АГЕНДА МАТЕРИ 1951-1973 18 страница

С другой стороны, внешне, с точки зрения маленького рассудка (который, кстати, стал совсем малоактивным — я формулирую всё это для тебя, для остальных же я довольствуюсь тем, что просто живу, с шипами или с грохочущими шатунами), с точки зрения этого рассудка я знаю, я изучил множество вещей — для меня больше нет тайн (вернее, остаётся эта Тайна).

И потом Суджата. Её присутствие очень успокаивает, как мирная река, которая мне помогает — к несчастью, когда я в состоянии кризиса, я с постыдной грубостью посылаю её подальше. Только индианки могут так любить, с такой самоотдачей и самоотречением. Иногда у меня бывает беспокойство, что «испытание» состоит в том, чтобы снова её потерять. Она всегда говорит мне, что хотела бы в скором времени «уйти». Словом... И накануне, когда мы с нею подводили итоги, этот крах во всём, на внешнем плане, в моих отношениях с гуру, с моим издателем, моей семьёй, моими книжками, и на внутреннем плане, я стал рассказывать ей о тебе, переключился на тебя, и посреди этой своего рода катастрофы как будто порыв свежего ветра и утешения — да, есть Бернар, есть Маник. По крайней мере, есть такие люди, как они, которые существуют, которые являются моими друзьями, это всё, что мне остаётся в этом пропащем мире, и это меня утешило. Об этом я и сказал Суджате: всякий раз, когда я подключаюсь к атмосфере Бернара, ко мне приходит что-то живое, просторное, благородное — ещё бы, после всех этих распрей с торгашами! И я рассказал про У.Б.Б, про Нарканду, и прочее и прочее, и по мере того, как я рассказывал, во мне возрождалось доверие к жизни, как будто само твоё существование даровало жизни немного размаха. Люди ограниченны, мой старина! Эти мещане ужасно мелки, даже лучшие из них. Словом, не буду больше говорить об этом, а то ты надуешься от гордости, как павлин, и станешь на два кило тяжелее.

............

Да, вы тоже хорошо ощутили это, ваши антенны вас не обманули, было ужасное оккультное сражение в последние несколько месяцев (то, что ты называешь «подрывной деятельностью») и Мать едва не покинула тело. Она очень медленно поправляется после тяжёлого испытания[65]. Мы должны продержаться до 64-65 года. 63-й год также будет очень серьёзный на всех планах. Я хорошо это знаю, из надёжного источника, и поэтому мне не хотелось бы, чтобы вы были в Европе. Я не очень удивлён тем, что ты рассказываешь о Ж.Б. — я хорошо чувствовал, что там было нечто истинное, но также и смесь — именно это и ужасно: нет ничего чистого! ни абсолютно плохого, ни абсолютно хорошего. (...)

Лучшее, что вы можете сделать, вы оба, это культивировать ваше молчание, расширять ваши антенны, оставаться «готовыми» — но готовыми в состоянии открытости. Я очень верю в вас обоих и в ваше будущее.

И конечно же, я никогда не отделяю Маник от тебя в своих мыслях, в своей любви, она это хорошо знает — однажды мы встретимся все трое, или все четверо с Суджатой, и это принесёт истинную радость. Определённо, я предпочитаю Канарские острова в Монако — отмечу также, что ничего не имею против Алеутских или Фолклендских. Сердечно обними за меня Маник.

по-братски,

Сатпрем

21 июня 62

Маник и Бернару д'Онсие

Мои добрые друзья, моя маленькая Маник, ваша любовь трогательна. Я оправился от шока, но всё это не очень ободряет! Это весьма интересно, накануне я беседовал с Суджатой, и говорил о тех вещах, которые мы произносим «не думая», а потом они вас поражают, как будто только что прикоснулся к чему-то истинному. Я говорил ей почти дословно: «Если бы я был королём в немного более организованном мире, что же, мой друг Бернар был бы важным Казначеем с большими деньгами, и это действительно было бы интересно». И сразу же после прочтения твоего письма я ощутил тихий внутренний щелчок и увидел, или скорее, почувствовал, что это было правдой. Поэтому всё, что ты мне пишешь, не «смешно», и теперь я лучше понимаю, что тебе требуется много терпения, чтобы жить в этом причудливом мире. Это лишь придаёт больший вес тому, что ты мне пишешь о «принятии». Вероятно, наша связь имеет смысл более глубокий, чем нам дано осмыслить. Вероятно, когда-нибудь мы, ты и я, придём, наконец, к нашей истинной работе или, скорее, к нашему истинному состоянию.

