А. В. ШИШОВ 11 страница

В сентябре 1778 году Суворов отдал приказ по корпусам о занятии зимних квартир. Корпус генерал-поручика Багратиона вернулся на берега Днепра в Шангирейский ретраншемент. Покинула Крым и часть корпусных войск. Связано это было с трудностями в обеспечение лошадей фуражом, поскольку саранча «съела» многие пастбища.

Корпусный командующий опасался возникновения эпидемий и массовых заболеваний. Поэтому в одном из его приказов офицерам строго-настрого предписывалось позаботиться о чистоте занимаемых зимних квартир (среди которых было немало брошенных жилых домов) и уничтожении разных вредных насекомых: «...Во всех квартирах приказать всякую нечистоту вычистить, окошки заклеить бумагой или чем другим, потом окурить; ежели порошков нет, хотя порохом с осторожностию, дабы при том не сделать пожару, и таким порядком, истребя весь противный запах, войти в квартиры».

В одном из приказов запрещалось частных лицам продавать спиртные напитки в местах расквартирования войск, поскольку такая «питейная торговля» подрывала интересы хана Шагин-Гирея, соизволившегося с наступлением крымской зимы вернуться в бахчисарайский дворец.

Занимаясь крымскими делами, Суворов не забывал и подчиненный ему Кубанский корпус. Его заботило то, что среди ногайских татар не прекращались усобицы. В июле 1778 года к нему обратился один из ханских братьев — Гаджи-Гирей, «закубанский» султан Наврузской орды. Он просил назначить ему денежное жалованье от России и прислать отряд русских войск для защиты от постоянных грабительских нападений соседей.

Суворов в письме Румянцеву-Задунайскому поддержал эту просьбу. Он предписал генерал-майору Викентию Викентьевичу Райзеру, старшему в Кубанском корпусе, исполнить пожелания султана Гаджи-Гирея: «...Уделить ему приличное число конницы и пехоты с пушками, паче для одержания поверхности российской на той стороне Кубани и для славы государственной».

Райзер, в силу своих способностей, не выполнил многих суворовских указаний. Так, он не смог привлечь на свою сторону влиятельного человека в Черкесии — ханского брата Батырь-Тирея. На его доклады о нападениях «закубанцев» Суворов однажды с явным неудовольствием ответил: «Вам... предписано следующее: старшему от генералитета бдеть, когда все спят; в роскошное обленение не впадать; уваженной его особе пост всеместно! Сам он всюду все своими очами обозревать должен».

Суворову удалось уладить и конфликт с султаном Арслан-Гиреем, которого генерал-майор Райзер приказал отправить в крымскую крепость Еникале под присмотр гарнизонного коменданта. Султан возвратился на Кубань в свою орду.

Поскольку Кубанская пограничная укрепленная линия постоянно жила в тревогах, А. В. Суворов написал от своего имени обращение к «всех закубанских племен черкесских и абазинских беям, узденям и всем вообще надедным приятелям», в котором говорилось:

«...Буде же, не внимая моего сего увещания и еще не будут вами пресечены и истреблены подобные прежним хищничества, то принужден буду переправить чрез реку Кубань войски и наказать за такую дерзость огнем и мечом, и в том вы сами на себя пенять должны будите. Впротчем, ожидая дружественного вашего обращения, есть вам доброжелательный и ко услугам готовый».

Видя, что генерал-майор Райзер, «безвылазно сидящий в Благовещанской крепости», не способен взять под свой контроль ситуацию на Кубанской линии, Суворов добился его снятия. В июне 1779 года Военная коллегия назначила командующим Кубанским корпусом генерал-майора Михаила Николаевича Леонтьева.

Весной 1779 года отношения между Россией и Оттоманской империей заметно потеплели. Стороны между собой заключили конвенцию с взаимными обязательствами в отношении Крымского ханства. Турция наконец-то признала хана Шагин-Гирея законным правителем независимого Крыма. Санкт-Петербург, в свою очередь, обязывался вывести из него свои войска, что в начале июня Суворов и исполнил. Только в крепостях Керчь и Еникале оставались гарнизоны общей численностью в 6 тысяч человек в составе 4–5 пехотных полков. Крымский корпус сосредоточился у Кизикермена (Берислава) и встал там на зимние квартиры.

