А. В. ШИШОВ 21 страница

Тревоги горожан, варшавского магистрата и короля Станислава Понятовского, изменившего в верности России и ее императрице, были напрасными. Александр Васильевич Суворов, победно закончивший Польскую кампанию менее чем за полтора месяца, ясно понимал, что моральные и воинские силы «польских мятежников» иссякли. Он не желал ни нового кровопролития, ни контрибуций, ни унижений гордого польского шляхетства.

Поэтому его ответ королю Станиславу II Августу, бывшему екатерининскому фавориту, прозвучал так:

«Государь!

Я получил письмо.., которым Ваше Величество меня почтили. Именем ее императорского величества... я обещаю Вам сохранить имущества и личности всех граждан, также как забвение всего прошлого, и при входе войск ее императорского величества не допустить ни малейших эксцессов».

Продиктованные Суворовым посланцам варшавского магистрата условия капитуляции столицы Польского королевства состояли из семи пунктов:

«1-е. Оружие сложить за городом, где сами за благо изобретут, о чем дружественно условиться.

2-е. Всю артиллерию с ее снарядами вывести к тому же месту.

3-е. Наиспешнейше исправя мост, войско российское вступит в город и примет оной и обывателей под свое защищение.

4-е. Ее императорского величества всевысочайшим именем всем полевым войскам торжественное обещание по сложении ими оружия, где с общего согласия благорассужено будет, увольнение тотчас в их домы с полною беспечностию не касаясь ни до чего каждому принадлежащего.

5-е. Его величеству королю всеподобающая честь.

6-е. Ее императорского величества всевысочайшим именем торжественное обещание: обыватели в их особах и имениях ничем повреждены и оскорблены не будут, останутся в полном обеспечении их домовства и все забвению предано будет.

7-е. Ее императорского величества войски вступят в город сего числа пополудни или по сделании моста рано завтре».

Варшавский магистрат принял условия капитуляции, оговорив, что для выхода войска Речи Посполитой из города требуется восемь дней. Об этом русскому полководцу письменно сообщил от «имени магистрата и народа» Иосиф Лукашевич, вице-президент города Варшавы.

В польской столице в те дни спокойствия не было. Это вынудило генерал-аншефа Суворова-Рымникского отправить к королю Станиславу II Августу и городскому магистрату своего личного посланца полковника князя Д. И. Лобанова-Ростовского и предупредить, что на следующий день, то есть утром 29 октября, русские войска вступят в Варшаву «с целью охраны города от могущих возникнуть беспорядков».

Действительно, той ночью в Варшаве «произошло волнение». Часть польских войск попыталась выйти из города и при этом насильно увести с собой короля Станислава Понятовского и русских пленных, которым предстояло играть роль заложников. Но, как писал Суворов, «народ того не допустил».

В 9 часов утра 29 октября суворовские полки с музыкой и барабанным боем вступили в капитулировавшую Варшаву. Члены магистрата при большом стечении варшавян преподнесли Александру Васильевичу хлеб-соль и городские ключи. Заметив, что многие депутаты магистрата в ходе церемонии плакали, Суворов вышел им навстречу со словами: «Покой! Покой!»

Для всех присутствующих это означало только одно — мир на польской земле и успокоение умов.

При вступлении в Варшаву генерал-аншеф отдал необычный приказ: если раздадутся выстрелы из домов, — на них не отвечать. Но церемониальный марш русских войск по городским улицам и площадям прошел без эксцессов, желающих испортить победителям триумф в польской столице просто не нашлось.

За победный штурм Праги и взятие Варшавы полководца славили по всей России под колокольный перезвон. Поэт Державин писал о нем: «Шагнул — и царство покорил!»

Варшавяне выразили полководцу самую искреннюю признательность за проявленную им гуманность по отношению к побежденным. Через месяц ему была преподнесена золотая эмалированная табакерка с многозначительной надписью: «Варшава — своему избавителю».

Пленных в польской столице (преимущественно в Праге) русские захватили около 11 тысяч. Из них более 6 тысяч (ополченцев-косинеров и недавних новобранцев) было отпущено по домам. В Киев для дальнейшего следования в назначенные места были препровождены 3 «мятежных» генерала, около 500 старших и младших офицеров и около 4000 человек нижних чинов. Туда же отправлялось 101 орудие, захваченное при штурме пражских укреплений.

