А. В. ШИШОВ 28 страница

Однако, как они ни хитрили, отступить незамеченными им не удалось. Выделенные на ночь вездесущие дозоры из донских казаков еще в предрассветных сумерках обнаружили происходящее.

Александр Васильевич получил об этом известие около 4 часов ночи. Радости его не было предела — трехдневное упорнейшее сражение на реке Треббия союзной армией было выиграно. Полководец сразу же отдал приказ о преследовании отступившей неаполитанской армии:

«При переправе через реку Треббию сильно бить, гнать и истреблять неприятеля холодным ружьем; но покоряющимся давать пардон. Не назначается места для следования армии, потому что неизвестно, какую дорогу избрать неприятель может; а предписывается только на всех его путях, скорее догоняя, храбро поражать».

Преследование велось двумя маршевыми колоннами. Русские войска во главе с самим Суворовым «со всем поспешанием» двинулись на Сан-Джорджио и сумели настигнуть арьергардную 12-ю линейную полубригаду. Атакованная Донским казачьим полком Петра Семерникова, она в течение часа вела бой, в ходе которого потеряла до 20 пленных и часть обоза.

На реке Нур энергичные преследовали отрезали от главных сил неаполитанской армии 17-ю французскую полубригаду дивизии генерала Виктора. В бою на берегах Нура трофеями победителей оказались 4 орудия, 3 знамени, почти весь вражеский обоз; в плен попало более тысячи человек, в том числе 3 десятка офицеров.

Австрийская колонна преследовавшая неприятеля силами дивизии Отта и донских казаков, остановилась у реки Нур. Перед этим Мелас, который вел австрийцев по большой пьяченской дороге, достигнув городка, приказал стать там на отдых.

Войска генерала Макдональда отступали в областьТоскану по дороге на город Парму, стремясь оторваться от преследователей за рекой Таро. 11 июня при выходе союзных войск к реке Арда Суворову пришлось прекратить дальнейшее преследование. На то были важные обстоятельства.

Командующего встревожило сообщение о том, что в его тылу появились части французской армии генерала Моро — так называемый республиканский Лигурийский (Генуэзский) легион под командованием маркиза Жана Франсуа Лапоипа (Поипа). За ним могли оказаться и главные силы новой неприятельской армии.

Но Моро с большим опозданием выступил на помощь армии Макдональда. Потеснив в Апеннинах австрийский заслон, он получил известие о том, что неаполитанская армия в сражении на реке Треббии разгромлена и теперь отступает, все дальше откатываясь от приморской Генуи. Это означало, что полководец Суворов переиграл своих соперников и как стратег, и как тактик.

Узнав о приближении авангарда армии генерала Маро, Суворов повернул союзную армию и начал движение к Александрийской крепости. В ответ на это французский командующий отступил в Ривьеру. Русские и австрийские войска, подойдя к Алессандрии, 15 июня разбили походный лагерь на берегах реки Орба. Авангардный отряд Багратиона выдвинулся к крепости Нови.

В реляции отправил императору Павлу I генерал-фельдмаршал доносил о стратегической ситуации на итальянском театре военных действий, а также о результатах битвы на реке Треббия:

«...Неприятель ретировался чрез Парму и Реджио, преследуем до сего места генералом Оттом, далее к Генуэсским горам.

На всех сих поражениях оставил неприятель на месте убитыми больше 6000 человек; в плену на полевых боях 5085, раненых в Пиаченце 7183; всего в плену: 4 генерала, 8 полковников, штаб- и обер-офицеров 502; нижних чинов 11 766; знамен 7, пушек 6 и столько же сих ими увезено. Макдональ(д) и Домбровский легко ранены...

Среди пленных оказались следующие раненые французские военачальники: дивизионные генералы Руска и Оливье, бригадные генералы Сальме и Камбрэ. Они будут потом отпущены «под пароль» в обмен на пленных союзных генералов.

Наш урон простирается, российских убито: подполковник Кащенков, обер-офицеров 4, нижних чинов 675; ранено: генерал-лейтенант Повало-Швейковский, генерал-майоры Дальгейм и князь Багратион контузиями; полковники Ломоносов, Хвицкой, Виге, подполковник Семерников, майоры Буланин, Рахманов, Зальцер, Белокопытов и Кохановский, обер-офицеров 35, нижних чинов 2041.

