Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





НЕПОКОРЁННЫЙ ОРЕНБУРГ 13 страница



Ещё 11 января, в день Елецкой иконы Божией матери тянулись переговоры, но, ни одна сторона на уступки не шла. На другой день на пустыре, у дома отставного казака Михайлы Толкачёва, известного говоруна, был созван круг.

Горячий челобитчик, сотник Кирпичников, чудом избежавший ареста ещё в Петербурге, переодевшись в мужичьи ремки, тайными дорогами проскочил в городок, избегнув поимки и дома, уже отчаявшись, вдруг стал уговаривать казаков пойти мирной процессией к генералу, дабы он сместил старшин и поверил войску. Большая часть казаков, считала эту затею глупой, и даже опасной, но настырное меньшинство, подстрекаемое жёнами и стариками, ещё верило в давно попранную справедливость.

 

                                              10. Роковой день.

 

 И вот наступило 13 января, день великомученицы Татианы и с нею в Риме пострадавших. Впоследствии, уже после своего освобождения из трёх -месячного заточения, Иван Кириллович рассказывал Андрею и Семёну, прискакавшему из Оренбурга:

 - Я с самого начала был против этой дурацкой затеи, меня даже чуть не побили, но всё одно пошёл с семьями казаков. Аграфена в слёзы, не пускат. А куда деваться. Надо. Набралось нас, пожалуй, по более трёх тысяч. Отслужили молебен в Петропавловской церкви и с иконами, хоругвями, с пением молитв двинулись по Большой Михайловской  к Войсковой канцелярии. Тут же передали капитану Дурново наивную записку, чтоб генерал Траубенберг увёл своих служивых из города.

На переговоры вышли «свои»:   разъевшийся, буркал не видно, щекастый атаман Тамбовцев, войсковой старшина Бородин,  да пронырливый дьяк Суетин. Первым заговорил, опередив всех, капитан Дурново. Оттягивая время, врал напропалую, что солдаты, мол, готовятся к уходу из городка, обещал заведомо несбыточное.

Тут и Мокся Шигаев соловьём залился, краснобай известный и главный переговорщик мятежной стороны. Всё убеждал старшин повиниться перед войском, что оно теперь не отступит, а если будут палить из пушек, народ не утерпит и выйдет дурное дело. Но атаман и старшины лишь повторили требование генерала разойтись всем по домам.

 А тем временем казаки, те, что не пошли с процессией, чувствуя недоброе, решили обезопасить этих, прости Господи, делегатов. Все ж свои, не чужие. Гляжу, казачки  дворами, огородами, закоулками, а кто и яром Чагана, подобрались вплотную к Войсковой избе и затаились. Все вооружены, их сотни три, а может и поболе.

  А за ночь снег выпал, кругом бело, как на бумаге. К площади стали подходить - у канцелярии старшины в бекешах, полушубках. Ближе  к крыльцу сам генерал - в кургузом утеплённом мундире  в окружении офицеров. Поодаль чернеют жерла чугунных убийц – с десяток пятифунтовых пушек с замершими канонирами, за ними рота пехоты с мушкетами наготове, подале эскадрон драгун в треуголках.

 - У вас-то оружия не было? – спросил Семён.

 - Какое оружие? У нас и казаков-то, почитай, не было. Одни бабы да старики. Главное оружие – икона Богородицы. Когда толпа к свите приблизилась, генерал засуетился, что-то стал офицерам говорить, руками размахивать.

 - Видел я этого генерал-майора, - проронил Семён, - барон, пузанчик лет под пятьдесят. На Рейнсдорпа всё давил, решительных действий требовал, калмыков профукал и рвался прославиться. Теперь вот в историю вошёл, навечно.

 - У него было два выхода, - произнёс Крылов, - выполнить требование толпы и вывести войска из городка. Тогда опала и прощай карьера, или стрелять по безоружным людям, поющим молитвы. Был бы он православный, а не католик, может, стал бы искать и третий путь. Холостыми бы, что ль выстрелил, попугать.

 - Не, ребята, вы не правы, - перебил друзей Акутин-старший. - Кто бы там стал разбираться: холостой выстрел или боевой. Пальцы у казаков были уже на спусковом крючке. И барон выбрал, по его мнению, самое лёгкое – приказать командиру батареи палить в народ. Капитан Дурново, как я потом узнал, был супротив. Он хоть и защищал послушную сторону, но стрелять в народ не советовал.

 -  А как всё началось? - Спросил Андрей.