Из польского плена были освобождены 313 прусских военнослужащих и 63 цесарца (австрийца), которых отправили «к их командам», а также 1376 человек русских, в том числе генералы Арсеньев, Милашевич, Сухтелен и сотрудники посольства России в Варшаве. Большинство из них оказалось в плену в ходе варшавского восстания.

В капитулировавшую Варшаву вступили войска только двух корпусов — Потемкина и Дерфельдена. Генералу Ферзену была поставлена задача преследовать польские войска, в количестве 4—5 тысяч человек, которые под командованием королевского генерала Гедройца ночью вышли из города. При первом столкновении поляки бежали, бросив преследователям четыре пушки.

Посчитав, что ферзеновского корпуса будет недостаточно для разгрома остатков польской армии, генерал-аншеф отправил в погоню к Козеницам казачью конницу под командованием генерал-майора Ф. П. Денисова, присоединив к нему десять эскадронов Смоленского драгунского полка. К корпусу И. Е. Ферзена был присоединен еще и отдельный отряд генерал-майора Георгия Шевича.

На это имелись веские причины. Часть вооруженной повстанческой армии — около 20 тысяч человек при 80 орудиях, а также и ее командующий генерал Томаш Вавржецкий, вместе со своим штабом, еще находились на свободе.

Такие оперативные меры русского командующего возымели свое действие. По всей Польше началась капитуляция тех королевский войск, которые не принимали участия в обороне Варшавы. Сложили оружие полки генералов Коменецкого и Ожаровского, Домбровского, Магдалинского и Гедройца, 4-й легкоконный полк в 600 человек... Томаш Вавржецкий был пленен казачьим отрядом Денисова вместе со своим штабом 7 ноября в Радощице.

Многие польские повстанцы, сдав оружие русскому командованию, получали от него «паспорты» и возвращались к мирным делам. К 30 ноября таких уволенных по домам насчитывалось 25 469 человек. В своей массе это были нижние чины бывшей польской армии.

Экскурс в мировую военную историю той эпохи позволяет оценить по достоинству всю гуманность русского полководца по отношению к побежденным. История войн на рубеже двух столетий — XVIII и XIX — знает совсем иные примеры, примеры жестокости победителей по отношению к побежденным, сложившим перед ними оружие.

Так, в 1799 году французские войска в ходе Египетского похода после ожесточенного приступа овладели турецкой крепостью Яффой в Палестине. Сдавшиеся в плен французам 3000 янычар были расстреляны по приказу Наполеона Бонапарта.

В том же 1799 году английские королевские войска штурмом овладели столицей индийского Майсурского княжества городом Серингапатамом. По приказу британского командующего генерала Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, более 30 тысяч майсурских воинов — защитников своей столицы были безжалостно истреблены.

В 1809 году после длительной осады наполеоновские войска штурмом взяли испанский город Сарагосу. 30 тысяч ее жителей и 20 тысяч воинов сарагосского гарнизона были уничтожены французами. И таких примеров история того времени знает немало.

Рапортуя генерал-фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому о взятии Варшавы, Суворов заключал подробную победную реляцию следующими словами:

«Таким образом, порученное мне дело выполнено во всей его силе в сорок четыре дня со вступления войск со мною в Польшу, кроме 29 дней, что принужден я был остановиться в Бржесте. Одержанные одна за другой многие победы, Прага взята грудью храбрых воинов, Варшава покорена. Оставшиеся войска мятежников в несостоянии противиться и вскоре надеюсь довершить их уничтожение. Божия споспешествующая рука поборствовала успехам и храбрости нашего воинства к службе мудрой монархини, благодетельницы и матери народов».

За Польский поход 1794 года императрица Екатерина II Великая произвела графа Александра Васильевича Суворова–Рымникского в чин генерал-фельдмаршала, что, вне всякого сомнения, было его мечтой. Помимо этого она царственной рукой преподнесла полководцу из захваченных польских земель огромное имение «Кобринский ключ» с семью тысячами крепостных «душ мужицкого полу».

