АГЕНДА МАТЕРИ 1951-1973 16 страница

Только что у меня побывала девушка по имени Вероника — она красивая и без пороков, и если днём я вижу слишком много болезней и нищеты[60], я спешу погрузить свой взгляд в её (у неё невероятно «успокаивающий» взгляд). Вот. Я часто думаю о вас с тех пор, как мы познакомились, но это было воспоминанием; теперь это будет ожидание. Спасибо, что послали мне знак, ничто не происходит случайно, и ваше присутствие оказалось весьма кстати, верьте в меня — и в мою дружбу.

Франсуа Е.

Пондичерри, 2 июля 60

Клари

Подруга, я вас рассердил, разочаровал, поранил? я не знаю. Мне кажется, что вы находитесь далеко, очень далеко. Зачастую я очень глуп, это правда, но моя дружба к вам неизменна.

Дело не в том, что ваши письма стали редки, но в чём-то другом. Возможно, из-за здешнего солнца я, очевидно, свихнулся, но я свихнулся с нежностью к вам.

Всегда, в любых обстоятельствах, ваш

Сатпрем

Пондичерри, 19 июля 60

Бернару д'Онсие

Мой дорогой старина Бернар,

Я медлил с ответом, поскольку прохожу через период великой усталости, как будто ощущаешь что с тебя довольно этого тела и, пожалуй, всего остального тоже. Иногда хочется просто поднять якорь и уехать, не оставляя следа. В конце концов, пожалуй, ещё слишком рано.

Но зато якорь поднимаешь ты. Это меня огорчает, что, бесспорно, эгоистично, ибо ты единственный, кто воистину хоть что-то понимает в моей жизни и который доказал свою нерушимую дружбу. Но это хорошо, что ты отчаливаешь. Любой кризис — это хорошо. Своим сердцем я с вами обоими.

Ты написал моему брату, а он тебе ответил. Отлично. Возможно, он с меньшим недоверием отнесётся к Ж.Б. [писатель-оккультист], чем ко мне. И если он найдёт там какую-нибудь правду, которая ему поможет, я буду только рад. (...)

Наконец, все эти штуки из прошлого только запутывают. Это правда, что я хотел быть для него тем, кем никто не был для меня, когда я пребывал один на дорогах — кем-то вроде брата, типа того. Но подозреваю, что это также является, или являлось, эгоистичным, и я желаю ему попутного ветра, куда бы он ни направил свой парус. Если Ж.Б. окажет ему помощь, я буду счастлив. Теперь, когда Золотоискатель готов к публикации, я закончил тяжёлую часть своих обязательств, я покончил со своим прошлым, но я пока ещё не закончил со своим рождением, именно это трудно.

Держите меня в курсе. Доброго пути.

Сатпрем

Пондичерри, 5 августа 60

Маник и Бернару д'Онсие

Мои добрые друзья,

Я немного озабочен по поводу вас, ибо приближается дата. Вы, должно быть, утомились и вам надоели все эти материальные заботы по переезду, но если можно, пошлите мне пару строк, чтобы сообщить, когда именно вы уезжаете. А ваш очаровательный парк? Продали?

Что до меня, работа продолжается. В сущности, в этих областях не осмеливаешься говорить о достижениях, ибо спустя две минуты тут же мило разбиваешь себе нос. «Going on» [продолжаешь] — только в этом и можешь признаться. И потом, крепко укоренившаяся в теле вера, что именно в этом состоит смысл жизни и что однажды внешнее будет переделано изнутри. Это усилие — и есть самое главное, независимо ни от внешних покровов, ни от причины, по которой нам нравится закутываться в эти покровы. Так что я рад вашим усилиям. И я полностью уверен.

Я с вами, сердечно и по-братски,

Сатпрем

Могу ли сделать что-нибудь для вас?

Пондичерри, 9 августа 60

Клари

Подруга, я жаловался не на ваше физическое молчание, но на то, что ощущаю вас очень далёкой — я имею ввиду, далёкой от вас самой. Я ощущал это очень остро на протяжении года, способом наиболее обнажённым, и ваше последнее письмо из Сент-Бревена довольно наглядно продемонстрировало мне это отдаление. Вы просите у меня немного света моей лампы, свет её не всегда столь превосходен, но я попытаюсь, потому что я вас очень люблю и потому что вы на пути к тому, чтобы сойти с тропы — или, скорее, забыть себя. Вы говорите, ваша поэзия «иссякла» или кажется вам «посредственной». Но это не удивительно. Вы знаете не хуже меня, что поэзию невозможно подпитывать, «живя как все остальные» с воскресным семейным рагу; её питает правда существа. А вы далеко, очень далеко от себя самой. Правда существа — это редкость, и она требовательна.