Император(ск)о-королевских убито: обер-офицеров 10, нижних чинов 244, ранено штаб-офицеров 8, обер-офицеров 79, рядовых 1816».

Соотношение русских и австрийских войск в составе союзной итальянской армии и соотношение потерь в ходе битвы на реке Треббия свидетельствовало, что наибольшее напряжение пришлось на действия первых. Самые серьезные потери понесли багратионовский авангардный отряд и дивизия генерал-лейтенанта Повало-Швейковского.

В победном донесении сообщалось также о падении Туринской цитадели — ее гарнизон (2790 человек при двух генералах) капитулировал. Теперь пьемонтская столица могла стать базой дальнейших наступательных действий союзной итальянской армии против территории самой Франции.

В Туринской цитадели нашелся огромный артиллерийский арсенал, поражавший количеством хранившихся там орудий: 148 медных мортир, 384 пушки разного калибра, 30 гаубиц, 40 тысяч ружей, «но от бомбардирования много поврежденных», 50 тысяч пудов пороха, много артиллерийских снарядов и другого военного имущества.

Суворов в рапорте особо отмечал заслуги бывшего при нем великого князя Константина Павловича — его «усердие в пользе общего дела», «внушение храбрости и расторопности» в союзные войска.

Правилом для суворовских победных реляций было представление перед государем наиболее отличившихся генералов, а также прилагался список отличившихся офицеров. За трехдневное сражение на реке Треббия «повергались в высокомонаршию... милость»:

генерал от инфантерии Розенберг, «способствовавший в разбитии неприятеля хорошим его рассмотрением, который везде, где надобность требовала, подкреплял с успехом».;

генерал-лейтенанты: Повало-Швейковский, «поражавший неприятеля храбро»; Ферстер, «который храбро поразил неприятеля, покушавшегося его сбить»;

генерал-майоры: Тыртов, «храбро поражавший с баталионом неприятеля штыками»; Дальгейм, «который ударил с баталионом в неприятельскую колонну штыками, смешал ее, обратил в бегство»; князь Горчаков, «который усиливавшегося на левом фланге неприятеля опрокинул с казаками и двумя гранодерскими батальонами и, поражая его холодным ружьем, гнал... (у него шляпа пулею пробита)»; Милорадович, «который, командуя двумя баталионами, атаковал неприятельскую пехоту, опрокинул ее и гнал за реку Треббию, поражая штыками»; Чубарова, «который во время погони за неприятелем весьма отличил(ся) расторопностью, мужеством и рачительностию»; Барановского, «поражавшего неприятеля с неустрашимостию»; Велецкого, «храбростию своею весьма отличившегося»; князя Багратиона, «мужественно отличавшегося во многих случаях».

Сражению на реке Треббии генерал-фельдмаршал Суворов в письме эрцгерцогу Карлу от 10 июня дал такую характеристику:

«...Это сражение было самым жарким; вся река Треббия была в огне, и только высокая храбрость нашей армии могла победить противника, дравшегося с отчаянным сопротивлением.

Тем чувствительнее были потери неприятеля: мы отобрали его артиллерию, знамена, взяли пленных и побили его наголову с такой силой, что он... в ночь... начал двумя колоннами свое отступление».

Со временем будущий Макдональд, маршал Французской империи, в беседе с русским послом в Париже графом П. А. Толстым поделился своими воспоминаниями о великом полководце России:

«Хоть император Наполеон не позволяет себе порицать кампанию Суворова в Италии, но он не любит говорить о ней. Я был очень молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов».

И, указав русскому послу на толпу придворных, он добавил к сказанному:

«Не видать бы этой челяди Тюильрийского дворца, если бы у вас нашелся другой Суворов».

Генерал Моро, прославивший свое имя в войнах республиканской Франции, назвал суворовский марш к Треббии «верхом военного искусства», «образцовыми» действиями.

Всего за десять дней полководец Суворов провел на итальянской земле крупную стратегическую операцию. Она состояла из 4 составных частей: марш-маневра союзной армии навстречу неаполитанской армии генерала Макдональда, 3-дневного встречного сражения с ней на реке Треббии, преследования разгромленного неприятеля и марш-маневра навстречу армии генерала Моро, которому пришлось отступить обратно в Лигурию.

