Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





общение с реаль­ным партнеров (с подлинным субъектом) 2 страница



У всех названных выше философов анализ бытия человека в мире имел исходной точкой рассмотрение отношений «Я» и «Другого». «Должны быть другие Я, если мы хошм, что­бы было наше собственное» ',— утверждал Дж. Мид. «Другие Я», «значимые другие» — это, по Дж. Миду, «социальные объекты», в отличие от «объектов физических» (точнее бы­ло бы сказать, субъекты, ибо им свойственна недоступная объектам способность активного взаимодействия с моим «Я», тогда как физиче­ские объекты пассивны и с ними нельзя об-

1 Цит. по: Современная буржуазная философия. М.. 1978, с. 63.

щаться). Общественная жизнь, в отличие от жизни животных, характеризуется первично­стью связей человека с социальными объекта­ми по сравнению с его связями с физическими объектами (даже природа и вещи одухотворя­ются и антропоморфизируются, становятся как бы социальными объектами на исходном этапе развития человека) Ч Взаимодействие «Я» и «Других», то есть человеческое общение, и об­разует социальную реальность, первичную и определяющую по отношению к отдельному «Я». Поэтому исследователь творчества Дж. Мида имел основание заметить, что название сочинения, в котором излагается его концеп­ция, «Сознание, самость и общество» неточно передает ее существо (название это принадле­жит не автору, а опубликовавшему работу Ч. Моррису), что правильнее было бы назвать книгу «Общество, самость и сознание», по­скольку формирующей силой является именно общество2. Неудивительно, что Дж. Мид по­ложил начало развитию социальной психоло­гии в США.

При всех отличиях европейского экзистен­циализма от американского бихевиоризма, ис­ходный пункт осмысления человеческого бытия у М. Хайдеггера оказался аналогичным: «Че­ловеческое бытие... никогда не выступает как изолированный субъект, который узнает о су­ществовании себе подобных откуда-то извне путем внешнего восприятия или в результате сообщения ему о существовании других. Суще­ствование других, подобных ему людей с само-

1 Victoroff D. О. Н. Mead, sociologue et philosophe. Paris, 1953, p. 57—59.

2 Ibid., p. 17-18.

го начала «известно» ему, ибо составляет один из моментов его собственной бытийной, апри­орной структуры» '. Однако это «совместное бытие» людей приводит к усереднению челове­ка: субъектом становится «нечто Среднее», ко­торое философ называет обозначающим безли­кость словечком Man2. Изображая неподлин­ный мир, где индивиды полностью «взаимоза­меняемы», Хайдеггер обрисовал реальность капиталистического «массового общества» XX в. с его «нивелированной индивидуальностью». «Подлинное» же существование, по Хайдегге-ру, достижимо только «перед лицом смерти»... Иное развитие исходной постановки вопроса предложил К. Ясперс. По образному сравнению П. П. Гайденко, «Хайдеггер и Ясперс пред­ставляют два разных типа мировоззрения. Мир Хайдеггера — это монументальное молчание египетских пирамид, это странствие одинокого путника по лесным тропам и полевым доро­гам; это безмолвный путь баварской крестьян­ки утром — в поле, вечером — домой; это все­гда немое пребывание человека один на один с бытием, «прислушивание» к бытию, забвение себя перед лицом бытия... Мир Ясперса — сов­сем иной. Это всегда — мир коммуникации... Ясперс прежде всего сторонник живой, повсе­дневной, непрекращающейся коммуникации людей, решающих с помощью дискуссий, спо­ров, столкновения точек зрения и позиций на­учные, политические и социальные проблемы; только путем свободной дискуссии, разверну­того и широкого столкновения мнений могут

1 Современная буржуазная философия, с, 299.

2 Heidegger Л/. Sein und Zeit. Tubingen, S. 126.

решаться важнейшие вопросы в обществе... Яс­перс живет в мире диалога... Экзистенциальная коммуникация — это разговор двух, трех, не­скольких близких людей о самых важных для них «последних» вопросах — именно в таком общении, а не в молчаливом одиночестве видит Ясперс «прорыв к трансценденции» '.

