А. В. ШИШОВ 13 страница

Зимой А. В. Суворов оказал помощь Черноморскому флоту в доукомплектовании корабельных экипажей артиллеристами, передав 300 армейских канониров с офицерами из подчиненных ему сухопутных частей, оборонявших Кинбурнско-Херсонский район.

Полководец деятельно готовился к новой военной кампании. Зима оказалась суровой и Днепровско-Бугский лиман сковало льдом. На удивление местным жителям выпал глубокий снег.

В полках, прозимовавших в голой степи, весной началась большая смертность от болезней. Только за один месяц — с 21 апреля по 21 мая — умерло 17 человек. Суворов настоятельно требует от начальников любого ранга каждодневно заботиться о здоровье подчиненных им людей. В одном из суворовских приказов на сей счет с угрозой говорилось: «У кого в полку или роте будет больше протчих больных, тот подвергнетця штрафу».

Отрядный начальник постоянно бдит и об исправности кинбурнских крепостных укреплений. Он пишет: «Крепость, редуты по лиману и ретраншемент должны быть содержаны зимою в добром состоянии; малые починки в них тотчас исправлять, наносим(ый) к ним снег ежевременно очищать».

За зиму генерал-аншеф совершает несколько инспекционных поездок по всей линии расположения Кинбурнского отряда. Не без удовлетворения он отмечает такой факт: «...Казаки своих лошадей берегут и есть у них сено на морозы».

Полководец продолжает разрабатывать собственные, суворовские принципы ведения сухопутной войны применительно к османоскому неприятелю. Подполковнику Николаю Александровичу Зубову, мужу «Суворочки», он пишет из Кинбурна: «...На сухом пути от басурман потребно непрестанное движение! Оборонительного нет, коль паче отступательного. Пулю беречь (хоть у меня здесь сто патронов, но на три дня бою); исправный приклад в грудь, брюхо, всегда застрелит своего человека. Отнюдь не расстрелятца и позорно погибнуть на месте... Фланкерного разбегу не надобно; у меня здесь по 4 стрелка в корпоральстве для их рассеенных. Пугательная пальба противника паче ободряет; крику нет, команд не слыхать; но команды взводных начальников весьма громогласны; прибавьте команды: режь, коли, руби...

От храброго российского гранодера не только сии неверные варвары, но и никакое войско в свете устоять не может. Господь бог вам в помощь!»

Русская армия подступила к Очаковской крепости и начала его осаду. В состав осадных войск вошла и часть сил Кинбурнского отряда: гренадерские батальоны, в том числе любимого суворовского полка — Фанагорийского, Санкт-Петербургский драгунский полк...

Александр Васильевич стремится оказать помощь Потемкину-Таврическому в проведении успешной осады Очакова. В одной из своих докладных записок он предлагает:

«Осада Очакова

1. Формальная. Траншеи (лутче назад), параллели, контрмины, бреши, штурм. Ложемент — материалы.

2. Бить брешь с флота в нижнюю стену. Успех, штурм.

3. Соединяя оба, лучше прежде занять ретраншемент. Но — елико можно без траншеи, ложементом!

Выручка

На нее корпус в поле, примечательной. Бить!»

Суворов продолжал настаивать на скорейших приготовлениях к генеральному штурму Очаковской крепости. Он напоминает командующему Екатеринославской армией о том, что в конце весны к Очакову вновь подойдет во всей своей «множественной» силе турецкий флот, который доставит осажденному гарнизону и подкрепление, и провиант, и боевые припасы, и окажет моральную поддержку.

Однако светлейший князь не прислушался к «разумному». Он решил сломить защитников Очакова глухой осадой, не учтя того, что крепость открыта со стороны Черного моря. Иными словами, главнокомандующий Екатеринославской армии всю зиму бездействовал, не раз вызывая «вежливые» нарекания из Санкт-Петербурга самой императрицы.

Турецкий флот появился у Очакова в первой половине мая 1878 года. Во главе опытного и достаточно решительного в замыслах Гассан-паши. На первый случай он решил разгромить русскую Лиманную флотилию, но, в упорнейшем морском сражении потеряв три корабля, отошел к крепости.

