шутник решил разыграть его и закричал:

— Сун Ган! Сходи проссысь!

Он снова сказал «да», вскочил и пошел вон из цеха в сторону нужника. Под оглушительный хохот товарищей Сун Ган дошел до дверей и остановился, словно вспомнил что-то, а потом вернулся в свой угол. Парни аж закашлялись от смеха.

— Че ж ты вернулся? — спросили они.

Сун Ган задумчиво ответил:

— Чего-то неохота.

Ближе к вечеру сцена на мосту обрела для Сун Гана плоть и кровь. Его мысли крутились вокруг раскрасневшегося лица Линь Хун, ее дрожащего голоса и напряженного, блуждающего взгляда. Особенно Сун Гана зацепили ее тихие слова о том, что он ей нравится. Всякий раз, когда он вспоминал о них, сердце его принималось биться, как сумасшедшее. Глаза горели, а щеки заливались краской, словно небо закатным светом.

Сун Ган сидел после ужина дома. Бритый Ли подозрительно смотрел на брата из-за стола, а тот — словно белены объелся — знай себе улыбался, как дурачок.

— Сун Ган, Сун Ган… — тихонько позвал его Ли по имени.

Сун Ган остался сидеть, как сидел. Ли хватил со всего маху по столу и заорал:

— Сун Ган, да что с тобой такое?

Тут брат наконец пришел в себя:

— Что ты сказал?

Ли смерил его взглядом и произнес:

— Чего ты лыбишься, как мой озабоченный?

Глядя на недоверчивую физиономию Бритого Ли, Сун Ган внезапно занервничал. Он отвел глаза, опустил голову и, поколебавшись немного, промямлил:

— Если б Линь Хун влюбилась в кого-нибудь другого, что б ты сделал?

— Размазал бы об стену, — прямо ответил Ли.

Сун Ган замер на мгновение и продолжил:

— Его или ее?

— Конечно, его! — махнул рукой Ли и отер губы. — Линь Хун было б жалко укокошить. Никак жена будущая.

Сердце у Сун Гана разрывалось.

— А если б она в меня влюбилась, что б ты сделал? — спросил он.

Ли заржал. Колотя по столу обеими руками, он решительно отрезал:

— Не может такого быть.

Глядя на самоуверенную морду Ли, Сун Ган почувствовал себя дурно. Ему казалось, что от родного брата скрывать ничего не стоит, и потому, словно погрузившись в далекие-далекие воспоминания, сделав глубокий вдох, он сбивчиво рассказал ему все, что случилось днем на мосту. Пока он рассказывал, Ли пучил глаза, как рыба, и руки его, молотившие по столу, постепенно успокаивались. Когда рассказ был закончен, Сун Ган выдохнул и стал нервно смотреть на Бритого Ли. Он ждал, когда тот начнет рвать и метать. А если и не рвать и метать, то хотя бы беситься.

Он и представить себе не мог, что Ли останется как ни в чем не бывало сидеть напротив. Его выпученные глаза моргнули пару раз и снова сузились. Ли недоверчиво посмотрел на Сун Гана и спросил:

— Что она тебе сказала?

Сун Ган, запинаясь, ответил:

— Что я ей нравлюсь.

— Да не может такого быть, — ответил Ли, вставая. — Ты не мог ей понравиться.

Сун Ган залился краской.

— А почему нет? — спросил он.

— Ну подумай, — плюхнулся Ли на стол и, заняв командную высоту, стал поучать Сун Гана. — Сколько в этом поселке народу вьется вокруг нее, все в жизни устроились получше тебя. С чего б ты ей стал нравиться? Ни отца, ни матери, сирота…

— Ты тоже сирота, — возразил Сун Ган.

— Я-то сирота, — кивнул Ли и ударил себя по груди, — зато я — товарищ директор.

— Ну, может, для нее это не важно, — гнул свое Сун Ган.

