АГЕНДА МАТЕРИ 1951-1973 15 страница

До скорого

Сатпрем

Пондичерри, 7 июля 59

Суджате

Молитва Носорога

Мадам,

Вы должны прочесть молитву носорога, этого бедного толстяка с лапами как тумбы, он настойчиво требовал быть его адвокатом перед вашим милостивым трибуналом. Итак, во имя Отца, Сына и Святого, но без Духа — ибо носороги неразумны* — я клянусь на толстокожей библии говорить только правду по поводу сего печального происшествия, да будет так.

Итак, мой друг Бернардиозавр, ибо таково его имя, имел несчастье родиться на берегу варварской реки, которую мы называем Сеной, вдали от своих более грациозных собратьев, купающихся в реках Азии, таких нежных, что их можно принять за жидкие небеса, где ищут приключений боги. Как говорят мудрые учебники, в этой мрачной стране Галлии великий холод, и поэтому мой друг носорог обладал толстой кожей, чу-до-вищ-ной кожей — как рог, Мадам, три фута толщиной, я вас уверяю. И мой друг носорог был очень печальный, ибо внутри он был добрым носорогом, но снаружи он ничего не слышал, ничего не ощущал, он был полностью законопачен от мирового хлада, как и от мирового добра. И так он пыхтел совсем один в своих ледяных водах: «Бр Тх Тх Бр» (непереводимая носорожья поэма, где выражаются проклятия по поводу плохого рождения, толстокожей метафизической тоски и сердца, не знавшего любви).

Итак, верховный Господь услышал его молитву, ибо Господь тоже лингвист, отец народов, людей, лягушек и непарнокопытных типа носорогов — как об этом говорится в стихе 33 Носорогопанишад — и мой друг Бернардиозавр после долгих мытарств и перипетий предстал перед своими высшими эволюционными собратьями, потерявшими твёрдый кожный покров (но, однако, не полностью, оставив рог, который иногда служит для украшения верхушки храмов, призыва богов на некоторых алтарях или для игры в баскетбол). День за днём, пять или почти шесть лет мой толстокожий друг жил рядом с очаровательной маленькой супра-носорожечкой (ибо так зовут этих высших сестёр), которая, да простит её бог, полюбила этого толстого увальня-иностранца.

И здесь мой печальный друг совершил ужасное преступление, за которое я и прошу вас от своего имени даровать ему помилование. Ах, мадам, только бы ваше сердце открылось и услышало о бедах моего несчастного носорога, и в своей великой доброте простило бы его: мой друг-идиот ничего не понимал, ничего не слышал, ничего не чувствовал в течение пяти лет. Он был здесь, все дни повторяя «Бр Тш Тш Бр» в самых разных вариациях, этот милый болван, он ничего не слышал, кроме своего собственного хлюпанья, и ничего не видел, поскольку не имел достаточно тонкого слуха, чтобы услышать шёпот его подруги, супраносорожечки, нежный, как плеск моря под ласками пассатов, и потому, что у него была слишком толстая кожа — три фута толщиной, Мадам, как я уже имел честь вам сказать — достаточно толстая, чтобы сделать его глухим, даже к сладкозвучным повелениям Пранабосса, супер-атлета среди носорожьих буквоедов. И он искал, этот мой носорог, он ворчал — и поскольку вокруг больше не было ни зимы, ни льдов, то естественно, ему было слишком жарко в его шкуре; это вызывало у него лихорадку — он ругал богов и молил их, плача носорожьими слезами: а всякий знает, что одна слеза носорога может заполнить целый бассейн племени супраносорогоменталов (и его, между прочим, едва не назначили на эту работу, вместо насоса), но он ушёл скитаться по дорогам, он перекрашивал себя в жёлтый, в светло-оранжевый, в красный цвета саньясина, время от времени постанывая «Ом Чум Бр Бр», непременная мантра, данная ему колдуном соседнего племени.

И снова Господь услышал его молитву, ибо Господь благоволит идиотам, и влепил ему такой удар по черепу, что мой друг-носорог наконец услышал нежный голос своего ангела-носорожечки, проникающий до самых глубин его сердца, и был потрясён.