Одновременно на Дон отводился и Кубанский корпус. Русский гарнизон сохранялся только в Ейском укреплении. Суворов приказал разрушить все укрепления Кубанской линии на правом берегу реки, чтобы «тамошние народы в свойство их не вникли».

В мае 1779 года генерал-поручик А. В. Суворов назначается командующим Малороссийской дивизии со штабом в Полтаве. В том же году он назначается командующим пограничной дивизии Новороссийской губернии и поступает в непосредственное подчинение князя Григория Александровича Потемкина, в то время новороссийского, азовского и астраханского генерал-губернатора, вице-президента Военной коллегии.

В конце 1779 года Александр Васильевич едет по вызову в Санкт-Петербург — императрица самолично награждает генерал-поручика за «крымские и кубанские» дела орденом Святого Александра Невского с бриллиантами.

Там же в столице Суворов получает секретный потемкинский ордер о подготовке предполагаемой военной экспедиции через Каспий и его западное побережье в Персию. Одновременно тем же ордером генерал-поручик откомандировывается в портовый город Астрахань, сдав дивизионные дела генерал-поручику П. А. Тикелли. В секретном приказе говорилось:

«1780 г. января 11...

Часто повторяемые дерзости ханов, владеющих по берегам Каспийского моря, решили, наконец, ее императорское величество усмирить оных силою своего победоносного оружия. Усердная ваша служба, искусство военное и успехи, всегда приобретаемые, побудили монаршие благоволение избрать вас исполнителем сего дела. Итак, ваше превосходительство имеете быть предводителем назначенного вами войска.

Вследствие сего немедленно должны вы отправиться в Астрахань осмотреть флотилию и партикулярные суда, могущие служить для транспорта, и о числе и годности оных отрапортовать меня с нарочным.

Осведомиться, какие ближайшие и выгоднейшие дороги к Ряще (старинное русское название Решта — главного города-порта Персии на Каспии в провинции Гилян. — А. Ш.) по набережью и как согласить марш посуху идущих войск с флотом, и где назначить приставать оному, ибо я полагаю провиант везть, большую часть, водою.

Обстоятельства Персии, Грузии, Армении должны вы, узнавши, меня уведомить.

Число войск в команду вашу в море за сим назначится, так и разделение оного на части, как то, что имеет быть на судах, что в прикрытию тыла и что пойдет до Рящи.

Полную инструкцию, ваше превосходительство, получите немедленно.

Генерал князь Потемкин».

Прибыв в Астрахань, Суворов ознакомился с состоянием Каспийской военной флотилии. Она в то время состояла из трех небольших фрегатов, бомбардирского корабля и 8 ботов. В Казани достраивались один фрегат, бомбардирский корабль и три бота, который могли прибыть в Астрахань только после окончания ледохода на Волге. Насчитывалось там и около 30 купеческих судов.

К началу июля 1780 года Каспийская флотилия была приведена в полную готовность для выхода в море и погрузке на нее войск, провианта и воинских припасов.

Суворов подготовил подробнейшее описание маршрута военной экспедиции, изучает опыт Персидского похода Петра I в 1722–1723 гг., особенно материалы русского посольства в персидских пределах.

Имея на то полномочия, Суворов завязывает секретные переговоры с правителем Гилянской провинции Гадоет-ханом и тот соглашается перейти в российское подданство. Однако тайное стало явным и незадачливый хан, решивший сменить властелина и уже успевший погрузить все свое немалое имущество на русское судно, принадлежавшее карабахскому армянину Никите Яковлеву (он вел переговоры с правителем города Решта), попадает в персидскую тюрьму.

По целому ряду причин Персидская экспедиция тогда не состоялась — она начнет осуществляться только в 1796 году по повелению «земного бога» (так Александр Васильевич часто называл императрицу). Но князь Потемкин имел все основания быть довольным деятельностью Суворова в Астрахани.

26 апреля 1780 года генерал-поручик Суворов получает в командование Казанскую дивизию, в которой числилось всего два пехотных полка. Его просил дать в командование и отдельный Оренбургский корпус или предоставить должность генерал-губернатора, князь Потемкин не удовлетворил.

