А. В. ШИШОВ 10 страница

Генерал-поручик Суворов составил диспозицию своего присутствия на крымской земле. Отряд его расположился походным лагерем в самом сердце полуострова — на реке Салгир, близ Ак-Мечети, где были хорошие пастбища и питьевая вода.

Но главным являлось то, что отсюда можно было в самые кратчайшие сроки занять перевалы в Крымских горах на случай, если на черноморском берегу Крыма высадится сильный турецкий десант. В Алуште был учрежден военный пост для наблюдения за морем.

Так операция по возведению на крымский ханский престол Шагин-Гирея увенчалась полным успехом, благодаря военно-дипломатической операции генерал-поручика, Георгиевского кавалера А. В. Суворова.

В Крыму установилось относительное спокойствие, и служба теперь в Крымском корпусе никак не устраивала деятельного Суворова. В июне 1777 года он попытался упросить Г. А. Потемкина дать ему в командование какой-либо корпус, поскольку он раньше моготысячными войсками «начальствовал без порицания». Однако такой вакантной должности для него в то время не нашлось.

Вскоре Александр Васильевич, взяв отпуск, отправился к семье в Полтаву, где серьезно заболел. С целью «перемены воздуха» чета Суворовых переехала в Опошню. Тем временем ситуация в Крыму и на Кубани стала меняться в опасную для России сторону.

Хан Шагин-Гирей так и не смог утвердить себя на престоле. Большинство крымских муз были настороены против него. Одновременно Стамбул через своих доверенных лиц стал укреплять собственные позиции в кавказской Черкесии. В дополнение к сильной крепости Анапа турки стали возводить на черноморском побережье Кавказа еще одну — Суджук-Кале (на месте современного портового города Новороссийска).

На Северном Кавказе (в его западной части) государственная граница Российской империи в то время проходила по реке Кубань. Там размещались войска немногочисленного Кубанского корпуса под начальством генерал-майора И. Ф. Бринка. Однако он явно не соответствовал занимаемой должности.

Г. А. Петемкин, фаворит императрицы и главноуправляющий на российском юге, посоветовавшись с генерал-фельдмаршалом П. А. Румянцевым-Задунайским, решил заменить Бринка. 29 ноября 1777 года, в румянцевском ордере А. В. Суворову предписывалось: «Ваше превосходительство имеете с получения сего ехать для принятия команды над корпусом на Кубани, относительно дел татарских и взаимного сношения, поступать».

Суворов прибыл на Кубань в первых числах января 1778 года — в Копыльский ретраншемент (ныне станица Славянская). На то время это был главный опорный пункт русских войск на кубанском левобережье. Состоялась обязательная передача дел старого командующего новому, после чего генерал-поручик Суворов со свойственной ему энергией стал принимать меры, направление на поддержание вверенного ему южного края «в желанном спокойствии».

В числе первых мер, предпринятых им на Кубани, был выход из прямого подчинения командующего Крымским корпусом генерал-поручика Прозоровского. Суворов писал генерал-фельдмаршалу П. А. Румянцеву-Задунайскому, главнокомандующему русской полевой армии на юге России, о том, что князь «в знании здешнего краю не весьма достаточен».

Его просьба Румянцевым-Задунайским была удовлетворена. Кубанский корпус стал самостоятельным, то есть отдельным армейским корпусом, подчинявшимся теперь напрямую штаб-квартире главнокомандующего.

После этого генерал-поручик в сопровождении небольшого казачьего конвоя лично осмотрел линию границы по нижнему течению реки Кубань и восточному берегу Азовского моря. В одном случае из-за Кубани суворовский конвой был обстрелян отрядом «закубанцев». Суворов в рапорте о результатах личного объезда Кубанского края среди прочего доносил: «...В береговое мое следование с противного берега стреляли они сильно ружей с пятидесяти на расстоянии широты реки шагов меньше восьмидесяти, но только одному прострелили платье, стреляя из сошек, из чего и примечаю, что они худые стрелки».

Ко времени появления Суворова на Кубани в обширной степной зоне южнее Дона до кубанского правобережья кочевали орды ногайских татар — Едичкульская, Ембулацкая, Едиссанская и другие. В своем большинстве ногайцы дружественно относились к России, установившей свои границы перед предгорьями Кавказа, и признали власть нового крымского хана Шагин-Гирея.

