А. В. ШИШОВ 23 страница

Суворовская «Наука побеждать» станет настольной книгой для таких известных в последующем военных деятелей, как Д. А. Милютин, М. Д. Скобелев, М. И. Драгомиров, С. О. Макаров, А. А. Брусилов. Сторонниками суворовской «смелой нападательной тактики» будут прославленные полководцы Великой Отечественной войны Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, И. С. Конев.

Глава шестая

Царская опала. Село Кончанское

6 ноября 1796 года из жизни ушла императрица Екатерина Великая. На российский престол вступил ее сын Павел I.

В исторической летописи государства Российского началась новая, хотя и весьма непродолжительная по времени страница. Началась беспощадная ломка всего созданного для России гением мудрой государыни. В биографии полководца А. В. Суворова она началась царской опалой и закончилась на вершинах ратной славы.

О великом князе Павле Петровиче еще при жизни ходили самые противоречивые суждения. Придворное окружение знало о том, что он всегда питал неприязнь к матери, был непостоянен во мнениях и поступках, раздражителен и гневен, презирал «всех» окружающих. Его воспитатель Порошин метко предсказал будущее Павла: «При самых лучших намерениях он возбудит ненависть к себе».

Павловский любимец Федор Васильевич Ростопчин, его генерал-адъютант цесаревича сказал о нем так: «Великий князь делает невероятные вещи; он сам готовит себе погибель и становится все более ненавистным».

Воцарение нового Романова дорого обошлось русской армии, овеянной славой побед в екатерининскую эпоху. Павел I оказался ярым приверженцем прусской военной системы, которую он с высоты своего трона считал образцом для России. На русскую армию обрушился буквально поток высочайших указов об увольнениях, ссылках, наказаниях, перемещениях, наградах. В большинстве своем это были неожиданные и не всегда понятные указания самодержца.

Об этом лучше всего говорят следующие цифры: за самый короткий срок из армии было уволено 333 генерала, 2261 офицер, имевшие, за нечастым исключением, солидный боевой опыт.

Одним из первых павловских указов по армии в ней восстанавливалась прежняя форма прусского образца. Волосы солдат спрыскивали квасом, посыпали мукой, превращавшуюся в корку. Сзади к волосам привязывали железный прут в пол-аршина для устройства косы. На висках приделывали войлочные букли. Свободная потемкинская форма была заменена на узкие мундиры, которые сковывали солдат при обычном движении, не говоря уже о бое. В войсках «свирепствовала» муштра и о боевой, суворовской подготовке стали забывать. Павловский временщик А. А. Аракчеев доводил генералитет до «полного отчаяния».

Император Павел I свое монаршее отношение к нижним чинам выразил следующими совами: «Солдат есть простой механизм, артикулом предусмотренный».

В армии участились телесные наказания. Порой за малейшие проступки рядовых прогоняли сквозь строй, в несколько сот ударов шпицрутенами. Офицера могли разжаловать в рядовые за нарушение формы одежды. Известен случай, когда гвардейский полк, который на смотре не понравился императору, получил в конце учения высочайший приказ: «Дирекция прямо! В Сибирь — шагом марш!»

Император вначале не относился «худо» к генерал-фельдмаршалу Суворову-Рымникскому, зная, что его не «жаловали» в окружении нелюбимой матери. 24 ноября он был назначен командующим Екатеринославской дивизией, когда русская армия по велению нового самодержца начала менять не только свою внешность, но и организационную структуру.

Суворов даже был поощрен императором, который в декабре 1796 года назначил его шефом Суздальского пехотного полка. Высочайший указ на сей счет по лаконичности был почти что суворовским: «О Суворове. Дать полк Суздальский».

В окружении нового государя нашлось немало «доброжелателей» Александра Васильевича и Павлу довольно быстро стали известны язвительные, на редкость резкие высказывания великого полководца в отношении вводимого в русской армии пруссачества:

«Солдаты, сколько ни веселы, уныли, и разводы скучны. Шаг мой уменьшен в три четверти и тако на неприятеля вместо сорока тридцать верст...»

«Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять...»