Наградой Александру Васильевичу Суворову за выигранную битву на реке Треббия стал миниатюрный портрет императора Павла I, осыпанный бриллиантами, и высочайший благодарственный рескрипт. Монарх выражал в нем признательность за «прославление его царствования» и высказывал следующее пожелание: «Бейте французов, а мы будем хлопать в ладоши».

Австрийский император Франц I тоже прислал командующему союзной итальянской армией благодарственный рескрипт. Среди прочего, в нем были слова, которые сильно уязвили графа Рымникского. Венский двор видел в его полководческих успехах «столь часто испытанное счастье ваше».

Теперь, когда французская неаполитанская армия была разбита, главную опасность Суворов видел в армии генерала Моро. Она еще не испытала больших потерь в войне и могла получать подкрепления и морем, и по суше из Франции, которая была теперь совсем близка. Почти вся Северная Италия, кроме итальянской Ривьеры, оказалась очищенной от французских войск.

...Адда и Треббия, другие бои с французами, походная жизнь стала лучшей школой боевой закалки суворовской армии. Писатель Н. А. Полевой в рассказе русского солдата описывает это так:

«...Будто теперь смотрю — было в апреле месяце, чрез три дня после Егорья, ночью подняли нас с лагеря. Был тогда у нас генерал Петр Иваныч Багратион; выстроил нас в ряды; сам выехал перед фрунт — нос такой большой, голос резвый, мужественный; начал говорить; мы закричали:

— Рады стараться!

Сам он кликнул охотников, и пошли мы все. Ночь хоть глаз выколи; подошли к реке. Как бишь она?. Ада (Адда), едва не забыл... Залегли мы все на берегу, и начали наши инженеры мост мостить. Французы и не заметили этого, а мы к свету как грянем по мосту да на них... То-то пошла потеха! Кто бежит, кто дерется, кто кричит:

— Пардон!

Тут и страх пропал.

— Эхе! — говорит Зарубаев, смотря на пленных. — Да этот народ хуже турка, а еще туда же, лезет драться с русскими!

Но это были только цветочки. Скоро узнали мы, что французы лихой народ. Было это в мае месяце, жара такая, а вместо отдыха мы ходили взад да вперед, по-немецки, потому что немцы до тех пор не бьются, пока не выберут места, откуда можно отступить, если сила не возьмет, — уж такая у них повадка. Старику Суворову не нравилось это, но что делать! Назвался груздем, так полезай в кузов. Наконец выбрались мы на свободу: слышат немцы, что отовсюду идет француз, испугались, а Суворов и начал по-русски — повел нас прямо...

На другой день рано утром вывели нас, молодцов, поставили. Солнышко только всходило. Посмотрю кругом — туман, полки, артиллерия.

«Где же неприятель?» — думал я и узнал, что дело не то, как ночью перешли мы по мосту.

Сперва началась жарня на левой стороне, словно гром, так и перекатывается. И вот вспыхнула деревенька направо, там налево; туман пронесло — пожар разгорался, пальба крепчала. Тут я, правду сказать, почуял пушечную лихорадку, стою и дрожу. Особливо когда вдалеке пошли в атаку и нам видно было, как один из русских полков бежит, за ним гонятся французские уланы и гусары, а другого и не видно стало вдалеке — он, как печь, горел в дыму, в полыме от беглого огня. Тут поволокли мимо нас раненых, изувеченных — они стонут, воют; иной ползет и просит:

— Приколите, ребята!

Наконец дошла очередь и до нас; в первый раз услыхал я, как запели ядра над нашими головами, и нас стало вырывать целыми десятками. Мы дрогнули, особливо наша братия, небывальщина, — боязно, хочется посторониться от нежданного гостя — да иной наклонится, а его и следу нет — кровь, мозг брызгали со всех сторон! А между тем нам кричат одно:

— Держи строй! Смыкайся!

Зарубаев стоял подле меня; пальба ревела так, что уже ничего не было ни слышно, ни видно, — только будто из темной тучи впереди сверкал огонь, а грому от пушек потому не было слышно, что кругом все скаталось в гром — земля дрожала — свету представленье!

— Сидор! — сказал мне Зарубаев. — Ты дрожишь?

— Виноват, приятель, дрожу!

— Дурак! Если на котором ядре твоя смерть написана, от того ядра ты нигде не спрячешься, а которое не тебе назначено, так всегда пролетит мимо!