Принять? не знаю... я испытывал отвращение к Пондичерри на протяжении семи или восьми лет, и испытываю до сих пор. Я любил жизнь на просторах, в дороге, незапланированную. А теперь я на пути к тому, чтобы превратиться в авторучку. По просьбе Матери я начал писать вторую книгу о Шри Ауробиндо[66], которая была бы более доступна для средней публики. Пишу, стало быть. (...)

Согласиться даже с отказом от своей внутренней цели и от своих усилий? Я хорошо понимаю, что ты хочешь сказать. Возможно, ты прав. Но думаю, что если бы я действительно это сделал, то разрушился бы, поскольку это всё, что мы с Суджатой имеем. Но кто знает, возможно, что однажды всё это тоже окажется потрясено — тогда я со смехом отправлюсь в дорогу.

Я хорошо понимаю то, что ты говоришь по поводу богов, светлой стороны и тёмной стороны. Но я думаю, что грядущая правда будет не в «красном», как ты пишешь (тантрики как раз обращаются к богам — это именно красный цвет: то, что Шри Ауробиндо называет «виталом»), но в супраментальном золоте: «золотая пудра», по мнению Матери. Вероятно, в этом причина, по которой Мать подтолкнула меня к разрыву с моим гуру. Шри Ауробиндо вышел за пределы богов; он объявил именно конец эпохи богов (или религий).

Прости, что пишу бессвязно. Я утомлён ментально и во всех других отношениях. Несколько слов от Маник меня растрогали и освежили. Очень нежно обнимаю тебя, моя маленькая сестра. Так приятно сознавать, что вы здесь и что вы — мои друзья.

Сердцем с вами

Сатпрем

9 июля 62

Маник и Бернару д'Онсие

Мои добрые друзья, мой старина Бернар, я получил твоё письмо. (...) Ты знаешь, что у меня было три сна про тебя, которые меня слегка обеспокоили — сны были перед твоим последним письмом. Я не осмелился ничего тебе сказать, боясь тебя потревожить. В первом сне я видел тебя в большом зале, напоминающем зал дворца, с перевязанным лбом, как будто у тебя была травма. Во втором сне я видел тебя в машине, и всё было так, «как будто» произошла авария, и ты объяснял мне, что это произошло потому, что машину вела «она» (я думал, что под «она» подразумевалась Маник). И в третьем я был с тобой в машине (снова машина!), или по крайней мере у меня было ощущение, что рядом со мной, за рулём, был ты; и внезапно ты потерял управление, тогда я, перегнувшись через тебя, попытался схватить руль и затормозить. Я не знаю, что случилось потом... Должно быть, я принял всё это из твоего сознания и перепутал тебя с твоим отцом, а Маник с женой твоего отца[67]! Как бы то ни было, я был встревожен этим каскадом снов о машинах. Но это любопытно, не так ли.

Больше сказать нечего. Чем дальше я иду, тем меньше понимаю. Особый привет и объятия моей младшей индийской сестре и желаю вам обоим не падать духом.

После всего вы будете, наконец, свободны.

Сердцем с вами

Сатпрем

24 августа 62

Клари

Подруга,

Я вас не забыл, и это даже не вопрос «верности начатому делу», как вы пишете в своём последнем письме — это само собой разумеется, и вы моя подруга, не так ли? Просто путь этой Йоги — странный, и проходишь через фазы, где все слова кажутся пустыми, а все связи — довольно поверхностными. Это лишь переход для того, чтобы потом восстановить истинную связь с внешним миром на более высокой ступени. Клари, все эти ямы не имеют значения, и ничто не может изменить мою любовь к вам. И потом, вопреки самому себе и без удовольствия, я поглощён второй книгой о Шри Ауробиндо, ибо они не захотели первую. Писать чётко оговоренное количество страниц для публики, начиная со звонящего по телефону месье-ультракатолика, который ничего в этом не понимает — задача трудная и отталкивающая. Я мучительно исполняю свой долг школьника, но это высасывает всю мою жизненность и выматывает меня. После этого у меня уже нет храбрости браться за письма.