Вы, Мадам, вероятно, думаете, что на этом история моего друга-носорога заканчивается, что они поженились и у них было множество детей; увы, нет, Мадам, на этом стоны моего носорога не закончились. Таковы факты:

Ангел-носорожечка, которая имела счастье правильно родиться и кожу по мягкости не уступающую пуху чайки в день равноденствия, совсем не знала, что этот толстокожий с западных болот — неповоротливый толстяк, игнорирующий тонкости языка, индийскую молчаливость, мягкую неторопливость, подобную полёту цапли над рисовыми полями; он ничего не знал об этих деликатных и безмолвных вещах. Живя под своей толстой шкурой, он нуждался в том, чтобы услышать слова любви, он нуждался в том, чтобы слышать их снова и снова — а при необходимости, чтобы их ему прокричали. Он боялся, что его забудут. Он нуждался во внешних жестах, чтобы быть уверенным, чтобы понять. Детская непосредственность варвара.

И вот, Мадам, дабы закончить грустную песнь моего друга, расскажу вам другую печальную новеллу. Мне сказали — хотя в этом нет уверенности, в стране супраносорогоменталов так много сплетен — мне сказали, что ангел-носорожечка, устав ждать пять лет своего глупого увальня-иностранца, тоже отрастила себе толстую кожу, весьма прочную, дабы защититься от печали, и стала почти такой же бесчувственной, как мой носорог с Сены.

Тогда, Мадам, скажите мне, что делать, если мой носорог задыхается под своим панцирем, когда его ангел легка как чайка, а когда он избавляется от своей шкуры, его ангел в свою очередь покрывается панцирем?? Сойдутся ли они когда-нибудь?

Такая вот молитва носорогов, Мадам, и мы, два глупца, у ваших ног.

С.

Сен-Пьер, 28 июля 59

Бернару д'Онсие

Дорогой старина, дорогая Маник, я долго медлил с этим письмом, где хотел бы выразить благодарность за гостеприимство, но возвращение во Францию — это ужасно. В ту минуту, когда самолёт взлетел над Бомбеем, в моём теле произошло нечто вроде революции, как будто всё моё существо выходило из меня, отказываясь от того, чтобы покинуть Индию, и тогда у меня начался сильный жар с мигренями, разрывающими мне голову, лихорадка, и по прибытии в Париж пришлось лечь в постель. (...)

Мне нечего рассказать о Франции. Густая атмосфера, которую можно резать ножом, и я выживаю, набивая себя Саридоном и аспирином. Я встретился с несколькими «друзьями», которые были приветливы и которые «ищут», но их жизнь настолько измотана материальными проблемами, что всё это hopeless [безнадёжно]. У меня впечатление, что они заключены в тюрьму, и требуется по меньшей мере революция, чтобы взорвать их стены — возможно. Короче, я считаю дни до своего возвращения. Здесь я буквально болен; если по какой-то причине мне помешали бы возвратиться в Индию, я бы от этого умер.

Обнимаю вас обоих. Эти сорок восемь часов с вами были благословением и помогли мне выдержать шок. 20 сентября снова на самолёт.

Сатпрем.

Сен-Пьер, 23 августа 59

Клари

Подруга, я получил вашу карту Испании. В Париж я вернусь к 15 или 16 сентября, чтобы сесть на самолёт 20-го, и очень надеюсь увидеться с вами. Ко мне вернулись физические силы, и теперь я убеждаюсь, что был очень утомлённым.

Несколько дней виделся с Франсуа, который сорвался сюда, чтобы меня обнять. Он лучше, гораздо лучше, хотя ещё очень уязвим. (...)

Я провожу здесь время между своей комнатой и яхтой. И я счастлив, очень счастлив. Снова приходится лавировать, огибая трудный мыс, но я верю, что на этот раз окончательно войду в спокойные и прозрачные воды истинной жизни. Всё хорошо. А вы?

Обнимаю вас,

до скорого

Сатпрем

Мы поговорим о ваших рукописях. Что касается меня, я ничего не пишу.

Пондичерри

Суббота 26 сентября 59

Бернару д'Онсие

Мой дорогой старина, дорогая Маник, простите, что мои письма столь редки, но это не потому, что всё в порядке, но по причине великой внутренней неразберихи, и лишь на борту моей яхты я пережил редкие хорошие моменты (да, это была настоящая радость). За исключением этого продолжаются схватки со всеми разновидностями сил, которые буквально поднялись стеной против меня, чёрной стеной, мешающей мне возвратиться сюда. Я ощущал «страх» вплоть до той самой минуты, когда самолёт взлетел над Парижем. Понимаешь?

