С ПОХОРОННЫМ 7 страница

* * *

Солнце коснулось остроконечных вершин Откликного хребта. Гигантские голубые тени гор надвинулись на окрашенную тёплыми рубиновыми лучами землю, словно великаны прилегли на отдых на пушистый красно-зелёный ковёр. Погода была по-весеннему прекрасной. Настроение у гостей, прибывших на праздник с каждой минутой приближения вечера, становилось всё лучше... Снова в Гостином дворе накрывались столы, а на берегу реки Алтынки вместе с последними приготовлениями театральных трупп опять разжигались костры. Давая указания участникам праздника в подготовке праздничных развлечений, Ишим-ага ненавязчиво предлагал им и то, что ему крайне было необходимо для поимки мадам Акджан, как основного организатора кражи драгоценнейшей реликвии из их музея. А именно, он предложил цыганам взять её в баронессы и обрядить в одежду, соответствующую её будущему статусу, со всеми прилагающимися к ней бубенчиками и грудой звонких монет.

- Главное, - добавил он им последнее напутствие, - чтобы при ходьбе она звенела, как ваш цыганский бубен и гудела, как иерихонская труба, чтобы её издали слышно было... Она сама об этом просила, так как быть на таком празднике цыганской баронессой — это её давняя мечта!

- О чём разговор?! - подхватили его идею цыгане. - Обрядим так, что будет звучать, как соборный колокол!

Удовлетворившись таким ответом, Ишим-ага покинул Гостиный двор и прямиком направился к мельнице-музею. Когда он туда пришёл, солнце уже коснулось горных вершин верхней кромкой своего яркого диска. Сумерки начали сгущаться. В мельнице всё было по прежнему, как и в последний раз, когда он наведывался сюда с мадам Акджан. Каждый скелет находился на своём месте: трое играли в карты за столом, а четвёртый стоял у входа в подземелье музея. Огромный нетопырь, затмивший крыльями купол мельницы на этот раз не летал, а просто неподвижно висел в воздухе; впрочем, скелеты, изображавшие игру в карты, тоже не двигались. Как только первые шаги Ишим-аги прозвучали в мрачных стенах этого старого заброшенного здания, из-за нетопыря выглянула любопытствующая физиономия и сонно зевнула.

- И долго я ещё буду тут, как висельник, болтаться, а, Ишим-ага?

- Кстати, Серёжа, насчёт висельника идея неплохая, - остановился старец возле скелета Барыги, осматривая его недовольным взглядом. - Ты об этом подумай, а то в прошлый раз, когда я тут с кикиморой был, он у тебя вместо того,чтобы приветствовать и говорить «добро пожаловать» онемел...

- Ну ты и привёл!.. Так я сам онемел от её вида...

- Ну хорошо... А когда она покинула музей, и сюда наведалась делегация эльфов из Туманного Альбиона, его согнуло, и он пожаловался им, что его скрючил радикулит...

- Пришлось выкручиваться, Ишим-ага, механика несовершенная...

- Вот я тебе и говорю: подумай насчёт висельника... У нас всё должно быть наверняка!

- Хорошо, подумаю, - сдался механик и по канату быстро спустился вниз.

Вместе с Ишим-агой он прошёл в подземелье музея, выбрал там подходящий манекен для висельника — им оказался толстый и коротконогий соловей-разбойник — и стал мастерить для него петлю из верёвки, заранее заготовленной для таких вот непредвиденных случаев. Изготовив её и накинув на шею соловья-разбойника, он поднял его перед собой, оценивая, что у него получилось.

- По-моему, ноги коротковаты, - заметил ему Ишим-ага, - и как-то уж очень скрючены... Тебе не кажется?

Механик смерил своё творение оценивающим взглядом и скривил губы.

- Так судорога у него должно быть... От того и жалкое зрелище...

- Ты издеваешься?

- Почему?

- Потому что тот, кто на него взглянет, того тоже судорога прохватит... Не забывай, где мы находимся...