Да, вы требовательны, Клари, я хорошо это знаю, но курьёз в том, что вы хватаетесь за эту требовательность вашим внешним существом. Вы хотите многого для того, что вторично и побочно в отношении вас самой. Вы полагаете, что суровая, пронзительная, рафинированная самокритика — улавливающая малейший самообман, малейшее лицемерие — вполне достаточна. Но вы применяете эту строгость к поверхностной коже вашего существа, к вашим мелким привычным реакциям на других существ и на вещи — и это всегда одни и те же реакции, всегда одни и те же маленькие уловки на протяжении более десяти лет. Вы хотите изменить текстуру вашей кожи, но от этого вы не станете красивее! Можно долго ходить по кругу, многие жизни, и это мало что изменит. В конце многих поколений вы станете столь умелой, что сможете укусить собственный хвост. И вы уже чувствуете себя «отдалившейся» от Андре[61] «по милости вашего характера». Что в этом удивительного? Вы знаете не хуже меня, что человек меняется не путём изменения вещей, но путём изменения себя самого — что гораздо труднее. Можно даже сказать, что эти изменения гражданского положения очистили вас от остального.

Но я уверен, Клари, вы это знаете. Я уверен, что вы очень проницательны и видите всё это сами. И вы без конца подпитываете вашу внутреннюю правду путём уловок, путём фальшивой нечистой совести, фальшивых болезней, неоправданной раздражительности, неуместной проницательности. Я говорю фальшивой, потому что нельзя пережить свою внутреннюю правду под кнутом или под уколами нечистой совести, ибо эта нечистая совесть — сознание очень мелкого масштаба. Конечно, как вы говорите, «любая мелочь вызывает сложности»!! Конечно, у вас впечатление, что «ваша субстанция износилась». Но это не субстанция! совсем не она. То, что вы называете субстанцией — поверхностная кожура вещей, внешняя гримаса. Речь не о том, чтобы вглядываться в себя через зеркало — все знают, что у зеркала нет глубины — а о том, чтобы спуститься в себя. Вы не «износили свою субстанцию» — вы к ней даже ещё не прикасались. Ибо я вас уверяю, если бы вы действительно её коснулись, то узнали бы, что она неисчерпаема, она бесконечна, она неизменно обильная, горячая и живая. Ну-же, Клари!