«Нет вшивее пруссаков: лаузер или вшивень, назывался их плащ, в шильт-гаузе и возле будки без заразы не пройдешь, а головною их вонью вам подарят обморок...»

«Пудра не порох, букли не пушки, косы не тесак, я не немец, а природный русак...»

Если несколько ранее император просил генерал-фельдмаршала дружески поддержать его прусские нововведения в армии («Приведи своих в мой порядок пожалуй»), то вскоре Суворов стал получать от Павла I послания совсем противоположного звучания: «Удивляемся, что вы, тот, кого мы почитали из первых ко исполнению воли нашей, остаетесь последними».

«Реформы» императора Павла I в виде высочайших указов сыпались одна за другой: упраздняются должности командующих дивизий, вместо них вводятся должности инспекторов; фельдмаршалы в правах приравниваются к рядовым генералам, сильно ограничиваются служебные права генералитета...

В одном из писем графу Д. И. Хвостову полководец говорит, хотя и иносказательно, о тяжелом впечатлении от нововведений Павла I в русской армии:

«Дмитрий Иванович! Вождь вождей (так поэт Костров называл Суворова. — А. Ш.). Все степени до сего брал я без фавору...

И великий Кобург мерсинер (наемник. — А. Ш.), но ни я, ни русские, они отечественники...

Прием мерсинеров лучше, нежели мне был в последний раз в С. -Петербурге. Он говорит, принц Фридрих три шага за мною, ваше высочество моложе меня. Завтра он его главнокомандующий, какая честь. И всегда так, коль паче младшей его посядет, а поручик Сакен от майора, генерал-инспектором присланного, его людей в палки до смерти бьет, и всякий шеф по своему полку ему равен.

Обширность России, далеко зрения государя, сего дозволить не может...

В нравственности вы (понимается как «мы». — А. Ш.) верны. Естественность ищите в отечестве.

Сила моего контраста — командир... инспектором до генерал-майора; наряду фельдмаршал понижается...

Он имел право сам таких инспекторов из нижнего генералитета посылать, и довольно с него быть, как прежде, всегда главнокомандующим, до которого звания я служил больше полувека и честно его заслужил, больше всех иных, ранами, увечьями и многими победами и на краткую уже мою жизнь грех его у меня отнимать».

Откровенное возмущение старого годами и службой генерал-фельдмаршала вызвало то, что Павел I пытается ввести для русской армии в качестве уставного документа собственный — «Опыт полевого воинского искусства», по которому еще в бытность его великокняжества, проходила служба так называемых «гатчинских войск». Этот «опыт», как достоверно знал Александр Васильевич, был позаимствован венценосным автором из книги «Тактика или дисциплина по новым прусским уставам», которая вышла впервые в свет еще 1767 году.

Взошедши на престол, Павел Петрович сразу же издал его в качестве устава для всей русской армии под названием «Записной устав о полевой пехотной службе» 1796 года, который Суворов метко назвал «воинской расстройкой».

Первым следствием нововедения стало открытие при Зимнем дворце «тактического класса», в котором павловские офицеры, выходцы из Прусского королевства, обучали русских прусскому воинскому уставу, новому строю и приемам с эспантоном.

В письме тому же Д. И. Хвостову Суворов высказывает свое мнение о новых военных порядках: «Совесть воспрещает мне надеть военный пояс против герба России, которой я столько служил, разве без головы, или прусской в прусской службе. Здесь... кокард Петра Великого, которой я носил и не оставлю до кончины моей».

В январе 1797 года генерал-фельдмаршал подал «всемилостивейшему государю» рапорт с просьбой уволить его по состоянию здоровья в годичный отпуск «в мои здешние кобринские деревни». Александр Васильевич уже не мог «глядеть» на прусские нововведения в русской армии. На просьбу император Павел I ответил отказом.

Командующий Екатеринославской дивизией, называвшийся теперь инспектором, получает от монарха один выговор за другим: за увольнение в отпуск офицеров и аттестование их на производство в чины в мирное время, за использование офицеров в качестве курьеров, посылаемых в столицу, за «непонятные два места» в представленном донесении...