И действительно, общение, по Ясперсу, есть «универсальное условие человеческого бытия». Под общением, или «экзистенциальной комму­никацией», он понимает отношение, возникаю­щее «между двумя индивидами, которые связы­ваются друг с другом, но должны сохранять свои различия, которые идут друг другу на­встречу из уединенности, но знают об этой уединенности лишь постольку, поскольку они вступают в общение» 2. Человек, считает фило­соф, не может быть самим собой, не вступая в общение, и не может вступать в общение, не будучи уединенным.

Концепция К. Ясперса, включая и его пони­мание «экзистенциальной коммуникации», пре­терпела примечательную эволюцию. П. П. Гай-денко убедительно показала, что проблема воз­можности коммуникации первоначально стави­лась Ясперсом «в личностном плане», а позднее он ставит ее «в плане глобальном, общечеловече­ском — как всемирно-историческую задачу». В качестве условия экзистенциальной комму-

1 Гайденко П. П. Человек и история в свете «фи­лософии коммуникации» К. Ясперса.— В кн.: Человек и его бытие как проблема современной философии. М., 1978, с. 129.

2 О теории «экзистенциальной коммуникации» К. Ясперса см. также: Сорр»г:енная буржуазная фи­лософия, с. 324—327.

никации выступала у Ясперса общая судьба двух или нескольких людей, «связанных в кор­не их бытия» (в их конечности, историчности), условием же общечеловеческой коммуникации философ считает «общую судьбу всего челове­чества — «осевое время» как «корень» общеис­торического бытия». Поэтому проблема взаимо­понимания, открытости, диалога различных культур, народов и религий предстает у Яспер­са как жизненная необходимость. Такая поста­новка проблемы человеческого общения и вза­имопонимания, подчеркивает, заключая свой анализ позиции Ясперса, П. П. Гайденко, ока­зывается сегодня очень актуальной, поскольку в современную эпоху «пе может оставаться ло­кальной и замкнутой ни одна из прежде само­стоятельных культур, ни один из прежде жив­ших замкнутой жизнью народов» '. Нельзя не согласиться с этим заключением советского фи­лософа, тем более что марксистская методоло­гия позволяет рассмотреть проблему общения конкретно-исторически.

Наиболее, пожалуй, обстоятельно в западной философии теория общения рассмотрена в ра­ботах одного из самых ревностных сторонников «диалогического принципа» в философской ант­ропологии — М. Бубера2. Что же протпвопоста-

1 См.: Гайденко П. П. Человек и история в свете «философии коммуникации» К. Ясперса.— В кн.: Че­ловек и его бытие как проблема современной филосо фии, с. 131—133.

2 Сжатое изложение и критическая оценка мало­известной в нашей стране, но весьма авторитетной на Западе философии М. Бубера даны в сб.: Человек и его бытие как проблема современной философии. М., 1978; Современная буржуазная философия человека. Киев, 1985. См. также: Буш Г. Диалогика и творчест во. Рига, 1985, с. 17—25.

вил хайдеггеровской абсолютизации «историче­ски обусловленной ситуации радикально уеди­ненного человека» Мартин Бубер?

Его книга «Я и Ты» начинается таким рас­суждением: «Мир двойственно обращен к че­ловеку в соответствии с его двойственной пози­цией.

Позиция человека двойственна в соответст­вии с двойственностью основных слов, которы­ми он пользуется.

Основные слова — не единичные слова, но словесные пары.

Одно основное слово — словесная пара «Я — Ты».

Другое основное слово — словесная пара «Я — Оно»; при этом без изменения его значе­ния «Оно» может представать и как «Он», и как «Она».

Тем самым и «Я» человека двойственно.

Потому что «Я» в основном слове «Я — Ты» является иным по сравнению с «Я» в основном слове «Я — Оно» '.

По сути дела, в этом различении «Ты» и «Оно» выражено различие между отношениями к человеку как к субъекту и как к объекту2 — языковые местоименные формы фиксируют здесь то, что философия сумела сформулиро­вать на своем теоретическом языке. М. Бубер стоит, как нам кажется, на голову выше мно­гих других теоретиков экзистенциальной ком­муникации, которые ограничивают отношение человека к человеку отношением «Я — Ты», не

1 Buber U Ich und Du. Heidelberg, 1977, S. 9.

2 Сам М. Бубер называет «Я» в отношении к «Оно» — «субъектом», а в отношении к «Ты» — «субъ­ективностью» (Ibid., S. 76).