Вы не выйдете из этого, Клари, пока не постигнете — постигнете глубоко — что эта вещь, которую нужно открыть, которую нужно обрести, она радикально ИНАЯ. Иная, и однако абсолютно та-же-самая; та-же-самая, которая уникальна во всём множестве существ и в то же самое время едина со всеми, универсальна. Так что вы плохо управляете вашим усилием, вы его теряете через неправильную волю. Вы упорствуете в желании исправить ваш образ, залатать его, застревая на всех углах и закоулках, психоанализируя вашу губную помаду (простите меня, Клари; я действительно люблю вас, вы знаете, и я очень уважаю вас, но вас истинную, которую я прозрел в ваших глубинах и которой вы пока ещё не знаете). Вы полагаете, что должны обнаружить, обрести что-то вроде супер-Клари, пересмотренной и исправленной, которая добилась бы — наконец! — согласия Клари. Но та-Клари — это миф. Это не какая-то улучшенная Клари, у которой меньше её маленьких дефектов, меньше «характера», больше того, чего сейчас у неё нет и что было бы очень здорово заиметь. Нет, это не какая-то более успешная, более удовлетворительная комбинация — это нечто ДРУГОЕ. И пока вы будете упорствовать в том, чтобы выпрямить хвост собаки* и вести счёт вашим дефектам или вашим недостаткам, вы не продвинетесь ни на шаг. Мы все здесь с дефектами и недостатками! Мы набиты ими! Пытаясь исправить их силой эго, вы не преуспеете — не больше, чем пытаясь исправить глупость с помощью глупости (будь это даже просветлённая и самая верховная глупость). Путь не здесь, Клари. Нужно изменить сознание. Нужно обрести веру, совсем детскую, обо всё спотыкающуюся, бормочущую: вуаля, я имею веру, она во мне, очень глубоко, в самых глубинах, нечто иное, некто иной, чудесный, обильный, просторный, который как раз и есть всё то, что я назвал Красотой, Гармонией, Великолепием, повсюду, там или здесь, во всех вещах, пока ещё не найденный. Я верю, что это здесь, в самых глубинах, и что оно живёт, и что оно меня слышит. Я молю, чтобы эта вещь в самых глубинах указала мне путь, потому что я ничего не знаю, ничего не вижу. Но у меня есть вера, у меня такая сильная вера в То, которое в глубинах и которое ожидает меня на протяжении многих жизней. — Тогда приходит ответ, Клари. Оно всегда отвечает. И оно помогает. Только нужно упорствовать. И нужно действительно захотеть выйти из механического кружения на поверхности. Сказать себе: «В конце концов, неважно, что я думаю, что я чувствую, неважно, за чем я следую или не следую. Я должен найти именно это нечто иное, радикально иное.» И призывать, призывать в молчании своего сердца. Призывать с верой ребёнка, непоколебимой верой. И это приходит. Это приходит мало-помалу, очень осторожно, очень мирно. И мало-помалу вещи проясняются. Среди путаницы понемногу вырисовывается путь. И когда мы ухватили и держим нить, мы больше не должны её отпускать, нужно идти до конца, какими бы ни были трудности. Главное в том, чтобы прийти к такому моменту жизни, когда мы ухватим нить. Нужно молить в своём сердце. Нужно долго призывать. Но оно приходит, это неизбежно — потому что это и есть тот самый смысл жизни, это единственная причина, по которой вы родились. Всё остальное — более-менее литературная болтовня. Тогда вы увидите, как из вас хлынет поэзия. И как всё вокруг вас начнёт бить ключом, как всё станет прозрачным, лёгким, открытым. Именно тогда начнётся истинная жизнь.

По-братски обнимаю вас,

Сатпрем

Простите мою грубость, но я говорил с вами от всего сердца.

Рамешварам, 11 октября 60

Клари

Подруга, я даю вам право на оскорбления, пренебрежительные гримасы и обвинения в том, что я — грубый невежда, но не сердитесь так из-за моего последнего письма. Во-первых, потому что я вас люблю. Я грубая скотина, это правда, но я чувствовал, что у вас там всё не блестяще, и подумал, что стоило бы сделать немного скандала (и неважно, справедливы мои слова или несправедливы), просто чтобы спровоцировать глубокую реакцию. Если бы я вас не любил, мне было бы абсолютно безразлично, что вы становитесь Мадам Штучкой с Бульвара Барби, вот и всё.

Клари, вопреки всему, существуют вещи, которые я вижу, потрясающе новые вещи, они здесь, в распоряжении людей, и я вижу, что мы подходим к удивительнейшему повороту человеческой судьбы, и я вижу, что если мы захотим, мы можем построить в себе другое человечество, более истинное, более широкое, более красивое, более любящее. Не квинтэссенцию того, чем мы были, а нечто абсолютно новое. И временами я огорчаюсь или теряю терпение, когда чувствую, что мы не отвечаем, что мы не слушаем. Вот уже более десяти лет я ищу и экспериментирую, и, к примеру, ни Франсуа, ни даже вы никогда не задали ни одного истинного вопроса — всё остаётся на интеллектуальной поверхности, более-менее подкрашенной эмоциями, но нет настоящего погружения, настоящей жажды, заставляющей нас ломать все старые способы думать, чувствовать, существовать — нет подлинного вкуса к новому. Именно это я и хочу сказать, и только для этого я стучу в двери. Поймите, Подруга, что я не хочу ничего для себя, даже вашей дружбы ко мне, или дружбы моего брата — я наполнен! И каждый день — как новое начало. Но именно для вас я хочу этого, для Франсуа, поскольку я знаю, что оно в распоряжении тех, кто хоть немного искренен и кто устал от старых надоедливых припевов. Так что это далеко не «личный» вопрос. Я больше не Бернар, я Сатпрем, а это совсем другое.

Простите за мои каракули, я лишь хотел сказать вам, что я с вами, несмотря на все видимости и все слова. Возможно, в словах я ошибаюсь, но я хорошо знаю, что истинно. Пишу это лёжа на животе в караван-сарае. В Пондичерри я возвращусь к концу сентября.