Однако долго задержаться в волжских краях боевому военачальнику не пришлось. Стамбул, воспользовавшись выводом русских войск из Крыма, решил вновь прибрать к своим рукам ханство. Против Шагин-Гирея татарские мурзы поднимают мятеж и тот бежит из Бахчисарая. Новым крымским ханом провозглашается его брат Батырь-Гирей, при поддержке Арслан-Гирей.

Россия не могла допустить смены власти в Крыму и, введя в него свои войска, силой оружия восстанавливает на престоле Шагин-Гирея. Его братья перебираются в Турцию и «объявляются» в рядах султанской армии.

Кубанский корпус располагался на Дону, в его низовьях. Когда потребовался знающий и решительный командующий, кандидатуры лучше Суворова просто не оказалось.

Александр Васильевич без задержки прибыл в крепость святого Димитрия Ростовского и принял на себя командование. Вскоре ему ставится задача обеспечить безопасность южной государственной границы и установить роосийское подданство над ордами ногайских татар, которые к тому времени вновь признавали власть хана Шагин-Гирея.

Началась подготовка к возвращению корпуса на берега Кубани. Заготавливался провиант и фураж, закупались фуры для подвижного магазина. Походный атаман Войска Донского генерал-лейтенант Алексей Иванович Иловайский спешно формировал новые казачьи полки, которым предстояло «подсоблять» суворовскому корпусу в Кубанском крае.

В начале июня Суворов прибыл в Ейское укрепление и там стал готовить приведение к присяге на верность Российской империи орд ногайских татар. В этом ему оказывала часть знати степного народа. Присягу намечалось принимать одновременно в трех местах — Ейске, Копыле и Тамани. Соответственно были разделены и войска, поскольку ожидалось «возмущение» ногайцев и их султанов, настроенных протурецки. Сам Суворов находился в Ейске, генерал-майор Ф. П. Фелисов — в Копыле, генерал-майор В. И. Елагин — в Тамани. День принесения присяги был назначен на 28 июня.

Проведение присяги прошло в благоприятной обстановке, и донским казачьим полкам атамана А. И. Иловайского так и не пришлось «подсоблять» армейцам в приведении под высокую руку России населения восточной части Крымского ханства. Дальше реки Кагальник донцы не пошли, простояв там недолгое время в полной готовности силой оружия подавить любое вооруженное выступление теперь уже бывших подданных ханов из рода чингизидов Гиреев.

Поскольку возможность новой большой войны видилась вполне реальной, в Санкт-Петербурге решили заблаговременно решить «ногайскую проблему». Не было секретом, что османы ведут среди степных орд пропаганду, направленную против России. Так, Суворов доносил князю Потемкину о подобных действиях (распространяемых «слухах») «суджукского турецкого Оферах-Али-паши».

Поэтому на самом высоком уровне принимается решение о переселении ногайских орд из Кубанского края в Уральские степи, на берега рек Иргих, Большой и Малый Узени. Предусматривалось даже обновление столичного городка степного народа близ Царицына — Шегере-сарая. Суворов предлагал начать переселение после того, как ногайцы соберут урожай со своих полей.

Местами переправы ногайских орд на судах «без всякой за них платы» через Волгу назначались Царицын, Дмитриевка и Саратов. Прибыть они должны были в Уральскую степь в начале осени, чтобы успеть накосить сена для своих стад.

Командующий Кубанским корпусом ведет переговоры со степной знатью, и многие «владельцы» орд ногайских татар дают на то согласие. Но одновременно становится известно, что враждебно настроенные к России «закубанцы» ведут агитацию среди ногайцев за уход не в Уральские степи, а за реку Кубань. В этом случае они становились открытыми врагами Российского государства.

Пока шла подготовительная работа, из Царского Села на имя генерал-поручика Суворова приходит высочайший рескрипт о его награждении орденом Святого Владимира высшей, I степени. Как говорилось в екатерининском указе: «...По случаю присоединения разных кубанских народов к Всероссийской империи».

В середине июля орды ногайских татар стали собираться у Ейского городка. Оттуда они тронулись в путь, сопровождаемые русскими воинскими отрядами, которым ставилась задача обеспечить безопасность продвижения.