Позже мы снова встретимся, подруга, и продолжайте писать, не беспокоясь о перерывах в общении — моё сердце не знает никаких перерывов.

Сердечно с вами

Сатпрем

4 сентября 62

Маник и Бернару д'Онсие

Мой добрый старина, моя маленькая Маник, ваши новости принесли мне радость (ибо я опасался, что у вас будут большие неприятности), и особенно ваша предполагаемая поездка в Индию этой зимой, это здорово. Естественно, я зарезервирую для вас комнату в местном отеле, хотя это не очень замечательно. В отеле под названием Европа, там сносная французская кухня. Они готовят для Матери, мы об этом ещё поговорим, поскольку в настоящее время она полностью удалилась от общения (с прошлого марта) и не встречается ни с кем, кроме трёх-четырёх человек, среди которых, что весьма удивительно, я (просто по работе[68]). Так что я не знаю, возможно ли будет встретиться. Мы об этом поговорим, когда придёт время. Должен сказать, что если бы не было настоящих индийских-индийцев, которых мы знаем, Индия становилась бы всё более и более невыносимой с её бандой официальных лиц. Я не осмеливаюсь сказать больше. Действительно, печально наблюдать, как великая страна деградирует[69].

У вас есть очень красивый замок, мой дорогой Маркиз! Было бы очень соблазнительно совершить тур по твоим лесам, потому что, в противоположность Индии, Природа там настолько же красива, насколько невозможны люди. Иногда меня так тянет в зелёные луга с маленькими маргаритками, словно нарисованными — в-общем-то, желания, достойные коровы. Должно быть, меня мучают старые инкарнации. Но должен тебя разочаровать, если ты намерен сделать меня «духовным центром» твоего ашрама (к счастью, ты добавил после фразы восклицательный знак), потому что, когда я сказал об этом Суджате, она предположила, что швабра справилась бы с этим лучше меня, имея двойное или даже тройное преимущество в том, что она незыблема (это намёк на мои «fits of temper» или приступы буйства), что она может летать, если хоть немного разбирается в колдовстве, и в любом случае, она может использоваться для натирания паркета. Вот такой духовный Сатпрем-центр. Кроме шуток, мой добрый старина, ты строишь громадные иллюзии насчёт меня; одно дело иметь ментальные знания, и совсем другое — иметь конкретный опыт. Чем больше я понимаю вещи, тем больше убеждаюсь, что я ещё очень далеко. Впрочем, ты достаточно знаешь, через какие пещеры отчаяния я прошёл. Как бы то ни было, я убеждён в одной вещи, что начиная с того момента, когда мы действительно способны сделать для людей что-нибудь, мы можем делать это где угодно, расстояние и место почти не имеют важности. И я не уверен, что те, кто действуют или думают, что действуют, действительно имели власть что-то сделать. Я не знаю. Что касается меня, ничего не будет происходить, пока я не получу изнутри точный Приказ. А иначе создаётся множество иллюзий. Я не готов.

Я мучаюсь, как школьник, над моей второй книгой, посвящённой Шри Ауробиндо. И я понимаю, что её они тоже не захотят. Тем хуже, я исполню свой долг. Если у меня было свободное время, мне хотелось бы писать волшебные сказки о странах крайнего Севера, где множество самых разных птиц кружат над большим замёрзшим озером. Меня преследует Крайний Север. Это не блажь. Я пообещал Суджате, что если она не будет эскимоской в своём следующем рождении, я хладнокровно брошу её. Но она упряма как индийский мул и не хочет ничего, кроме Индии, только Индии — что за карма!

Расскажи о твоих проектах с Шаффардоном. Для себя я не вижу ничего. Не знаю, почему, но уже долгие годы я ожидаю 1963-го со своего рода тревогой. В моей жизни есть циклы по десять лет — 43-й и 53-й были для меня памятными датами.

Обнимаю вас обоих со всей своей братской любовью.

Сатпрем

23 января 63

Маник и Бернару д'Онсие

Малышка Маник, дорогой старина Бернар, сожалею, что причинил вам беспокойство, но что-то явно не так[70]. (...) И они отказали тебе в в...[71] для въезда. Думаю, что если бы я оплатил люкс и отправился к вам, я бы не смог больше вернуться — ты видишь меня изолированным от Суджаты! Я не могу ни о чём говорить, не хочу ни о чём говорить и не смею ни о чём говорить. Однако, уверяю тебя, я испытываю что-то вроде тошноты, когда смотрю на происходящее. Посылаю этот текст через Мадрас, откуда его отправит один человек.