Суворов понимал, что вскоре ему придется не по своей доброй воле оставить ряды русской армии. В одной из своих записей, датированной 5 января 1797 года, он словно обронил такие слова: «...все здесь мои приятели без пристрастия судят, что лучший ныне случай мне отойти от службы».

3 февраля генерал-фельдмаршал А. В. Суворов-Рымникский направил императору прошение об оставке.

Ответ на прошение пришел раньше чем через две недели. Павловский генерал-адъютант и докладчик монарху по военным вопросам Федор Васильевич Растопчин прислал ему в Тульчин следующее сообщение:

«Сиятельнейший граф, милостивый государь!

Государь император, получа донесения вашего сиятельства от 3 февраля, соизволил указать мне доставить к сведению вашему, что желание ваше предупреждено было и что вы отставлены еще 6-го числа сего месяца.

Пребывая с глубочайшим почтением и преданностию, сиятельнейший граф, милостивый государь, всепокорнейший слуга

Федор Растопчин».

Относительно 6-го числа дело обстояло так. Император Павел I на разводе полков столичного гарнизона под его личным командованием отдал приказ, который поразил слышавших его: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь... что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы».

Самым обидным для полководца в этом павловском указе было то, что он, герой Кинбурна, Фокшан, Рымника, Измаила, Праги, кавалер всех российских орденов высшей степени, увольнялся из рядов русской армии без права ношения генерал-фельдмаршальского мундира.

Александру Васильевичу пришлось провести в Тульчине еще полтора месяца, пока он не получил из столицы монаршее разрешение на отъезд из армии. Эти дни памятны для российской военной истории тем, что полководец, внимательно наблюдвший за военными событиями в ушедшем 1796 году, выделил генерала Наполеона Бонапарта из числа прочих потенциальных противников России. Сдав командование Екатеринославской дивизией генерал-лейтенанту А. А. Беклешову, Суворов выехал в свое Кобринское имение. Но там его ждал новый императорский указ, который доставил в Кобрин коллежский асессор Николев.

Император отказал полководцу в праве жить в своем самом большом имении, которое ему за «замирение» Польши преподнесла в качестве награды Екатерина II. Изгнанный из армейских рядов генерал-фельдмаршал, Георгиевский кавалер А. В. Суворов ссылался под негласным конвоем в село Кончанское, в самую глушь Новгородской губернии. В Кобрине ему не позволили сделать никаких распоряжений — дорожная карета стояла наготове.

Суворов спросил коллежского асессора Николева:

— Сколько времени мне назначено для приведения в порядок дел?

— Четыре часа, ваше сиятельство.

— Слишком много милости! Для Суворова довольно одного часа.

С этими словами отставной генерал-фельдмаршал тотчас взошел в дорожную карету, которая незамедлительно тронулась в дальний путь через Белоруссию, Смоленщину и Псковщину в богом забытое до сего дня село Кончанское, «захудалое» суворовское поместье близ города Боровичи.

12 мая санкт-петербургский генерал-губернатор Н. П. Архаров донес императору: «Граф Суворов доставлен в Боровичи сего маия 5-го числа и в вотчине своей того уезда на высочайше повеленном основании жительствует, о чем я имею щастие... донести».

Суворов-Рымникский ссылался в село Кончанское под гласный надзор полиции, который осуществлял коллежский ассессор Николев. Права выезда из своего имения без официального на то разрешения его императорского величества он лишался.

Павел I не мог простить прославленному полководцу его язвительных замечаний по поводу введения прусских порядков в русской армии. В рескрипте от 6 мая того же 1797 года он приказал генерал-фельдмаршалу Н. С. Салтыкову, президенту Военной коллегии, удержать с графа Суворова «восемь тысяч двадцать один рубль... за счет его имения». Такая сумма казенных денег по суворовскому приказу была израсходована на фураж для Донского казачьего полка майора И. Ф. Чернозубова. Император счел такие расходы противозаконными и наказуемыми.

Кончанская вотчина была небольшой, с населением в несколько сот «крепостных душ». Помещичий дом основательно обветшал и Суворов обычно жил в избе, в которой имелось две комнаты. Вся мебель состояла из дивана, нескольких стульев, шкафа с любимыми книгами, нескольких семейных портретов и портретов двух великих людей, которых он боготворил — Петра I и Екатерины II.