— Как это так не важно? — замотал головой Ли. — Она как небожительница, понимаешь, а ты — просто оборванец какой-то, вы… нет, не может такого быть.

Сун Ган вспомнил красивую легенду и сказал:

— Одна небожительница полюбила ведь бедняка…*

— Это все сказки. Небылица такая, не взаправду, — ответил Ли и, словно почувствовав что-то, серьезно посмотрел на Сун Гана. Тыча ему в нос, Ли спросил: — Тебе что, нравится Линь Хун?

Сун Ган снова покраснел. Ли спрыгнул со стола и встал перед ним.

— Говорю же тебе, не может она тебе нравиться.

Сун Ган огорчился:

— Почему это не может?

— Мать твою, — взвизгнул Ли и выкатил глазищи. — Она моя, как она может тебе нравиться? Ты ж мой брат, это другие могут у меня отбивать Линь Хун, а ты не моги.

Сун Ган не знал, что сказать. Он растерянно посмотрел на брата, а Ли с глубоким чувством произнес:

— Сун Ган, мы с тобой — родные братья, ближе никого нет. Ты ведь прекрасно знаешь, что мне нравится Линь Хун, какого черта она тебе далась? Это кровосмешение какое-то!

Сун Ган понурил голову и замолчал. Ли решил, что ему стало стыдно, и утешительно похлопал брата по плечу:

— Сун Ган, я тебе верю. Ты меня не обидишь.

Сказав это, Ли расчувствовался. Глядя на Сун Гана, он заговорил сам с собой:

— Почему она не сказала это никому другому? Какого черта она сказала это именно тебе? Может, она дала такой крюк, чтоб я это услышал?

В ту ночь Сун Ган долго мучился бессонницей. Он вертелся на кровати под сладкий храп и сонный смех Бритого Ли. В темноте перед ним то и дело вставал прекрасный образ Линь Хун, и от этого мысли его уносились далеко-далеко. Он даже забыл на какое-то время о Ли и почувствовал, что такое счастье. Его воображение рисовало в ночи, как они с Линь Хун идут рядом по улицам Лючжэни, бесконечно близкие, словно влюбленные. Потом он представил себе, что у них появилась своя комната, где они живут душа в душу, как муж с женой. Но это воображаемое счастье расцвело и увяло мгновенно, как цветок, — на него нахлынули воспоминания о том, как отец погиб на вокзале, как они выли над ним на два голоса и везли его потом домой на тачке, рыдали всей семьей, провожая его в последний путь, и пугали криками воробьев на деревьях. Он вспомнил, как они с Ли, помогая друг другу, везли хоронить свою мертвую мать. В конце он вспомнил, как Ли Лань перед смертью, сжимая его руку, велела ему хорошенько смотреть за братом. Сун Ган залился слезами так, что намочил подушку. Он решил, что никогда в жизни не обидит Бритого Ли. Когда стало светать, он наконец уснул.

Днем он потихоньку сбежал с работы пораньше и отправился быстрым шагом на ткацкую фабрику. Там он и остался ждать у ворот появления Линь Хун. Он хотел сказать ей, что вечером не сможет прийти в рощу за кинотеатром, только это. Ему казалось, что такие слова отлично выразят его решимость.

Сун Ган стоял под деревом, а вокруг бесились посланцы Бритого Ли, вопившие про сношения. Когда на фабрике прозвенел звонок, Сун Ган вдруг почувствовал страшную горечь, словно стоял на пороге смерти. Он собирался произнести слова, которые он больше всего на свете не хотел говорить. Сказав их, он спас бы себя.