Я работаю. Много. Заканчиваю правку этой книги о Шри Ауробиндо, 350 страниц, которые стоили мне нескольких лет жизни. Ещё один месяц работы, и это закончится. Я устал и не очень хорошо себя чувствую. Но это пустяки. Если мой издатель не пошлёт меня подальше, мне оплатят мои страдания. Хотя сомневаюсь. Барьер Лжи организован очень хорошо, повсюду, во всех формах и на всех уровнях. Ладно, посмотрим. Но я причиняю беспокойство Маник, она, должно быть, страдает. Тридцать или сорок лет назад мы не говорили так много о свободе, однако могли поехать из одной страны в другую без документов и без того, чтобы рылись в наших карманах. Иногда у меня впечатление, что ВОПЛЬ моего Золотоискателя был недостаточно интенсивным.

Бернар, у меня опасения. Не осмеливаюсь говорить, какие. Со всех сторон я ощущаю Врага, не только коллективно, но и лично. Думаю, что мне предстоит Испытание.

Я мало что могу сказать. Вижу более ясно. К счастью, я всё больше и больше обнаруживаю нечто внутри, дающее мне силу, доверие, несмотря ни на что; иногда даже улыбку. Мы живём в великую эпоху. Хорошо быть на стороне тех, кто сопротивляется и кто понимает; это наша привилегия, которая стоит нескольких ударов.

Скажи Маник о моей глубокой братской любви.

Да, мы — Братья, всё больше и больше, и всегда.

Сатпрем

16 апреля 63

Клари

Подруга,

Позавчера я поставил финальную точку в этом эссе о Шри Ауробиндо, и моё первое письмо — вам. Я жил эти десять месяцев так, будто меня преследовали, днём и ночью, и возвращаюсь оттуда как человек, который жил всегда, на протяжении тысяч лет, с обратной стороны ментального мира и всего того, что можно об этом сказать, сделать, подумать до конца своего существования, и мой труд многих веков завершён. Теперь всё урегулировано. Я возвращусь только тогда, когда человечество перейдёт на следующую стадию.

Заметьте, я не планирую уходить в ближайшее время, хотя я был очень утомлённым, выжатым после возвращения из лагерей. Но когда придёт час, если он придёт, я попытаюсь немного рассказать об этом ином способе жизни за пределами ментала — через поэзию, сказки. Сейчас же я пытаюсь починить мой остов.

Посылаю свою книжку издателю, не питая больших иллюзий. Он меня уже предупредил, что «такого рода сюжеты» не вызывают большого интереса у публики. Преподнеси людям Тайну на блюдечке, так они найдут в ней блох — как медленно, насколько медленно движется этот мир. В любом случае, она будет опубликована здесь и выйдет в следующем феврале. Это всё.

А как вы? Знаете ли вы, что я всегда рядом с вами. Не так давно я вас встретил и понял, что вы знаете гораздо больше вещей, чем говорите — либо вы не знаете саму себя. Часто бывает, что отсутствует связь между внутренним существом и внешним. Чем вы заняты? сообщите мне какие-нибудь новости, если вы не рассержены моим долгим молчанием. Впрочем, я прекрасно знаю, что вы не рассержены.

Моя мать снова и снова уговаривает меня приехать во Францию и повидаться с нею «в последний раз». В этом году я отказался, но вероятно в следующем году мне нужно будет уступить; для меня эти поездки в Европу — что-то вроде кошмара. Я нахожу, что атмосфера там непригодна для дыхания. Ну что же, возможно, мы снова увидимся в следующем году?

Что ещё сказать, кроме того, что я вас очень люблю и обнимаю по-братски.

Сатпрем

17 апреля 63

Маник и Бернару д'Онсие

Мои добрые друзья, я медлил с ответом на ваше письмо от 11 февраля. Поскольку был целиком погружён в правку моей книги о Шри Ауробиндо, которую сегодня утром выслал издателю. Я очень устал. И послезавтра уезжаю в Рамешварам, чтобы провести пару недель рядом с моим гуру, отношения с которым, как это ни парадоксально, возобновились. Это очень странный человек. Да и вообще, всё странно. Если издатель бросит мне в лицо это новое эссе, возможно, я попрошу тебя пойти и забрать его, чтобы прочесть и, коли ты считаешь, что оно того стоит, передать своим друзьям. Посмотрим. Я описал в этой книге множество сложных и тайных вещей.