Опись кончанского имущества, составленная в 1784 году, дает довольно полное представление о помещичьем доме и надворных постройках к нему:

«Дом господский двух этажный ветхий; в нем имеется десять покоев; при нем кухня, баня, каретный сарай, погреб и конюшня. Все оное построено покойным Васильем Ив. Суворовым в 1766 году. А с позволения Александра Вас-ча построены людские флигеля — под одну линию восемь служб и кладовой амбар».

Кончанское располагалось в 260 километрах от Новгорода и в 36 — от Боровичей. Ссылка для Александра Васильевича сразу тяжелой не показалась — спустя месяц к нему приехала «Суворочка» — графиня Наталья Александровна Суворова-Зубова с сыном и прожила в Кончанском два месяца. Но после отъезда гостей престарелый полководец остался совсем один.

Городничий из Боровичей Вындомский, которому вверялось в обязанность надзирать за Суворовым, чтобы не порочить свое имя, отказался от таких «государственных» обязанностей, сославшись на плохое состояние своего здоровья. Тогда надзор за ссыльным возложили на его соседа — помещика Долгово-Собурова. Но и тот нашел какие-то веские причины для отказа от такого позорного рода занятия.

Тогда в окружении императора вспомнили о коллежском асессоре Николеве, к тому времени уже отставном чиновнике. «Особой» инструкцией на него возлагались следующие обязанности:

«Всемерно стараться ведать, от кого будет он (Суворов. — А. Ш.) иметь посещения, с каким намерением, в чем он с посещениями, или порознь, будет упражняться, какие разговоры произнесены будут, и не произойдет ли каковых-либо рассылок, от кого, куда, чрез кого, когда и за чем...

О письменном его самого и находящихся при нем производстве наблюдать найприлежнейше...

Когда бы он, граф Суворов, вознамерился куда-нибудь поехать в гости, или на посещение кого-либо, то представлять ему учтивым образом, что, по теперешнему положению его, того делать не можно».

Исполнительный Николев установил за кончанским ссыльным самый бдительный надзор. Вскрывалась и прочитывалась вся суворовская корреспонденция. Бесцеремонно запрещалось покидать село и отлучаться из него даже поблизости.

Едва ли не самым близким человеком опальному полководцу стал его давний слуга Прошка (Прохор Дубасов). Суворов хотел дать ему вольную, но не успел это сделать. За отца распорядился сын Аркадий Александрович, хоть его мать, Варвара Ивановна, противилась этому.

Прошка был действительно знаменитым суворовским слугой. Генерал П. И. Багратион здоровался с крепостным мужиком только за руку. Австрийский император нагродил его медалью «за попечение о здоровье фельдмаршала». Прохор Дубасов был «уполномочен» своим барином толкать его во время больших званых обедов, если он увлекался разговором с кем-нибудь одним или каким-нибудь «хорошим блюдом».

Известно, например, письмо А. В. Суворова от 1784 года, отправленное управителю имения Рождествено, в котором тогда по случаю находился его любимый слуга: «Другу моему Прошке (в ссылке там обретающемуся) выдать к пасхе штоф водки».

Живя в селе Кончанском, Суворов много занимается хозяйственными делами, ведя переписку с управляющими своих имений, стремится сделать свои оброчные поместья более прибыльными, но без ущерба относительному материальному благополучию своих крепостных «душ» и их семей. Он не был крепостником в классическом понимании этого слова, стараясь вести разумное и рачительное хозяйствование в деревне.

Постоянной заботой Александра Васильевича были церкви, там где он служил и где находились его имения. Немалая часть собираемых с крестьян оброков шла на исправление старых церквей и сооружение новых — деревянных и дорогостоящих каменных.

Так, в одном из своих новгородских поместий, в Сопинском погосте, он начал строительство каменной церкви, которая была закончена уже после его смерти. В Кончанском, в саду господского дома, была построена небольшая деревянная церковь святого Александра Невского. Строилась на суворовские деньги церковь в селе Рождествено.