видя отношения «Я — Оно», либо противопо­ставляют эти два отношения в ценностном пла­не как «истинное» и «извращенное», подлинно человеческое и бесчеловечное п т. п. В дейст­вительности оба отношения внутренне присущи и равно необходимы бытию человека; каждое из них существует постольку, поскольку су­ществует его иное: «без «Оно» человек не мо­жет жить. Но кто живет только с ним, не яв­ляется человеком». Точнее было бы сказать, что взаимоотношение этих двух отношений — взаимная дополнительность, а не иерархия. Во всяком случае, М. Бубер показывает, что они не взаимозаменяемы, так как в системе «Я — Оно» рождается познавательный опыт челове­ка, распространяющийся и на материальные, и на духовные объекты, а система «Я — Ты» об­разует само «отношение», которое распростра­няется не только на человека, но и на продук­ты его духовной деятельности, и даже на при­роду. К последней «Я» также способен отно­ситься как к «Ты». Хотя всякое отношение предполагает взаимность, двусторонность, его предмет — целостен, нерасчленим, и духов­ность «находится не в «Я», а между «Я» и «Ты»'. «Встреча одного с другим» образует, по М. Буберу, «диалогику» или «со-вторым-бы-тие» 2 или «бытие человека с человеком» 3. На языке местоименных категорий М. Бубера это бытие определяется словом «Мы», фиксируя стремление философа преодолеть индивидуали-

1 Buber M. Ich und Du, S. 44, 120, 14, 23, 49.

2 Buber M. Das Problem des Menschen, S. 169.

3 Buber M. Urdistanz und Beziehung. Beitrage zu einer philosophischen Anthropologie. Heidelberg, 1978,

S. 28.

стичеекое, гипостазированное, самодовлеющее «Я». «Мы»,— подчеркивает он,— потенциально включает «Ты». Только люди, способные прав­диво говорить друг другу «Ты», могут правди­во говорить о себе «Мы». «Существенное «Мы» до сих пор слишком мало познано — и потому, что оно редко встречается, и потому, что до сих пор групповые образования рассматрива­лись в большинстве случаев по их энергии и действию, а не по их внутренней структуре, от которой в сильнейшей степени зависит и на­правленность их энергии, и способ их дейст­вий».

С этих позиций М. Бубер выступает против двух односторонностеи в понимании человека — против «индивидуализма» и «коллективизма» (так он называет взгляд на человека, который видит только его «общественную» сторону, иг­норируя его индивидуальность). Обе эти пози­ции, утверждает Бубер, неспособны постичь «целостность человека, человека как целое», ибо целостность эта есть единство индивиду­ального и общего. Поэтому альтернативу «ин­дивидуализм или коллективизм», свойственную современному общественному сознанию, он считает ложной. Истинна третья позиция — синтетическая. Отсюда проистекает решитель­ное отрицание им способности «индивидуали­стической антропологии» и «коллективистской социологии» познать сущность человека. Под последней М. Бубер имеет в виду марксизм, выявляя тем самым свое полное непонимание ни теории марксизма, ни практики социализма. Безусловно, как индивидуализм, так и «кол­лективизм» фашистского или казарменного ти­па односторонни и ложны. В действительности

бытие человека есть, как показал К. Маркс, диалектическое единство обособления и уподоб­ления, то есть индивидуализации и социализа­ции. Но отсюда никак не следует, будто для философского понимания человека «централь­ным предметом должен быть и не индивид, и не коллектив, а человек с человеком», и что познание «человека с человеком» должно «об­нять антропологию и социологию» '. Критикуя Л. Фейербаха, К, Маркс убедительно показал, что только в социальном коллективе складыва­ется человеческая личность в единстве форми­рующих ее центробежных и центростремитель­ных сил.