- А по-моему, самый то!.. То, что надо! - покрутил механик манекен, оценивая его со всех сторон. - Вон какая толстая и страшная рожа; распухла от долгого висения... А вот так ещё лучше! - достал он из ботинка стельку и сунул соловью-разбойнику в рот. - Теперь у него как будто язык вывалился...

- Натурально как... И язык прямо-таки коровий, распух...

- Смак! - причмокнул губами механик.

- И всё-таки эти скрюченные копытца ему замени, - остался недовольным Ишим-ага ногами висельника. - На, возьми вот эти...

Он подошёл к ковру, в который был завёрнут Весёлый дервиш Ханджа Наследдин, взялся за его торчащие с растопыренными пальцами ноги и выдернул их из ковра. Оказалось, что это были всего-навсего два самодельно сделанных протеза, обмазанных воском и выкрашенных в естественный цвет, присущий покойнику.

- А как-же... - на полуслове запнулся механик, вопросительно глядя на старца.

Ишим-ага пожал плечами и загадочно улыбнулся. Тогда механик без лишних слов открутил у соловья разбойника его родные маленькие и кривые ноги и прикрутил не родные, растопыренные и здоровые. Висельник теперь при всём своём трагическом виде с вывалившимся языком получился радостным от того, что повесился.

- Вот, совсем другой ракурс! - подвёл итог законченной работе Ишим-ага. - И сердце наполняется радостью, глядя на него...

- Счастливец! - согласился с ним механик. - Теперь у него не только голова и язык, но и ноги распухли от долгого висения... Прямо-таки водолаз какой-то, увидевший на дне морском чудо-юдо и выпрыгнувший из воды, чтобы повеситься от пережитого ужаса...

- Очень точное наблюдение!.. - кивнул Ишим-ага. - Ты ему ещё пиявок на ласты повесь, и он вообще будет, как настоящий! - с этими словами он подошёл к ковру весёлого дервиша, обернулся, через плечо подмигнул механику и опять загадочно улыбнулся. - А теперь пришло время действовать!.. - и, сняв обувь, залез в ковёр, оставив наруже торчащие ноги.

Усмехнувшись его выходке, механик взял в охапку висельника, выключил в подземелье свет и поднялся наверх...

Г Л А В А 8.

Мадам Акджан проснулась у себя в номере одна, когда вечерние сумерки плавно перешли в ночь. Чувствовала она себя превосходно, от тяжёлого похмелья не осталось и следа. Приняв душ, она вместе с приятной процедурой омовения получила и приличнейший заряд бодрости, в котором был всего лишь один недостаток: голодный желудок. Прочитав на столе записку, оставленную детьми, что они давно веселятся на празднике, она вспомнила, что и ей в этот вечер, а, точнее, уже в ночь, предстоит воплотить в дело кое-что задуманное, от чего по телу пробежалась волнительно-приятная, тёплая волна истомы, закончившаяся завистливым рыком желудка.

- Заткнись, обжора! - требовательно обратилась к нему мадам Акджан, устремив взгляд в собственный живот. - Тебе бы только жрать и жрать... Когда это кончится?!

Желудок проурчал тише.

- Вот это уже лучше, скромнее... Ты посмотри: от твоего обжорства у меня щёки на чебуреки похожи... А грудь А эти ягоды пониже поясницы?.. Нет, ты полюбуйся на них... Чего замолчал?! - потрясла она своими пышными телесами перед зеркалом. - Что, тошнит? Боишься, вырвет?..

Желудок проурчал ещё тише.

- И не оправдывайся!..

Желудок пискнул.

- Ха! И не вздумай свою вину сваливать на меня!.. Мне хорошо известна твоя изворотливость!

Желудок опять громко рыкнул, отдавшись в горле отрыжкой.

- Чёрт с тобой! Закину в тебя пару бутербродов! - свирепо рявкнула ему в ответ мадам Акджан.