............

Я мало что могу рассказать, ибо чересчур утомлён для этого, опустошён, как роженица после родов! Думаю, что писать — это самое ужасное занятие в мире. К счастью, рядом есть Суджата с её покоем и мягкостью, стирающими любые горести. Я часто вижу вас во снах, вас обоих. Это слишком туманно, чтобы можно было внятно рассказать, но связь есть, и мы встречаемся, это точно. Какие у вас проекты? — но естественно, «прогнозы на будущее», как ты говоришь, гораздо более эффективные и живые, чем все беспокойства прошлого. Прошлое интересно только в той мере, в какой оно даёт нить к более обширному Будущему. К чему бесконечно повторять один и тот же надоедливый мотив! Всё же мне было бы очень любопытно узнать твоё суждение о моей книжке. Я вложил в неё очень много всего. Словом, увидим.

Скажи Маник, что я её сердечно обнимаю и что помню о ней. Суджата присоединяется ко мне со всей своей нежностью.

По-братски с вами обоими

Сатпрем

30 мая 63

Маник и Бернару д'Онсие

Мои добрые друзья,

............

Понятное дело, я прочту эти книги[72], поскольку, естественно, я хочу следовать за вами в ваших усилиях. Только я веду весьма своеобразную жизнь, и читать мне придётся долго — есть множество вещей, которые я должен делать сверх моей работы, а именно тантрическая практика, занимающая несколько часов ежедневно. Так что придётся быть очень терпеливым, чтобы дождаться моего мнения.

Если бы была возможность увидеть фотографию этого Б.М., это сэкономило бы много времени и, по сути, позволило бы мне напрямую прикоснуться к сущности. Я сразу же пойму. Ведь правда в том, что его книги могут быть лишь отражением того, чем он сам является — следовательно, это позволило бы выиграть время. Кроме того, очевидно, если я возвращусь во Францию, я соглашусь увидеться с Б.М. только после того, как увижу его фотографию. Извини меня, но вещи достигли той стадии, когда я уже не могу (или ещё не могу) позволить себе неожиданные встречи. Уже не могу потому, что я очень открыт, а ещё не могу потому, что не чувствую себя достаточно окрепшим. Ты поймёшь. И прости меня, но я хорошо знаю, как и ты, что этот мир населён всеми сортами людей, которые могут быть очень полезны для прогресса одних и очень пагубны для других. Вот такая недвусмысленная ситуация.

............

Кроме того, я очень устал. И получил несколько тяжёлых ударов, сильно меня истощивших, состаривших, добавивших седины. Но решение идти до конца — неизменно. Кроме этого, нет занятий более лучших. И кроме этого, всё не в наших руках.

Обнимаю вас обоих со всей своей преданной братской нежностью.

Сатпрем

1 июня 63

Клари

Подруга, что за письмо вы мне написали сюда! Мне показалось, что я читаю прозу монахини XIII века! Именно такое впечатление произвело на меня ваше письмо. Я не насмехаюсь, подруга, ничуть: «Период отрицания Бога... страх спутать мою жажду Бога с малодушным желанием положиться на высочайшее существо, чтобы оно действовало за вас... грешники более близки к нему... страх любить» — О Боже! но подруга моя, какая же христианская зараза вас поразила!? (...) Вы что же, никогда не сможете освободиться от этого христианского колдовства (или еврейского, во всяком случае — западного), объявляющего «Бога» вне человека, заявляющего о «Могуществе», которое господствует над человеком и которому мы должны подчиняться, как некая разновидность высших Баранов. Но такой Бог — Ложь! Бог не является чем-то внешним, это не какое-то «высшее существо», на которого мы должны возложить заботу действовать для нас и за нас — Бог это ВЫ. Но у вас есть тысячи причин бояться вручить себя этой чуждой внешней силе, тысячи причин бояться любить этого в некотором роде лживого деспота, господствующего над западным сознанием, господствующего столь прочно, что он сочится из всех их мыслей, как дурной сок. Полноте, почему бы просто не приступить к работе над собой, как добросовестный химик, ведь тогда вы будете продвигаться гораздо быстрее, нежели загружая свои мозги всеми этими ложными проблемами. Ибо это фальшивые проблемы. Химик не спрашивает себя, должен ли он отдаться высшему углероду — он производит углерод.