Зная, что неприятель не откажется от активных действий на водах Днепровско-Бугского лимана прямо перед Кинбурнской косой, Суворов спешит укрепить ее. На самой оконечности он возводит две береговые батареи. Между ними и крепостью Кинбурн располагаются легкий батальон Мариупольского и батальон Орловского полков, то есть принимаются меры на случай отражения нового вражеского десанта.

16 июня капудан-паша Гассан повторил попытку уничтожить русскую флотилию в лимане. Но гребная флотилия противника «с сильным стремлением» атаковала турецкие парусники и уничтожила два линейных корабля: 60-пушечный — он был потоплен и 70-пушечный флагманский, который сожгли, отбуксировав к берегу. Великий адмирал Гассан-паша бежал со своего флагмана на шлюпке.

Однако этим неудачи осман в тот день не кончились. Когда отступавший из лимана султанский флот проходил мимо оконечности Кинбурнской косы, он попал под меткий огонь суворовских батарей, которыми командовал майор Дмитрий Крупеников. Результат артиллерийской дуэли превзошел все ожидания: было повреждено и потоплено семь вражеских кораблей.

Завершил разгром османской флотилии авангард севастопольской эскадры, которым командовал Федор Федорович Ушаков — в будущем великий флотоводец России. Так Очаковская крепость осталась без поддержки со стороны Черного моря. Больше султанский флот ни здесь, ни в водах Днепровско-Бугского лимана не появлялся.

Генерал-фельдмаршал Потемкин-Таврический продолжал придерживаться своего прежнего плана в отношении Очакова. Он верил в то, что сильную крепость можно взять «тесной» осадой, принудив ее гарнизон капитулировать. Всевластный фаворит императрицы уже тогда не часто прислушивался к советам военачальников и более опытных его в ратном деле.

Он разделил осадное кольцо (вернее дугу — от берега моря до берега лимана) на три участка. Правым крылом командовал генерал-аншеф Иван Иванович Меллер (за взятие Очакова он станет Меллер-Закомельским). Центром — будущий генерал-фельдмаршал князь Николай Васильевич Репнин. Правое крыло блокадной дуги поручалось генерал-аншефу Александру Суворову. Русские войска, обложившие Очаков, сразу же занялись возведением осадных укреплений и брешь-батарей.

Теперь турецкая твердыня в Северном Причерноморье блокировалась с достаточной надежностью и со стороны Черного моря и только время и воля светлейшего князя определяли ее окончательную участь.

Крепость состояла собственно из самих крепостных стен, расположенных в форме неправильного удлиненного четырехугольника, цитадели «Гассан-паша» на высоком мысу, возвышавшейся над лиманом, и укреплений форштадта — городского предместья в виде ретраншамента. Узкой, восточной, стороной она примыкала к лиману, а три другие, обращенные в степь, имели мощные каменные стены с нагорным ретраншементом, покрытым камнем с земляным валом. Крепость была хорошо вооружена, множеством подземных минных галерей.

Суворову приходилось решать осадные задачи на левом крыле силами четырех гренадерских батальонов. Два из них были Фанагорийского полка, третьим командовал подполковник Фишер (бывший управитель канцелярии австрийского принца Кобургского) и сводный батальон гренадер Орловского и Шлиссельбургского пехотных полков премьер-майора М. Ф. Сукова.

Общая сила четырех гренадерских батальонов составляла 2356 бойцов, в том числе 59 офицеров. Суворовцы расположились осадным лагерем в указанном им месте. Между ними и крепостью располагался сторожевой отряд бугских казаков под командованием полковника Петра Михайловича Скаржинского, командира 2-го Бугского казачьего полка.

Не прошло и недели пребывания Суворова под Очаковской крепостью, как случилось непредвиденное. 27 июля в 14 часов турки совершили на участке его ответственности конную вылазку за крепостные стены полсотню всадников. Но за ними скрытно (местность в лощинах тому позволяла) двигался пеший — в 500 янычар.

Турки напали на пикет бугских казаков и потеснили его. Полковник Скаржинский, имевший всего 100 пеших и 60 конных казаков, трижды атаковывал осман, но в итоге ему пришлось отступить. Нападавшие же начали спешно закрепляться на новой для них позиции.

Генерал-аншеф Суворов, получив от Скаржинского известие о нападении, незамедлительно послал ему небольшой отряд из 93 стрелков-фанагорийцев. Вслед за ними в разгоревшийся с новой силой бой двинулся гренадерский батальон подполковника Фишера. Общее командование схваткой поручалось генерал-майору Ивану Александровичу Загряжскому.