В это время над головой загудело у нас ядро — я неволей присел, а Зарубаев захохотал:

— Кланяйся, посылай весточку на родимую сторонку; уж оно далеко.

Не успел докончить он слова, как меня всего обсыпало землею, сшибло с ног, я упал, вскочил, щупаю: цело ли ружье — цело! Слышу знакомый голос... Зарубаев лежал возле меня. Я наклонился к нему.

— Ну, Сидор, прощай, брат! — сказал он. — Учись умирать по-солдатски — видишь как! Твори молитву, вытянись в последний раз, явись к богу молодцом, и как спросят на перекличке у господа, отвечай: «лег за матушку Россию и за веру православную». Господи помилуй!.

Кровь текла из него и душила его... Тут, видим, сам Багратион наш выскакал, командует:

— Вперед!

Все рванулись вперед, и не знаю, как вам сказать, ваше благородие: крик, пальба, бежишь, спотыкаешься на мертвого, топчешь живого — барабаны, пушки, треск, стон — вдруг шаркнули в нас картечью; слева хватили гусары — народ валится один на другого — я упал; на меня нападала целая груда товарищей — слышу, как ездят через нас лошади...

Но — жив, опять тихо, тихо — я выкарабкался и вижу, что немного наших егерей стоят, заряжают ружья — впереди наши русские открыли пушечную пальбу, такую, что не приведи господи — куда устоять — ветром несло дым на французскую сторону, и французы бежали к реке, а вдогонку их провожали ядрами! Как одурелый, бросился я к товарищам. Нам тотчас скомандовали, примкнули нас к другому полку, велели рассеяться, идти вправо, в огонь, где горела деревня, — мы бросились через сады...

И поверите ли: весь страх у меня тогда пропал — точно как на кулачном бою — только допусти, господи, до врага-собаки — у! — и в огонь и в воду. Французы сильно стреляли из-за огородов; мы ломали огорожи, лезли. Ох! Была тут потеха — потешилась душа! Чего тратить казенные патроны! Ближе к делу — прямо через загорожу да штыком... Сробеет! Ведь не русский.

Но тут увидели мы, однако ж, как говорили после и самые старые солдаты, что французы мастера драться. Ведь с самим графом Суворовым три дня дрались они; а потом, разумеется, побежали, давай бог ноги! Еще бы с Суворовым да русскому уступить! »

...Генерал-фельдмаршал Суворов-Рымникский к середине лета 1799 года командовал большой союзной итальянской армией, насчитывавшей в своих рядах 108 тысяч человек. Но по воле австрийского гофкригсрата ее силы оказались распыленными: 30-тысячный корпус фельдмаршала-лейтенанта Края продолжал осаждать крепость Мантую, 5-тысячный отряд Кленау стоял в Тоскане, 14-тысячный Кейма — в Турине, 11-тысячный фельдмаршала-лейтенанта Карла Гадика — в Виллисе и на Сент-Готарде.

Под непосредственным командованием русского полководца из более чем 100-тысячной армии находилось всего 48 тысяч бойцов. Они составляли главные армейские силы, после победы на реке Триббия сосредоточалось у Алессандрии. Суворов намечал самые активные действия против армии Моро, но он все больше и больше убеждался в нелояльности к нему австрийского гофкригсрата.

В своих письмах Александр Васильевич говорит о том, что Вена всячески препятствует его инициативным действиям и ущемляет его права как командующего союзной армией. Суворов напоминает, что он не «наемник» на службе венского двора:

«Гофкригсрат вяжет меня из всех четырех узлов. Если бы я знал, то из Вены уехал бы домой. Две кампании гофкригсрата стоили мне месяца, но если он загенералиссимствует, то мне волю или вольность — у меня горячка, и труды и переписка с скептиками... интриги... Где оскорбляется слава русского оружия, там потребны твердость духа и настоятельность».

Вена продолжала настаивать на утверждении австрийского владычества в Ломбардии и Пьемонте — скорейшем взятии крепости Мантуя, чтобы обезопасть подступы к австрийской Венецианской области и столице Ламбардии — Милану. Командующий же считал главной задачей союзных войск — разгром французской армии генерала Моро, которая в любой момент могла покинуть Лигурию и начать наступательные операции в северном направлении.