Желудок произвёл долгий и протяжный звук, похожий на удовлетворительный сладкий стон. Мадам Акджан привела в надлежащий вид причёску, оделась в экстравагантный, вызывающий вырезами и изощрёнными прорехами, брючный костюм и покинула номер. Прежде чем оправиться ужинать, она снова решила навестить дервишей, но дежурный по этажу объяснил ей по-английски, что они давно уже веселятся на празднике.

- Не дождавшись меня?! - удивилась она его сообщению.

- А разве вы заодно?! - не меньше её удивился дежурный.

- А разве вы не видите?

- Нет.

- Придётся мне и вас лечить... - со знанием дела, как заправский невропатолог, подвела она указательный палец к кончику носа дежурного, от чего у того глаза сошлись к переносице.

Дежурный непроизвольно присвистнул.

- Что с вами?

- Я здоров!

- А зря... - развернулась мадам Акджан и пошла прочь.

Дежурный перекрестился и подавленно пробормотал себе под нос.

- Как они состарились от её лечения, уму непостижимо!

Мадам Акджан вышла из гостиницы на улицу. Ночь её встретила не только мириадами звёзд безоблачного неба, но и ярким светом праздничных фонарей и шумным ликованием весёлых и ряженых участников праздника. И первым из ряженых в окружении цыганской капеллы к ней подошёл … медведь! В ярких вспышках цветомузыки она не сразу поняла, кто перед ней. На его большой голове был чёрный цилиндр с широкополыми полями, с которых свисали колокольчики, а лохматое тело прикрывала тёмно-коричневая жилетка с бахромой; штанов на нём не было. Медведь галантно поклонился мадам Акджан, и ряженая публика радостно заскандировала.

- Баронесса!.. Баронесса!.. Баронесса!

- Чего они от меня хотят? - попятилась мадам Акджан от галантного медведя, не готовая к такой встрече.

Но тут её взгляд упал на трёх бородатых матрёшек, - у неё перехватило дыхание: это были дервиши. В длинных, широких и разноцветных сарафанах с высокими красивыми кокошниками на головах, увешанные звонкими бубенчиками, они махали трещотками, издавая дребезжащую какофонию средневековой телеги; а их волосы и борода торчащие из-под кокошников и ниспадавшие на сарафаны придавали им столь ужасающе иезуитский вид, что смотреть без содрогания на них было невозможно. Цыганская лошадь, запряжённая в коляску и уже привыкшая к всевозможным декорациям да и сама разодетая не менее оригинально, чем эти ужасающие матроны, испуганно косилась на них лиловым глазом, постоянно дёргаясь от их каждого трещоточного порыва, а деревенские собаки, окружив их стаей, сошли с ума от визга, потому что лай не лез им в горло от вида этих пьяных, веселящихся и не обращавших на них внимания пугал. Никто из ряженых участников праздника даже не пытался отогнать их от шумных матрон, видя, как собаки осипли и боятся их укусить, видимо, не желая заразиться и приобрести столь же развесёло-страшный вид. Между тем медведь продолжал кланяться мадам Акджан, а публика скандировать «Баронесса!» Она пальцем поманила к себе дервишей, и, когда те, трясясь в экстазе от дребезга трещоток и бубенчиков, подошли к ней, поинтересовалась у них, что означает их вид и, вообще, что означает весь этот цыганский балаган с медведем и выкриками.

- А вы забыли, где вы находитесь? - в свою очередь, смеясь, вопросили они. - Это праздник, мадам!.. Вспомните себя вчерашнюю... Сегодняшний балаган — это детский утренник в сравнении с вашим вчерашним представлением... А мы безобидные матрёшки на нём!

- Я смерть гоняла! - с героическим достоинством объявила она.

- А мы балду гоняем! - потрясли они трещотками у неё перед носом.

- Что?!

- Разводим, как у них говорят, малахольных на топтогон!

- Попагон?! - из-за шума не расслышав их, удивилась мадам Акджан.