Вряд ли кто из сторон ожидал, что в общем-то рядовая вылазка неприятеля превратится в настоящее сражение под стенами Очаковской крепости. Ее комендант, видя, что русские теснят янычар, стал подбрасывать к месту схватки новые подкрепления. Скоро за очаковскими стенами оказалось до 3 тысяч турок. Атака за атакой наседали на русских, которых оказалось намного меньше.

В это время генерал-аншеф Суворов уже находился в самом пекле разыгравшегося нешуточного столкновения. Он командовал своими гренадерами и бугскими казаками, но, получив ранение в шею, вынужден был оставить поле брани.

Есть свидетельство, что во время перевязки раны корчащийся от боли генерал ответил не без намека главнокомандующему, приславшему за объяснениями гонца:

«Я на камушке сижу.

На Очаков я гляжу».

Именно в эти минуты подоспел на выручку один из гренадерских батальонов Фанагорийского полка. Его удар в штыки и решил исход завязавшегося сражения. Отбиваясь, турки стали отступать за крепостные стены.

О случившемся бое Суворов рапортом донес командующему Екатеринославской армии. В нем описывались обстоятельства нападения и то, как разворачивались последующие события. В рапорте, в частности, говорилось: «...Толь нужный случай в наглом покушении неверных решил меня поспешить отрядить... стрелков Фанагорийского полку к прогнанию... Наши люди так сражались, что удержать их невозможно было... Неверные были сбиты и начали отходить».

Однако потери сторон в той ожесточенной схватке оказались велики. Турки лишились от 300 до 500 человек только убитыми. У русских 154 человека (из них 12 бугских казаков) были убиты и 211 ранено. Бой под стенами Очаковской крепости и понесенные потери вызвали недовольство светлейшего князя. Суворову пришлось специальным рапортом объясняться перед командующим о происшедших обстоятельствах.

Потемкина на сей раз задело то, что он, как командующий осадной армией, остался как бы в стороне. Генерал-аншеф сразу же послал ему донесение о нападении на казачью заставу, но командующий по неизвестным причинам этого первого сообщения не получил. Между ним и генерал-аншефом Суворовым произошла размолвка, какая бывает между начальником и подчиненным.

Но надо отдать должное Григорию Александровичу, что в реляции императрице о сражении суворовских войск под Очаковым, он ни одним словом не упрекнул подчиненного ему военачальника:

«№ 75. Лагерь перед Очаковом

...27-го дня показался неприятель к левому флангу армии в 50-ти конных, кои открывали путь пред своею пехотою, пробиравшуюся лощинами. Турки атаковали содержащих там пикет бугских казаков. Генерал-аншеф Суворов, на левом фланге командовавший, подкрепил оных двумя баталионами гренадер. Тут произошло весьма кровопролитное сражение. Число турков умножилось до трех тысяч. Неудобность мест, наполненных рвами, способствовала неприятелю держаться, но при ударе в штыки был оный совершенно опрокинут и прогнан в ретраншемент. В сем сражении гренадеры поступали с жаром и неустрашимостию, которым редко найти можно примера.

Но при истреблении превосходного числа неприятелей, отчаянно дравшихся, состоит и наш урон в убитых 3-х подпоручиках — Глушкове, Толоконникове, Ловейке, в прапорщике Какурине, во 148 гранодерах и 12-ти казаках. Ранены генерал-аншеф Суворов легко в шею, секунд-майор Манеев, 3 капитана, 2 подпоручика, гранодер 200, казаков 4...

Вашего императорского величества

вернейший подданный

князь Потемкин-Таврический».

Александр Васильевич Суворов в автобиографии так описал очаковские события, которые на время «разминули» его с главнокомандующим:

«...Сражение произошло кровопролитное... Неудобность мест, наполненных рвами, способствовала неприятелю держаться; но, при ударе в штыки, неприятель совершенно опрокинут и прогнан в ретраншемент. При истреблении превосходного числа неприятеля, отчаянно сражавшихся, наш урон составил... при сем я ранен в шею не тяжело».