Переписка с Веной занимала у Александра Васильеича много времени и душевных сил. Сложность отношений с гофкригсратом вынудила генерал-фельдмаршала 25 июня подать рапорт императору Павлу I. Ссылаясь на интриги венского двора и вмешательство военного совета императора Франца I в его функции, как командующего союзной итальянской армией, Александр Васильевич писал:

«Робость венского кабинета, зависть ко мне, как чужестранному, интриги частных, двуличных начальников, относящихся прямо в Гофкригсрат, который до сего операциями правил, и безвластие мое в производстве сих прежде доклада на 1000 верстах, принуждают меня вашего императорского величества всеподданнейше просить об отзыве моем, ежели сие не переменится. Я хочу мои кости положить в моем отечестве и молить бога за моего государя».

Об отзыве прославленного полководца с войны не могло быть и речи. Против этого выступил бы, в первую очередь, и сам венский двор, так как равного Суворову военного вождя австрийская императорская корона просто не имела.

Все же суворовский рапорт возымел немалое действие. Император Павел I в письме императору Францу I просил принять меры, чтобы гофкригсрат не давал русскому генерал-фельдмаршалу таких предписаний, которые противоречат его желаниям и намерениям. В противном случае подобные действия военного совета Австрийской империи могут привести к гибельным последствиям в делах обеих союзных государств.

Суворов начинает подготовку союзной армии для действий против французской, обосновавшейся в итальянской Ривьере. О своих наступательных намерениях полководец пишет императору Францу I:

«Избавление Италии от ига французов есть главнейшая цель, с которою обе императорские армии предприняли поход 1799 года. Занятие всей страны между Швейцариею, Альпами, рекою Варом, Адриатическим и Средиземным морями открывают источники для предпринятия нового похода, с большими средствами и большею деятельностию».

Вене предлагалось провести в ближайшее время три наступательные операции, каждая из которых носила стратегический характер.

Первая. Направить в Тоскану и римские владения сильный корпус из тех войск, которые находились в Пармской и Болонской областях, усилив его 20 тысячами австрийцев из состава осадного корпуса у крепости Мантуя. Корпусу предстояло изгнать французские войска из Центральной и Южной Италии в самом тесном взаимодействии с союзными флотами — русского адмирала Федора Ушакова, английского адмирала Горацио Нельсона и турецкого Кадыр-бея.

Вторая. Начать наступление на французскую армию, расположенную в Лигурии. Суворов напоминал, что она усиливается и в скором времени может представлять серьезную силу. При этом считал необходимым содействие союзного флота и указывал, что продолжительное пребывание в итальянской Ривьере многочисленной союзной армии невозможно из-за отсутствия там запасов продовольствия.

И третья. Командующий союзной итальянской армией предлогал наступать через горы на Ниццу, за которой начиналась территория собственно Французской Республики, то есть полководец предлагал перенести боевые действия с итальянской земли на неприятельскую.

Июль принес союзникам новые успехи. Наконец-то капитулировал гарнизон Алессандрийской цитадели, насчитывавший 2679 человек, в том числе 200 офицеров. Австрийский отряд под командованием генерал-майора Иоганна фон Кленау продвинулся в Тоскану. Но все еще продолжали держаться осажденные французские гарнизоны крепостей Мантуя и Тортона.

Затем из России пришла на усиление союзной армии 10-тысячная дивизия генерал-лейтенанта Максима Владимировича Ребиндера, отличившегося в войне с Турцией, будущего рижского губернатора. Однако почти 70-летний возраст не позволял ему деятельно командовать войсками, и Суворов предлагает, отозвав генерала в Россию, заменить его на Розенберга. Государь в ответ советует назначить корпусным начальником генерал-лейтенанта Вилима Христофоровича фон Дерфельдена, который становится ближайшим помощником и единомышленником Суворова.

17 июля после трех с половиной месяцев блокады и 11 дней осады пала крепость Мантуя. В плен союзникам сдался 190-тысячный французский гарнизон с 5 генералами во главе. 300 разнокалиберных орудий стали трофеями. Среди прочего в рапорте командующий отмечал тот факт, что осажденные имели провианта еще на месяц осадной жизни.

Известие о падении Мантуи на какое-то время сгладило противоречия между русским полководцем и гофкригсратом. Теперь почти все крепости Северной Италии, как того с самого начала войны желала Вена, находились в руках союзников и были заняты австрийскими гарнизонами.