............

Да, накануне моего отъезда я был в Издательстве Seuil. И был удивлён их душевным приёмом. Во всяком случае, их комплиментами. Хорошо, надо писать. Они хотят ещё, и мне нужно встряхнуться. Мать здесь примут в любом случае, как бы я о ней ни написал (в своих книгах и книгах о Шри Ауробиндо), так что я, возможно, найду время.

Атмосферу во Франции можно резать ломтями. Она непригодна для дыхания, кроме как на яхте или затерянном в Бретани островке. Как ты можешь думать о том, чтобы продать Умда Бегум Багх — ты совсем спятил, динго? Я очень надеюсь, ты не собираешься оказаться на щите, для меня это было бы, воистину, большой печалью. И ты отлично знаешь, что для тебя всегда будут существовать чудеса, даже если это крохотные чудеса.

Вот. Сердечно

обнимаю вас с Маник

Сатпрем

Пондичерри, 1 октября 59

Суджате

Маленький очаровательный поток, речка, которую я люблю, над водами которого я склонился, чтобы прочитать правду, глубокую и спокойную, правду тихую, как ваш голос. И я видел, как пришла злая дикая птица, огненная птица, мечтающая выпить всю вас целиком, так велика была её жажда, и забрать вас далеко, очень далеко, в свои жгучие скитания. Маленькая речка, которую я люблю, я не могу из вас пить, и больше не знаю, куда без вас лететь. Очаровательная речка, я здесь, на ваших берегах, и больше не могу уйти, но знаю, что не могу и остаться.

И я увидел, что мне нужно превратиться в спокойную воду, чтобы навсегда остаться с вами. И моя дикая птица бьёт крыльями, она пытается, она знает, как это трудно и как это болезненно — столь тотально менять свою природу. Маленькая милая речка, не вините меня, если временами я немного страдаю в процессе этого превращения, ибо мне нужно умереть, чтобы стать водой, глубокой и спокойной водой, подобно вам. Не вините меня, если иногда я возвращаюсь к своей дикости, если я неправ. Но, маленькая речка, я так вас люблю, что это невозможное чудо станет возможным и что однажды я полностью погружусь в вас, чтобы стать вашей каплей, маленьким камешком белой гальки в глубинах вашего сердца — и вы унесёте меня с собой, унесёте далеко, очень далеко, куда пожелаете. Маленькая речка, я буду стараться, простите меня, если я неправ. Я пытаюсь всем своим сердцем и своей любовью, ничего более не желая, ни о чём более не прося, принимая всё от вас. И возможно, что однажды вы примете меня в себя, и жажда исчезнет, больше не будет ни в чём недостатка, больше ничего не будет отделённым, и вы понесёте меня тихим шёпотом ваших вод к великому Движению, которому нет конца.

Любимая маленькая речка, я видел, как пришла злая дикая птица, но вы приняли её в ваш свет, и она обретёт счастье только утонув в ваших водах, в ваших мирных водах.

Дхумрапа

Пондичерри, 11 октября 59

Клари

Подруга, какое невезение, что мы не встретились в Париже, но в конце концов, это был несомненный знак, что в нашей встрече не было необходимости.

Я вернулся сюда отдохнувший, это было нужно. Завтра отправляюсь в Рамешварам увидеться с моим Учителем. И я оставил одежды Саньясина ради белого одеяния, что соответствует не только внешнему изменению. Фактически, это тяжёлый этап, который был преодолён — но это не значит, что теперь тропа устлана лепестками роз.

Накануне отъезда я решился навестить издателя (Seuil). Я был прав: всё было приостановлено, чтобы дать дорогу для Шри Ауробиндо, и они только что выслали мне контракт. Это должно выйти в свет в 1961[58]. Я получил там очень тёплый приём, похоже, они полагаются на меня. Посему, по возвращению из Рамешварама (скоро) я собираюсь исправить Золотоискателя, и написать, если Бог того захочет, Саньясина. Затем примусь за Шри Ауробиндо.

............

Я прочёл вашу новеллу о Беззаконии, она хорошо написана, однако, при чтении у меня не было чувства, что я действительно «ощутил» нечто, она показалась мне слегка холодной. У меня было ощущение, не идёт ли это только из вашей головы? Касательно стихов, я знал, что их уже много, и я с радостью прочёл некоторые из них. Мне кажется, что вы больше поэт, чем «писатель», но я прочёл слишком мало вашей прозы, чтобы судить. В любом случае, ваши стихи приходят из мира выше головы, и для меня это уже очень важный пункт. (...)