Неудовольствие всесильного екатерининского фаворита произошедшим сражением у стен Очакова больно задело самолюбие Александра Васильевича. 10 августа он пишет Потемкину-Таврическому письмо следующего содержания:

«Не думал я, что гнев вашей светлости толь далеко простирался; во всякое время я его старался моим простодушием утолять... Знаете прочих, всякий имеет свою систему, так и по службе, я имею и мою, мне не переродиться, и поздно.

Светлейший князь! Успокойте остатки моих дней, шея моя не оцараплена, чувствую сквозную рану и она не пряма, корпус изломан, так не длинные те дни. Я христианин, имейте человеколюбие. Коль вы не можите победить вашу немилость, удалите меня от себя, на что вам сносить от меня малейшее беспокойство. Есть мне служба в других местах по моей практике, по моей степени; но милости ваши, где бы я ни был, везде помнить буду. В неисправности моей готов стать пред престол божий.

Остаюсь с глубочайшим почтением

Александр Суворов».

Как бы то ни было, но отношения между двумя великими людьми екатерининской эпохи оказались испорченными надолго. Суворов под предлогом лечения полученной раны (она воспалилась и начала гноиться) уехал из осадного лагеря в Кинбурн. Поправка шла медленно и один из бывших при нем офицеров впоследствии писал: «Дыхание стало в нем весьма трудно и ожидали уже его кончины».

Оказавшись в Кинбурне, Суворов вновь занялся «бережением» Херсонско-Кинбурнского района, донося обо всем важном в армейскую штаб-квартиру.

Приходилось ему рапортовать генерал-фельдмаршалу и о больших неприятностях «по службе». 20 августа в кинбурнском крепостном цейхгаузе произошел сильный взрыв хранившихся там артиллерийских боеприпасов. Погибло 20 человек (не считая, грузивших пушечные бомбы для гребной лиманской флотилии) и ранено 61. Сам Суворов при взрыве получил «несколько малых на лице знаков и удар в грудь».

Как свидетельствует его донесение под Очаков, он не оставил без поощрения людей, которые во время взрыва проявили бесстрашие и осознанное исполнение воинского долга:

«Кинбурнский комендант свидетельствует, что во время взрыва капрал Орловского полка Богословский и рядовой Горшков, первый, когда флаг духом оторвало и впал оный с бастиена на землю, тот же час подняв оный, сохранил и по окончании взрыва вдруг (тотчас же. — А. Ш.) поставил в прежнее место; рядовой в самое опасное время происшествия стоял на часах на батарее, где столько в опасности находился, что духом каску сшибло и кидало о туры, но он на своем посте был тверд и сохранил должность. За таковые неустрашимости и усердие произвел я капрала в сержанты, а рядового в каптенармусы».

Много тревог Суворову доставляло частое появление то одиночных, то значительных групп турецких судов на расстоянии видимости с Кинбурнской косы. Вероятно, султанское командование не оставляло попыток оказать хоть какую-нибудь помощь осажденному очаковскому гарнизону. Поэтому генерал-аншеф постоянно требовал от подчиненных офицеров бдительности и еще раз бдительности при «наблюдении открытого моря».

В автобиографии Александр Васильевич с полным правом мог записать о такой своей ратной заслуге перед Отечеством:

«С открытием настоящей с Оттоманскою Портою войны определен я в Кинбурн и сей важнейший пост, к сохранению всероссийских границ, хранил я от Черного моря и, по лиману, от Очакова неусыпным бдением, с сентября 1787 года по 1789 год».

Наступление зимы, которая неизменно приносила большие санитарные потери в русском осадном лагере, подтолкнуло фельдмаршала Потемкина к решению взять Очаков генеральным штурмом, то естьвоплотить то, что полгода назад предлагал Суворов. Приказ главнокомандующего гласил:

«Истоща все способы к преодолению упорства неприятельского и преклонению его к сдаче осажденной нами крепости, принужденным я себя нахожу употребить, наконец, последние меры. Я решился брать ее приступом и на сих днях произведу оный в действо».

Штурм состоялся 6 декабря 1788 года при сильнейшем для Северного Причерноморья 23-градусном морозе с ветром и длился всего час с четвертью. Очаков был взят самым яростным.

В тяжелом кровопролитном бою русские войска потеряли 956 человек убитыми Раненых насчитывалось 1829 человек — намного меньше, чем унесли болезни, свирепствовавшие в осадном лагере с осени. Среди них оказались генерал-майор князь А. С. Волконский и бригадир И. П. Горич-«большой».