Линь Хун вышла, окруженная толпой работниц, как обычно. Она заметила прятавшегося под деревом Сун Гана и подумала: «Вот дурачина! Ведь договорились с ним на восемь вечера, а он уже с обеда здесь». Увидев Сун Гана, работницы заверещали. Все прекрасно знали, что это брат Бритого Ли. Девушки улыбались, прикрывая губы, и перешептывались, гадая, что за штуку выкинет на сей раз этот оболтус. Линь Хун прошествовала в окружении девушек, не удостоив Сун Гана и взглядом. Она только краешком глаза скользнула по его фигуре, неподвижно торчавшей под деревом, как куст, и снова нежно обругала его про себя: «Вот дурачина!»

А он и правда стоял под деревом, как форменный идиот. Едва Линь Хун прошла мимо, как рот Сун Гана дернулся, но из него не донеслось ни звука. Только когда она оказалась далеко впереди и работницы тоже отошли на приличное расстояние, он понял, что она даже не заметила его. Он тут же подумал, что брат был прав: он совсем не может нравиться Линь Хун, и ее равнодушие только что доказало это. От этих мыслей на душе у него стало паршиво. Он вышел из-под дерева и побрел вдоль по улице, уплывавшей у него из-под ног. Ему казалось, что все случившееся было лишь прекрасным сном. Он усмехнулся и, словно пробуждаясь ото сна, стал вспоминать, что же произошло. Сун Ган решил, что фантазия гораздо лучше реальности. Придуманное счастье сделало его таким счастливым.

Вечером он по-прежнему чувствовал себя окрыленным. Мурлыкая под нос песенку, он склонялся над буржуйкой и кашеварил.

За ужином он не переставал напевать. Бритый Ли подозрительно смотрел на Сун Гана весь вечер. Было почти восемь часов, а Сун Ган даже и не собирался выходить из дому. Зато Бритый Ли только и думал, что о рощице за кинотеатром. Он смотрел на луну за окном и постукивал пальцами по столу.

— Чего это ты никуда не торопишься? — недовольно спросил он.

Сун Ган понял, к чему он клонит. Помотав головой, он ответил:

— Ты прав, я не мог понравиться Линь Хун.

Бритый Ли не сообразил, отчего это брат завел такой разговор. Сун Ган рассказал Ли о своем походе на фабрику и в красках расписал, как Линь Хун сделала вид, что его не знает. Выслушав Сун Гана, Ли задумчиво кивнул.

— Все верно! — заорал он, вмазав по столу.

Сун Ган испугался. Ли вскочил и произнес:

— Линь Хун точно сказала это для меня.

Ли уверенно шагнул за порог и побежал прямиком в рощицу. Пробежав кинотеатр, Ли вспомнил, что он как-никак товарищ директор, нельзя ему бегать сломя голову, как мальчишке, и тут же пошел вразвалочку. Войдя в рощицу, он снова превратился во влюбленного и, крадучись, вступил под освещенные луной деревья.

Линь Хун была уже там. Она специально опоздала на пятнадцать минут, в полной уверенности, что Сун Ган уже ждет ее, но в рощице было пусто. Пока она злилась, за спиной послышались тихие шаги, словно кто-то крался между деревьями, как вор. Линь Хун невольно рассмеялась от мысли, что благовоспитанный Сун Ган может так красться. И тут она услышала грубый смех.

Линь Хун испугалась и обернулась. Перед ней стоял совсем не Сун Ган, а Бритый Ли. Его лицо растянулось в улыбке, и он без зазрения совести произнес:

— Я знал, что ты будешь ждать меня здесь. Я понял, что ты сказала все Сун Гану, чтоб я это услышал…

Линь Хун, выпучив глаза, молча смотрела на Бритого Ли, не зная, как реагировать. Ли стал укорять ее:

— Линь Хун, я же знаю, что тебе нравлюсь, что ж ты мне сама не сказала…

Говоря это, он пытался ухватить ее за руку. Линь Хун завопила от страха:

— Пошел прочь, пошел отсюда…

Крича, она бросилась вон из рощи, а Ли топал за ней следом, окликая ее на бегу. Выбежав на улицу, Линь Хун остановилась, повернула голову и сказала:

— Стой.