Напишите, как уладилась ваша ситуация с Максом. Лондон или Париж?? Вот, обнимаю тебя, моя Клари. Очень глупо, что мы не встретились.

Сатпрем

Пондичерри, 20 октября 59

Бернару д'Онсие

Старина, сегодня утром получил твою рукопись, которую тут же прочёл — два раза. Я весьма поражён, поскольку это действительно хорошо! (Ну вот, хоть это и оскорбительно, но я почти не надеялся увидеть в тебе талант драматурга!) Ожидаю продолжения с нетерпением и беспокойством, ибо подозреваю, что 3-й акт будет нелёгким делом, если стремиться сохранить драматический ход событий. И ещё мне интересно, на этот раз по-дружески, что это будет за «Послание».

Моя непосредственная реакция такова: эта прекрасная, живая, хорошо представленная театральная постановка. Обычно 1-й акт становится подводным камнем, но ты помещаешь читателя или публику в предлагаемые обстоятельства не рассусоливая и не мучая его «объяснениями». И это, безусловно, весьма удачный ход. Твои персонажи хорошо обрисованы, они увлекают. А тема Индии сразу же поднимет к ним интерес. (…)

Перед тобой непростая, но крайне увлекательная задача. Я очень доволен тобой, во всех отношениях. Прекрасно, если твоя пьеса будет иметь успех, хотя бы для того, чтобы, наконец, оправдать тебя в глазах этого мира, который тебя либо отрицает, либо не понимает. Короче, я всем сердцем за твой успех. Удачи.

Дружески обнимаю тебя,

Сатпрем

Пондичерри, 14 ноября 59

Бернару д'Онсие

Старина,

И где 3-й акт? Надеюсь, что ты не принял моё последнее письма как обескураживающий символ, но я предпочитаю дождаться продолжения, прежде чем обсудить некоторые пункты.

............

Мой отец умирает от рака в великих страданиях. Я потрясён, несмотря на всё то, что нас отделяло друг от друга. И особенно тревожусь за свою мать.

Вот. Если ты полностью в состоянии драматического извержения, можешь мне не писать. Но вышли мне 3-й акт, как только закончишь его.

Сердечно с вами обоими,

С.

Пондичерри, 3 декабря 59

Клари

Подруга, мне немного стыдно, что я так долго не писал вам. Но я действительно перегружен работой, плюс пересмотр Золотоискателя, плюс моя внутренняя дисциплина.

Я очень рад, что вы приложили усилие к тому, чтобы выделить несколько минут безмолвия каждый день. Вы увидите, что мало-помалу будете черпать в этом удивительную силу, и радость, и не-интеллектуальное понимание множества вещей. Это безмолвие имеет власть растворять «проблемы», открывая в вас более высокое видение, где каждая вещь находится на своём месте, это подобно радости, которую испытала та маленькая девочка — вы — когда создала удачную композицию. И вы увидите, что даже ваша поэзия от этого выиграет. Это неизбежно, ибо настоящий источник поэзии, безусловно, пребывает выше, он над-интеллектуален. Нужна настойчивость, даже если это трудно, даже если это стоит многих усилий. Для вас это очень важно, Клари (это, впрочем, было бы важно для всего мира). Вы увидите, что в конечном итоге обретёте там такую радость, что будете с нетерпением ждать минуты вашей медитации, и что она будет распространяться, и что в конечном счёте она захватит все ваши дни, подобно вибрации радости, мира и света, стоящей за каждым вашим жестом, за каждой вашей деятельностью. И это будет началом истинной жизни.

............

Ваши сердечные ощущения никогда не воплощались на уровне действий. Но мы не из тех, кто, достигнув искомого и оказавшись «на уровне», остановится на этом! Внутри мы — Бог, и мы никогда не устанем продвигать своё внешнее существо на уровень внутреннего. Но не должно сомневаться во внутреннем только потому, что внешнее пока ещё не на уровне. Должно работать, вот и всё. Клари, если бы только в безмолвии ваших медитаций вы могли пройти немного выше, то вы мало-помалу разглядели бы, что для вас изменилась вся перспектива событий, и все противоречия потеряли свой антагонизм. Тогда уже мы больше не «ловчим» — мы ЕСТЬ. Ох! будучи произнесённым, это больше ничего не стоит.