Нет, подруга, вы ошибаетесь. В конечном счёте, мы покоряемся только Самому-себе. И когда мы находим Это внутри, нет больше никакого «страха любить», потому что наша жалкая любовь оказывается сметена этой-Любовью, которая даёт, и даёт, и даёт полными пригоршнями. Держите, вот только сегодня утром я читал эти восхитительные гимны Риг-Веды, гимны Внутреннему Огню, Огню внутри человека, Огню, который выковывает Бога внутри, и там говорится:

«O Fire.. Then it lavishes its deliciousness,

then it returns in treasure and substance all

that we have given into its flame[73].»

Итак, заставьте пылать Огонь внутри, это единственная работа, истинная работа; и когда он запылает, именно он сделает всё для вашей радости, вне споров и рассуждений — больше не возникнет вопросов, верить или не верить, любить или не любить. Огонь горит, вот и всё, он есть. Так что к чёрту эти христианские и греховные измышления. Заставьте пылать Огонь, познайте ваше собственное богатство! Всё остальное — бессмысленная болтовня.

Со всей моей нежностью

Сатпрем

24 июня 63

Маник и Бернару д'Онсие

Дорогие мои друзья, спасибо за фотографию, она позволила мне узнать то, что я хотел узнать — я успокоен. Через твоё письмо просочилось немного разочарования и раздражения от моей реакции, но меня волнует только дружба. Имя Бориса Муравьёва тотчас же заставило меня вспомнить Гурджиева (другой русский), который писал очень интересные вещи (или которые по крайней мере казались мне интересными лет десять назад) и который буквально разрушил жизни нескольких людей. И поскольку ваши отношения с Б.М., кажется, не ограничивались чисто интеллектуальным планом, потому что вы хотели принять его у себя, я не мог воздержаться от беспокойства. Ты протестуешь, когда я «смешиваю» само Послание и Того, кто принёс это Послание, но я всё же думаю, что не ошибаюсь. Если бы я мог увидеть фотографию Ж.Б., то смог бы получить более чёткую картину — хотя, вероятно, вам бы ни о чём не сказал, ибо такой род негативных вещей лучше обнаруживать самому. Так что всё в порядке.

Я перегружен работой, жарой, усталостью. Спешу закончить в этом году. Не представляю себе поездку во Францию — всё это кажется мне очень туманным, очень далёким, почти несуществующим. В конце концов, увидим, вынудят ли меня обстоятельства поехать туда. У меня всё меньше и меньше желания хотеть чего бы то ни было лично для себя. Иногда у меня бывает мимолётное видение того, что называют Нирваной. Это переход за пределы того, что находится за пределами, и он труден — я ищу точку, где это запределье сообщается с тем, что здесь, но на новой базе. База сегодняшней жизни, современного человека, его нынешних суждений кажется мне иллюзорной, нереальной, без правды, и я ещё не нашёл связи, которая позволила бы сообщаться тому, что здесь, с тем, что я нашёл там. Короче, я не достиг точки завершения — впрочем, вся жизнь целиком тоже ещё не достигла этой точки. И переход труден. Это всё, что я могу сказать. Я с вниманием и любовью слежу за вашим Приключением, и я верю в вас.

По-братски с вами обоими,

Сатпрем

10 сентября 63

Маник и Бернару д'Онсие

Мои добрые друзья,

............

Я по-прежнему не перевалил за введение Гнозиса из-за нехватки времени (небольшой пункт меня слегка разочаровал: «Изначально только христианство утверждало свой вселенский характер»... Когда начинают говорить «только...», сворачивают не туда; но важнее и нужнее, чтобы именно вы были удовлетворены). По правде говоря, всё, о чём можно сказать или прочитать, имеет лишь подготовительную ценность — Истинная Вещь приходит с прямым опытом. Если он поможет вам встать на путь вашего собственного опыта, это и есть самое важное.

Рассказать не о чем. Моя книжка в печати (в Ашраме, потому что Париж её не хочет: «Мы, признаться, не понимаем»), и в процессе перевода на английский для Америки (которая, как это ни парадоксально, ближе к пробуждению, чем Европа — потому что менее интеллектуальная и менее заносчивая[74]). Мой издатель ждёт другого романа — а я, я жду другую вещь. Нечто иное, что не перестаёт прибывать.