Маленький верблюд из слоновой кости, которого вы мне дали в Карачи на аэродроме семь лет назад, когда я навсегда возвращался в Индию, сломался. Он сломался именно 22 августа. Я хранил его всегда в одном месте, и по недосмотру он упал (сломалась нога) — я сразу же подумал, что это не случайно, и молился за вас. Вы помните, на этом аэродроме в Карачи вы мне сказали при расставании: «Вы — мой пробный шар» — там был метеорологический шар-зонд, который в тот момент запустили с земли.

И что?

Обнимаю вас

Сатпрем

P.S. Думаю, что Золотоискатель должен уже выйти. Вы его читали? Когда у меня будет экземпляр, я вам его вышлю.

Пондичерри, 28 сентября 60

Бернару д'Онсие

Мой дорогой старина, наконец! Не знаю, должен ли я начать с потока брани, которую ты вполне заслужил, или сказать тебе, как я рад и успокоен, получив от вас новости. Я думал, вы во Франции! и беспокоился.

Итак, я прекрасно понимаю «опыты», которые вы сейчас переживаете, и ваше отвращение. (...) Но почему ты стремишься всегда всё свалить на эти бедные враждебные силы — если так будет продолжаться, мне придётся встать на их защиту! Эти бедные симпатяги делают для Господа грязную работу, а весь мир их поносит. Что же, я хорошо понимаю, что настойчивое повторение «неудач» также может быть знаком; не знаком того, что нужно отказаться, но того, что нужно использовать другие средства или выбрать другой путь. В конце концов, Господь не всегда столь зол к своим воробьям и временами он им помогает, даже когда стреляет по ним из пушки. Не так ли? Выражаясь изысканно, это как раз период между двумя артобстрелами, когда у нас есть перерыв, чтобы немного отдышаться! и тогда у нас проявляется тенденция к обходительности... Бедные мои друзья, я подтруниваю, поскольку хоть немного отдышался, чего со мной не было на протяжении... нескольких поколений (я возвращаюсь из Рамешварама) — но прекрасно понимаю, что для вас это совсем не смешно. За последние месяцы я много раз видел тебя во сне (впрочем. я часто тебя вижу, и эти встречи всегда очень... как сказать... когда я просыпаюсь, то всегда ощущаю нечто приятное, или братское, или близкое — обычно ты заставляешь меня посещать разные места или даёшь мне поесть! Определённо, у тебя очень развитое витальное существо, и когда у тебя появится свой Учитель, это должно быть интересным). Но я не смог локализовать место наших встреч, была ли это Франция или Индия — это никогда не были «реальные» места. Маник тоже часто была там, с тобой. Осознаёшь ли ты сам эти встречи? Поскольку это, разумеется, не «сны». Ах, мой старина, если бы только мы были чуть сознательнее, действительно осознавали, жизнь стала бы чудесной, но приходится обдираться до крови, и потеть, и влачить жалкое существование, чтобы откопать маленький лучик света. Ну и работа!

Насчёт моей книги. Как и предполагалось, она вышла в начале сентября. В письме уже бывшего Директора говорилось, что первые критические отзывы были «хорошими». Несколько дней назад я получил авторские экземпляры и завтра утром вышлю вам один. На самом деле, мне бы очень хотелось, чтобы моя книжица дошла до Генри Миллера, о котором я более высокого мнения. Однако, пусть Маник не считает себя обязанной! (...) Если у вас есть время на чтение, я был бы очень рад узнать, что вы думаете об этом втором варианте — в частности, об одном пассаже в двадцать строк, который я считаю наиважнейшим.

В остальном — работаю. Моя книга о Шри Ауробиндо не движется — тантрическая практика занимает у меня около 7 часов в день, представь себе! помимо «обычной» работы — так что больше не жди от меня писем на пять страниц, как сегодня! Но пожалуйста, держите меня в курсе новостей, я немного беспокоюсь за вас, потому что очень вас люблю, вы это знаете — но уверяю, если стрелки часов остановятся и вы окажетесь вне времени, я не буду вас винить!

С любовью к вам обоим

и к Маник, которую обнимаю

Сатпрем

P.S. Суджата в порядке. Мы видимся всё так же редко, но её присутствие всегда ощущается как нежная поддержка.

P.S.2 Это я хотел бы поместить как дарственную надпись Генри Миллеру:

«Генри Миллеру,

Отомстившему за целый век непонимания Рембо.