Значение падения Мантуйской крепости оказалось велико — освобождался 30-тысячный осадный корпус генерал-фельдмаршала-лейтенанта Павла фон Края. Сам он после победы получил суворовское предписание следовать с 20-тысячами войск к Алессандрии. В Мантуе оставался 5-тысячный гарнизон. В Тоскану отправлялся отряд Гогенцоллерна — 5 тысяч человек.

Обрадованный Суворов писал Меласу, прося его ускорить отправку из-под Мантуи освободившихся войск:

«Падение Мантуи и увеличенные благодаря этому силы армии не позволяют никакого дальнейшего отлагательства в предположенном приближении к Ривьере.

Вы можете сами так же хорошо видеть, как и я, выгоды для нас в том случае, если мы выступим туда завтра.

Мы должны поэтому как можно лучше использовать имеющееся у нас время...

...Быстрота — величайшее достоинство, медлительность — грех, непростительный за вредные последствия».

Овладение союзниками Мантуей дало повод всероссийскому императору возвести генерал-фельдмаршала графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского в княжеское достоинство в ознаменование его полководческих заслуг в «минувшую войну».

Суворов, теперь князь Италийский, получил новый родовой герб. В «Истории родов русского дворянства» он описан так:

«Щит рассечен горизонтально. В верхней половине в золотом поле — российский государственный орел, на груди которого, в щитке, имеющем голубое поле, вензелевое изображение императора Павла I. Орел этот держит в левой лапе королевскую корону, а в правой— шпагу, обвитую лавром. Ниже орла помещена карта Апеннинского полуострова, положенная горизонтально...

Гербовый щит покрыт княжеской мантиею и русскою княжескою короною... Над средним шлемом — русская графская корона и над нею возникающий до половины двуглавый государственный орел России с Мальтийским крестом на груди».

Вскоре князь Суворов получил еще один аристократический титул и полководческое звание. Сардинский король Фердинанд IV тоже возвел его в княжеское достоинство и присвоил ему чин фельдмаршала, то есть русский полководец был возведен в ранг гранда Королевства обеих Сицилий с потомственным титулом принца и кузена короля. Узнав об этих почестях, император Павел I писал Суворову: «...Через сие вы мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому что владетельные особы между собой все почитаются роднею».

Такая милость короля обеих Сицилий была вполне объяснима. Неаполитанские республиканцы были его злейшими врагами. Ко всему прочему русский полководец имел доверительную переписку с английским флотоводцем Горацио Нельсоном и русским адмиралом Ушаковым, в которой напоминал им о необходимости защиты интересов монарха королевства обеих Сицилий.

Сносясь с адмиралом Федором Федоровичем Ушаковым, командующий союзной итальянской армией, в частности, просил его начать блокаду Генуи с моря, чтобы прервать вражеские коммуникации. Тот отправил к берегам Лигурии отряд кораблей под командованием контр-адмирала П. В. Пустошкина, который успешно справился с поставленной задачей.

Теперь при армейском штабе генерал-фельдмаршала Суворова-Рымникского постоянно находился один из сардинских генералов. Почитавший русского полководца королевский генерал граф Сент-Андре как-то сказал ему в беседе: «Ваше сиятельство имеете врагов, но не соперников...»

Обеспокоенность Суворова французской армией, стоявшей в итальянской Ривьере оказалась далеко не беспочвенной. Связанный по рукам и ногам решениями венского гофкригсрата, полководец месяц провел под Алессандрией в бездействии. За это время ситуация в Лигурии изменилась не в пользу союзников.

Парижская Директория всерьез озаботилась положением дел в Генуе. Новым главнокомандущим Французской Республики в Италии назначается генерал Бартоломей Жубер (Жуберт). Этот 35-летний полководец, отличавшийся известной храбростью на войне, был кумиром солдат республиканской армии. Он уехал в Геную прямо из-под венца, заявив супруге, что вернется к ней победителем или мертвецом.

Наполеон высоко ценил полководческие достоинства генерала Жубера, дав ему такую характеристику: «...гренадер по храбрости и великий полководец по военным познаниям».

Когда Жубер с подкреплениями появился в Лигурии, там уже находилась Неаполитанская армия генерала Макдональда, которая, фактически перестала существовать после Треббии, но затем, пополнившись, сумела соединиться с армией Моро. Пехота прибыла к Генуе по дороге у моря через Пистойю и Лукку, а артилерия и все прочие грузы были доставлены морем.