Потери турок составили 9 тысяч убитыми, в том числе 448 офицеров и 4 тысячи пленными вместе с комендантом крепости Хуссейн-пашой. Трофеями русских стали 323 пушки и мортиры, 180 знамен (они были доставлены в Санкт-Петербург на торжества в честь победы), личное оружие крепостного гарнизона.

Во взятии турецкой крепости генерал-аншеф А. В. Суворов лично не участвовал. Но на очаковский приступ отважно шли его гренадерские батальоны, обучению которых он отдал немало сил. Бойцы любимого суворовского Фанагорийского полка показали при штурме Очакова «невероятную храбрость».

Получив известие о взятии Очаковской крепости, Суворов с самой искренней радостью направил поздравительное письмо светлейшему князю. В нем была и такая строка: «...Боже даруй вам вящие лавры!»

...Осада Очаковской крепости, другие боевые действия в начавшейся войне заставили президента Военной коллегии князя Потемкина обратить внимание на выучку войск действующей армии. Прибывавшие на юг полки со многих российских губерний по своей обученности оставляли желать много лучшего. Их приходилось переучивать на новом месте. Со всей видимостью генерал-фельдмаршал счел, что многое из суворовского опыта просто необходимо для поднятия боеспособности русской армии.

Вскоре после штурма Очакова главнокомандующий всерьез занялся вопросами готовности войск к новой военной кампании. 18 декабря 1788 года генерал-аншеф и кавалер Александр Суворов получил из потемкинской штаб-квартиры ордер следующего содержания:

«...Из опытов известно, что полковые командиры обучают часто движениям, редко годным к употреблению на деле, пренебрегая самые нужные...

Я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению. Господа полковые командиры долг имеют испытать наперед самих обер- и унтер-офицеров, достаточно ли они сами в знании; унтер-офицерам и капралам отнюдь не позволять наказывать побоями, а понуждать ленивых палкою, наибольше отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ним и храбрость. Читать потом в свободное время из военного артикула, чем солдат обязан службе; не упускать в воскресные дни приводить к молитве.

В коннице также исполнять, что ей может быть свойственно: в выстроении фронтов и обороты производить быстро, а паче атаку, коей удар должен быть во всей силе. Сидеть на лошади крепко с свободностью, какую казаки имеют, а не по манежному принуждению; стремена чтоб были не длинны.

Построение как в коннице, так и в пехоте должно быть в две шеренги, ибо третия не служит для умножения огня, но мешает двум первым; полезнее прибавлять линии или резервов.

Артиллеристов обучать ежедневно примерно и с порохом, разве бы полгода не позволяла. Егерей преимущественно обучать стрелять в цель.

Всякое принуждение, как-то: вытяжки в стоянии, крепкие удары в приемах ружейных должны быть истреблены, но вводить добрый вид при свободном держании корпуса; наблюдать опрятность, столь нужную к сохранению здоровья, содержание в чистоте амуниции, платья и обуви; доставлять добрую пищу и лудить почасту котлы. Таковыми попечениями полковой командир может отличаться, ибо я на сие буду взирать, а не на вредное щегольство, удручающее тело».

Суворову были понятны и близки мысли ордера главнокомандующего. Он, в частности, как великий тактик сухопутного боя, всегда выступал при ведении «пехотных огней», которые открывали путь кавалерийской или штыковой атаках, против построения стрелков в три шеренги. Он шел или на вытягивание линии в две шеренги, или на создание более сильного пехотного резерва.

Получение потемкинского ордера дало генерал-аншефу Суворову лишний раз утвердить в подчиненных ему войсках идеи суздальского «Полкового учреждения», которые он развивал на протяжении всей службы в русской армии. Созвучие мыслей и стремлений двух личностей, которые своей деятельностью во многом определяли военную историю России в екатерининскую эпоху, было ее знамением.

Дальше суворовская судьба на «Второй екатерининской турецкой войне» складывалась так, как записано его рукой в полководческой автобиографии:

«При взятии Очакова в 1789 году, я, для принесения ее императорскому величеству за высочайшее пожалование мне ордена св. апостола Андрея всеподданнейшего благодарения, прибыл в Санкт-Петербург (для участия в очаковских торжествах. — А. Ш.) и находился там по 25-е число апреля того года, а оного числа, получа высочайшее ее императорского величества повеление ехать в Молдавию, для принятие в мое начальство передового корпуса против неприятеля, и того ж числа из Санкт-Петербурга отправился».