- Ага!..

- Ах вы сукины дети! - повторила она по-русски выражение одного из мужичков, отгонявших от них собак.

Матрёшки перестали трясти трещотками и, замерев на месте, посмотрели друг на друга; потом, как по команде, взорвались оглушительным смехом — собаки, прижав хвосты, разбежались от них с истерическим визгом. Их раззадорившуюся компанию опять потревожил медведь и более сильное дружное выкрикивание цыган.

- Чего они хотят? - раздражённо развела руками мадам Акджан, увидев, как медведь бесцеремонно отодвинул в сторону гогочущих и дребезжащих матрон и низко, почти до земли, поклонился ей.

- Чтобы вы, мадам, стали их баронессой! - ответили ей дервиши.

- Вспомните: сегодня утром вы мечтали об этом...

- Неужели здесь так быстро воплощаются фантазии в жизнь?.. Я ведь даже подумать не успела...

- А зачем вам думать? Вчера - кикимора, сегодня - баронесса! И сегодняшняя роль куда лучше, вчерашней... К тому же вы только посмотрите, какой у вас импозантный барон! - показал Ферапонт на кланяющегося медведя.

- Симпатяга! - согласилась мадам Акджан.

- Без штанов и в цилиндре! - любуясь им, добавил Храп.

- А зачем ему больше? - философски заметил Охрип. - Для него это и так запредельный наряд!

- Да, верх учтивости, - глубокомысленно и вдохновенно выдал Ферапонт; щёлкнув пальцами, он жестом показал цыганам на мадам Акджан. - Ну... как вас там... Ромал-лы! Она вся ваша!

И не успела мадам Акджан опомниться, как цыгане обступили её со всех сторон и поверх брючного костюма надели на неё разноцветное ампирное платье с завитушками, кружевами, бахромой, рюшечками, ленточками, монетками, бубенчиками и колокольчиками. На голову ей водрузили венок из искусственных георгинов, ромашек, астр и огромных гроздьев винограда, свисавших по обеим щекам, как пейсы раввина. От матрёшек теперь она отличалась лишь тем, что у неё не было бороды. Она не смеялась, а вместо этого смотрела на окружающий мир взглядом более свирепым, чем это мог бы сделать медведь.

- Опять всё начинается с того, что и вчера... - вдруг осознала она и по-русски добавила, проскрипев зубами. - Любопытно, какого хрена они ещё придумают... Эй, Флюидонт!

- Ферапонт, - поправил её дервиш.

- Один чёрт! - махнула рукой мадам Акджан. - А где этот... Тьфу, шайтаны, обложили кругом, вспомнить не дают... - посетовала она на цыган. - Как его?.. Их разухабистый старец... Хутор... Ишим-ага?

- У алатырь-камня встречает делегацию альпийских гоблинов! - ответил ей Ферапонт.

- Боюсь я, что сегодня повторится то же самое...

- Вы о чём?

- Ты опять с этим идиотским вопросом?!

Испугавшись её гнева, Ферапонт изобразил ладонью плавающую рыбу, её огромные выпученные глаза в потёмках не видящие ничего; а также пожатием плеч, вращением тела вокруг своей оси и похлопыванием рук-плавников по бёдрам, волнение заблудившейся рыбы, мол, куда это меня занесло?

- Именно это меня и беспокоит! - поняла его пантомиму мадам Акджан. - Мне вчерашнего хватило...

- Неужели?

- А ты думаешь легко бороться со смертью?

- Думаю, что тот бедолага, который её изображал, сейчас в более удручающем состоянии, чем вы... Я уверен: он лежит с компрессом на голове и охает... Не до праздника ему!

- А нам до праздника! - гневно отрезала мадам Акджан. - Мы должны его использовать с полной выгодой для себя, и вчерашнего не должно повториться!

- Так это зависит от вас...

- Вот поэтому я сейчас займусь с ними попагоном, - указала она на цыган, при этом покрутив собственным задом. - А вы разыщите моих детей...