Однако хан Шагин-Гирей, будучи против переселения значительной части его подданных, переехал из Бахчисарая в Тамань. Среди ногайской знати созрел заговор, во главе которого встали один из предводителей Едиссанской орды Мамбет-мурза Мурзабеков и Канакай-мурза из Джанбулакской орды.

Суворов знал того и другого мурз. Первого из них он характеризовал как «величавого, больше велеречивого, лукавого и непостоянного, нежели хитрого с дальновидностью». Второго — как «лукавого, дерзкого и предприимчивого более, нежели разумного».

Среди волнения ногайцев начались, когда они преодолели уже верст сто пути, близ степной речки Кучуй. Часть Джанбулакской орды, бросив скот, повозки и кибитки, «побежала» назад. Суворов с небольшим числом казаков догнал их у переправы через речку Малая Ея. Предводители джанбулакцев заявили ему, что они имеют указание хана Шагин-Гирея идти к нему, в Тамань. Суворов «дал им полную волю».

Однако на обратном пути джанбулакцы неожиданно нападали на русский фортпост на берегу Малой Еи. Стоявшая там гарнизоном рота Бутырского пехотного полка поручика Филиппа Жидкова отразила нападение степной конницы.

После этого принимается решение применить военную силу против всех бегущих к Тамани «толп» джанбулакской орды численностью до 10 тысяч человек. Столкновение произошло на реке Ея при урочище Урай Илгасы 1 августа. С русской стороны в степной битве участвовало 5 драгунских эскадронов, 4 пехотные роты, 3 орудия полевой артиллерии и сотня казаков. Этими войсками командовали полковник Бутырского полка Телегин и полковник Владимирского драгунского полка Павлов.

Сражение началось на рассвете и закончилось в полдень. Разбитых ногайцев преследовали 30 верст. Они понесли большие потери, частью рассеявшись по степи и затем уйдя за реку Кубань. В рапорте о случившемся указывалось, что среди убитых находился «первый начальник всего бунта Канакай с разными иными мурзами». У бутырцев, владимирцев и казаков погибло 48 человек.

5 августа подняла бунт и оставшаяся часть Джанбулакской орды. Было совершено нападение на воинскую команду подполковника Лешкевича. Однако с помощью оставшихся верными данной присяге ногайцев мятеж удалось подавить. Его вдохновитель Мамбет-мурза Мурзабеков с приближенными были арестованы и отправлены под конвоем в близкую от места событий Азовскую крепость.

Переселение ногайских орд из Кубанского края в Уральсую степь оказалось сорванным в самом начале. Около 3,5 тысячи семей ногайских татар ушли на левобережье Кубани к «закубанцам». Впрочем, такое и ожидалось.

Суворов принимает меры «в острожности» от хана Шагин-Гирея. Уже в середине августа конные отряды черкесов и ногайских татар стали в степи совершать набеги на русские воинские команды. 23 августа было крупные силы конницы предприняли нападение на Ейский городок, но размещенный там гарнизон отразил приступ. Стало фактом, то что в кубанских степях началась «набеговая война».

Чтобы пламя степной войны потушить в самом ее начале, новороссийский, азовский и астраханский губернатор князь Потемкин предписал генерал-поручику Суворову провести военную экспедицию за Кубань. Удар намечалось нанести от устья реки Лабы и оттуда, переправившись через Кубань, внезапно напасть на кочевья ногайских татар.

К экспедиции привлекались следующие корпусные войска: 15 драгунских эскадронов, 15 пехотных рот, 16 полевых орудий и донские казачьи полки под начальством атамана А. И. Иловайского. Поскольку имя Суворова для противника значило очень многое, был распущен слух, что он уехал к семье в Полтаву, а большая часть его корпусных войск отправилась «для войны с немцами».

Через реку Лабу, «шириной в 75 сажен», войска переправились без наведения понтонного моста. Пушки и другие тяжести на противоположный берег перетягивали канатами, пороховые картузы и патронные ящики переносили через реку на руках.