Ознакомившись с положением дел в степном краю, в кочевьях ногайских татар, генерал-поручик Суворов ставил в известность графа Румянцева-Задунайского: «...что всего здешнего края татарские орды, между которыми в едичкульской орде ханский брат сераскир (военачальник. — А. Ш.) Арслан-Гирей-султан, находятца в спокойствии и в наружном виде кажутца благонамеренными к последованию на всевысочайшее ее императорского величества предположении и преданными хану Шагин-Гирею. Со стороны же развратников, то есть закубанских султанов с их сообщниками, никаких против общественного спокойствия предприятий на сей раз не видно и ниже слышно о каких-либо их скопищах».

Командующий Кубанским корпусом прекрасно понимал, что спокойствие в ногайских ордах во многом зависит от поступков двух братьев крымского хана Шагин-Гирея — султана Арслан-Гирея, носившего звание сераскира, и султана Батырь-Гирея, который был предводителем абазинцев, одной из народностей «закубанцев», проживавших на левобережье Кубани.

Сложность положения в Кубанском крае состояла в том, что последний султан — Батырь-Гирей, вел двойную игру. Уверяя русского генерала в своей приверженности России, он в то же время ориентировался на Турцию, которая уже давно делала все, чтобы воинственные народности Черкесии стали ее союзниками в новой войне против северного соседа.

Суворов имел немало личных встреч и с сераскиром Арслан-Гиреем, и с султаном Батырь-Гирем, и со многими представителями степной знати. Некоторые из них желали «позабыть» о прежней, вековой вражде Крымского ханства с Россией и о так назывемом Ногайском шляхе, по которому конница крымцев и ногайцев не раз ходили в грабительские набеги на пределы Московского государства. В ордах понимали, что Россия больше никогда не уйдет с Северного Кавказа и здешних степей и что с ней лучше не воевать.

Суворов сообщал Румянцеву-Задунайскому, например, что в феврале 1778 года его посетил с «визитом вежливости» Джан Мамбет — знатное лицо в кубанских степях. От имени предводителей и трех поколений Едичкульской орды он заявил русскому военачальнику: «...что когда бы то высочайшему российскому двору было угодно, они готовы переместитца со всеми своими аулами (коих число от трех до четырех тысяч), женами, детьми и имуществом во внутрь российских границ и взять их пребывание там, где только от правительства их место указано будет».

Однако внутреннего спокойствия в ногайских ордах, кочевавших в степях к северу от Кубани, так и не было. Сказывались и постоянные междоусобные распри в самом Крымском ханстве, и деятельность турецких эмиссаров. Часть ногайских мурз призывала своих соплеменников переселиться на правобережье Кубани и «уйти из-под России». Суворов то и дело сообщал в своих рапортах о постоянно возникающих среди ногайских татар «возмутительных» слухах, в том числе и о смерти хана Шагин-Гирея.

Командующему кубанским корпусом было ясно одно: слухи в сознании степного народа играют определяющие его поступки роль. Суворов даже просил на сей счет российского резидента при крымском хане Андрея Дмитриевича Константинова дать Шагин-Гирею следующий совет: «...прислать во все здешние орды чрез своих нарочных ферманы (фирманы, то есть указы. — А. Ш.) и тем бы удостоверить народ, в смятении от его смерти пребывающей».

Действительно, хан Шагин-Гирей такие фирманы в орды ногайских татар прислал. И Суворов мог отметить, что теперь установилась между ими совершенная тишина».

Ознакомившись с кавказской государственной границей, Александр Васильевич понял, что наиболее слабым ее участком является Кубанская линия. Собственно говоря, укрепленных линий на границе было пока только две — Терская (протяженностью в 202 версты) и Моздокская (294 версты). Первую из них достаточно надежно защищали от набегов партий «немирных» горцев немногочисленные на то время казачьи войска — Терское, Гребенское и Семейное. На Моздокской линии стояли регулярные армейские войска.

Участок государственной границы к западу от Ставропольской крепости оставался необеспеченным. Суворов решил выправить дело и устроить третью укрепленную линию — Кубанскую. Он рапортовал Румянцеву-Задунайскому о предложении продолжить полосу полевых укреплений и по реке Кубань с тем, чтобы держать на ней оборону в случае новой войны с Турцией, то есть смотрел Суворов далеко вперед.