- Над ними летают амуры, госпожа, - перебил её Ферапонт.

- А по твоему над ними должны летать только светлячки?!

- Я об их влюблённости!

- А я дура и этого не понимаю?!

- Всё может быть, - пожал плечами Ферапонт и, увидев её свирепый оскал, понял, что сморозил не то. - Я имел ввиду, что вы не понимаете, как глубоко задеты их чувства царевичами и благородной Еленой на этом празднике...

- Ах ты бородатая Барби! - возопила мадам Акджан, заставив медведя лбом стукнуться о землю и больше не разгибаться; цыгане при этом расступились от неё. - Я сейчас из тебя...

- Не надо! - так же нервно выкрикнул Ферапонт. - Сделаю всё, как вы желаете, - бросился он бежать. - Разыщу ваших детей и приведу к вам вместе с их царевичами, благородной Еленой; летающими амурами и... стаей светлячков! - добавил он через одышку.

Посмотрев ему вслед, мадам Акджан самодовольно дёрнула головой и шепнула оторопевшим от страха его помощникам.

- Ну, Хлип и Хряп...

- Храп и Охрип, - неуверенно возразили они.

- Один хрен!.. - уже привычно высказала она по-русски, отмахнувшись от их слов. - Бегите за этой хлипкой Барби и передайте ей и моим детям, чтобы они сюда не шли, а, напротив, заготовили бревно в человеческий рост и уложили его в заранее заготовленный ковёр, который находится в нашем номере... Мои дети знают о нём!.. Затем, то бревно в ковре перенесите поближе к музею, что находится в старой мельнице...

- Будет сделано, мадам!

- Это ещё не всё: когда перенесёте бревно, то вы, ветхие куклы...

- Матрёшки.

- Ещё раз перебьёте меня, зубы выбью! - поднесла она кулак к физиономиям дервишей, у них от страха округлились глаза . - И не забывайте, что лечить от этого я вас тоже буду... Так вот вы, мои ветхие куклы, когда перенесёте бревно к мельнице, останетесь его сторожить, а моим детям передайте мой строгий наказ, чтобы они вместе со своей амурной свитой шли на станцию к алатырь-камню и дождались там нашего с вами прихода! Ну... Пошёл! - дала она по загривку каждой матрёшке, и те, дребезжа и грохоча на бегу, понеслись вдогонку за своим шефом...

* * *

На берегу реки Алтынки всё было, ка и в прежнюю ночь только с ещё большим размахом: помимо костров, через которые прыгали влюблённые пары, театральные труппы на подмостках сооружённых ими под открытым небом театров представляли импровизированные спектакли о нечистой силе из легенд и эпоса разных народов мира, в которых каждый желающий зритель мог принять участие. Здесь же в избушках древних волхвов проводились гадания по золотому руну, - вместо них служили овечьи тулупы, - по волшебной коже Василисы Прекрасной (её заменяли обычные лягушки, и по их бородавкам каждому желающему рисовалось его будущее); по следам рук и ног заказчика, когда он пьяный ползал на четвереньках; по его плевкам и даже по его чиху... В общем, в смехе недостатка не было, но самым, пожалуй, интересным было для всех участников праздника, успевших приехать на фестиваль русалочьей недели - это строительство избушки на курьих ножках. Организаторами праздника предполагалось создать массовое зрелище о бабе Яге и её сподручных лесных обитателях, и в этом грандиозном представлении каждый участник праздника должен был сыграть свою роль. Избушка возводилась на мобильном сельскохозяйственном тракторе, чтобы могла самостоятельно передвигаться. И в этом строительстве инженерам с удовольствием помогали дети мадам Акджан. Они помогали им монтировать курьи лапы со шпорами по бокам избушки и раскрашивать картон под пень, которым был окружён низ трактора с гусеницами. Со стороны избушка выглядела так, будто устав передвигаться на своих корявых ножках, присела на пень отдохнуть.