Прусский король отметил польские заслуги русского полководца сразу двумя высшими орденами — Красного Орла и Большого Черного Орла. Австрийский император прислал победителю мятежной Польши свой портрет, усыпанный бриллиантами.

Когда Суворову-Рымникскому вручили драгоценный фельдмаршальский жезл, он в присутствии участников торжественной церемонии расставил несколько стульев и начал прыгать через них, приговаривая: «Репнина обошел... Салтыкова обошел... Прозоровского обошел... Долгорукого обошел... И того обошел...»

Новоиспеченный генерал-фельдмаршал перечислял многие имена «действующих» генерал-аншефов, которые теперь обязывались сноситься с ним по службе рапортами.

К тому времени в Российской империи было только два генерал-фельдмаршала — К. Г. Разумовский и П. А. Румянцев-Задунайский. Последний заслужил свой чин на «Первой екатерининской турецкой войне», первый — будучи фаворитом императрицы.

Победителя Суворова-Рымникского за штурм Праги и взятие Варшавы славили не только монархи, но и поэты. Один из них, бывший потемкинский секретарь, питомец двух духовных академий — Киевской и Московской Василий Григорьевич Рубан посвятил полководцу такие стихотворные строки:

Суворов! У тебя со молнией Перун!

Я Аполлоновых владетель звонких струн.

Ты лавры приобрел, я слезы проливаю

И подвиги твои иройски лобызаю.

За труд Отечество тебя благодарит,

И слава дел твоих Вселенную дивит.

За Польский поход 1794 года всероссийская государыня, которой «мятеж» доставил столько хлопот, оказалась щедрой на награды. В своем рапорте о штурме варшавского предместья Праги русский командующий назвал многих мужественных и доблестных своих подчиненных в генеральских и офицерских мундирах, испрашивая для них боевые ордена и прочие на высочайшее усмотрение награды.

Среди них оказались артиллерии капитан Бегичев, командовавший при штурме батареей из 22 орудий; полковник Херсонского гренадерского полка князь Шаховский, потерявший руку под Измаилом; полковник Смоленского драгунского полка Чичерин, чьи конные солдаты взяли в плен 800 поляков; командир батальона лифляндских егерей премьер-майор Жуков; батальонный командир Белорусского егерского корпуса подполковник Елчин; премьер-майор Фанагорийского гренадерского полка Роман Монтейфель; подполковник Чорба из Полтавского легкоконного полка; волонтеры камер-юнкер князь Барятинский и граф Шувалов; капитан Василий Синельников из Переяславского конно-егерского полка; секунд-майор Херсонского гренадерского полка Михаил Зыбин...

К тому времени личность великого полководца стала очень притягательной и популярной. О нем много писали. Служивший в его штабе француз Г. П. Гильоманш-Дюбокаж в своих мемуарах дал Суворову такую характеристику:

«Наружность фельдмаршала как нельзя лучше соответствовала оригинальности его личности. Это был маленький человек слабого сложения, но одаренный природою могучим и чрезвычайно нервным темпераментом...

Не похоже, чтобы он когда-либо, даже в молодости, обладал красивой внешностью. У него был большой рот и черты лица мало приятные, но его взгляд был полон огня, живой и необыкновенно проницательный: казалось, он все пронизывал и исследовал глубину души вашей».

Граф де Сегюр д’Агессо Луи-Филипп, известный французский аристократ и посланник Франции при Санкт-Петербургском дворе, в воспоминаниях о своем пребывании в России посвятил русскому полководцу довольно много страниц:

«Генерал Суворов в другом отношении возбуждал мое любопытство. Своею отчаянною храбростию, ловкостью и усердием, которое он возбуждал в солдатах, он умел отличиться и выслужиться, хотя был небогат, не знатного рода и не имел связей. Он брал чины саблею».

«Где предстояло опасное дело, трудный или отважный подвиг, начальники посылали Суворова. Но так как с первых шагов на пути славы он встретил соперников завистливых и сильных настолько, что они могли загородить ему дорогу, то он решился прикрыть свои дарования под личиною странности».