Я рад, что твои стихи читают. Я трясу своего Золотоискателя, обтёсываю ударами мачете, подчищаю изнутри, пишу новые сцены, короче, пытаюсь сделать из него что-то. Перерезаю глотку большинству вещей, которые приходили только из головы. Возможно, закончу через месяц. Буду держать вас в курсе.

Вот, Подруга, сердечно обнимаю вас.

Сатпрем

P.S. Мой отец умирает от рака, и он сильно страдает.

Пондичерри, 22 декабря 59

Бернару д'Онсие

Дорогой мой старина, я медлил с ответом, но я настолько загружен. Это действительно испытание, одновременно писать книгу, заниматься ежедневной работой и совершать личную дисциплину. Но этот чёртов Золотоискатель подходит к концу. Это также было испытанием — снова спуститься в этот ад. Тут невозможно притворяться...

То, что ты рассказал мне о Солнечных Арканах, меня заинтриговало и я хотел бы это прочесть, хотя мои поиски склоняются, скорее, к некому знанию, превосходящему знания — я имею ввиду внутренний опыт, являющийся непосредственным восприятием. Но как и ты, я рад всему, что заставляет прогрессировать человеческое сознание.

............

Я был так огорчён — и это не просто из эгоизма — услышать от тебя о том, что ты покидаешь Индию. Мне действительно будет грустно, когда ты уедешь. Потому что я тебя очень люблю.

Сердечно с тобой и Маник,

Сатпрем

P.S. Если тебе это интересно — очень важное письмо, написанное мной моему гуру, было украдено Цензурой Пондичерри. Как видишь, ты не одинок!

Пондичерри, 5 февраля 60

Клари

Подруга? Что происходит? Я немного обеспокоен вашим молчанием и даже не знаю, где вы. С вами всё хорошо?

Я собирался потормошить вас раньше, но был полностью поглощён пересмотром моего проклятого Золотоискателя — наконец, он завершён! Я хотел бы иметь основания сказать, что он по-настоящему завершён, но увы, это не было бы правдой, ибо всё это ещё весьма неутешительно. По сути, мне хотелось высказать вещи, которые невозможно высказать. Я отпечатаю его и пошлю издателю к началу марта. Вы увидите, когда его издадут, и мне будет любопытно посмотреть на вашу реакцию, ибо множество вещей я перевернул там вверх дном.

А как вы? Сердечно и с преданностью обнимаю вас,

Сатпрем

Пондичерри

воскресенье, [21 ?] февраля

Бернару д'Онсие

Мой добрый милый старина, прости меня за молчание. Но я работаю как одержимый. Мне нужно выбраться, и как можно быстрее, из этого проклятого прошлого и погрузиться в будущее, подобно золотому младенцу! О, никто никогда не узнает, какой груз я тащу в Золотоискателе, но нужно всё это выбросить, до последней крупинки, тогда я смогу дышать спокойно — может быть.

Сердечно обнимаю вас обоих,

Сатпрем

Пондичерри, 5 марта 60

Маник д'Онсие

Дорогая Маник,

............

Непредвиденная работа с Матерью задержит меня здесь до 20-го или даже до 25-го. Затем мой гуру призовёт меня в Рамешварам. Поэтому я планирую приехать в Хайдарабад на неделю или максимум на десять дней и прямо оттуда направиться в Рамешварам. Как только всё организуется, я вам телеграфирую.

Моя книга уехала в Париж. Ожидаю вердикта. Полагаю, что они захотят опубликовать её сразу к Пасхе, если только не откажутся от неё вовсе по причине множества добавлений — никогда не знаешь! Этот Золотоискатель, он набит динамитом под завязку — я имею ввиду, что внутри он пылает, но я не знаю, чувствительны ли они к такого рода огню. Теперь остаётся написать вторую книгу, потом третью, и на этом всё. Ибо, в сущности, я ощущаю что-то вроде трилогии: Золотоискатель — это ночь, но есть ещё сумерки, затем книга света. Но сам процесс писания меня убивает, он меня опустошает — в конце концов, это обязанность.

Обнимаю тебя и моего старину Бернара, предвидя радость скорой встречи с вами.