Ли остановился и недовольно заметил:

— Что ты творишь? Кто ж так в любви признается?

— Да кто тут тебе в любви признается? — Линь Хун задрожала от злости. — Жаба!

Сказав это, она бодро зашагала прочь, а облитый грязью Ли остался стоять, сгорая от гнева и пуча глаза. Только когда Линь Хун исчезла из поля зрения, он побрел куда глаза глядят. Он шел и вспоминал о том унижении, что ему пришлось испытать в доме Линь Хун. Бритый Ли выругался:

— Мать твою, да твой папаша — сам жаба, а мамаша — куча навоза…

Он вернулся домой, как разбитый в пух и прах боевой петух, и со зверским выражением лица уселся за стол. Ли то и дело принимался гневно колотить по столу, а потом беспомощно вытирал пот. Сун Ган сидел с книжкой на кровати и нервно смотрел на брата. По его виду нетрудно было догадаться, что произошло.

— Линь Хун пришла в рощу? — осторожно спросил он.

— Пришла, — зло ответил Ли. — Обозвала меня жабой…

Сун Ган задумчиво поглядел на Бритого Ли. В его воображении рисовались все их встречи с Линь Хун. Он вспомнил каждое слово, что она сказала ему на мосту, и как потом, в комнате, заплетая косу, предостерегла его. Эти воспоминания, как живые, вставали перед его глазами. Тут Ли серьезно посмотрел на витающего в мечтах Сун Гана и, словно открыв для себя Америку, произнес:

— Мать твою, да Линь Хун, похоже, и вправду в тебя влюбилась…

Сун Ган горестно замотал головой, и Ли смерил его подозрительным взглядом.

— Тебе что, нравится Линь Хун? — спросил он.

Сун Ган кивнул. Ли, колотя по столу, заорал совершенно по-хамски:

— Сун Ган, она моя! Ты, твою мать, не можешь ее любить… Да если ты ее полюбишь, мы будем больше не братья, будем враги, классовые враги, понимаешь…

Сун Ган, понурившись, слушал вопли брата. Только когда тот проорал наконец все, что хотел, Сун Ган вскинул голову и страдальчески улыбнулся.

— Будь покоен. У меня с ней ничего не будет, я не хочу потерять брата… — сказал он.

— Правда? — радостно рассмеялся Ли.

Сун Ган уверенно закивал и расплакался. Отирая слезы, он ткнул пальцем в кровать, на которой сидел, и произнес:

— Ты помнишь? Мама перед смертью велела мне отнести ее домой. Она лежала здесь, на кровати…

— Помню, — кивнул Ли.

— А потом ты вышел на улицу за пирожками, помнишь? — Ли снова кивнул, а Сун Ган продолжил: — Когда ты ушел, мама взяла меня за руку и велела мне как следует смотреть за тобой. Я успокоил ее, сказал, что даже если останется последняя рубаха, я отдам ее тебе, а останется последняя плошка риса — накормлю тебя.

Сказав это, Сун Ган залился слезами. У Бритого Ли от полноты чувств на глазах тоже навернулись слезы.

— Ты правда так сказал? — спросил он.

Сун Ган кивнул. Бритый Ли отер слезы и произнес:

— Сун Ган, ты мне настоящий брат.