Ведя церковное строительство, Александр Васильевич немало заботился о красоте православных русских храмов. Он писал при этом, что «держится более Троице-Сергиева примера». То есть он желал видеть в построенных им церквах хотя бы отдаленный образ самого прославленного на Руси Троице-Сергиевого монастыря с его величественными соборами — настоящими шедеврами храмового строительства.

Российское общество не осталось равнодушным к незаслуженной ссылке в деревню великого полководца. Тем более что его борьба против опруссачивания русской армии делала ему большую честь и умножала личную популярность. Не случайно Г. Р. Державин в своем известном стихотворении «На возвращение графа Зубова из Персии» писал о Суворове, мужественно переносящем царскую опалу и ссылку:

Смотри, как в ясный день, как в буре

Суворов тверд, велик всегда!

Ступай за ним! — небес в лазуре

Еще горит его звезда.

...Павел I достаточно скоро понял, что ссылка прославленного полководца его нелюбимой матери, авторитетнейшего человека в рядах русской армии и «многоизвестного» в Европе не делает государю чести. Он попытался «примириться» с Суворовым в большой надежде, что тот рано или поздно одобрит его военные реформы.

На первый случай император послал курьера в Кончанское с разрешением его владельцу поменять место жительства. Встреча с посланцем из столицы у Суворова произошла в бане.

«— Кому пакет?

— Фельдмаршалу графу Суворову.

— Тогда это не мне: фельдмаршал должен находиться при армии, а не в деревне...»

В феврале 1798 года император сделал со своей стороны первый шаг к примирению. Он распорядился отозвать из Кончанского надзирающего Николева и приказал суворовскому родственнику князю Горчакову следующее: «Ехать к графу Суворову, сказать ему от меня, что если было что от него мне, я сего не помню; что может он ехать сюда, где, надеюсь, не будет повода подавать своим поведением к наималейшему недоразумению».

Суворов сперва отказался ехать в столицу, но ему пришлось уступить Андрею Горчакову, своему будущему адъютанту. Сразу же по приезде в Санкт-Петербург граф Рымникский был принят императором — аудиенция длилась больше часа. Павел намеками давал понять Александру Васильевичу, что ему пора вернуться в армию, но тот остался глух к такому пожеланию монарха.

После этого генерал-фельдмаршал становится частым гостем при дворе, присутствует на разводах войск, продолжает «выкидывать» прежние чудачества, прекрасно понимая, что при дворе он чужой. В конце концов Суворов получив согласие императора уезжает обратно в Кончанское. Теперь жизнь его там преобразилась: он мог ездить к соседям и сам принимать гостей, вести без всякого надзора личную переписку.

Из Кончанского Александр Васильевич внимательно через выписываемые из столицы газеты следил за развитием событий на Европейском континенте. Его больше всего интересовали бушевавшие над революционной, республиканской Францией военные грозы. Полководец Суворов-Рымникский уже тогда мог оценить по-достоинству первые успехи генерала-корсиканца Наполеона Бонапарта.

К тому, кончанскому, времени и относится знаменитая суворовская фраза, вошедшая не только в российскую историю: «Далеко шагает мальчик! Пора унять...»

Часть четвертая.

Величие, уходящее в бессмертие

Глава первая

Меч Франции, занесенный над Европой

Наполеоновская Франция еще не «вызрела» как европейский завоеватель, а уже многие прозорливые государственные мужи начали понимать, что на континенте возник очаг военных потрясений, который потушить или хотя бы пригасить не удастся. К числу таких людей относился и Александр Васильевич Суворов.

«Русский Марс» пророчески предвидел, что России в не столь продолжительном времени придется столкнуться с Францией, армии которой начали блистать победами, и с подающим большие полководческие надежды генералом Наполеоном Бонапартом. Суворов понимал, что до большой войны в Европе и Парижу, и его противникам осталось сделать всего лишь несколько ответственных шагов.