Матрёшки, галопом обежав все театральные подмостки, все избушки волхвов и, перемахнув через все костры, наконец, остановились у избушки на курьих ножках, когда все работы над ней уже были завершены. Дети мадам Акджан, вымывшись в бане после работы и переодевшись в сказочные одежды персонажей былей и легенд, стояли неподалёку от избушки в окружении таких же сказочных персонажей, как и они, и смотрели за ходом её испытаний. Матрёшки тоже встали поодаль, чтобы не мешать испытаниям, и в свою очередь в свете ярких фонарей повнимательней рассмотреть всех, кто принимал участие в этом весёлом мероприятии. Избушка на курьих ножках с виду простоватая и пришибленная, как пропившийся нищий на церковной паперти с протянутой рукой в поисках милостыни, при первом к ней обращении «встань к лесу задом, ко мне передом» вела себя, как свирепый зверь. Сначала она издавала недовольное урчание, а потом, взорвавшись оглушительным рёвом, вырывая клочья земли куриными лапами, которые вращались на триста шестьдесят градусов вокруг того места, откуда они росли, медленно поворачивалась, не вставая с пня.

- Ох — хо — хо! - разинул от удивления рот Ферапонт.

- Ой — ёй — ёй! - поддакнул ему Храп.

- Кхе — кхе — кхе! - шмыгнув носом, закашлялся Охрип.

- Шайтан-хата, - догадался Ферапонт.

- Бабай-курень, - возразил ему Храп.

- Кошмар-драндулет! - завершил Охрип.

И тут из печной трубы избушки на курьих ножках выглянула страшная старуха с чилижной метлой в руках. Её длинные спутанные космы торчали из-под пиратски завязанного платка на голове, огромный крючковатый нос упирался в верхнюю выдающуюся вперёд губу, из-под которой виднелись два изогнутых клыка длинной до подбородка. Большие в пол-лица глаза старухи, сверкая блеском, осматривали всех, кто собрался вокруг избушки.

- Что-то мне кажется, что мы всё-таки не доживём до конца этого праздника, - подавленно пробормотал Ферапонт, когда страшная старуха остановила взгляд на них, бородатых матрёшках. - Я уже начинаю жалеть, что поддался на уговоры начальства ввязаться в эту авантюру искать пройдоху Ханджу Наследдина... Да пусть он трижды пропадёт со всеми своими наворованными сокровищами!

- А ну-ка, залётная, подкати-ка к этим мутантам! - шлёпнула старуха метлой по крыше избушки словно по крупу коня, и та, дико взревев и вырвав из почвы комья земли, приблизилась к втянувшим головы в плечи матрёшкам. - Эй!.. Вы что за невидаль? - присвистнув, то ли от удивления то ли от восторга, спросила она.

- Интернациональ Барби! - смешав воедино все услышанные на празднике языки, понёс от страха Феррапонт. - Айнц, цвай, драй мутер-матрёха! - показал он на себя и помощников. - Нихт бельмейм!

- Ага, - дошёл до страшной старухи смысл его высказывания... - Ахтунг! - обратилась она к подошедшим участникам праздника, стукнув черенком метлы по крыше избушки. - Что ж это у вас иностранные гости без закуси пьют? А ну-ка возьмите их в оборот, отпарьте и припудрите как следует до надлежащего вида, а то они выглядят, как мои спившиеся сёстры!

- Так точно, Яга! - ответили сказочные персонажи.

Матрёшек обступили со всех сторон, и тут они увидели в толпе ряженых тех, кого они искали: дочери мадам Акджан были одеты в блестящие платья русалок, переливавшиеся в свете ярких фонарей искрящейся чешуёй; на голове у них сверкали не менее блестящие, чем платья волосы, сделанные из новогоднего дождика. Под руку они держали статных красавцев-царевичей в красных кафтанах. Сын мадам Акджан тоже выглядел сногсшибательно в одежде царевича: он был одет в жемчужно-парчовый кафтан. Под руку его держала столь красивая белокурая девушка в русском национальном платье, что дервиши на мгновение забыли о своём страхе.