Как видим, теоретический горизонт М. Бубе-ра ограничен общей близорукостью буржуазной общественной мысли. Он не видит, во-первых, того, что отношения «Я» к «Ты» и к «Оно» имеют и практический, и духовный характер, и относит материально-практическую деятель­ность только к отношению «Я — Оно». Уже по одному этому неправомерно было характеризо­вать отношение к «Ты» как «целостное», ибо нет целостности вне материально-практическо­го отношения. М. Бубер же сводит ее, по су­ществу, только к духовной целостности. Он не видит, во-вторых, что отношение «Я — Ты», как и «Я — Оно», имеет социально-историческое происхождение, природу, детерминацию и функ­ции, а не является порождением структуры языка и не врождено человечеству и индивиду («врожденное Ты»2). Он не видит, в-третьих, что оба эти отношения реально существуют

1 Buber M. Urdistanz unb Beziehung, S. 115—118 159, 163—164, 62, 168.

8 Buber M. Ich und Du, S. 36.

лишь во взаимодействии, во взаимном опосре|-довании и могут выступать не только как взаи­моисключающие одно другое, но и как опираю­щиеся друг на друга формы целостной челове­ческой деятельности. Он не видит, в-четвертых, что «Я» полимодально, то есть что эти его от­ношения суть не отношения, специфичные для личности, но отношения, специфичные для субъекта, а им могут быть и социальные груп­пы разного масштаба, и различные социальные системы, и человечество в целом, и, в частно­сти, отдельная личность. Это значит, что обла­дание качеством «Я» и отношение к другому как к «Ты» или как к «Оно» свойственны не только индивидуальному субъекту. Для М. Бу-бера же «диалогическая жизнь» есть всего лишь «межличностный контакт» '. Он не видит, в-пятых, что само «Я» субъекта оказывается подверженным тому же раздвоению, предста­вая в развитой своей форме и как «Я — Я», то есть как самообщение, внутренний диалог, аутокоммуникация, и как «Я — Оно моего Я» — самопознание, самооценка, самоизмене­ние, самовнушение, самоистязание. Он не ви­дит, наконец, что господство отношения «Я — Ты» принадлежит не прошлому, а будущему, и потому, не веря в перспективу коммунисти­ческого преобразования общества, ищет спасе­ния в религии и смотрит назад, а не вперед — первобытность человечества он предпочитает буржуазной культуре («от первой был путь к богу, от второй — только в ничто»)2.

Одновременно с М. Бубером и, очевидно, не-

1 Buber M. Urdistanz und Beziehung, S. 49. ,

2 Buber M. Ich und Du, S. 32.                 ' ' '

зависимо от него разработку теории общения вр французской философской мысли начал ос­новоположник экзистенциализма Г. Марсель. В его учении, согласно характеристике иссле­дователей, «место «вещных» отношений зани­мает «интерсубъективность», прообразом кото­рой служит отношение не субъекта к объекту, не «Я» к «нечто», а «Я» к «Ты», субъекта к субъекту... Понимание другого как «Ты» (т. е. как другого «Я») противополагается понятию «он» как объективирующему, низводящему другого до уровня вехци» '. Очевидно, что кон­цепция эта (и даже ее терминологическое ос­нащение) весьма близка и к взглядам М. Бу-бера, и к теории «экзистенциальной коммуни­кации» К. Ясперса. В этом же ключе строились теоретические построения основоположника персонализма Э. Мунье2, для которого «Ты, а в нем Мы, предшествует Я или по крайней мере его сопровождает». Поэтому личность «об­щительна по своей природе». «Когда коммуни­кация теряется или извращается,— считает Мунье,— я сам окончательно теряюсь: все фор­мы безумия являются поражением в отношени­ях с другими... а я в свою очередь становлюсь чужим самому себе, отчужденным. Можно бы­ло бы даже сказать, что я существую лишь в той мере, в какой я существую для другого, и, в конечпом счете, что быть — значит, любить» 3. Подобно Э. Мунье Ж. П. Сартр исходит из

1 Современная буржуазная философия, с. 348—349.

2 О французском персонализме в целом и об уче­нии Э. Мунье в особенности см.: Вдовина И. С. Фран­цузский персонализм. Критический очерк философ­ского учения. М.. 1977.

3 Mounter E [e personnalismp, p. 33—34.

соположения «Я» и «Другого», и их связь оп­ределяет как целостное «Мы». Однако в экзи­стенциалистской концепции отношение «Я» к «Другому» есть не любовь, а отрицание, враж­дебность, борьба, соединение садистских и ма­зохистских устремлений. Сама же любовь, вхо­дящая в сложный психофизиологический комп­лекс отношения «Я» и «Ты», является формой их борьбы, подчинения одного другим. Отсюда следует вывод: «Сущность отношений между сознаниями — у то не mit Soin, а конфликт» '.