В знак глубочайшей признательности

за искупительные страницы его книги «Время Убийц».

Я напечатаю это на листе и вставлю в книгу.

Пондичерри, 7 октября 60

Клари

Подруга, вы так мило рассказали мне о вашем походе в Gibert для покупки моей книги. Я тронут, несмотря ни на что! Вы словно заставили меня ощутить и потрогать мою книгу, ибо когда я получил опубликованную копию, у меня была лишь краткая эмоция, в которой присутствовало главным образом «вот, держи, наконец, это сделано», и это сразу же ушло, аннулируя все другие внутренние комментарии, когда я вручил её Матери. Да, в-основном было это: работа закончена. Потому что эта вещь представляет один из проклятых этапов моей жизни, когда я действительно страдал; но вы об этом знаете, так было уже в Каире и продолжалось немногим более десяти лет — двенадцать, если точно. И поэтому страницы радости в этой книге, они... как бы выразить... они приходят издалека. И поэтому я в некотором роде «верю» в мою книгу, я верю, что она может распахнуть двери, потому что в ней есть мощь правды — я хорошо знаю, откуда пришли некоторые страницы.

И я также говорил себе: держи, возможно, это пришло, чтобы расшевелить Франсуа. Но — молчание. Ни слова. Однажды это, наконец, придёт. Если бы я должен был терпеть боль и за Франсуа, я бы давно уже умер! К счастью, сейчас я твёрдо обосновался в другом. (Я хорошо понимаю, что «семья» должна немного стыдиться меня — они молчат; или, возможно, у них просто нет времени... все люди настолько занятые).

Подруга, «вы верите в то, что я несу» в себе — но это не является моей особенностью! Именно это я уже устал повторять людям: это в вас, всё в вас, в вашем распоряжении. По сути, именно это Франсуа не понимает, он относится ко мне с недоверием потому, что представляет, будто я несу правду по собственной мерке, и что мой путь — не его путь. Возможно даже, что он верит или опасается, что я посягаю на его «личность»! но моя правда является универсальной, вот в чём соль! Она не принадлежит Сатпрему, она полностью и абсолютно человеческая. Просто мне по особой милости дано было пережить несколько хороших ударов по носу, или, скорее, по панцирю, которые помогли мне увидеть немного дальше и действительно захотеть достичь того, что я увидел. К чёрту «личности»! они настолько мелкие, наши личности, настолько устаревшие, ороговевшие, занудно-однообразные. И кроме того, они лживы. В сущности, великая работа состоит не в том, чтобы изучить новые вещи, а в том, чтобы разучиться. А что касается «личности», мы её находим в конце окружности, когда покидаем маленькую болтунью — тогда это действительно личность, действительно индивидуальность, и это — реализация. Я ещё не там, но уже в процессе. Если бы вы знали, какие волнующие секреты таит в себе эта жизнь, если бы только у нас было немного смелости или хотя бы любопытства отправиться в небольшое приключение внутрь себя, вместо того, чтобы безостановочно повторять один и тот же вздор. Так что, поверьте, я не какая-то редкая диковина, слегка экзотическая и мистическая — я абсолютно человечен.

Понимаете, именно это временами меня потрясает, или ранит, или раздражает, потому что мне в руки попал действительно секрет жизни, истинная наука жить (не мистика, но реализация здесь и сейчас — всё то, о чём мы мечтали, и даже лучше). У меня в руках все тайны, это фантастично, но мы не можем рассказать об этих вещах людям, — впрочем, это ничего бы не дало — нужно, чтобы они попробовали сами, чтобы они встали на путь и раз и навсегда повернулись спиной к своим маленьким историям. Мы не можем шагать вместо них. Даже если бросить чудеса им в лицо — что совершенно напрасно, — они не поверили бы. И впрочем, это правильно, мировой закон создан в совершенстве, нужно, чтобы каждый прикоснулся к этому самостоятельно. И всё, что я могу сделать, это не «говорить», но толкать людей к тому, чтобы решиться сделать шаг и отправиться в путь — выйти из «сети» (да, Подруга, мне нравится, как вы сказали: «У меня ясное осознание, что я поймана в сети...»)

И мне также нравится ваша искренность, когда вы говорите о «тяжёлой петле примитивных эмоций» и об «этом страхе, что ваша тайная полнота не требует от вас иной морали, кроме вашей физической лени, не способной быть на высоте, и вашей эмоционально напряжённой и экстремальной жизни». Иметь такую ясность — это уже много.

