Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Каган М. С.. ВВЕДЕНИЕ



 

Над чем работают,

о чем спорят

философы

М С Каган

Мир общения

отношений

БВК 88.5 К12

Каган М. С.

К12Мир обшения: Проблема межсубъект­ных отношений.— М.: Политиздат, 1988.—• 319 с.— (Над чем работают, о чем спорят философы)

ISBN 5—250—00034—7

Книга доктора философских наук М С Кагана представляет собой опыт философского анализа ма-поразработанной еще проблемы общения, актуаль­ность которой обусловливается характером совре­менного социального и научно-технического прогрес­са Опираясь на прлнципы системного подхода и привлекая обширный материал из (оциальной прак­тики, истории науки литературы и iickj сства автор раскрывает особенности общения рассматривает его многообразные формы (межличностные связи взаи моотношения социальных групп, общение культур, самообщение и цр )

Книга обрантена к научным работникам препо давателчм, студентам ко всем, кто интересуется со­временной философской и социально-пеихоло1ической проблематикой

0302020200—043 К 079(02)-88 КБ-5-47-87                 ББК 88.5

ISBN 5—250—00034—7      © ПОЛИТИЗДАТ, 1988 г.

ВВЕДЕНИЕ

' Чему посвящена эта книга?

Казалось бы, смысл понятия «общение» ясен и особых разъяснении не требует. Существует, однако, немало понятий, значение которых в | обыденной речи и в научном употреблении не вполне совпадает; а бывает п так, что в самой науке термин употребляется в разных значени­ях. Это относится и к понятию «общение». В обыденном, повседневном употреблении оно имеет широкий смысл, обозначая все формы не­посредственных контактов между людьми; по определению толкового словаря: «Общение — взаимные сношения, деловая, дружеская связь». С тех пор как в русский язык проникло инозем­ное слово «коммуникация» (от латинского сош-municatio — связь), термин этот стал употреб­ляться как синоним «общения» (по свидетель­ству того же словаря, коммуникация — это «об­щение, связь») и предпочтительно используется в научном лексиконе. Однако в последние годы в результате все более пристального исследова­ния человеческих отношений обнаруживались

существенные различия между разными типа­ми связи человека с человеком. Эту разнород­ность надо было зафиксировать терминологиче­ски, и ученые все чаще предлагали развести смысл терминов «коммуникация» и «общение», хотя до сих пор не договорились о том, в каком направлении предпочтительно их различать \ С другой стороны, углубленное изучение обще­ственной жизни, отношений между нациями и классами, функционирования и развития куль­туры приводило к выводу, что между межлич­ностными отношениями и отношениями раз­личных социальных групп, малых и больших, а также отношениями разных типов культуры, исторических и этнических, существует опре­деленное сходство, структурное и функциональ­ное подобие. Скажем, в известном каждому со­ветскому человеку выражении «дружба народов Советского Союза» или же в прочно вошедшем в употребление понятии «диалог культур» ис­пользуются слова «дружба» и «диалог», взятые из арсенала межличностных отношений и обо­значающие формы общения людей. Отсюда мо­жно заключить, что понятие «общение» имеет междисциплинарное значение, что оно обозна­чает некие устойчивые отношения между си­стемами, сближающимися в своих сущностных качествах, и что в силу этого «общение» следует рассматривать как категорию философской на­уки.

И действительно, в советскую философию проблема общения вошла около двадцати лет тому назад и завоевала здесь прочное место.

1 См. об этом: Прилюк Ю. Д. Проблема общения в историческом материализме. Киев, 1985, с. 33—38.

В ходе ее теоретической разработки обнаружи­лось, что общение как специфическое социаль­ное отношение издавна привлекало внимание философов и представителей других областей общественной мысли. В наши дни общение ста­ло предметом специального изучения в целой группе наук — в общей и социальной психоло­гии, в социологии и педагогике, в этологии и этнографии, в этике и эстетике, в лингвистике и семиотике, в теории культуры и теории ин­формации. Очевидно, что философия имеет свой угол зрения на эту проблему, но в то же время она должна с предельным вниманием относить­ся к тому, что делается в данном направлении в других науках.

Выявлению собственно философского понима­ния общения и посвящена настоящая книга. Автор работал над ней с конца 60-х годов и в свете теории общения искал решение ряда клю­чевых проблем этики, эстетики, педагогики, пси­хологии. Новый этап в истории нашей страны, открытый XXVII съездом КПСС, стимулирует дальнейшую теоретическую разработку этого круга вопросов, поскольку они приобрели пря­мое практическое значение: ведь перестройка нашей общественной жизни и совершенствова­ние социализма требуют перестройки и совер­шенствования человеческих отношений, то есть развития культуры общения; вместе с тем уско­рение социально-экономического прогресса за­висит в огромной мере от «человеческого фак­тора», как подчеркивалось на XXVII съезде нашей партии', но «человеческий фактор» включает в себя в качестве неотъемлемого и су-

1 См.: Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза. М., 1986, с. 140.