Характеризуя философскую концепцию, ле­жавшую в основе пьесы-притчи Ж. П. Сартра «За закрытой дверью», В. Д. Днепров с прису­щей ему выразительностью н точностью писал: «Подобно тому, как механика решает задачу трех тел, Сартр решает задачу трех субъектов. Каждый субъект, желая осуществить и утвер­дить себя, неизбежно наталкивается на препят­ствие в виде другого субъекта и своей зависи­мости от него. Влечение перерождается в не­нависть, потребность — во вражду, притяжение субъектов неизбежно становится их отталкива­нием. Чуждость и зло оказываются естествен­ной границей между субъектамшу а.

Совершенно очевидны не только социально-исторические корни такого понимания челове­ческих отношений, но и его абстрактность и односторонность. В действительности и силы, притягивающие человека к человеку, и силы, отталкивающие их друг от друга,— не психо­физиологические константы, а интериоризируе-

1 Sartre J. P. L'Etre et le Neant. Paris, 1960, p. 309 suiv., 477—478, 502.

2 Диепров В. Литература и нравеiвенный опыт че­ловека, с. 143.

мые (внутренне усваиваемые) личностью прин­ципы общественного бытия. Но как раз социаль­ная обусловленность человеческих отношений остается недоступной буржуазному философ­скому мышлению во всех его модификациях, в том числе и мышлению Сартра'.

Попытки найти новые варианты решения проблемы человеческого общения и построения соответствующих теорий в рамках буржуазной философии продолжаются во второй половине XX столетия. Одна из последних — концепция М. Дюфрена. Ее особенности объясняются в первую очередь новым теоретическим фоном, на котором она сложилась. Фон этот был соз­дан структурализмом, завоевавшим к этому вре­мени господство во французской науке. Струк­туралистский пафос точного исследования объ­ективных социальных структур стал вытеснять за пределы науки проблему личности, отноше­ния «Я» и «Ты», бесконечно многообразные и как будто неструктурируемые. Эта сциентист­ская позиция не могла не вызвать реакцию про­теста, и книга М. Дюфрена «За человека» яви­лась одним из проявлений начавшей подымать­ся в 60-е годы антиструктуралистской волны.

Ее автор писал с горькой иронией: «После смерти бога новейшая философия хорошо согла­сованными голосами провозглашает смерть убийцы — ликвидацию человека. Именно па этом евангелии она осознает свое единство и свою силу». Но «ликвидировав» человека, фило­софия вместе с ним должна отторгнуть и вопрос

1 Анализ концепции Ж. П. Сартра см. в кн.: Филип­пов Л. И. Философская антропология Жана Поля Сарт­ра. М., 1977; Киссель М. А. Философская эволюция

Ж. II. Сартра. Л., 1976.

о человеческих отношениях, об общении, раст­ворить его в коммуникации как чисто формаль­ной процедуре связи между абстрактным «от­правителем» информации и столь же абстракт­ным ее «получателем». Дюфрен же убежден в том, что «философия сохраняет своп смысл только тогда, когда она является рассуждением человека, обращенным к человеку и говорящим ему о мире и о человеке», а структуралистская «страсть к системе» есть «другое название догма­тизма». Сторонник феноменологического метода, Дюфрен решительно возражает против таких сциентистских установок, которые ведут к «дис­кредитации под именем идеологии всего того, что человек чувствует, думает, желает», к пре­небрежению искусством и этикой, реальной че­ловеческой деятельностью, самим человеком.

Выделив в своей книге традиционную главу «Я и Другой», М. Дюфрен заключает, что толь­ко «Другой позволяет мне измерить самого се­бя» и что «если я могу сосредоточиться на са­мом себе для монолога, то только потому, что прежде я был способен к диалогу». «Парадок­сом Другого» называет философ присущую это­му «Другому» двойственность: «Он является внутренним, которое становится внешним», «то, что в его частном опыте некоммуникабельно, ни в коем случае не запрещает коммуникацию как таковую. Больше того, именно в той мере, в ка­кой он выражает себя, мы раскрываем в нем, или, точнее, на нем, невыражаемое и непредви­денное» '. В диалогическом контакте, в общении с другим и видится Дюфрену теоретическое и

1 Dujrenne M Pour I homme. Essai. Paris 1968, p. 10, 14, 58, 153, 149.

практическое решение проблемы человека. Но вряд ли он пошел здесь дальше своих предше­ственников — общие методологические позиции идеалистической философии не позволили до­биться такой цели.