«Его подвиги были блистательны, мысли глубоки, действия быстры. Но в частной жизни, в обществе, в своих движениях, обращении и разговоре он являлся таким чудаком, даже можно сказать сумасбродом, что честолюбцы переставали бояться его, видели в нем полезное орудие для исполнения своих замыслов и не считали его способным вредить и мешать им пользоваться почестями, весом и могуществом».

«Суворов, почтительный к своим начальникам, добрый к солдатам, был горд, даже невежлив и груб с равными себе. Незнавших его он поражал, закидывая своими частыми и быстрыми вопросами, как будто делал им допрос, — так он знакомился с людьми».

«...Раз я спросил его (Суворова), правда ли, что в походах он почти не спит, принуждая себя к тому даже без надобности, ложится не иначе как на солому и никогда не снимает сапог. «Да, — отвечал он, — я ненавижу лень. Чтобы не разоспаться, я держу в своей палатке петуха и он беспрестанно будит меня; если я вздумаю иногда понежиться и полежать покойнее, то снимаю одну шпору».

«Когда ему дали чин фельдмаршала, то он в ознаменование этого события устроил престранную церемонию в присутствии своих солдат. Он велел поставить вдоль стены столько стульев, сколько было генералов старше его по службе, и, сняв мундир, начал перепрыгивать через каждый стул, как школьники, играющие в чехарду; показав этим, что он обогнал своих соперников, он надел фельдмаршальский мундир со всеми своими орденами и с важностью приказал священнику отслужить молебен».

В Польше А. В. Суворов оставался больше года. Первое время он не имел из Санкт-Петербурга никаких указаний на управление «замиренной» Польшей, действуя по собственному разумению.

Так, он оставил королю Станиславу II Августу Понятовскому тысячу человек гвардии. Когда тот попросил полководца освободить пленного офицера из его монарший свиты — он приказал освободить сразу 300 офицеров и 200 унтер-офицеров, то есть полтысячи человек. Суворов стремился к дружелюбию с поляками, посещал балы у местных магнатов, счастливых, тем, что при военном поражении сумели сохранить свое семейное богатство.

Решил Александр Васильевич за тот год и ряд задач государственной важности для Польши. Чтобы поднять курс злотых, он приказал уничтожить военную добычу в виде кредитных билетов казначейства Польского королевства на сумму 768 тысяч злотых. Командующий запретил войскам проводить сбор провианта под квитанции, приказав расплачиваться с владельцами поместий, торговцами и крестьянами только наличными деньгами. Одновременно с этим он вводит запрет на ввоз из России русских денег и ассигнациями, и в монетах, поддержав таким образом польских злотых.

в своих деяниях по правлению побежденной Польшей Суворов оказался на голову выше своего века. Он говорил своим сподвижникам: «Благомудрое великодушие часто полезнее, нежели стремглавый военный меч...»

Не случайно академик батальной живописи польский офицер, Александр Осипович Орловский, назначенный русским командованием комендантом капитулировавшей Варшавы, писал плененному Тадеушу Костюшко: «Остается утешиться тем великодушием и мягкостью, с которым победитель относится, насколько может, к побежденным».

Варшавский магистрат, который Суворов не распустил, приказав ему и дальше заниматься управлением городскими делами, скоро стал досаждать ему различными просьбами, Многие из которых, в силу своего положения, генерал-фельдмаршал удовлетворить просто не мог. Порой при этом возникали казусные ситуации. Так одной из депутаций о невозможности удовлетворить ее ходатайство перед императрицей он вместо объяснения причин стал посреди приемной и, высоко подпрыгнув, сказал полякам:

— Императрица вот какая большая!

Затем присел на корточки и пригнулся:

— А Суворов вот какой маленький!

Депутаты варшавского магистрата поняли несостоятельность своего ходатайства перед правительницей России и, раскланявшись, удалились из приемной.

За время своего неофициального правления Польским королевством генерал-фельдмаршал, не обращаясь за разрешением в Санкт-Петербург, отпустил по домам немало военнопленных.

Когда Румянцев-Задунайский спросил: сколько его подчиненным графом Суворовым отпущено военнопленных из числа начальственного состава, ему подсчитали — 18 генералов, 829 штаб- и обер-офицеров. Среди них оказались все пленные польские командиры, сложившие оружие при штурме Праги.