щественно важного аспекта отношения челове­ка к человеку, поскольку все, что делается людьми в обществе, делается ими совместно, коллективно, а значит, включает их отношения друг к другу, и практические, и духовные, и «практически-духовные», говоря языком К. Маркса. Поэтому Программа КПСС форму­лирует в качестве одпой из важнейших задач развития социализма последовательное утверж­дение его моральных принципов, в частности «духа коллективизма и товарищеской взаимо­помощи» \ то есть развитие коммунистических форм общения, и межличностного, и межклас­сового, и межнационального.

В этой связи нельзя не вспомнить, что уже в «Немецкой идеологии» — совместном труде К. Маркса и Ф. Энгельса, излагавшем основы их социально-философской концепции, была показана имманентность общения людей само­му строению материального фундамента обще­ственной жизни, который «предполагает обще­ние \Verkehr] индивидов между собой»2. Для нас сегодня такой взгляд на общение особенно важен, так как организация труда в форме «бригадного подряда», развитие демократиче­ских форм управления и борьба с бюрократиз­мом, воспитание социалистического сознания в процессе преодоления индивидуализма, мещан­ства, потребительского отношения к жизни, ук­репление коллективности во всех сферах дея­тельности, формирование отношения человека к человеку как к другу и соратнику, развитие в людях таких качеств, как доброта, искрен-

1 Материалы XXVII съезда Коммунистической пар­тии Советского Союза, с. 140.

2 Маркс К., Энгельс Ф. Избр. соч. В 9 т. М., 1985, т. 2, с. 15.

ность, потребность дружбы и любви, способ­ность ценить не только свою свободу, но и сво­боду другого, понимание высокой социальной ценности, уникальности каждой личности и одновременно ценности духовного единства лю­дей в социалистическом обществе — все это предстает для философского сознания как раз­ные проявления человеческого общения, как «мир общения», если позволительно воспользо­ваться такой метафорой.

Автор этой книги и предпринял попытку рас­смотреть законы строения этого «мира», выя­вить, как он вписывается в общую и целостную картину общественного бытия и духовного про­изводства, в каких конкретных формах он про­является и какую роль играет в жизни лично­сти, в истории общества, в развитии культуры, и внести тем самым свою лепту в осмысление данного круга проблем. Теоретическое их ос­мысление должно способствовать решению мно­гих практических задач, встающих на нынеш­нем этапе развития нашего общества, ибо науч­ная обоснованность действий и осознанная целенаправленность поведения — залог их эф­фективности.

Разумеется, те или иные аспекты излагаемой здесь концепции могут кому-то показаться спор­ными или недостаточно обоснованными. Но это, по-видимому, неизбежно на настоящем этапе разработки марксистской теории общения и бу­дет стимулировать дальнейшие дискуссии. Не претендуя на формулирование бесспорных ис­тин, в ряде случаев полемизр1руя с коллегами, автор приглашает читателя к соразмышлению, к совместному обдумыванию одной из сложных, но и увлекательных проблем нашей жизни.

Глава I

ПРОБЛЕМА ОБЩЕНИЯ В ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ

Хотя человеческое общение всегда лежало в основе социального бытия, его значение и су­щество далеко не одинаково осознавались на разных этапах истории культуры. Как же раз­вивалось осмысление общения людей в истории философской мысли? И как связан этот про­цесс с развитием общественного сознания, идео­логических представлений, искусства, научного познания?

1. Становление проблемы

общения в истории общественного сознания

На раннем—дофилософском — этапе развития культуры общественное сознание, воплощавшее­ся в древнейших мифах и в первобытной худо­жественной деятельности, еще не было способно выделить отношения человека к человеку как самостоятельную проблему. Объясняется это не только конкретно-образным, нетеоретическим

характером данного типа сознания, но и тем, что внимание первобытного человека было уст­ремлено на его отношение к природе и управля­ющему ею и им самим миру «духов», тотемов, божественных персонажей, а отношение людей друг к другу не фиксировалось как сколько-ни­будь существенное, специфическое, требующее специального осмысления. Напомним, что глав­ным героем первобытного искусства был вооб­ще не человек, а зверь и что древнейшие куль­ты имели зооморфный характер, а сами люди не различались один от другого как неповтори­мые личности, напротив, в индивиде видели представителя рода, племени, общины; «Я» растворялось в «Мы» и потому отношение «Я» и «Другого» еще не становилось проблемой, тре­бующей осмысления.