Часть третья

Признание непобедимости «русского Марса»

Глава первая

Звездный час Фокшан и Рымника

В кампании 1789 года русско-турецкая война расширила свои географические границы. На стороне России теперь воевала Австрия, которая преследовала только свои цели, а на северных рубежах Российского государства уже шла война со Швецией. В данном случае Стокгольм оказался фактическим союзником Стамбула.

Более того, Прусское королевство заняло выжидательно-враждебную позицию по отношению к России. Для отражения возможного нападения была сформирована третья русская полевая армии. Командование ею поручили генерал-фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому, который передал начальство над Украинской армией генерал-аншефу князю Репнину.

Однако вскоре Екатеринославскую и Украинскую армию объединили и во главе соединенной Южной армии императрица, разумеется, поставила генерал-фельдмаршала Потемкина-Таврического. В новой кампании и в новой должности оказался склонен к более решительным действиям.

Фактически соединенная Южная армия, состоявшая из пяти дивизий не представляла собой единого целого. Часть ее под непосредственным командованием Потемкина-Таврического размещалась за рекой Днестр на российском юге. Вторая группировка генерал-аншефа Репнина расположилась в Молдавии и оказалась, что называется, фронтовой.

Союзная Австрия выделила для действий совместно с русскими войсками корпус под командованием фельдмаршала принца Саксонского Заальфельда Фридриха Кобурга. Ему была отведена территория вдоль реки Серет.

Первоначально главнокомандующий не опредилил генерал-аншефу Суворову какой-либо конкретной должности в соединенной Южной армии. Но когда Александр Васильевич прибыл к нему, он получил под свое начальство правофланговую 3-ю дивизию. Она размещалась в районе современного румынского города Бырлада, между реками Прутом и Серетом и имела задачу взаимодействовать с австрийским корпусом принца Саксен-Кобургского.

Турция сумела основательно подготовиться к новой кампании, поскольку после падения Очаковской крепости война принимала совсем иной характер. Великий визирь Юсуф-паша успел к времени, когда кончится весенняя распутица, стянуть главные силы армии султана Селима III к низовьям Дуная — 150 тысяч человек. Он вознамерился первым нанести удар, избрав для этой цели австрийцев, стоявших у города Бакеу. В случае успеха турки могли нанести удар по городу Яссы, угрожая всему тылу войск князя Н. В. Репнина.

Юсуф-паша приказал трехбунчужному сераскиру Мустафе-паше двинуться во главе 30-тысячного корпуса к валахскому городку Фокшаны. Чтобы отвлечь внимание русского командования, от Измаильской крепости предстояло наступать по Бессарабии другому корпусу под начальством Гассан-паши.

Фельдмаршал Кобургй заблаговременно вызнал о неприятельском замысле. О том, что турки готовят наступательную операцию, знал и А. В. Суворов. Так, 22 июня он доносил генерал-аншефу Репнину, в непосредственном подчинении которого состоял, следующую разведывательную информацию: «...Примечено: лагерь турецкий, расположенный у Фокшан при Сасах, против прежнего количества удвоился».

4 июня генерал-аншеф Суворов вновь доносил в репнинскую штаб-кваритиру «новейшие шпионские известия». Сбор разведывательных данных о неприятеле и его замыслах стал для командира 3-й дивизии задачей первостепенной важности. Он должен был «видеть» врага, с которым ему не сегодня. Так завтра предстояло сразиться.

Принц Саксен-Кобургский сразу понял, что ему не устоять против сераскира Мустафы-паши. Поэтому он отправляет офицера к русскому генералу Суворову с просьбой оказать без промедления помощь. Александр Васильевич сразу же выступил на соединение с созниками.

В рапорте генерал-аншефу Н. В. Репнину, от 16 июляон докладывает о планах неприятеля, просьбе союзников и своих действиях на сей счет:

«По известиям, посыланным в разные места и вышедших от стороны Фокшан, турки тут их скопищем усилены... Стремление их теперь первое на правое крыло цесарских войск принца Кобурга, а опрокинув его, на Яссы.