- Ахтунг!.. Ахтунг! - запротестовали они, когда ряженные уже вознамерились подхватить их под руки и поволочь в баню. - Мерси, жуть-апа! Пардон, комарадос!.. Битте-дритте, команданто!.. Ауфидерзейн все на хрен!

- Так это же наши дервиши! - услышали они голос Барыша.

- Наконец-то! - вытер пот со лба Ферапонт.

Ряженые расступились. Барыш подошёл к матрёшкам и изумлённо дёрнул головой.

- Ну у вас и видок!

- Будет, что вспомнить, - рассмеялась его младшая сестра Чичек.

- Да, впечатлений хватает, - согласился с ней Ферапонт, - и полагаю, что это ещё не всё!..

- И мы надеемся на это...

- Вашим надеждам по приказу мадам Акджан суждено сбыться немедленно! - с ударением на слове «приказ» произнёс Ферапонт.

- Что случилось?

- Вас ожидает ковёр и бревно...

- Ах, это!.. - весело протянул Барыш. - Это мы мигом!

- И это ещё не всё! - строго одёрнули его Храп и Охрип.

- А что ещё?

Дервиши воровато посмотрели на окружающих их фольклорных персонажей и, зная о том, что они их не понимают, всё равно на всякий случай решили о последнем наказе мадам Акджан сказать её сыну тайно.

- Мадам Акджан настоятельно рекомендует вам взять с собой всю вашу амурную свиту и дожидаться с ними нас у алатырь-камня! - тихо шепнул Ферапонт ему на ухо.

- Зачем?

- Нихт бельмейм, - пожал плечами Ферапонт.

- Так, - задумчиво почесал подбородок Барыш. - Как говорят у них здесь «Чем глубже стакан, тем гуще туман»... А вы что скажете, сёстры?

- И мы ни хрена ни бельмеса! - дружно ответили они по-русски.

- Ферштейн... - понимающе вздохнул Барыш. - Да, совсем распоясалась мама на празднике. - Как, однако действует на неё здешняя атмосфера...

- Ну, а ты, как хотел? - попытался заступиться за неё Ферапонт. - Сколько лет без мужа... Осатанеешь!

- Очень верная шайтан-мысль! - многозначительно потряс пальцем Храп.

- Ае! - беспомощно шмыгнул носом Охрип.

- Хорошо. Сначала мы выполним её первое волеизъявление, а уж потом отправимся к алатырь-камню за новыми впечатлениями, - подвёл итог беседе Барыш. - Может быть нас ожидает приятный сюрприз...

- В отличии от нас она вас любит! - потёрли ушибленные загривки Храп и Охрип.

- В чём точно не откажешь нашей маме так в том, что она действительно любит нас!

И Барыш быстро справился с заданием требовательной мамы без помощи дервишей. Пока его сёстры вместе с царевичами бегали в отель Гостиного двора за ковром, он успел выбрать подходящее бревно из той груды дров, которую заранее заготовили для праздничных костров, а так же договориться с бабой Ягой, чтобы она довезла этот неудобный груз к мельнице-музею на своей «залётной» на курьих ножках. Когда бревно было завёрнуто в ковёр и уложено в избушку, Барыш вместе с сёстрами сразу отправился к алатырь-камню, доверив сопровождать шагающую избу с ценным грузом Ферапонту, Храпу и Охрипу.

На ночном небе из-за облаков выглянул яркий диск луны. Где-то далеко в лесу раздалось уханье филинов, перекликавшихся между собой. С реки Алтынки потянуло прохладой. Дервиши, подхватив руками подолы сарафанов, понеслись за избушкой, как птенцы за курицей-хохлаткой, производя бубенчиками и колокольчиками такой треск и перезвон, что даже седые Уральские горы застонали от них.