Обожествление природы, в какой бы конкрет­ной форме оно ни совершалось, означало, как это показал Л. Фейербах, передачу человеком своих собственных, специфически человеческих качеств выдуманным им существам, которые олицетворяли различные силы природы. Оборот­ной стороной этого самоотчужденпя человека, добровольного его отречения от собственной субъективности было признание им своей пас­сивности, подчиненности богам, обязанности по­ступать в соответствии с их, а не со своей волей.

Сознание того, что другой человек или другой коллектив — столь же свободный, активный, полноправный, подлинный субъект, как «Я» или «Мы», безотносительно к его этнической или классовой принадлежности, пришло достаточно поздно. Потому, в частности, на первом этапе развития художественной культуры в словес-

ном творчестве господствует эпический, а не драматический способ изображения, потому в поэмах Гомера и во всех других подобных про­изведениях иных народов диалог героев не иг­рает сколько-пибудь существенной роли — опи­сываются их действия, а не их взаимоотноше­ния, персонаж не выступает еще как наделен­ное свободой воли самодеятельное существо. Появление драматической формы как самостоя­тельной и ее быстрое развитие были связаны, как известно, с развитием личностного начала в жизни древнегреческих демократических по­лисов. В силу этого межличностные взаимодей­ствия стали выдвигаться в поле зрения обще­ственного сознания как отношения, не предоп­ределенные роком, а зависящие от воли, разу­ма, характера самих личностей. И именно здесь, в эллинской культуре, параллельно с творчест­вом великих драматургов и расцветом театра — этой зримой модели межличностного человече­ского общения 1 — его осознание и осмысление стало разворачиваться и в философской мысли. У Сократа и Платона не только впервые возник­ла этическая проблематика, отражающая меж­личностные отношения, но сама философская рефлексия выступила в форме диалога, то есть интеллектуального общения самостоятельно п по-разному мыслящих людей.

И все же общественная мысль античности бы­ла способна сделать лишь первые шаги в дан­ном направлении: уровень реального развития личностн и реальных отношений между людьми был еще слишком низок для того, чтобы проб-

1 Подробнее об этом см.: Каган М. С. Что же это та­кое — драма? — Театр, 1979, № 6.

лема человеческого общения приобрела серьез­ное значение в общественном сознании. С одной стороны, сфера общения была классово ограни­ченной: «...ни дружбы, ни права не может быть по отношению к неодушевленным предметам. Невозможна дружба и с конем или быком или с рабом в качестве раба... потому что раб — оду­шевленное орудие, а орудие — неодушевленный раб...» ' С другой же — и в кругу свободнорож­денных процесс «персонализации индивида», как убедительно показал И. С. Кон, в это время только начинался, что сказалось на характере межличностных отношений (дружбы) и на ро­ли их духовного стимула — любви2. Вместе с тем, хотя в философии Платона идея Эроса за­нимает ответственнейшее место, речь идет здесь еще не о любви человека к человеку, а о не­коем космически-мистическом устремлении. «...Учение об Эросе есть только внутренняя сто­рона учения о свете и солнце» 3, подобно тому как у Эмпедокла Любовь и Дружба получили онтологический смысл, обозначая взаимосвязь четырех основных стихий природы. Аналогично этому в буддизме «объектом морального созна­ния был весь мир», а в учении Конфуция поня­тие «любовь» обозначало отношение ко всем хорошим вещам, а не только к человеку 4. Новый и принципиально важный шаг на этом

1 Арис:отель. Соч. В 4 т. М., 1983, т. 4, с. 236.

2 См.: Кои И. С. Открытие «Я». М., 1978, с. 161—163; его же. Дружба. М., 1987; а также: Иванов В. Г. Исто­рия отнки древнего мира. Л., 1981, с. 194—195.

3 Лосев Л. Ф. История античной эстетики. Высокая классика. М., 1974, с. 255.