Но скажу вам одну важную вещь: если вы позволите действовать вашему внутреннему существу, то именно оно освободит вас от всех этих внешних профанаций. Вас не просят делать это самостоятельно, ибо, воистину, никто не способен на это, кроме весьма редких моральных атлетов (и при этом их победа весьма сомнительна) — вас просят лишь позволить этому действовать. Именно внутреннее существо имеет истинное могущество и оно очень хорошо делает свою работу. Но если вы заранее говорите: «я не могу», то воздвигаете барьер в своём сознании и закрываете дверь. Не нужно концентрироваться на своих дефектах и своих слабостях и неспособности — ибо мы набиты ими — концентрируйтесь на чудесном, которое пребывает в нас; оно имеет любые способности. Нужно всегда жить с чувством, что всё возможно. А иначе мы закрываемся. И я уверяю вас, что так называемое очарование внешних эмоций ослабевает само собой, когда начинаешь входить в контакт со своей истинной сущностью. И всё становится изумительно интересным, полным высочайшего очарования. И тогда говоришь себе, как же много времени было потрачено зря.

Обнимаю вас со всей своей нежностью.

Сатпрем

P.S. Да, я много выслушал от И. Она ушла от меня с очень хорошим впечатлением о себе самой.

Пондичерри, 10 октября 60

Маник д'Онсие

Моя маленькая Маник,

Твоё неожиданное письмо, к которому я не был готов. Оно столь милое, столь тёплое, что я растроган. Никто не писал мне ничего подобного! Но ты, должно быть, очень пристрастна в своей дружбе, как и Бернар, иначе я действительно закончил бы тем, что стал писателем! — и это было бы катастрофой, ибо всем известно, насколько писатели невыносимы в своём тщеславии. Впрочем, у меня нет ощущения, что я «пишу»; скорее, кричу, бушую, призываю — особенно призываю, как будто для того, чтобы вынудить проявиться то, чего ещё никогда не было. И поэтому в исправленной версии вещи стали больше. И потом, по правде говоря, всё, что есть хорошего в этой книге, пришло не из меня. Каждый раз, когда вмешивается моё «я», результат сомнительный. Если бы только люди понимали тот простой секрет, что совершенство, красота и могущество идут из души, они писали бы гораздо лучше, они работали бы гораздо лучше, они жили бы лучше. Это фантастично, насколько мы закупорены! — словом, мне нечего сказать, ибо я уже долгое время таскаю на себе эту пресловутую оболочку.

Бернар говорил, как мне повезло, что я могу выразить поэзию, присутствующую во мне — спрашивается, а чем же вы занимаетесь в Умда Бегум Багх? разве это не живая поэзия? Слава Богу, для выражения поэзии существуют не только книги!

Слушай, поскольку тебе понравилась эта книга, я тебе исповедуюсь, только тебе одной (только тебе, это, естественно, и Бернару, я вас не разделяю в своём сердце) — там есть один отрывок, который пришёл прямо из глубин моей души, прямо из Сатпрема: см. стр. 68-69.

Словом, в следующий раз попытаемся сделать лучше! Но есть нечто более важное, чем писать.

Вы продаёте У.Б.Б. с аукциона! Сказать, что это меня печалит — это ничего не сказать. В конце концов, это, пожалуй, необходимо. Я очень уважаю ваше решение. И если Бернар чересчур занят, я прекрасно пойму, если ты расскажешь мне, как идут дела, потому что я с братской озабоченностью буду следить за вашей поездкой — чего уж там, ведь мы на одном пути, и всё, что приходит к вам, немного касается и меня.

Вот. Маник, сестра, ты ангел и ты смелая.

Обнимаю тебя со всей нежностью,

Сатпрем

P.S. Я хорошо понимаю то, что Бернар сказал по поводу непривычных слов [в Золотоискателе]. Но что поделаешь?! — «урубу» есть «урубу», это не орёл! Я называю вещи своими именами.

Да, «пропаганда» Индии, возможно! Но я, тем не менее, скажу, что не существует катехизиса истины и что каждый находит свой ответ, свой собственный. Я приглашаю людей в путешествие не в Индию, а в самих себя. Разве не так?

Мой брат не написал мне ни слова. Натуральный сыч! (Вот ещё одно слово, дабы порадовать Бернара). А сыч, это и не урубу, и не голубь.