Принц Кобург, по последнему отзыву своему ко мне, объясняет невозможность его противостояния ко одержанию нашей связи, требуя решительного на сие предложения, дабы неприятеля, столь накопившегося, опровергнуть в дерзком его намерении и устоять в своих пунктах, предпринимая свою атаку с правой сторону совокупленными действиями от меня — с левой.

А по таковым обстоятельствам и, соблюдая повеление нашего главнокомандующего фельдмаршала, скопищев неприятеля не терпеть, я, призвав всемогущего создателя на помощь, оставлялля для прикрытия здешней дирекции четыре батальона мушкетер и три эскадрона карабинер, сам с прочими войсками и приличною артиллериею сего числа выступил к Аджуту к общему соединению».

Суворов взял с собой значительную часть дивизии: 4 гренадерских батальона, 4 батальона мушкетеров Ростовского и Апшеронского полков, 2 егерских батальона, 9 эскадронов карабинер Рязанского, Стародубовского и Черниговского полков, два Донских казачьих полка Г. И. и И. Е. Грековых, 800 человек арнаутской команды премьер-майора И. В. Соболевского, дивизионную артиллерию.

Войска выступили из Бырлада 16 июля под вечер — в 18 часов. Полк донских казаков Ивана Грекова, находившийся на фортпостах, присоединился к главным силам на реке Тутова. Суворов вел дивизию быстрыми марш-бросками и к 22 часам следующего дня уже скрытно расположился под Аджутом, рядом с лагерем союзников-австрийцев. По наведенному ими понтонному мосту русские перешли реку Серет. За 26 часов суворовцы прошли около 40 верст.

18 июля войска отдыхали. Одновременно на речке Трутуше, в пяти верстах от лагерей, наводились мосты. Суворов встретился с принцем Саксен-Кобургским и договорился с ним относительно наступательных действий.

19 июля союзные войска в 3 часа пополуночи выступили в поход. Правая колонна состояла из австрийцев принца Кобурга. Левая была суворовской. Впереди нее двигался «цесарский полковник Карачай с отрядом... для закрытия виду российских войск от неприятеля». Стояла дождливая погода, и союзники двигались по размытым дорогам. На ночлег расположились у Маринешти.

В 12 километрах к югу протекала река Путна, через которую шла дорога на Фокшаны. Суворов поручил разведать место переправы через реку обер-квартирмейстеру инженер-умайору Аркадию Воеводскому, дав ему в прикрытие 80 донских казаков с двумя офицерами — поручиками Василием Разведенковым и Дмитрием Шкодрой.

Но не дремали и турки. В это время через Путну перешел передовый отряд османской конницы сотни в полторы всадников. Вероятнее всего это был корпусной дозор сераскира Мустафы-паши, который тоже хотел «видеть» обстановку. За дозором двигались большие силы османской конницы.

Казачий отряд инженер-майора Воеводского столкнулся с турками в тот момент, когда они, переправившись через Путну, были от нее уже в двух верстах. Казаки стали медленно отходить, заманивания вражеских конников поближе к Маринешти, чтобы подставить их под удар.

Получив донесение от обер-квартирмейстера, Суворов приказал ему продолжать отход к своим походным лагерям. Когда до них оставалось пять верст, на турок со всей неожиданностью обрушился казачий полк подполковника Ивана Евдокимовича Грекова, отбросив их за реку Путну с большими потерями. Пленный турок показал, что за дозором двигались многочисленная конница во главе с двухбунчужным Осман-пашой.

Около 18 часов вечера союзные войска выстроились в боевой порядок. Австрийцы продолжали оставаться на правом крыле, суворовцы — на левом. У Путны произошло столкновение с 3-тысячным отрядом османской конницы. Осман-паша, отправив к Фокшанам имевшуюся у него пехоту, трижда атаковывал наступавших союзников, стремясь не допустить их к переправам через реку, но успеха не имел.

Бой на реке Путне завершился в полной ночной темноте отступлением турок за реку. Авангард русских и австрийцев, перейдя Путну вброд, гнал неприятеля до его походногой лагеря у селения Сасы, который был сожжен. Особенно лихо действовали в бою донские казаки полка Григория Грекова, арнаутская команда премьер-майора Ивана Соболевского и дивизион австрийских гусар майора Кимеера.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