Первый бой с нагайцами произошел 1 октября в урочище Керменчик на обеих берегах Лабы. Те не ожидали нападения русских и были наголову разбиты уже к 10 часам утра. Через 14 верст пути состоялось новое столкновение — у урочища Сарычигир. Разгромленные здесь ногайские татары скрылись в густых близлежащих лесах. Главная их военная сила оказалась уничтоженной. 200 человек, попавших в плен, Суворов приказал отпустить на свободу. Военной добычей стала 15 тысяч овец и 6 тысяч рогатого скота.

Докладывая князю Потемкину о результатах военной экспедиции за Кубань, Суворов особо отметил действия донского казачества в битвах у урочищ Керменчик и Сарычигир:

«Храбрость, стремленной удар и неутомленность донского войска не могу довольно выхвалить перед вашею светлостию и высочайшим троном как и прочего ее императорского величества подвизавшегося воинства. Сею славою вашу светлость всенижайше поздравляю».

Вскоре после этих событий орды ногайских татар как степной союз распались. Часть ногайцев откочевала на Волгу и Дон (Суворов разрешил атаману Иловайскому «годных записывать в казаки»). Многие расселилась в предгорьях Северного Кавказа и теперь большой опасности спокойствию Кубанского края не представляли. В 1784 году несколько ногайских мурз со своими подданными добровольно возвратились в российские пределы.

Александр Васильевич Суворов так описал «ногайские события» во время своего вторичного командования Кубанским корпусом:

«...До заключения конвенции с турками командовал я кубанским корпусом, в 1783 году привел ногайские орды ко всеподданеческой ее императорского величества присяге, и как они, учиня мятеж, знатною частью ушли за Кубань, то имел я туда на них поход, с регулярным и сильным иррегулярным войском; были они нами за Кубанью и на реке Лабе на рассвете при Керменчике так супренированы, что потеряли множество народа и всех своих мурз, и того ж числа другой раз их и иные поколения равно сему разбиты были; одни сутки кончили все дело».

После происшедшего Стамбулу пришлось «спасать» свое влияние в Черкесии. 28 декабря 1783 года Турция подписала с Россией соглашение, по которому река Кубань становилась государственной границей между ними на Северном Кавказе, хотя черкесские племена находились под властью Оттоманской Порты чисто формально и турецким пашам, сидевшим в крепостях Анапа и Суджук-Кале, не подчинялись.

Вскоре после этого командующему Кубанским корпусом повелили организовать добровольное переселение крымского хана Шагин-Гирея в Россию, в город Воронеж. После долгих дипломатических уговоров «его светлоти» Суворову через своих посланников полковника Булгакова и майора Абрамова удалось выполнить это поручение. И теперь уже бывший хан уехал из Тамани на новое место жительства вполне добровольно.

В Воронеже, куда Шахин-Гирей прибыл как представитель старшей ветви потомков великого завоевателя Чингисхана, с огромной свитой в две тысячи человек, с гаремом и имуществом, он жил под присмотром местного губернатора В. А. Черткова и «довольствован... был всем возможным изобилием». Однако со временем воронежскому губернатору прокормить такое огромное число «гостей» оказалось не под силу и хану пришлось значительно уменьшить количество своих приближенных.

Воронежские морозы, покой и бездействие стали угнетать Шагин-Гирея. Он испросил разрешения переселиться в Турцию и в том ему не было отказано. При пересечении границы хан возвратил всероссийской императрице без всякого сопроводительного письма орден и патент на чин бомбардир-капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка, пожалованные ему в 1781 году по его же ходатайству. Шагин-Гирей уезжал из России, оставив более 170 тысяч рублей долгу, который пришлось погашать государственной казне.

Однако султанские власти не пустили Шагин-Гирея в Стамбул и вскоре сослали его на остров Родос (историческое место ссылки провинившихся перед султаном крымских ханов). Там в 1787 году по приказу из Стамбула задушили его в наказание за содеянное в прошлом, то есть за потерю Блистательной Порты Крыма.

Однако есть и другая версия о последних днях Шагин-Гирея. Проживая в городе Родосе, столице острова, изгнанник, чувствовавший потребность в образованном обществе, старался познакомиться с чинами местного французского консульства, что ему и удалось. Турки, заподозрив его в измене, решили избавиться от него. А вернее всего, они отомстили ему за крымскую потерю.