На сей счет в российской столице бытовали самые различные мнения, не всегда одобрительного характера. Один из государственных мужей екатерининского правления Трощинский писал:

«Правду сказать, граф Суворов великие оказал услуги взятием Варшавы и истреблением всего мятежнического ополчения, но зато уже несносно досаждает несообразными своими там распоряжениями. Всех генерально поляков, не исключая и главных бунтовщиков... отпускает свободно в их домы, давая открытые листы (паспорта. — А. Ш.)... Вопреки сему посланы к нему прямо повеления; но покуда он их получит, много наделает вздору».

Были и прямо противоположные суждения. Не лишенный мудрости в суждениях граф Петр Васильевич Завадовский так оценивал смысл суворовских поступков: «Нарекали на Суворова, что он все предал забвению и всех простил, а он говорит, что у поляков ничего не осталось: взяты пожитки, вся артиллерия, без изъятия все вооружения, а вместо того им дано 24 000 пашпортов. Острый и значущий ответ».

Управление Суворовым Польшей закончилось с подписанием 13 октября 1795 года тремя державами — Россией, Пруссией и Австрией конвенции о третьем разделе Речи Посполитой. В итоге Польское королевство как самостоятельное государство исчезло с политической карты Европы до нескорого своего нового рождения.

Австрийская империя получила 1000 квадратных миль с населением в 1300 тысяч человек. Прусское королевство — 680 квадратных миль с одним миллионом населения. К Российской империи отошло 2730 квадратных миль с населением в 1900 тысяч человек: белорусские и часть украинских земель, Курляндия и большая часть Литвы. Вассал польской короны герцог Курляндский отрекся от герцогства в пользу всероссийской императрицы и внакладе за это не остался.

17 октября 1795 года Екатерина предписала генерал-фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому сдать командование войсками в Польше генералу Дерфельдену, а самому возвратиться в Россию. При этом она прислала полководцу на дорожные расходы 10 тысяч рублей.

Задолго перед своим отъездом из Варшавы, которую он покинул ровно через месяц после получения высочайшего рескрипта — 17 ноября, Александр Васильевич Суворов донес по команде генерал-фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому:

«Виват, великая Екатерина!

Все кончено, светлейший граф! Польша обезоружена».

Глава пятая

«Наука побеждать»

Прибывший в Санкт-Петербург из Варшавы генерал-фельдмаршал граф Суворов-Рымникский был встречен с большими почестями. Императрица выслала за ним в Стрельню дворцовую карету — так называемую «Георгиевскую» и конвой из числа гвардейцев. Полководцу отвели для жительства Таврический дворец с немалым штатом прислуги. Зная его нелюбовь к зеркалам, Екатерина II приказала везде их занавесить. В гранитную вазу налили ледяной воды, вместо постели разложили охапки душистого сена.

Теперь Суворов постоянно находился при дворе. Самые именитые екатерининские вельможи почитали за честь видеть в своем доме графа Рымникского. Государыня подарила ему соболью шубу, на что полководец заявил, что она чересчур хороша для него, и продолжал ездить в старом, видавшем виде плаще. Но его слуга Прошка соболиный подарок императрицы с великим бережением возил за своим господином повсюду.

Будучи даже в новом чине Суворов продолжал свои чудачества, не раз ставя государыню в неудобное положение. В конце концов она откомандировала злоязычного генерал-фельдмаршала на государственную границу в Финляндии. Он смог самолично убедиться в том, что построенные им ранее укрепления на Карельском перешейке содержатся в образцовом состоянии. На инспекционную поездку у него ушло две недели.

Благодаря первому суворовскому биографу, выходцу из Германии, Иоганну Фридриху Антингу, сменившему карандаш модного рисовальщика силуэтных портретов на офицерскую шпагу, до нас дошел словесный портрет 65-летнего генерала-фельдмаршала:

«Телесные немощи и припадки ему вовсе неизвестны. Причиною тому ни что иное, как привычка от самой молодости к строгой и суровой жизни; крепкое телосложение и великая во всем умеренность...