Будучи верноподданным российской монархии, полководец не мог принять ни республиканских идей, ни приветствовать свержение венценосного правителя Франции, да еще с его публичной казнью. Король Людовик XVI был схвачен при попытке бегства из страны и в январе 1793 года по решению Конвента гильотинирован в Париже

Суворов, готовый в любом чине и должности сражаться против новоявленных «бунтовщиков», приветствовал мятеж в департаменте Вандея против республики, во главе которого первоначально стали простолюдины, бывшие солдаты королевской армии. Но затем вандейский мятеж охватил значительную часть крестьянства в провинциях Пуату, Анжу, Бретань, Мен и Нормандия. Теперь во главе его встали дворяне-монархисты, одним из которых был прославившийся своими жестокими расправами с республиканцами Шаретт.

Вандейские события приобрели большую известность в мире, в том числе и в России. Ее привилегированные, придворные круги не могли не приветствовать мятеж монархистов против Французской Республики. Известно, что Суворов написал в 1795 году одному из предводителей вандейцев Шаретту поздравительное письмо следующего содержания:

««Привет тебе, герой Вандеи! Славный защитник веры твоих отцов и престола Государей ваших.

Бог брани да блюдет тебя во всякое время, да направит руку твою сквозь полчища многочисленных врагов твоих, кои по единому мановению перста сего Бога-мстителя падут рассеяны, яко лист, ветром Севера отторженный.

И вы, бессмертные вандейцы, верные хранители чести французов, достойные сподвижники Героя, предводительствующие Вами! Восстановите храм Господа и престол Государей Ваших, нечестивые да погибнут, и след их да изгладится с лица земли; тогда мир благодетельный да возродится, и древний стебель лилии (символ королей Франции. — А. Ш.), бурею преклоненный долу, да восстанет посреди нас блистательнее и величественнее, нежели прежде.

Доблестный Шаретт! Честь французский рыцарей! Вселенная исполнена имени твоего, изумленная Европа созерцает тебя, а я восхищен и шлю тебе привет. Бог избрал тебя, как некогда Давида для наказания Филистимлянина (великана Голиафа. — А. Ш.). Благоговей пред волей Его. Лети, руби, рази — и победа последует стопам твоим.

Таковы суть желания воина, коий поседел на поле чести. Вверил он себя Богу брани, и Тот неизменно венчал его победой. Слава Господу, ибо Он есть источник всякой славы! Слава тебе, ибо ты Ему любезен.

Александр Суворов».

В силу своего неуемного характера великий полководец, начал бить тревогу задолго до того, как республиканская Франция стала открытым противником российской монархии. Еще во время войны против Барской конфедерации в своих донесениях в Санкт-Петербург он обращал внимание на то, что против русских войск воюют в рядах поляков французские волонтеры и что офицеры короля из Парижа командуют отрядами повстанцев. Это было и при Ладскроне, и Краковском замке.

Республиканские идеи вызывали вполне понятное негодование императрицы Екатерины Великой. Генерал-фельдмаршал граф Суворов-Рымникский относился к числу тех военных вождей, которые были готовы пожертвовать собой во имя Российской империи. В его преданности престолу династии Романовых сомневаться не приходилось.

Известен суворовский рапорт государыне от 12 августа 1796 года из Тульчина. Это был документ об итогах инспекторской проверки сухопутных войск — дивизий генерал-аншефов Каховского и князя Волконского, входивших в состав армии, которой командовал Александр Васильевич. В том рапорте он, пожалуй, впервые высказал мысль о необходимости активного противодействия революционной Франции.

«Всеподданнейший граф Александр Суворов-Рымникский» высказал перед матушкой-государыней мысль о необходимости оказания помощи, и прежде всего военной силой, тем монархиям Европы, которые уже столкнулись с Францией и не в состоянии ей противостоять:

«Карманьольцы (то есть французы. — А. Ш.) по знатным их успехам могут простирать свой шаг и на Вислу. Союзной король пруской, примирившийся с ними против трактата 792-го года, для своих выгод, им туда, особливо чрез Саксонию, может быть, препятствовать не будет».

Высказав свое предположение о возможном появлении французской армии на польских границах Российской империи, полководец предлагает провести превентивную операцию против развоевавшегося в Европе революционного Парижа:

«Всемилостивейшая государыня! я готов с победоносными войсками ее императорского величества их (Францию. — А. Ш.) предварить».