Шагин-Гирей узнав, что султан выслал из столицы палача для его казни, укрылся во французском консульстве. Турецкий губернатор Родоса потребовал выдачи беглеца, но ему ответили отказом. Когда здание консульства было окружено османами, испуганный консул решил выдать хана. В августе 1787 года, Шагин-Гирея выходившего из бани, турки схватили и убили. Отрубленную его голову отослали в Стамбул, обезглавленный труп был зарыт в крепостном рву.

Россия становилась твердой ногой на кавказских границах. Ее оборона на всем протяжении от Азовского до Каспийского морей возлагалась на генерал-поручика графа Павла Сергеевича Потемкина. Ему и сдал свой Кубанский корпус Суворов, получив предписание прибыть в Москву за новым назначением. Там он представился вице-президенту Военной коллегии генерал-фельдмаршалу графу Захару Григорьевичу Чернышеву, московскому генерал-губернатору, и остался в Первопрестольной «в ожидании о команде».

О двух последующих годах жизни Александр Васильевич написал предельно кратко: «В 1784-м определен я к Владимирской дивизии, а в 1785-м году повелено мне быть при Санкт-Петербургской дивизии».

Суворов оказался устраненным от действительно активной деятельности на военном поприще. Эти два года большую часть времени он провел в своем имении Ундол, занимаясь хозяйственными делами.

Отрадой для него стало то, что всесильный фаворит императрицы Потемкин-Таврический не забывал о нем. В ноябре 1784 года он прислал Суворову пожалованную ему золотую медаль за присоединение Крыма к Российской империи.

Надеясь на его помощь, Александр Васильевич в декабре 1784 года пишет Потемкину письмо-поздравление с наступающим новым годом и в нем излагает свое стремление вернуться к активной боевой деятельности. В письме с искренним откровением говорилось:

«...Служу я, милостивый государь, больше 40 лет и почти 60 летней, одно мое желание, чтоб кончить высочайшую службу с оружием в руках. Долговремянное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей; препроводя мою жизнь в поле, поздно мне к ним привыкать...

Не разумея изгибов лести и ласкательств к моим сверстникам, часто негоден. Не изменил я моего слова ни одному из неприятелей...

Успокойте дух невинного пред вами, в чем я на страшном божием суде отвечаю, и пожалуйте мне особую команду...

Изторгните меня из праздности».

Однако о Суворове в ближайшем окружении императрицы не забывали. 22 сентября 1786 года «по старшинству» полководец производится в очередной чин — в генерал-аншефы.

Светлейший князь Потемкин-Таврический в конце того же года вызвал новоиспеченного генерал-аншефа, тяготившегося службой «при Санкт-Петербургской дивизии», то есть службой в столице. Ему предписывается состоять при 3-й дивизии русской Екатеринославской армии.

Обрадованный Суворов «летит» на юг. Он понимает, что не сегодня-завтра начнется новая большая война с Турцией и потому его место только там, в Северном Причерноморье.

Вне всякого сомнения, Александр Васильевич видел в графе Потемкине единомышленника, своего «сродника» в заботах о русском воинстве. Прославленный временщик великой российской самодержицы, виделся Суворову человеком большого государственного ума, способным военным вождем. В этом он не ошибался.

Автору суздальского «Полкового учреждения» импонировало то, что его новый командующий был большим военным реформатором, который постоянно пекся о боевой готовности русской армии, ее обученности и способности побеждать неприятеля не только в лице «турка».

В одном из своих всеподданических докладов государыне в 1785 году ее фаворит писал:

«Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением. Платье должно служить солдату одеждой, а не в тягость. Всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно есть плод роскоши, требует много времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может».

Такое армейское новаторство Суворов мог только приветствовать, поскольку оно было воплощением его собственных мыслей и устремлений. В том же всеподданейшем докладе Потемкин продолжал:

«Завиваться, пудриться, плесть косы — солдатское ли сие дело? У них камердиниров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал, то и готов».