Пондичерри, 6 декабря 60

Бернару д'Онсие

Мой добрый дорогой старина,

Посылаю тебе только что полученную мной статью, дабы пополнить серию[62].

Чем дальше я иду, тем больше понимаю, что единственная истинная сила в этом мире — любовь.

Tibi

Сатпрем

Пондичерри, 21 декабря 60

Клари

Подруга, простите за долгое молчание — безумная работа и различные внутренние трудности. Но я хотел бы попросить вас, можете ли вы послать мне копию этого Моисея? И вы говорили о Иосифе, которого я тоже ни разу не видел? Я очень хорошо понимаю, что современные актуальные рамки полностью лишены размаха — фактически, я думаю, что мир никогда ещё не был столь беден в плане поэзии, приключений, чудесного, короче, всего того, что делает жизнь немного более истинной. Их более-менее возвышенные любовные истории утомительны; а их психологическая рафинированность достойна стоять на той же полке, что их косметические кремы. Хорошо, проехали. А впрочем, добавим это: похоже, что в «идеале» современный человек в своём апогее представляет собой маленький набор из вещей столь порядочных, столь комфортабельных, столь изысканно-лукавых, включая маленькие красивые библиотеки и хорошие музыкальные пластинки; эдакий маленький внутренний джентльмен с изысканным вкусом (со своей мадам и милым отпрыском, который вырастет столь же интеллигентным), летней виллой и лёгкой метафизической тоской. Чёрт! И даже если вышеупомянутая тоска тяжёлая, они не могут придумать ничего лучше, как написать милую книжку или заняться каким-нибудь альтруизмом для успокоения совести. Ничего такого, что превосходило бы супер-рафинированность нынешнего человека. И воистину, людям это не надоедает. Столь низкий потолок. Но не нужно расстраиваться: они пока ещё находятся здесь, им ещё нужно расти — однажды это придёт!

Возможно, то, чем я живу — полная химера, но по крайней мере, всё моё существо имеет уверенность в правде будущего — даже если я срываюсь, даже если разбиваю себе нос. Впрочем, нет никаких «срывов»: есть только опыты, неизбежно ведущие всё выше и выше.

Да, «ревность», я понимаю ваше чувство; это способ цепляться за вещи, за других существ, чтобы получить что-то лишь для себя... У каждого из нас своя трудность, но фактически это то же самое под разными масками. Это эго, которое цепляется, как только может. Нужно уметь обладать всем, при этом ничем не обладая — не так просто! Более удобно со всем порвать, от всего отказаться, чтобы жить в изоляции (но это не что иное, как обладание навыворот, ещё более коварное).

Если вы прочли новую версию Золотоискателя, я был бы рад услышать вашу критику. Мне нужна критика. От Франсуа нет новостей уже восемь месяцев (я понимаю). Моя мать написала мне вчера, и вот что она говорит: «Это твоя жизнь, твои страдания, твоя драма. Для читателя это слишком запутанная нить, слишком многословные дебаты. Будь она выражена более кратко, эта драма была бы напряжённее, строже, без излишеств, трогательнее для читателя, поскольку изданная книга обращена к другим людям и, чтобы проникнуть в их сердца, нужно конкретизировать и прояснить... Много отчаяния и кое-где свет... Но ты далёк от этого болезненного хаоса...» Что вам сказать? Думаю, она имеет все основания отказаться от того, чтобы проникнуться этой книгой. Если бы я пережил это с меньшей интенсивностью, в книге было бы больше художественности.

Но ни на мгновение в процессе написания этой книги я не почувствовал «отчаяния». По сути, в моей жизни было всё, что угодно, и главным образом, бунты, но никогда — отчаяние. Что скажешь, о читательница?!

Сердечно обнимаю вас,

Сатпрем

P.S. Если я снова буду писать, то это будет только потому, что я не смогу иначе. Потому что мы в столь ужасающей степени ниже того, что мы видим, что мы чувствуем. И я совсем не уверен, что книга смогла бы помочь другим. (Я в это верил раньше: но теперь больше не верю). Я верю, что нам поможет только наша душа.

Если возможно, не забудьте выслать вашу прозу. Спасибо. Вы говорили, что Ф. прочитала Золотоискателя — какие реакции он вызвал у молодых?

⇐ Предыдущая 34 35 36 37 383940 41 42 43 Следующая ⇒