Сатпрем

Суджата в порядке. Мы нашли равновесие, и я начинаю понимать некоторые аспекты Любви, которые от меня ускользнули. Мы видимся каждый вечер по часу.

Пондичерри, 23 марта 60

Бернару д'Онсие

Старина,

(...) В Мадрасе я сажусь на поезд «Де Люкс», где есть только третий класс (нет возможности лечь, но есть кондиционер), экономить меня заставил тот факт, что я хотел бы купить пару сандалий для Суджаты.

Спешу обсудить с тобой различные проекты. Конечно, это кругосветное путешествие на паруснике... но моя работа, мой гуру?

Обними Маник,

сердечно с вами

Сатпрем

Рамешварам,

пятница 22 апреля 60

Бернару д'Онсие

Мои добрые друзья,

............

Я весьма обеспокоен, узнав, что вы уезжаете в Европу, но у меня абсолютная вера в божественную Милость и в чистоту, которая защитит. А кроме того, теперь я уверен, что вы следуете своему пути — а значит, по милости Бога! В любом случае, помните о 1965-м — начало нового мира! Мы родились точно в нужное время, чтобы совершить свою часть работы, и эти несколько лет будут решающими. Вы не представляете, как я рад видеть, что вы принимаете столь смелое решение, дающее истинный смысл вашей жизни. До этой последней поездки к вам я не знал, что наши жизни были столь близкими и столь братскими, каждая в своём ритме.

В поезде прочёл вашу книгу о Египте. Этот человек обладает определённым знанием, и я нашёл этот труд интересным. Но он говорит в-основном о тибетском тантризме, который является очень «чёрным» тантризмом. Истинное сердце тантризма совсем не в Тибете, но в Индии, главным образом, в Бенгалии — и тантризм этот тайный, хорошо скрытый. В конце концов, неважно, главное в том, что Европа начинает понимать, и эта книга о Египте — отличное начало, он очень хорошо пишет о Шакти. По сути, это фантастично, насколько прогрессировал человеческий ментал за несколько лет[59]. Всего лишь десять лет назад появление подобной книги о Египте было немыслимо! Подготавливаются великие вещи, потрясение сознания, какого не видели с самого появления животного человека. Да, для каждого своя часть работы — и горе тем, кто спят!

Простите за вихляющие строки, но я пишу лёжа на животе, что не очень удобно.

В сущности, мы имеем фантастическую привилегию вступить сознательными в эти потрясающие годы, немного подготовиться, понять, узнать цель. Какая привилегия!

............

Я храню лёгкую ностальгию по Умда Бегум Багх, было там нечто такое, некая милая реализация вкуса, качества и красоты. И Бернар прав, мы сталкиваемся со всеми типами возможностей, как будто перед нами намечены все виды путей, а в конечном счёте всё, похоже, накрывается медным тазом, и мы «выбираем» путь, о котором даже не думали. Но иногда бывает, что эти неиспользованные возможности, которые пришли не вовремя, возвращаются позже, в иной форме, более завершённые, более интегральные, более богатые, и мы замечаем, что У.Б.Б. или любая другая отвергнутая возможность была лишь предзнаменованием, символом наступающей реализации — как будто Художник нанёс небольшой мазок здесь и там, давая нам понять, что произведение уже готово, но требовалось множество разных совпадений, множество наложенных касаний оттуда или отсюда, чтобы Работа получилась во всём своём великолепии. Возможно, У.Б.Б. была прелюдией прекрасного божественного Города, но пока ещё не пробил час. Однажды Мать разъяснила мне это, сказав, что Судьба является не линейной, но круглой или глобальной: мы двигаемся не следуя одной линии, но так, как двигался бы шар, который одновременно касается тысяч точек перед ним; каждая затронутая точка (каждая возможность) — эскиз будущей реализации. И нужно, чтобы все точки были отработаны, что создаёт впечатление несогласованной игры, где вещи исчезают, стираются, запутываются — но на самом деле всё пребывает в высочайшей согласованности, ничего не стирается, ничего не теряется. И однажды Работа становится видна вся целиком, сверкающая! И понимаешь всё, потому что можешь соединить все точки. Я не знаю, ясно ли я выражаюсь! Однако, это проще простого.

Обнимаю вас, мои добрые друзья, со всей любящей и братской нежностью.

Всё хорошо!