Командующий одной их трех русских полевых армий указывает дальше, что для военного похода против «карманьольцев» у России сейчас самые выгодные внешнеполитические условия: «Турки еще частию спят и прежде полного лета нечего от них ожидать».

Императица оставила «за кадром» разумное предложение полководца монархической державы и не удостоила его какими-либо письменными разъяснениями на сей счет. Но, вне всякого сомнения, она была готова к самым решительным действиям, если бы французская армия, воодушевленная революционными лозунгами «свободы, равенства и братства» в действительности оказалась бы на пути к Висле или бы обрушилась, например, на Прусское королевство.

Суворов, внимательно наблюдавший за военными событиями в Европе, в том же августе 1796 года пишет Хвостову о своих взглядах на способы комплектования русской армии на случай ее развертывания. В том же письме говорится о взаимоотношениях России с Францией, которая по опыту не столь далекого прошлого стремится к польским землям.

Александр Васильевич высказывает Хвостову, мужу своей племянницы и одному из екатерининских вельмож , сокровенные мысли, достоверно зная, что они станут «достоянием уха» императрицы:

«К(нязь) Потем(кин) хотел быть королем лунным, к(нязь) Плат(он) сближается с Николаем к лилиям. (Речь идет о фаворите императрицы Платоне Зубове и его брате Николае. Лилии — на гербе французских королей. — А. Ш.) Пора ему опомниться не для меня, но для России, в чем бы ему очень подсобил г(раф) А. А. Без(бородко), оставя свою застенчивость.

Идет очень худо, медленностью нашей (козел к(нязь) П(латон) с научением не будет лев), пора давно начинать! Уже судят в Москве по обычаю развратных нравов в больших городах, Россия бредет Франциею. Уже король Прусский по Варшаве и частью Гнезне хочет быть польским королем, хотя то вовсе ненадежно. Французы не захотят силы в том короле и лучше дадут ему Саксонию за уступку его польских частей».

В том же августе, через два дня, Хвостову из Тульчина отправляется еще одно письмо. На сей раз генерал-фельдмаршал делится с доверенным лицом государыни своими соображениями о подготовке войны с Францией, которую для Российской империи Александр Васильевич прозорливо считал в самом скором времени неизбежной:

«...Руководство его (фаворита Платона Зубова. — А. Ш.) персидскою экспедициею, для вступления во все будущее там — неприятно.

...Турецкая ваша война... Нет, а принятца за корень, бить французов...

От них она родитца, когда они будут в Польше, тогда они будут тысяч 200–300. Варшавою дали хлыст в руки прусскому королю, у него тысяч 100. Сочтите турков (благодать божия со Швециею). России выходит иметь до полумиллиона; ныне же, когда французов искать в немецкой земле надобно, на все сии войны только половину чего. Публика меня посылает с 50–60 000 против французов, вы один молчите».

К чести и прозорливости Суворова, не только великого полководца, но и человека великого государственного ума было то, что он заранее указал российскому двору на две принципиальные проблемы, которые предстоит решать России.

Первая. Жизнь в самом скором времени подтвердила, что Наполеон Бонапарт блестяще «разыграет польскую карту» — свою победоносную армию он основательно пополнил польскими легионами, сформированными из числа эмигрантов. Они у него доблестно сражались там, где было более всего труднее — в Испании, Северной Италии и едва ли не в полном составе участвовали в Русском походе 1812 года. А поляки Домбровский и Понятовский стали прославленными наполеоновскими полководцами, а последний даже маршалом Франции.

В своих письмах Д. И. Хвостову Суворов прозорливо высказал мысль, что польская река Висла будет тем рубежом, с которого «карманьольцы» начнут воевать против России. Действительно, именно на этом рубеже Бонапарт стал формировать свою армию вторжения, известную в истории как наполеоновская Великая армия.

Вторая. Прусское королевство вместе с Российской империей вошло в антифранцузскую, а затем в антинаполеоновскую коалицию европейских монархий. Но Суворов предсказал, что Пруссия будет разбита французской армией и в войне против России станет союзницей Наполеона— «далеко шагающего мальчика», а прусская королевская армия «пополнит» ряды французской.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