Именно генерал-фельдмаршал Потемкин-Таврический ввел в русской полевой действующей армии новую, удобную для повседневной жизни и боя форму одежду. Парики исчезли, чтобы потом возродиться при императоре Павле I. Кавалеристам предписывалось только закручивать усы, а пехотинцам поднимать усы кверху. Ношение бакенбард армейским чинам запрещалось.

Потемкинская военная реформа коснулась не только армейской формы одежды. В одном из распоряжений 1788 года на имя генерал-аншефа князя Н. В. Репнина светлейший князь писал:

«Из опытов известно, что полковые командиры обучают части движениям, редко годным к употреблению на деле, пренебрегая самые нужные. Для того сим предписываю, чтоб обучали следующему:

1. Марш должен быть шагом простым и свободным.

2. Как в войне с турками построение в каре испытано выгоднейшим, то и следует обучать формировать оный из всякого положения.

3. Наипаче употребить старание обучать солдат скорому заряду и верному прикладу.

Унтер-офицерам и капралам отнюдь не позволять наказывать побоями, а понуждать ленивых палкой не больше шести ударов.

Отличать примерных солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ним и храбрость».

Суворову его новый командующий Потемкин был сродни и заботой о здоровье людей военных и прежде всего нижних чинов, о чем говорит одно из его предписаний (ордеров) князю Долгорукову:

«Поставляя главнейшим предметом для пользы службы сбережение людей и доставление им возможных выгод, особливо же призрение больных, предписываю вашему сиятельству подтвердить о том наистрожайше во все полки и команды».

6 января 1787 генерал-аншеф А. В. Суворов назначается командиром Кременчугской дивизии. Он опять сошелся по жизни с солдатами и офицерами, которым в скором времени вновь предстояло жертвовать своими жизнями во имя Российской державы. Он заботился об их выучке, питании, одежде.

Понимая, что чудаковатый, но, на удивление, талантливый военачальник может сделать большее, Потемкин в марте того же 1787 года вверяет ему и часть русских войск, расположенных на близкой от Кременчуга польской границе.

В преддверии ожидавшейся новой войны с Оттоманской Портой всероссийская императрица, женщина большого государственного ума, решила совершить путешествие в Тавриду. В сопровождении огромной свиты в начале января она выехала из Санкт-Петербурга. До Киева царский поезд двигался на перекладных — на каждой почтовой станции его ожидали 560 свежих лошадей.

В Киеве была сделана почти трехмесячная остановка, и с наступлением теплых весенних дней огромный царский речной караван из 80 галер стал спускаться вниз по Днепру. Сама Екатерина плыла на специально построенной для нее галере «Десна». Каждая галера располагала своим «хором музыки».

Светлейший князь Григорий Александрович расстарался. По берегам Днепра императорскую галеру приветствовали жители селений и городков. Береговые пейзажи украшали специально собранные сюда стада. С наступлением темноты на горизонте вспыхивали колоссальные фейерверки, настоящее чудо пиротехники той эпохи.

Австрийский император Иосиф II, составивший компанию российской государыне в ее путешествии, многим увиденным по пути был откровенно поражен. Не случайно затем он назвал екатерининское путешествие в южные земли «галлюцинацией».

Речное путешествие длилось до Кременчуга. Затем императрица совершила поездку по степи в Херсон, а оттуда выехала через Перекоп в Крым, побывав там в Ахтиаре, которому с ее легкой руки суждено было стать городом русской воинской славы Севастополем.

Суворов оказался задействованным во многих торжественных церемониях. В числе свиты Потемкина-Таврического он встречал императрицу в Киеве.

К тому времени Александр Васильевич был уже достаточно известным. Он, как и прежде, обращал на себяне только военной репутацией, но и личными особенностями, в первую очередь странностями и причудами.

Здесь, в Киеве, он случайно встретился с французским полковником Ламетом, искавшем, как многие иноземцы в екатерининскую эпоху, службы в России. Видя незнакомое лицо иностранца, Суворов подошел к нему и спросил отрывисто:

— Откуда вы родом?

— Француз, — ответил Ламет, несколько изумленный неожиданным вопросом.

— Ваше звание? — продолжал Суворов.

— Военный.

— Чин?

— Полковник.

— Имя?

— Александр Ламет.

— Хорошо! — сказал Суворов, кивнул головой и повернулся, чтобы идти.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