В своем рапорте, напомнив о том, что черкесы совершают постоянные налеты на противоположный берег Кубани, он предлагал: «...Мыслю я, не худо бы было, сиятельнейший граф, поелику допустит время, по некоторым местам, поделав укрепления, занять нашими войсками до самой Кубани, протягивая тем оные к стороне Ташлы против Моздокской линии, и тем бы учинить преграду горцам к сообщению с ногайцами».

С наступлением весны, когда земля совсем оттаяла, войска Кубанского корпуса начали фортификационные работы. Выделить на них удалось только 700 человек, которых поделили на две «работные армии».

По замыслу Суворова, полевые укрепления предназначались для круговой обороны на «худой случай». Ров был достаточно глубок и широк. В земляном валу устраивались амбразуры и различные заграждения — палисады, рогатки, «волчьи ямы», завалы из деревьев. Среди прочих мер, корпусной командир приказал «истребить камыши».

По расчетам Суворова, для защиты новой пограничной укрепленной линии вполне хватило бы десятка батальонов пехоты и столько же кавалерийских эскадронов и до 2 тысяч казаков. Конницу он намечал со временем наполовину заменить ногайцами из числа дружественных России орд.

Весной 1778 года строительско Кубанской укрепленной линии близилось к завершению. В письме к П. И. Турчанинову, в феврале 1781 года, Суворов вспоминал о своей жизни на Кубани:

«...Я рыл Кубань от Черного моря в смежность Каспийского, под небесною кровлею, предуспел в один великий пост утвердить сеть множественных крепостей, подобных мостдокским, не с худшим вкусом. Из двух моих в 700-х человеках работных армией, строящих оные на носу вооруженных многолюдных варваров, среди непостоянной погоды и несказанных трудов, не было умершего и погиб один — невооруженной».

Устроенная Суворовым Кубанская пограничная линия состояла из 29 полевых укреплений: 10 крепостей и 19 фельдшанцев. На восточном побережье Азовского моря расположились три крепости — Ачуев, Темрюк и Тамань. В южной части Таманского полуострова находились фельдшанцы Подгорный, Песчаный, Усть-Лабинский, Солнечный и Духовный. Они прикрывали собой подступы к устью судоходной реки Кубань.

Вдоль правого берега реки поднялись над кубанскими водами (с запада на восток) суворовские крепости Екатерининская, Новотроицкая, Благовещенская, Марьинская, Александровская, Павловская и Царицынская.

Между крепостями на наиболее удобных для набегов «закубанцев» путях встали небольшие земляные крепостицы-фельдшанцы: Спасский, Славянский, Сарский, Правый, Левый, Римский, Ангельский, Архангельский, Гавриловский, Михайловский, Западный, Восточный, Всесвятский и Державный.

Последний фельдшанец — Державный замыкал собой левый (восточный) фланг Кубанской укрепленной линии. От него до Ставропольской крепости на Моздокской линии было расстояние всего в 31 версту. Благодаря генерал-поручику Суворову и его «работным армиям» единая Кавказская пограничная укрепленная линия принимала свой законченный вид. Командующий Кубанским корпусом разделил возведенные укрепления на шесть оборонительных участков — дирекций.

Однако этим фортификационное строительство не закончилось. По степной дороге к городу Азову на Дону от крепости Благовещенской были устроены «внутренние» укрепления — редуты Керпельский, Бейсюгский и Ейский (ныне город Ейск). От крепости Павловский на север легла линия коммуникационных фельдшанцев: Елбуздский, Большой Ейский и Терновский.

В устроенных укреплениях размещались постоянные немногочисленные гарнизоны. Кроме того, были созданы на случай прорыва пограничной линии подвижные отряды — корволанты. Главный из них находился в Благовещенской крепости и состоял из двух гренадерских батальонов (шесть рот), четырех мушкетерских рот, артиллерийской — 12 полевых орудий и понтонной команды. Другие корволанты — в один батальон пехоты, усиленный двумя — четырьмя орудийными расчетами.

Создание Кубанской укрепленной линии, по замыслу Суворова, не предполагало ведение каких-либо боевых действий на левобережье Кубани, в Черкесии. Назначение ее было чисто оборонительное. По этому поводу автор фортификационного проекта писал:

«...При обыкновенном российском мужестве мудрый комендант низвергнет важностью его укрепления, противные предприятия регулярнейших войск, коль паче варварские рассевные набеги; погоня не нужна, не похвальна, как и вылазки, разве резервами, но и то для церемониала».