Сатпрем

Пондичерри, 17 мая 60

Клари

Подруга, на этот раз именно меня стоит отодрать за уши. Завал работы да ещё несколько поездок по Индии полностью меня поглотили в эти последние месяцы. Возможно также, что нет ничего, о чём стоило бы рассказать. Где вы с вашей последней «попыткой жить как все»? Я могу поддержать вас своей дружбой и понять вас, особенно вашу потребность быть полезной, хотя это «жить как все» вряд ли показалось бы мне завидным, но что сказать? В конечном счёте можно сказать лишь одно: «вероятно, вам необходимо было получить эти опыты». И это всё. Вы счастливы? В сущности, это единственный полезный вопрос.

Имеете ли вы с Ф. всегда 18/20 или позорно провалились? — я уверен, что математика сыграла с вами грязную шутку... остерегайтесь математики, этой её донельзя предательской, тесной и строгой атмосферы; не успеешь оглянуться, как ты закован в полностью изолированном смешном равнобедренном треугольнике, оглушающем вас своей надменностью, и вам ничего не остаётся, как признать поражение. Ох, месье Евклид доставил мне много неприятностей.

А как ваша поэзия?

О себе мне нечего сказать. Работаю на всех планах. Через два или три года дела пойдут лучше. Начинаю готовиться к написанию Шри Ауробиндо, которую я обещал на следующий год. Нет желания писать о себе — это всё менее и менее интересно, есть Другая Вещь, Нечто Иное, но это труд, уверяю вас. Золотоискатель выходит в сентябре (я получил очень трогательное письмо от издателя!)

Обнимаю вас, Подруга, со всей преданностью и нежностью,

Сатпрем

Пондичерри, 17 мая 60

Маник и Бернару д'Онсие

Мои дорогие друзья, простите, что так долго медлил с письмом; главным образом, я хотел сказать Маник, как меня тронуло её письмо — я не увидел там никакой сентиментальности, напротив, что-то очень доброе, очень тёплое. И потом, мой гуру был здесь до вчерашнего дня, и я был перегружен самой разной работой. У меня по крайней мере на два года безотлагательной работы! А здесь очень душно и жарко. Наконец, ещё два года, максимум три, и основная груда работы на всех планах — я на это надеюсь — будет расчищена. И тогда, возможно, истинная жизнь покажет кончик носа.

У меня ничего нового. Новостей я жду, скорее, от тебя и от Маник. Я не осмеливаюсь ни о чём говорить. Я так хорошо понимаю меру всех трудностей. Всё, что я могу, это молить в своём сердце, чтобы вы прошли испытание.

По-братски с вами,

Сатпрем

(Это письмо Франсуа, брата Сатпрема, написанное Бернару д'Онсие, выражает всё то, о чём Франсуа не мог поведать своему брату.)

Париж, 25 июня 60

Мой дорогой Бернар,

Я только что купил Данте-Алхимик — спасибо за рекомендацию, и ещё больше за ваше письмо, этот своего рода «мост», в котором я нуждаюсь. Уже на протяжении нескольких лет книги выпадают у меня из рук, я отчаялся найти в них то, что ищу — существ, более благосклонных ко мне; они не хотят ничего объяснять, но их Судьба — свидетельство, которое я жадно расшифровываю, и как только я чувствую дружбу, как в вашем письме, я «завожусь».

Да, мы увидимся в Париже в августе. Вы заставляете меня хотеть продажи этого дворца тысячи и одной ночи, но я знаю, что вы покидаете его с сожалением. Его название резонирует, как те тайные пароли, которые изобретают дети, чтобы открыть двери мечты, и в моих воспоминаниях ваше лицо становится слегка монгольским. Не надо осуждать меня, что я так плохо отношусь к реальности, это семейное, но важно любить Правду, которая действительно является чем-то иным.

Я бы очень хотел поговорить с вами о Бернаре. Когда я его увидел в прошлом августе, у меня, как и у вас, было впечатление, что он миновал порог, и его взгляд меня потряс, что-то вроде ясной очевидности. Большего я не могу сказать. Я так долго ждал, что он окажется там, где он сейчас, вы понимаете. Он из тех существ, чьё существование само по себе уже является помощью для меня, и к тому же мне дана милость быть способным любить его, поскольку он действительно этого хочет — и тогда я становлюсь сильным.

⇐ Предыдущая 33 34 35 36 373839 40 41 42 Следующая ⇒