Когда выйдет французский текст, я тебе его вышлю. Прочтите его, если у вас будет время и если это не помешает вашей работе — но это не имеет никакого значения. Просто ещё одна вещь расчищена.

Преданно обнимаю вас обоих,

Сатпрем

29 сентября 63

Маник и Бернару д'Онсие

Мой добрый старина, мои дорогие друзья,

Я написал Л[75]. благодарное письмо, дабы сообщить ему о выплате полной суммы моих авторских прав на Золотоискателя, не густо: 777,75 НФ. И затем я получаю письмо издателя, уведомляющего меня, что фактически эта сумма сокращена до 428,80 НФ «учитывая обязательный налоговый вычет в 24% на 80% суммы» и другие мистические вычеты. Я ничего в этом не понимаю, но только что написал Л. новое письмо с просьбой извинить меня за то, что беспокою его со всеми этими пустяками. Я написал ему, что лично я, в конце концов, ни на что не жалуюсь, так как эта сумма равна зарплате индийского кули за шесть месяцев, почти столько же времени, сколько нужно для написания книги! но что он рискует оттянуть надолго, если не навсегда, возвращение всей суммы моего долга, если я должен написать ещё три книги, чтобы быть в расчёте!

Обнимаю вас обоих, и с особой нежностью маленькую Маник,

Сатпрем

19 января 64

Клари

Подруга,

Какой сюрприз вы мне преподнесли! я чувствовал самые разнообразные вещи, целый мир вещей — ваших — держа в руках эту маленькую брошюру. Мне казалось, я вас знал, но вы присутствовали с такой ясностью в этих нескольких стихах — все запутанные уровни вашего существа были почти как на ладони. Я хотел написать вам сразу же, просто затем, чтобы выразить мою братскую радость, однако я только сегодня взялся за перо, чтобы написать вам, вернувшись из своего долгого путешествия, достаточно инфернального. (...) И посреди всего этого приходит ваш сборник стихов, столь живой — вы в нём, внутри, чрезвычайно живая, о, неуёмная королева, и теперь я люблю его также, как люблю вас. Здесь и там встречаются интонации очень глубокие и трогательные — это тот уровень в вас, который я хотел видеть развивающимся, это истинная нить, которая может привести вас с великому Искусству. Я вижу в вашей книге большой потенциал, но и постоянную опасность быть покрытой и утонуть на других уровнях, более «подводных» — возможно, вы живёте этим конфликтом или этим противоречием? Но мне кажется, что когда вы найдёте мужество пойти за пределы, то воистину коснётесь великого Искусства (я думаю, к примеру, о Пленнице, или об Алчности — это часть негативная, болотистая и удушливая). Прямолинейный Бунтарь в вас кажется мне более близким к цели, чем извилистые пути другого.

Вот, надеюсь, что вы скоро напишете мне «стихи о радуге», которые поднимаются очень высоко, но обоими концами касаются земли.

............

Я верю в вас, подруга, очень верю, я уверен, что мы способны на многое — если срежем мелкие ночные водоросли.

Спасибо, подруга; как встарь, со всей моей нежностью,

Сатпрем

24 марта 64

Маник и Бернару д'Онсие

Дорогие друзья,

Мой вояж во Францию только что был утверждён после долгих проволочек, но я повинуюсь желанию моей матери, которая сильно постарела и перед уходом хочет со мной увидеться. 12 апреля я прибуду в Париж и 15 июля снова улечу (самолётом) — три месяца. В Париже я останусь лишь на несколько дней, в дни прибытия и отлёта, чтобы уладить формальности, а оставшееся время проведу в Бретани с моей матерью.

О себе особо нечего рассказать, я весьма утомлён, это правда. Сильно сомневаюсь, что Франция позволит мне отдохнуть, скорее, наоборот, поскольку мне придётся пройти через жёсткую битву, чтобы не позволить захватить себя коллективной западной инфекции — я стал очень чувствителен из-за этой чёртовой Йоги. Буду ждать возвращения в Индию в июле, чтобы заняться, наконец, Саньясином и освободиться от этой тяжёлой вещи — после этого я обрету право на волшебные сказки (о которых Суджата меня просит уже долгие годы — а я стойко держался, заставляя её читать Золотоискателя).

⇐ Предыдущая 36 37 38 39 404142 43 44 45 Следующая ⇒