Александр Васильевич в им автобиографии так резюмировал свою деятельность на Кубани во главе армейского корпуса: «...В 1778 командовал я корпусом Кубанским, где по реке Кубани учредил я линиею крепости и фельдшанцы, от Черного моря до Ставрополя, и тем сокротил неспокойствия закубанских и ногайских народов: один тот год не произошло никакого нагайского на Кубань набега».

Пока на Кубани шло строительство новой пограничной линии, в Крыму ситуация вновь обострилась. Местные татарские мурзы в большинстве своем поднялись против хана Шагин-Гирея и попытались возвести на бахчисарайский престол Селим-Гирея, сына «закубанского» султана Батырь-Гирея. Мятеж был подавлен силой оружия и в том, что к нему приложили руку турки, сомнений ни у кого не было.

Командующий отдельным Крымским корпусом князь А. А. Прозоровский проявил в тех событиях большую осторожность и нерасторопность. Не сумел он организовать и оборону черноморского побережья Крыма от возможных высадок турецких десантов. Это и решило армейскую судьбу «высокосветлейшего» князя — в скором времени он стал орловским и курским генерал-губернатором. Но с повышением в воинском чине — генерал-аншефом.

23 марта 1778 года генерал-поручик А. В. Суворов назначается командующим Крымским корпусом, одновременно за ним оставляют и прежнюю должность. Суворов пробыл в Кубанском крае всего около ста дней, но он мог с чистым сердцем сказать, что ситуация здесь стала несравненно более спокойной. Он писал Румянцеву-Задунайскому: «Заречные жители живут спокойно и дальных предпреимчивостей от них не предусматриваетца. Но изредка от некоторых бродяг на наши разъезды бывали перестрелы, только без всякого урона... Впрочем у нас тихо и все благополучно».

Оказавшись снова в Крыму, Суворов определился с главной задачей — полуостров требовалось оборонять. Было ясно, что Стамбул не расстанется с мыслью вернуть под себя Крымское ханство. Турецкий флот отличался многочисленностью и мог быстро доставить на крымские берега многотысячный десант.

Посему новый командующий разделил территорию полуострова на четыре бригадных участка. Штабы бригад располагались в городе Козлове (современной Евпатории), ханской столице Бахчисарае, Салгирском ретраншементе и в крепости на берегу Керченского пролива Еникале.

Стали строиться опорные пункты — крепости, ретраншементы, фельдшанцы, редуты. Воинские «обвещательные» посты располагались в 3–5 километрах друг от друга. 1400 казаков во главе с 16 старшинами обслуживали 62 почтовые станции. Всего в Крыму было устроено 40 полевых укреплений, на вооружение которых поставили 90 орудий.

Командующего Крымским корпусом озаботил район Кинбурна, прикрывавший Крым со стороны сильной турецкой Очаковской крепости. Оборону там держал особый кинбурнский отряд.

Особенно беспокоило Александра Васильевича то обстоятельство, что султанский парусный флот в то время «по силе» господствовал на Черном море и не раз «демонстрировал» попытки подойти к южному берегу Крыма. Отдельные турецкие корабли пытались приблизиться даже под русским флагом. Об этом сообщал бригадир А. И. фон Круз (Крюйс), командующий Азовской военной флотилией, чьи корабли несли крейсерскую (дозорную. — А. Ш.) службу в северном Черноморье.

Виделось вполне ясно, что турецкий флот постарается «держаться» прекрасной Ахтиарской бухты, Козлова и Кафы. Эти пункты морского базирования османам были давно и хорошо известны. Именно там ожидалась высадка неприятельского десанта.

В числе первоочередных А. В. Суворов поставил перед собой задачу «изгнания» турецкой эскадры из бухты Ахтиар. Еще в декабре 1777 года туда зашла султанская эскадра в количестве 14 вымпелов и не собирались ее покидать. Стало известно, что на судах находится десантный отряд из 700 янычар. Ему, по всей видимости, предстояло содействовать Селим-Гирею, поднявшему мятеж против хана Шагин-Гирея, с целью захватить крымский престол.