4 The Concept of Man. A Study in comparative Phi­losophy. Ed. by S. Radhakrishnan and P. T. Rajn. Lin­coln, Nebraska, 1972, p. 197—199.    , , ,

пути нашел отражение в христианстве. Его формирование в пределах античной культуры было связано с развитием самосознания лично­сти. Это отчетливо видно по движению от Вет­хого завета к Новому — история Христа и его взаимоотношений с окружающими людьми есть, по сути дела, развернутый художественный ана­лиз нравственного содержания человеческого общения, в котором поведение каждого персо­нажа (самого Христа и Понтия Пилата, Петра и Иуды) зависит от него самого, от его свобод­ного выбора, от его индивидуальных душевных качеств. Недаром впоследствии, в гуманистиче-' ской культуре Возрождения, XVII и XVIII вв., евангельские сюжеты будут вдохновлять вели­ких живописцев, находивших в «Тайной вечере» и «Снятии с креста» драматизм и поэзию чело­веческого общения; недаром и в советской ли­тературе и искусстве интерес к нравственному содержанию человеческих отношений приво­дил — и продолжает приводить в наши дни — к новым истолкованиям евангельских образов и сюжетов, скажем, в «Петроградской Мадон­не» К. Петрова-Водкина и «Партизанской Ма­донне» М. Савицкого, в романах М. Булгакова, Ч. Айтматова, В. Тендрякова.

Вместе с тем очевидно, что личность героев самой евангельской легенды скована общим ми­стическим представлением о ее зависимости от божества; это относится и к сознанию каждого религиозного человека. Необходимость осмыс­ления его отношений с богом была главным про­тиворечием христианской концепции мира и че­ловека. С одной стороны, именно христианство утвердило право личности на самостоятельный, добровольный и ответственный выбор своего по-

ведения, а значит, и перспектив ее «вечного», потустороннего бытия — в раю или в аду!, с другой стороны, подлинная и высшая ценность была признана не за индивидуальным, а за «со­борным», не за земной жизнью реального чело­века, а за загробной «жизнью» в царстве бо-жием. Отсюда следовало, что, с одной стороны, верховным принципом человеческого поведения в этом мире стал принцип «возлюби ближнего как самого себя» и те библейские заповеди, ко­торые его конкретизировали, табуируя (запре­щая) все формы поведения, противоречившие восприятию ближнего как тебе подобного и то­бой любимого существа; с другой же стороны, обусловленное этим нравственным кодексом че­ловеческое общение оказывалось не целью, а всего лишь средством, обеспечивавшим челове­ку возможность общения с богом — мысленно-молитвенного на земле и прямого в загробной жизни. «Индивид между общиной и богом» — выразительно назвал И. С. Кон соответствующий раздел своей книги, выявив в нем «внутренне конфликтную» ситуацию, в которой находился человек в средневековой культуре 2.

Новое, демистифицированное понимание че­ловеческого общения было принесено культурой Возрождения. Оно вырастало из гуманистиче­ской основы ренессансного миросозерцания и нашло разностороннее художественное воплоще­ние: в новеллистике Боккаччо, которая, пожа­луй, впервые в истории литературы сделала предметом художественного исследования имен­но человеческое общение в бесконечном много-

1 См.: Гуревич А. Я. Категории средневековой куль­туры. М., 1972.

2 Кон И. С. Открытие «Я», с. 168—183.

образии его конкретных форм (новеллы «Дека­мерона», повесть «Фьяметта»), в лирике Пет­рарки, в которой любовь, то есть истинно чело­веческое и специфически человеческое, как определял его К. Маркс', отношение, была под­нята на иной уровень художественного осмыс­ления по сравнению со средневековой любовной лирикой — на уровень всеобщности, если так можно выразиться, субстанциальности; в дра­матургии Шекспира, которая обнаружила неиз­вестные со времен античной трагедии грандиоз­ные возможности театра, точнее, приоритет это­го вида искусства в образном моделировании человеческого общения.

Суть произошедшего перелома выразилась, пожалуй, с наибольшей отчетливостью и нагляд­ностью в трактовке ренессансной живописью традиционных сюжетов христианской мифоло­гии. Вспомним, например, «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи, которая превратила извест­ную ситуацию истории «сына божьего» в под­линное художественное исследование психоло­гической полифонии человеческих взаимоотно­шений, или же многочисленные образы «Мадон­ны с младенцем», в которых каноническая структура рядоположения двух образов, веду­щих каждый собственную духовную жизнь, сме­нилась изображением психологического, а под­час и действенного общения матери и ребенка.

И все же возможности культуры Возрожде­ния, равно как и последовавшего за ней столе­тия, были в интересующем нас отношении до­статочно ограниченны: реабилитация человека, придание подлинной ценности его земному, а

См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42, с. 115.