Летом и доколе погода позволяет живет и спит в саду в палатке. Одевается в несколько минут; наблюдает чрезвычайную опрятность; моется и, когда не препятствуют обстоятельства, обливается водою по нескольку раз в день; носит всегда мундир, никогда не носит шлафрока, сюртука, перчаток, плаща или шубы».

Александр Васильевич Суворов поражал не только своего биографа, «напросившегося» к нему. К тому времени относятся воспоминания французского эмигранта маркиза Марсильяка де Крюзи:

«Суворов обладал глубокими сведениями о науках и литературе. Он любил выказывать свою начитанность, но только перед теми, коих считал способными оценить его сведения. Он отличался точным знанием всех европейских крепостей, во всей подробности их сооружений, а равно всех позиций и местностей, на которых проходили знаменитые сражения.

Он говорил много о себе и о своих военных подвигах; по его словам... человек, совершивший великие дела, должен говорить о них часто, чтобы возбуждать честолюбие и соревнование слушателей».

В начале 1796 года генерал-фельдмаршал Суворов назначается командующим одной из трех русских армий (самой многочисленной), стоявшей на российском юге — в Новороссии. Две другие, расположенные западнее, были в ведении Румянцева-Задунайского и князя Репнин. 6 марта Александр Васильевич выезжает в городок Тульчин на берегу реки Южный Буг, где находилась армейская штаб-квартира.

Суворовская армия состояла из двух дивизий, которыми командовали генерал-аншефы князь Григорий Семенович Волконский и граф Михаил Васильевич Каховский. В состав армии входили войска, расквартированные в Екатеринославской, Харьковской, Таврической губерниях и других районах юга России.

Командовать армией Александру Васильевичу довелось сравнительно недолго — с апреля по ноябрь 1796 года. Он много сделал для ее «лучшего» устройства и обеспечения, заново наладил боевое обучение войск, в любое время суток, использовав опыт Польской кампании и двух «екатерининских турецких войн».

В недалекой перспективе он видел войну Российской империи против революционной Французской Республики, которая с оружием в руках успешно противостояла и собственным монархистам, и соседям-монархам. В своих частных письмах он часто говорит о том, что «корень» нынешнего зла в Европе лежит «в французах», что надо «их бить».

Командующий сухопутной армией на юге России начинает добиваться передачи ему в подчинение Черноморского флота. Делает он через последнего фаворита императрицы князя (граф стал князем после взятия Варшавы) Платона Зубова. Однако все его усилия остались безуспешными.

Суворову приходится бороться с эпидемическими заболеваниями в войсках на Таманском полуострове, с последствиями набегов черкесов на Кубанскую укрепленную линию, заниматься строительством «добрых» печей в солдатских домах.

У прославленного победами полководца была возможность увеличить число своих побед. В начале 1796 года в окружении императрицы обсуждался вопрос о военном походе в Персию. Одной из кандидатур в командующие русским экспедиционным корпусом назывался граф Рымникский. На то время более достойного военного имени не виделось в рядах Российской императорской армии.

Но Александр Васильевич вежливо отказался от такой чести, доподлинно зная, что Платон Зубов «пробивает» эту должность для своего брата графа Валериана, генерал-аншефа, храбро воевавшего под суворовскими знаменами в Польше и потерявшего там ногу. В отечественную военную историю Персидский поход русских войск 1796 года войдет еще и под названием Зубовского.

Время пребывания в Тульчине для Суворова протекало быстро и, пожалуй, незаметно. Один из находившихся при командующем армии офицеров писал: «Наш почтенный старик здоров. Он очень доволен своим образом жизни: вы знаете, что наступил сезон его любимых удовольствий — поля, ученья, лагери, беспрестанное движение; ему ничего больше не нужно, чтобы быть счастливым».

В Тульчине Александр Васильевич старался не менять привычный образ жизни. Его адъютант — А. Столыпин писал о тульчинской жизни полководца:

«Просыпался он в 2 часа пополуночи; окачивался холодною водою и обтирался простынею перед камином; потом пил чай и, призвав к себе повара, заказывал ему обед на 4-х или 5-ти кушаньев, которые подавались в маленьких горшочках; потом занимался делами, читал или писал на разных языках; обедал в 8 часов поутру; отобедав, ложился спать; в 4 часа пополудни — вечерняя заря; после зари, напившись чаю, отдавал приказания правителю канцелярии... В 10 часов ложился спать».