Однако замысел султана Селим-Гирея и его мурз провалился. Казалось, что после этого турецкая эскадра должна была покинуть Ахтиар и удалиться к берегам Босфора. Однако этого не случилось и корпусному командиру приходилось держать гарнизоны близлежащих укреплений в состоянии постоянной готовности дать отпор османскому десанту.

Без всякого на то разрешения турки сходили с кораблей на крымскую землю. Однажды у Херсонеса произошел инцидент: янычары вероломно напали на русский патруль (двум конникам стреляли из ружей в спину) и один донской казак был убит. Нападавшие ограбили убитого.

Узнав о случившемся, Суворов немедленно послал протест командиру турецкой эскадры Гаджи-Мегмету-аге, с требованием наказать убийц и запретить сход на берег вооруженных людей. Письмо было написано в самых ультимативных тонах.

Чтобы подтвердить решительность своих намерений, корпусный командир приказал начать на берегах Ахтиарской бухты фортификационные работы — возвести батарейные позиции, на которые русские могли поставить орудия в любой день. Гаджи-Мегмет-ага правильно оценил угрозу со стороны русских и в ночь на 17 июня вывел свою эскадру из ныне Севастопольской гавани. Поскольку ветер не наполнил паруса, турки вывели все свои 14 кораблей в открытое море при помощи буксировки их гребными шлюпками.

Генерал-поручику Суворову было о чем с «несказанной радостью» донести графу Румянцеву-Задунайскому: «...Сиятельнейший граф! Удостойте сие происшествие высокого вашего внимания. Мудрые распоряжения вашего сиятельства показывают стезю к безопасности сей союзной (то есть крымской. — А. Ш.) земли от нарушителей покоя оной и вероломных возмутителей народные тишины».

Гаджи-Мегмет-ага ушел от входа в Ахтиарскую бухту всего на три версты и встал на якорь. Его корабли были хорошо видны с крымского берега. Затем он завязал с русским «сераскиром» переписку, пытаясь выведать причину таких «враждебных» по отношению к эскадре светлейшего султана действий.

Турецкий адмирал (капудан-паша) утверждал, что корабли Турции имеют полное право заходить в крымские гавани. На что корпусный командующий резонно ответил: «Что ж до права вашего здесь пребывания, то оное относится до земли, которая имеет свободную волю о том с вами говорить». Он напомнил турецкому аге, что по условиям Кючук-Кайнарджийского мира, который был подписан после поражения Блистательной Порты в войне с Россией, Крымское ханство получило официальную независимость от правителя Стамбула. Но в действительности оно оказалось под российским протекторатом.

Вскоре Суворов окончательно «отлучил» турок от Ахтиарской бухты. Зная, что экипажи их кораблей берут пресную воду в устье реки Бельбек, он поставил на этом месте сперва казачью команду, а потом и роту гренадер с пушкой. Когда вооруженные турки подошли к речному устью на лодках, русские не позволили им сойти на берег.

В довершение всего командующий Азовской военной флотилией капитан совершил демонстративный поход вдоль южных берегов Крыма. Имел же он под своим флагом немалую силу: 6 фрегатов и 14 других судов.

Поэтому упорный в нежелании расстаться с Ахтиарской гаванью Гаджи-Мегмет-ага счел, что учше уйти на сей раз от ныне негостеприимных берегов Крымского ханства к турецким берегам, в Синоп. Он повел свою эскадру самым кратчайшим путем, поскольку на его кораблях заканчивалась питьевая вода.

Едва турецкая эскадра пропала из видимости, как Суворову доложили с береговых наблюдательных постов, что к полуострову направляться настоящая корабельная армада с десантными судами. Приближался султанский флот во главе с командующим Гассан-Газы-пашой и «крымским сераскиром» Гаджи-Али-пашой, которые намеревались произвести высадку десанта в Кафе или Судаке. По всей видимости, в Стамбуле решили самым серьезным образом вернуть Крымское ханство в «лоно» Оттоманской Порты, что заставило корпусного командующего привести все войска в состояние полной боевой готовности.

Турецкий флот во всем своем множестве подошел к Кафе в начале июля. Капудан-паша Гассан-Газы и Гаджи-Али-паша направили «сераскиру» Прозоровскому (турки не знали, что русскими войсками командует так хорошо знакомый им по войне на берегах Дуная «сераскир» Суворов) гневное письмо. В нем требовалось прератить плавания русских кораблей вдоль крымских берегов. В противном случае турки грозили их обстреливать и топить.