Действительно, идеалистическая, а подчас и религиозная основа рассмотренных нами буржу­азных философских учений обрекала теорию человеческого общения, при множестве прони­цательных, глубоких проникновений в различ­ные его аспекты, на ложное осмысление его про­исхождения, природы и значения. Это вырази­лось, во-первых, в том, что мы назвали бы «ин­дивидуалистической редукцией», то есть в сведении общения к отношениям индивидов «Я» и «Ты» (поскольку субъект понимается здесь только как личностное «Я»); во-вторых, в «пси­хологической редукции», то есть в сведении об­щения к чисто духовной связи «Я» и «Ты»; в-третьих, в «этической редукции» — в сведении общения к чисто нравственным, внесоциально и внеисторически трактуемым отношениям ме­жду «Я» и «Ты», между «Я» и «Другими».

4. Конкретно-научные подходы к изучению общения

За пределами философской мысли изучение общения прежде всего имело место в психоло­гической науке; в ряде случаев подобные иссле­дования велись на стыке психологии и филосо­фии (таковы, например, уже упоминавшееся учение Дж. Мида ' или фрейдистская концеп-

1 Показательно, что этому философу уделено боль­шое место в книге М. Г. Ярошевского «Психология в

«и

ция человеческих взаимоотношений). Однако в ходе развития науки все отчетливее станови­лось наличие специфических предметов и мето­дов исследования у общей и социальной психо­логии, у психиатрии, зоопсихологии, когда они обращались к рассмотрению общения.

«Долгое время,— пишет М. Г. Ярошевский,— психические процессы экспериментально изуча­лись на изолированном индивиде. Но уже в кон­це прошлого века были предприняты первые попытки проверить в лабораторных условиях влияние на реакции индивида воздействий дру­гих людей». Такая методологическая переори­ентация психологических исследований вела к тому, что «возникала потребность в новой пси­хологической категории, способной обобщить богатство психических явлений, выражающих позицию индивида, его внутреннюю установку по отношению к другим людям и социально-культурному контексту общения с ними». Суще­ственную роль здесь сыграла разработанная в начале века Дж. Мидом в США концепция «ро­левого поведения», а во Франции — учение П. Жане, который противопоставил традицион­ному для психологии исследованию «процессов поведения и сознания у отдельных индивидов» изучение психологических механизмов их дея­тельности, развертывающейся «в условиях со­трудничества между людьми» ', то есть их обще­ния. В западной науке постепенно стало скла­дываться направление исследований, именуемое

XX столетии» (М., 1974), в главе, посвященной разра­ботке в западноевропейской и американской психоло­гии теории ролевого поведения и общения.

1 Ярошевский М. Г. Психология в XX столетии, с. 291, 289.

S2

«интеракционистской ориентацией». Отправным пунктом для него был не индивид, а процесс символического взаимодействия (интеракции) индивидов в обществе, которое преимуществен­но понимается как «система коммуникаций и межличностных отношений». Односторонность позиции приверженцев этого направления за­ключается, однако, в том, что сама сущность со­циальных отношений сводится ими к межлич­ностной «интеракции» 1.

Наиболее известным советскому читателю представителем символического интеракциониз-ма в социальной психологии является Т. Шибу-тани. Согласно его разъяснению, в основе ин-теракцпонистского подхода лежит убеждение, что «человеческая природа и социальный поря­док являются продуктами коммуникации». Это означает, что поведение человека рассматрива­ется «как результат взаимных уступок людей, зависящих друг от друга и приспосабливающих­ся друг к другу», а личность — «как формирую­щаяся в процессе повседневного взаимодействия с окружающими». Поэтому внимание исследо­вателя «должно быть сосредоточено на взаим­ном обмене, коюрый происходит между челове­ческими существами, поскольку они вступают в контакт друг с другом» 2.

В этой формулировке обнажены и сильные, и слабые стороны интеракционистской трактов­ки человеческого общения. К сильной стороне

1 См.: Андреева Г. М., Богомолова Н. Н, Петров­ская Л. А. Современная социальная психология на Западе (теоретические направления). М., 1978, с. 217— 219.