Глава 7

Бритый Ли продолжал преследовать Линь Хун. Теперь он уже не разрешал Сун Гану сопровождать себя: всякий раз, когда тот сталкивался с предметом его обожания, на сердце у Бритого Ли становилось беспокойно. Он велел брату избегать Линь Хун — завидев ее, бежать, как от прокаженной. А сам Ли взялся подражать во всем Сун Гану. Он решил, что Линь Хун полюбила того за воспитанность, за то, что он никогда не матерится и всегда ходит с книжкой в руках, как примерный ученик. Оттого Бритого Ли словно подменили: теперь у этого обожателя (и по совместительству телохранителя) в руках тоже очутилась книженция. Он перестал бросаться на лючжэньских мужиков с матюгами, а расплывался в улыбке, как политик перед выборами. Встретив знакомых, Ли не ограничивался приветствием, а бежал с ними поручкаться, не выпуская при этом из лап книги. Он шел и читал на ходу. Увидев, что с ним творится, все лючжэньцы сказали, что он, верно, встал утром не с той ноги: Ли, перелистывая страницы и читая нараспев, шел в ногу с Линь Хун. Народ, прикрывая рты, помирал со смеху. Все говорили, что вместо озабоченного бандита рядом с Линь Хун шагает озабоченный монах. Заметив, что прохожие живо интересуются его неустанным чтением, Ли громко сказал:

— Чтение — хорошая штука. Сутки не читать — хуже, чем целый день не срать.

Сказал он это, разумеется, для Линь Хун. Едва произнеся свои слова, Ли успел пожалеть, что опять сморозил что-то не то. Придя домой, он обратился за советом к Сун Гану и подправил формулировку:

— Чтение — хорошая штука. Можно целый месяц не есть, а без книжки и дня не выдержишь.

Наши лючжэньские были с этим решительно не согласны. Сказали, что за день без книжки не сдохнешь, а за месяц без еды гарантированно копыта откинешь с голоду. Бритый Ли расстроенно обвел толпу рукой и подумал: «Ох уж эти трусы!» С презрением к смерти он произнес:

— Ежели месяц не жрать, то с голоду помрешь. А ежели день не читать, то это хуже смерти.

Линь Хун прошла мимо этих прений совершенно равнодушно. Народ ржал в голос, а Ли был сам не свой от возбуждения. Все это ничуть не тронуло ее.

С тех пор как Бритый Ли превратился в правоверного конфуцианца и увлекся чтением, красивые слова лились из его губ сплошным потоком, но по временам нет-нет да и проскакивал матерок. Услышав от него какую-нибудь очередную грубость или ругательство, Линь Хун тихонько думала про себя: «Горбатого могила исправит».

Она прекрасно знала, что за тип был этот Ли. Ее было не провести: даже если б он был такой мастак на превращения, как Сунь У-кун*, как ни вертись, все-таки оставался бы той же противной жабой по фамилии Ли. Хоть Сунь У-кун и знал секрет семидесяти двух превращений, а все равно был всего-навсего мартышкой.

От того, что на встречу с ней в рощицу пришел не Сун Ган, а гогочущий Ли, Линь Хун чуть не лопнула со злости. Придя домой, она вычеркнула Сун Гана из сердца. Встретив его через пару дней на улице, она холодно усмехнулась и подумала: такой круглый идиот больше не получит ни единого шанса. Она пошла ему навстречу, чтобы изобразить полное равнодушие. Кто б мог подумать, что Сун Ган, заметив издалека Линь Хун, тут же бросится в сторону. Сун Ган избегал Линь Хун и во все прочие разы совсем так, как требовал от него Бритый Ли. Он улепетывал, как от прокаженного. С каждым его бегством гордость Линь Хун таяла на глазах. В конце концов она впала в полное расстройство, и удаляющийся силуэт Сун Гана заставлял ее страдать от утраты.

Так Сун Ган снова вернулся в ее сердце и закрепился там надежней прежнего. Линь Хун наблюдала за странными изменениями, что происходили у нее в душе: чем больше Сун Ган бегал от нее, тем больше он ей нравился. Вечерами перед сном, при чудном свете луны или под мерный шум дождя, она невольно представляла себе его мужественный облик, его улыбку, его потупленную голову, его горестный взгляд при встрече. Все это наполняло ее сердце небывалой сладостью. Со временем мысли о Сун Гане превратились в тоску, словно он уже стал ее возлюбленным, далеким-предалеким возлюбленным. Тоска по Сун Гану была как ручей, текущий в бесконечную даль.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