Полученное письмо Александр Васильевич отправил генерал-фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому. А сам со всей прямотой заявил двум высокопоставленным пашам, что их требования совершенно неприемлемы. Ответ гласил:

«Письмо от вас, чрез нарочного присланное, здесь получено и в рассуждении странной претензии, тщеславных угроз и неприязненного злословия в нем израженных, отнесено к вышшему месту. Что ж до меня, то я не позволяю себе верить, чтобы Блистательной Порты флот мог быть когда-либо у крымских и до области татарской всех принадлежащих берегов. Особливо в нынешнее время, когда Крым пользуется совершенным спокойствием и когда Блистательная Порта неоднократно утверждала, что в татарские дела не мешатца, представляя все в нем на собственную волю сего народа, как независимого! Впротчем, таковое ваше предприятие иначе принято быть не может, как точным разрушением с стороны вашей мира, а потому и имею я долг употребить все меры к защищению вольности и независимости сих народов».

В завершение Суворов предупредил, что готов «при божьей помощи сильною рукою» дать отпор на любые посягательства «разрушить священный мир» между двумя государствами.

Турецким экипажам было запрещено, как ранее эскадре Гаджи-Мегмет-аги, сходить на берег даже для пополнения запасов питьевой воды. Ни капудан-паша, ни «крымский сераскир» не решились в ответ начать военные действия. Постояв некоторое время на якоре близ Кафы, корабельная армада Османской империи удалилась к босфорским берегам.

В автобиографии Александр Васильевич Суворов не без заслуженной гордости писал об этих «морских» событиях: «...вытеснил я турецкую флотилию из Ахтиарской гавани, великого адмирала Гассан-пашу и Али-бея анатольского со всем оттоманским флотом и транспортными с войском судами, коих всех по счету было больше ста семидесяти, от крымских берегов обратил назад к Константинополю, вспрещеньем свежей воды и дров».

Однако инцидент этим не закончился. Султанский флот, побывав у Суджук-Кале и Тамани, вернулся и 7 сентября силами до 170 кораблей и десантных судов обложил все крымское побережье от Джавадинской бухты до Балаклавы. Около сотни турецких кораблей встало на якорь в бухте Кафы, почти у самого берега.

Капудан-паша и Гаджи-Али-паша в письме к генералу Суворову сообщили о своем прибытии к берегам Крыма и попросили указать место, где их экипажи могли взять пресную воду. Однако эту военную хитрость — под благовидным предлогом прикрыть начало высадки десанта, — нетрудно было разгадать.

Командующий Крымским корпусом привел свои войска в готовность для отражения ожидавшегося турецкого десанта. Через Перекоп на полуостров дополнительно вводится корпус генерал-поручика Ивана Вахуштовича Багратиона, стоявшего до этого в Шангирейском ретраншементе на Днепре.

В ответе на письмо султанских пашей Суворов удачно использовал ранее полученное известие о том, что в Турции началась эпидемия чумы. Поэтому Александр Васильевич в вежливо-дипломатических тонах запретил туркам сходить на берег в любом месте крымского побережья. В письме говорилось:

«Экземпляр (здесь звучит как «пример». — А. Ш.) вельмож Оттоманской Порты, столб великого народа магометанского, трапезондской и эрзерумской губернатор, Гаджи-Али-паша, и адмирал морского флота Гассан-паша, знаменитые и степенные приятели мои, которых конец да будет благ.

На письма ваши одно из Самсона, а другое из Суджука писанные, со стороны нашей полный ответ учинен, которой довольствует и теперешний ваш запрос, а вдобавок нахожу сказать мое удивление прибытию вашему в близкие к российским войскам места в такое время, когда флот ваш весь заражен смертоносной язвой. Европейские узаконения вам известны: во охранение от столь превредной заразы, учрежденный карантин не позволяет отнюдь ни под каким предлогом спустить на берег ни одного человека из ваших кораблей.

Ее императорского величества всемилостивейшей государыни моей от армии генерал-поручик и разных орденов кавалер Александр Суворов».

Турки неоднократно пытались сойти на крымский берег, но каждый раз, когда их корабли входили в бухты и заливы, они видели на берегу русские войска. Суворов отказал османам сойти на берег «для прогулки», и не позволил «нескольким чиновникам посидеть на кефинской бирже». Ответ на все просьбы был один: в Крыму объявлен противочумной карантин. К нарушителям его в странах Средиземноморья относились крайне строго.