Генерал Моро передал командование над войсками новому главнокомандующему и временно стал советником у Жубера, с которым его связывала личная дружба. Теперь французская итальянская армия насчитывала в своем боевом составе 45 тысяч человек.

Жубер на военном совете предложил начать наступательную операцию, в ходе которой очистить от союзников Пьемонт, затем совершить поход до долине реки По для деблокады гарнизона Мантуи. В Генуе еще не знали, что крепость недавно капитулировала.

Решено было вступить в Пьемонт одновременно двумя колоннами. Командовали ими будущие маршалы наполеоновской Франции: правым крылом, наступавшим на Нови — Лоран Гувион Сен-Сир, левым —двигавшимся к Асти — генерал маркиз Катрин Доминик Периньон.

Ни Жубер, ни его предшественник Моро на сей раз не располагали достоверными данными о расположении суворовской армии, предполагая, что она продолжает оперировать в Северной Италии отдельными большими отрядами. Реально было, по их мнению, разбить противника по частям, охватывая их походными колоннами с двух сторон.

Тем временем князь Суворов также решил предпринять наступательную операцию и разгромить французов в итальянской Ривьере. Обнадеживало то, что к главным силам армии из-под Мантуи пришел корпус Края. А генерал-майор князь Багратион овладел небольшой, но неприступной крепостью Серравелла, подвергнув ее 36-часовой артиллерийской бомбардировке. Остатки ее гарнизона — 186 человек сложили оружие. В крепости обнаружили 11 пушек, 3 мортиры и большое число боеприпасов. В багратионовском отряде находился великий князь Александр Павлович.

По суворовскому плану наступать предстояло четырьмя колоннами. 1-я колонна австрийских войск графа Кленау выдвигалась из Тосканы в направлении города Генуи. В ней было 11 пехотных батальонов, 10 егерских рот и 16 кавалерийских эскадронов. Численность колонны составляла по диспозиции 9408 человек.

2-я колонна — 14 тысяч человек состояла из русских корпусов Дерфельдена (начальник колонны) и Розенберга. К этой колонне были присоединены 8 батальонов пехоты и 9 эскадронов кавалерии австрийских войск общей численностью 5263 бойца. По диспозиции генералу от инфантерии В. Х. Дерфельдену предписывалось двигаться от Нови в направлении на Боккетту и Геную.

3-й колонной командовал барон Мелас. Ей надлежло наступать от Акви на Савону. Помимо 4 тысяч русских в состав колонны входило почти 13 тысяч австрийцев (19 батальонов пехоты и 8 эскадронов кавалерии).

4-й колонне предстояло двигаться через Тендский горный проход к курортному городу Ницце. Ею командовал генерал-фельдцейхмейстер барон Край, имевший под своим начальством 18 945 австрийцев — более 23 пехотных батальонов и 16 кавалерийских эскадронов.

Союзная итальянская армия на время составления диспозиции могла двинуть в наступление 64 608 человек. Начало операции намечалось на 4 августа. Но трудности в ее проведении оказались велики. Австрийский военачальник Мелас, на котором по решению имератора Франца I, лежало обеспечение русских войск провиантом и фуражом, по разным причинам постоянно срывал их поставки.

Вскоре выяснилось, что австрийская сторона не могла обеспечить уходящую в поход через горы итальянскую армию вьючным транспортом. Обо этом генерал-фельдмаршал А. В. Суворов сообщал императору в реляции от 20 июля:

«Труднейшая наша горная операция терпит двухнедельную остановку для собрания под провиант и горных туринских пушек 5000 мулов от стороны Модены и Милана».

Венский гофкригсрат был против широкомасштабной наступательной операции, считая ее преждевременной. Австрийская сторона настаивала на взятии еще ряда неприятельских крепостей. Переписка командующего союзной итальянской армией грозила надолго затянуться. Вот что писал по этому поводу русский полководец Меласу:

«Заклинаю ваше превосходительство приверженностью вашею к его императорскому величеству; заклинаю собственным усердием вашим к общему благу. употребите всю свою власть, все силы свои, чтобы окончить непременно в течение десяти дней приготовления к предложенному наступлению на Ривьеру Генуэзскую. Поспешность есть теперь величайшая заслуга; медленность — грех непростительный».

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