- Будет, что вспомнить! - раздражённо вспоминал на ходу Ферапонт слова младшей сестры Барыша. - Да этого захочешь забыть да не забудешь!..

- У них даже поговорка имеется: «Кто старое помянет — тому глаз вон, а кто забудет -тому два!» - напомнил ему Храп.

- Вот, оказывается в чём загадка этого народа!

- В чём?! - не понял его Храп.

- В том, что, если кто-то что-то забудет, то эти офтальмологи напомнят, выключив изображение...

- О, Аллах! - жалобно, задыхаясь на ходу, просипел Охрип. - Я без напоминаний этого никогда не забуду!

- И я! - вторил ему Храп.

- И я! - отозвался за ними Ферапонт.

Избушка на курьих ножках вбежала в лесную чащу, на деревьях которой сидела большущая стая филинов, выкативших глаза на несущийся с рёвом деревянный дом и трёх бегущих за ним звенящих пугал. Тот филин, которому довелось увидеть в своём гнезде трёх диковинных подкидышей и затем вырвавшийся из него дикий вихрь, по вине которого он лишился нескольких перьев, рассказал о тех явлениях своим родственникам и знакомым, и те в очередной раз собрались у его гнезда послушать его чрезвычайно интересный, изобилующий небывалыми подробностями рассказ, чтобы высмеять его, как болтуна и фантазёра. Однако тот филин и клюва не успел раскрыть, как его родственникам и знакомым самим пришлось открыть клювы от удивления, увидев с грохотом движущуюся по лесу на огромных птичьих лапах гигантскую квадратную птицу и её выводок из трёх звенящих жутких птенцов.

- У — гу — гу! - закрутив головами, удивлённо заухали они.

И не желая упускать их из виду, они стали сопровождать их, перелетая с ветки на ветку, с дерева на дерево и так до того соснового бора, за которым на горной речке стояла мельница.

Избушка на курьих ножках остановилась неподалёку от неё, позволив дервишам выгрузить ковёр с бревном, затем с грохотом отправилась в обратный путь. Баба Яга, торчавшая на печной трубе, метлой помахала матрёшкам на прощание.

- Ауфидерзейн!.. - крикнула она.

- Хай-булды битте-дритте! - махнули в ответ матроны.

Наступила тишина. В ночной мгле среди мохнатых сосновых ветвей светились только большие глаза филинов, отражающие яркий свет луны, да мигающие зелёными фосфоресцирующими искорками светлячки, кружившиеся в любовном хороводе. Глядя на них, дервишам взгрустнулось. Они присели на бревно, и, вдавшись в размышления, Ферапонт запел.

- А мне бы выкурить кальян...

- И любимую за талию обнять,.. - подхватил Храп, - и поцеловать...

- … мадам Акджан, - влился в хор матрёшек Охрип.

- Да ты что?! - вскочили с бревна Ферапонт и Храп.

- Я говорю, что мадам Акджан приближается, - указал рукой Охрип на приближающуюся повозку, запряжённую лошадью, в которой по барски восседала мадам Акджан в платье баронессы, гремящей и звенящей не менее, чем сарафаны дервишей. Кучером у неё был всё тот же галантный медведь, учтиво приглашавший её в табор. На его голове по-прежнему красовался чёрный цилиндр с колокольчиками на полях, а на теле жилетка с бахромой. На голову лошади тоже был надет цилиндр, и выглядели эти два животных как трактирные завсегдатаи, когда более трезвый тащит на себе более пьяного. Остановив повозку возле дервишей, мадам Акджан смерила их взглядом и серьёзно спросила:

- Ну... Всё ли у вас в порядке, умопомрачительные матроны?

- А как ваш попагон? - спросил Ферапонт.

- А! - расцвела мадам Акджан, поелозив задом. - Ничего подобного мне ещё не доводилось пережить... Цыгане померли...

- Совсем?!

- В переносном смысле, конечно, но почти...Обалденная трясогузка!

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