не загробному бытию, противопоставление рели­гиозному мистицизму пантеистического и деисти­ческого взглядов на мир — все это оказывалось вписанным в такую концепцию бытия, в такую структуру общественного сознания, которые име­ли в центре совсем не отношение человека к че­ловеку, а отношение человека к природе, к тому же отношение это понималось как чисто позна­вательное. Отсюда характерная для раннебур-жуазного сознания модель человека, в которой преобладающее место занимает разум, а чувст­венность сводится к непосредственному контак­ту психики с внешним миром. Проблемы эмоци­ональной жизни человека, его духовных чувств, его связи с себе подобными, а не с материаль­ной природной средой если и возникают в за­падноевропейской культуре XVI—XVII вв., то лишь на ее периферии.

Точно так же не приобрела еще определяю­щего значения на данном этапе развития куль­туры гоббсова формула «Человек человеку — волк», зафиксировавшая основной принцип бес­человечных отношений в буржуазном обществе, разрушительно сказывавшийся на общении лю­дей. И XVII и XVIII столетия еще живут верой в природную доброту и разумность человека, в возможность создания общества, в котором бу­дут царить отношения «свободы, равенства и братства», то есть нравственно и эстетически со­вершенное человеческое общение. Один из са­мых ярких примеров — «Робинзон Крузо» Д. Де­фо (не зря понятие «робинзонады» К. Маркс использовал для характеристики некоторых су­щественных черт общественного сознания эпо­хи). Типичность выстроенной здесь писателем ситуации состоит не только в том, что из пове-

дения абстрактно взятого индивида должно бы­ло вырасти современное общество, но и в том, что на определенной ступени развития сюжета Д. Дефо понадобился Пятница, и отношения между ним и Робинзоном стали моделью чело­веческого общения, художественным предвосхи­щением фейербахова представления о «Я — Ты» как ячейке человеческого общества! При этом весьма существенно, что взаимоотношения геро­ев романа можно смело назвать «общением»: при всех различиях уровня культуры, интел­лекта, духовного развития персонажей рома­на их отношения строились на восприятии Ро­бинзоном Пятницы как равного себе в принци­пе человека, как субъекта, а не как орудия ис­полнения его приказов, не как животного, не как раба.

В эпоху Просвещения именно такое понима­ние сущности человека и человеческих взаимо­отношений завоевывало все более широкое при­знание '. Появление в эту эпоху руссоизма, сентиментализма, предромантических течений, движения «Буря и натиск», этики Канта, шил-леровой теории эстетического воспитания вы­ражало «реструктуризацию» общественного со­знания — перемещение центра тяжести с при­роды на человека, с онтологии и гносеологии на антропологию и педагогику, этику и эстетику, а применительно к самому человеку — на те психические механизмы, которые управляют

1 Характеристику этого процесса в связи с анали­зом закономерностей развития европейской эстетиче­ской мысли и художественной культуры см. в кн.: Лекции по истории эстетики. Кн. 2. Л., 1974, с. 7—10, 86—93; Художественная культура в капиталистическом обществе. Л., 1986.

взаимоотношениями с ему подобными, а не с бо­гом и не с природой.

Обратим внимание в этой связи на введенное в английскую философию, этику и эстетику XVIII в. понятие «симпатия», которое получи­ло достаточно широкое распространение: если для Э. Бёрка это был еще традиционно пони­маемый инстинкт, вложенный в людей богом, то уже Д. Юм трактовал симпатию как «постепен­но вырабатывавшуюся привычку биосоциально­го коллективизма», а А. Смит искал в «симпа* тии» дополнительную по отношению к «эгоиз­му» характеристику мотивов человеческого по­ведения в сфере его частной, а не экономической жизни'. Более того, именно в Англии в начале XVIII столетия родилась идея «самообщения» личности, как назовет К. С. Станиславский внут­ренний диалог, развертывающийся между раз­ными «Я» одного и того же человека. Этот диа­лог А. Шефтсбери назвал «солплоквией», то есть разговором «с самим собой», возникающим вследствие раздвоения личности «на двух раз­личных лиц» и столкновения «двух душ» — «доброй и дурной», эгоистической и альтруисти­ческой. Характерно, что философ ссылался при этом на опыт поэтов, которые показывают, как протекает «внутренняя беседа»2. И действи­тельно, при всех различиях между драматурги­ей У. Шекспира и П. Корнеля, именно в XVII в.

1 См. об этом вступительную статью И. С. Нарско-го в кн.: Хачесон Ф, Юм Д., Смит А. Эстетика. М., 1973, с. 281, 294-295.

2 Шефтсбери. Эстетические опыты. М., 1975, с. 335—336, 343, 351. См. также: Апресян Р. Г. Пробле­ма «другого Я» и моральное самосознание личнос­ти.— Философские науки, 1986, № 6, с. 55—56.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.