2 Шибугани Т. Социальная психология. М., 1969, с. 26.

относится то, что тут кладется конец абстракт­но-индивидуалистическому пониманию челове­ка, его сознания и поведения, к слабой — то, что взаимодействие людей сводится к их взаимному «приспособлению», «уступкам», «зависимостям», то есть выражает отношение человека к друго­му не как к субъекту, а как к объекту. Правда, Т. Шибутани полностью не растворяет челове­ческие взаимоотношения в ролевых взаимодей­ствиях. Он признает, что «фактически при всех групповых действиях участники выступают од­новременно в двух качествах: как исполнители конвенциональных ролей и как неповторимые человеческие личности» и потому характер их «взаимного притяжения или отталкивания в каждом случае различен», будучи обусловлен­ным индивидуальными особенностями партне­ров. Соответственно Шибутани приходит к не­обходимости различать «конвенциональные роли» и «межличностные роли»: первые «стан­дартизованы и безличны», вторые «целиком за­висят от индивидуальных особенностей участ­ников, их чувств и предпочтений» 1. Мысль о том, что в реальных человеческих отношениях взаимодействуют две мотивационные системы, глубока, но она остается у Шибутани абстракт­ным тезисом, поскольку само соотношение этих двух форм человеческого взаимодействия не связывается с характером общественных отно­шений, в системе которых оно складывается и изменяется.

Т. Шибутани видит близость своей социоло­гической концепции к той, которую в психиат­рии разработал американский психиатр Г. Сал-

Шибутани Т. Социальная психология, с. 265, 266.

ливен. Действительно, последний пересмотрел ряд существенных положений классического психоанализа с концептуальных позиций «меж­личностной психиатрии», суть которой — «рас­смотрение личности под углом зрения межлич­ностных связей и отношений, устанавливаемых в процессе общения между людьми». Эта тео­рия «должна была заполнить брешь между пси­хологией, культурной антропологией и социаль­ной психологией»; однако, как подчеркивает, рассматривая неофрейдистские концепции, В. М. Лейбин, фрейдистская биологизация че­ловеческих отношений, лишь частично преодо­ленная Салливеном, помешала ему достичь этой цели 1.

Стирание качественных различий между био­логическими и социокультурными, физиологиче­скими и духовными формами отношений сказа­лось, однако, не только на психологической и психоаналитической трактовках общения, но и на изучении аналогичных форм взаимодейст­вия животных. В связи с широким развитием в середине XX в. этологических исследований в западной науке стало все шире распростра­няться представление о биологических корнях человеческих потребностей и способностей — эгоистических и альтруистических, нравствен­ных и эстетических и чуть ли не политических (концепция К. Лоренца и его последователей об унаследованной человеком агрессивности жи­вотных как источнике всех социальных бедст­вий). Неудивительно, что и общение стало рас­сматриваться в этом свете как отнюдь не специ-

' См.: Лейбин В М. Психоанализ и философия нео­фрейдизма. М., 1977, с. 204—207.

фически человеческий феномен, что оно было обнаружено в мире животных, в связи с чем по­лучили распространение такие понятия, как «зоосоциология» или «зоосемиотика» ', а исполь­зование понятий «социальная жизнь» животных, или их «общественная жизнь», «социальное поведение», «социальная биология» стало об­щепринятым у биологов на Западе после упо­минавшейся книги А. Эспинаса2. К сожалению, эта терминология становится, как мы убедимся, популярной и у советских этологов.

Возражая против концепций ряда западных ученых, утверждавших, что все животные яв­ляются общественными существами и что уже семейная пара должна считаться «сообщест­вом», Р. Шовен ищет критерий различения «истинно общественных отношений» у живот­ных и «семейных отношений». Критерий этот— «совместная работа», которая рождает «взаимное притяжение» индивидов. Это их «взаимопритя­жение» имеет, по Шовену, ряд уровней, позво­ляющих выделить степени общественной орга­низованности того или иного скопления живот­ных. На одном из них обнаруживается «эффект группы»: оказывается, что жизнь в группе су­щественно меняет поведение животного, его эмоциональные реакции и т. д. Опираясь на мно­гочисленные и весьма выразительные факты такого рода, ученый делает вывод о «настоящем общественном взаимодействии, основанном на



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.