Тульчинская служба и командование большой полевой армии оказались для полководца крайне плодотворным временем его жизни. Он учился командовать не только огромным воинским коллективом, но и познавал технику управления им.

Все же главным итогом его пребывания в Тульчине стало окончание работы над крупнейшим творением суворовской мысли — «Наука побеждать», которая по своей значимости вошла в мировую сокровищницу военно-теоретического наследия.

Суворовское произведение увидело свет под самым красноречивым названием — «Творение препрославившегося в свете всегдашними победами генералиссимуса российской армии князя Италийского графа Суворова-Рымникского».

«Наука побеждать» является сводом взглядов военного гения России, «русского Марса» на важнейшие вопросы обучения и воспитания войск. Его научное творчество развивалось не на пустом месте — он своей мыслью совершенствовал передовые идеи своих славных предшественников — последнего русского царя и первого всероссийского императора Петра I, полководцев генерал-фельдмаршалов П. А. Румянцева-Задунайского, П. С. Салтыкова, Б. П. Шереметева.

Небольшая по объему (в духе своего времени) и удивительно емкая по содержанию «Наука побеждать» по предназначению и форме является наставлением по строевому и тактическому обучению войск. Она состоит из двух органически связанных между собой частей: «Ученья разводного, или пред разводом» и «Словесного поучения солдатам о знании, для них необходимом».

Первая часть, менее известная для военной аудитории, представляет собой примерный план и содержание типового тактическо-строевого ученья войск: батальона, полка и выше. Эта часть «науки побеждать» предназначалась, по всей видимости, в качестве руководства командирам-единоначальникам по организации боевой подготовки в отдельных воинских частях и их подразделениях. Суворов изложил здесь во многом собственный командирский опыт, который был у него огромен. Несомненно, что в основу легло суздальское «Полковое учреждение».

Вторая часть труда, получившая наибольшую известность и популярность, представляет своего рода тактическую памятку для нижних чинов и прежде всего рядовых солдат. В ней, впрочем, излагаются не только тактические указания, Но и основные правила солдатского поведения, весь служебный и нравственный кодекс русского воинства.

В целом «Наука побеждать», благодаря своеобразной и оригинальной форме повествования, в предельно сжатом виде раскрывает сущность суворовской тактики и суворовской системы обучения и воспитания войск, в чем великий полководец России был непревзойденным мастером и учителем и для своего времени, и для будущих поколений бойцов русской армии.

Распространение «Науки побеждать» в русской армии относится к последним годам жизни Александра Васильевича Суворова. Гениальный солдатский учебник, да и не только солдатский, получил долгую путевку в жизнь не только в XIX столетии, но и в русско-японской войне 1904–1905 гг., Первой мировой войне 1914–1918 гг. (которая закончилась для России в 1917-м), и в Великой Отечественной войне советского народа 1941–1945 гг.

Автору «Науки побеждать» самолично приходилось «внедрять» свой труд в армейскую жизнь. Как свидетельствует один из первых ее публикаторов П. Кузнецов, генерал-фельдмаршал Суворов-Рымникский. «...Роздал сие сочинение в полки, приказал роздать в каждую роту, советовал подтвердить оное офицерам, предписал читать часто солдатам и для того присовокупил разговор с ними образом для них вразумительным. Через сие сближил он себя с своими подчиненными, дал им урузуметь свои мысли, должность солдата и сделал оных как по своему выражению, так и на деле, богатырями».

Современники великого полководца — его соратники и ученики, противники восхищались суворовской тактической смекалкой. Тактика же А. В. Суворова вытекала из стратегических взглядов на общие принципы войны в ее ведении. Он, больше чем кто либо из отечественных военных деятелей прошлого, являлся сторонником активной наступательной стратегии. Главной задачей войны считал уничтожение неприятельской армии, а бой — основным средством решения этой сверхзадачи.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