Великому адмиралу Блистательной Порты не оставалось ничего, как увести флот к Босфору. Корпусной командир писал о том в армейскую штаб-квартиру: «...Вдруг начали они стрелять во всем флоте сигналы и, надувши паруса, отплыли в открытое море на виду вон; разные их суда с пунктов берега примечены уклоняющиеся к Константинополю».

Двукратное прибытие султанского флота к Крыму насторожило Суворова, поскольку он отвечал за внутреннее спокойствие в Крымском ханстве. Однако «успокоения» в нем все не видилось. Хан Шагин-Гирей держался на троне под защитой русского оружия. Вскоре он «своевольно» покинул Бахчисарай. В ордах нагайских татар продолжалось «брожение». Черкесы участили нападения на Кубанскую линию. Бывшие запорожцы, перешедшие на службу «магометанскому царю», совершали на лодках вылазки из Очаковской крепости.

Чтобы лишить экономической силы Крымское ханство, о «замирении» которого пока речи не шло, А. В. Суворов провел операцию, на манер польской «солянойю» в Величках и Бохне и по закупке провианта у местной шляхты по твердым ценам. На сей раз речь шла о переселении из Крыма христианского населения.

Христианами в ханстве были греки, армяне и представители других народов, занимавшиеся ремеслами, садоводством и торговлей. «Неверные» давали основные доходы в казну хана и местных татарских мурз. Шагин-Гирей выразил протест против переселения самой производительной части его подданных в Приазовье, — что грозило роду Гиреев и правителю Бахчисарая грозило почти полным безденежьем.

Однако генерал-поручик Суворов выполнил до конца полученное им предписание. Было собрано 6 тысяч пароконных фур для вывоза всего имущества христиан. Большую помощь в проведении операции командующему Крымским корпусом оказало крымское христианское духовенство — греческий митрополит Игнатий, армянский архимандрит Петр Маргос и католический армянский патер Иаков.

На переселение христиан из Крыма, начавшееся в конце июля, ушло полтора месяца. В рапорте от 18 сентября генерал-фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому было доложено:

«Вывод крымских христиан кончен! Обоего пола отправилось в Азовскую губернию 31098 душ. О чем вашему сиятельству ведомость прилагаю. Осталось зимовать в Ениколе и Черкаске 288 душ. Преосвещенный митрополит греческий, преподобный архимандрит армянский выехали за христианами сего числа, в то же время и католический патер Яков. Примерно вышло денег на вывод сей до 130 000 рублев, паче на прогоны».

Большую часть крымских христиан составляли армяне. Их насчитывалось среди переселенцев 12 598 человек. Прибыв в Азовский край, они испросили разрешение у генерал-поручика поселиться в предместье — форштадт крепости святого Димитрия Ростовского. Так при урочище Полуденка появился армянский город Нахичевань, ставший сегодня частью Ростова-на-Дону.

Татарские мурзы, не скрываясь, выражали крайнее недовольство действиями русского генерала. Хан Шагин-Гирей в знак протеста против переселения данников-христиан из Крыма, покинул столицу и стал лагерем в ее окрестностях. Суворов рапортом о сем доносил следующее: «Светлейший хан, изнуряемый гневливостью, выехал из Бахчисарая для воздуха».

Уговоры генерала и резидента при правителе Крыма А. Д. Константинова ни к чему не привели: хан упорно отказывался возвратиться в бахчисарайский дворец. Суворов писал Г. А. Потемкину о том, как можно разрешить внутриполитический конфликт в Крымском ханстве: «Памятозлобие Шагин-Гирей-хана до такого степени в окаменелость его углублено, что никакие ласки не могут истребить онаго видов недоброжелательности его».

На крайний случай Суворов предлагал заменить Шагин-Гирея на ханском престоле его братом «закубанским» султаном Казы-Гиреем, который был «от Порты весьма удален», то есть совершить очередной дворцовый переворот в Бахчисарае, но уже в пользу России.

В довершении всего Александр Васильевич высказал фавориту императрицы мысль вообще не иметь в своем повиновении крымского хана, а присоединить Крым и Кубанский край к России: «Бесчисленные полезности таковая перемена при божием благословении принесет».

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