 - Ну, когда процессия, после бесполезных переговоров, снова двинулась вперёд с пением, да с самой почитаемой иконой Богородицы, - продолжил Иван Кирилдлович, - генерал, не придумав ничего лучшего, приказал  дать залп картечью из пушек по толпе в упор. Не успел дым рассеяться, следом, по его приказу дали залп и карабинёры. Толпа бросилась назад, а на  рябом от крови снегу остались убитые и раненые женщины, старики, дети. Стоны, душераздирающие крики умирающих! Ужас, что делалось! Вся площадь окровянилась. Сразу было убито более ста человек, а раненых было ещё больше. Вперемешку с людьми валялись переломанные хоругви, пробитые осколками иконы. Я находился с левого бока толпы у домов и осколки не задели меня.

 – Что же они, мерзавцы, делают?  Проносилось  у меня в голове - это ж мирные люди.                                   

   А потом, из-за орудий  показалась и лава драгун, со своими палашами, чтобы довершить кровавую бойню.

И тут вдруг из боковой улицы выскочила большая группа вооруженных казаков, они быстро рассредоточились по крышам, домам, заборам и открыли беглый огонь по карателям. Первыми полегли пушкари. Траубенберг с частью офицеров и атаман Тамбовцев со старшинами успели утянутся за каменные стены канцелярии, но несколько офицеров, отстреливаясь,  были сразу изрешечены пулями и уже не двигались. Драгуны мигом развернулись и поскакали в конец улицы, за ними беспорядочной толпой кинулись и карабинеры. В это время несколько казаков подскочили к пушкам, развернули их и открыли беглый огонь по убегавшим солдатам. На двух орудиях, видно, пороху не пожалели, их разорвало, покалечив двух горе -пушкарей.

 - И что потом? - Не утерпел Семён.

 - Ну, пока казаки возились с убегающими солдатами, с площади вернулись уцелевшие, разъяренные казачки, выломав колья из оград, ворвались, в канцелярию, разбили окна, двери, и расправились с прячущимися карателями. Генерал отстреливался до последнего, пытался спрятаться под крыльцо, но его вытащили, подоспевшие казаки, изрубили  шашками и бросили в мусорную кучу. Ненавистный атаман Тамбовцев, его брат Иван, мздоимец, войсковой дьяк Суетин, и наиболее нечистые на руку старшины Митрясов и Колпаков были убиты. Капитан Дурново был ранен в руку и голову, лежал под лавкой, истекал кровью. Разгорячённые  казаки хотели его добить, да Мокся Шигаев не дал, отбил его от наседавших казаков.

 - Это наш главный козырь, - кричал он на всю канцелярию, -  это личный представитель самой Екатерины! 

Тут же попросил двух сердобольных казачек  перевязать капитану раны и, тем самым, спас его от смерти.

 - А почему тебя-то схватили? – Возмутился Семён.

 - Так, под горячую руку, на виду был. Вместе с Перфильевым, Бородиным, другими старшинами и меня, тычков надавали и бросили в холодный погреб. Сидим в запертом подвале, в полной неизвестности, что в городке происходит, не знаем. Лишь на третий день к нам пробралась моя отчаянная казачка Аграфена Стигневна. Пристыдила охрану, спустилась в наше промёрзшее узилище, принесла пирогов, какурок да мне теплый тулуп. Пока мы ели, она рассказала, что казачки войсковой стороны опамятовались, затужили, отправили в Оренбург раненого капитана Дурново. Он де поведает всю правду царице, как жа ему жизнь спасли. Да  опять послали выборных в Петербург, чтоб оправдаться да объяснить, что не повинны, мол,  в смертоубийстве, что генерал первым приказал стрелять в женщин и стариков. Но мы-то, несчастные узники, понимали, что императрица, ни за что не простит казаков,  и следует ожидать ещё большую партию карателей. Оно ведь и говорится: худо овцам, коли волк пастух.

 

                                    11. И снова -  капитан Крылов.

 

      Мятежное  эхо кровавого события мигом долетело до Оренбурга. Губернатор вынужден был незамедлительно отправить срочную депешу в столицу об убийстве генерала и о захвате власти в Яицком городке. Ответ был скорым. Екатерина сразу же отозвала из Москвы расторопного, опять же немца, генерал-майора Фреймана, занятого искоренением чумы («бунт в небольшом городишке русская царица посчитала более опасным, чем страшная эпидемия» - злорадствовали европейские щелкопёры) и отправила его с отрядом надёжных гренадёров на Южный Урал, для истребления «чумы мятежной».

А в Оренбурге, в семье Крыловых жизнь текла своим чередом. С горечью узнали от Семёна о пленении Ивана Кирилловича в Яицком городке, боялись худшего, знали, что на мятежников скоро навалятся каратели и в кровавой суетне мог сгинуть и невинный депутат Уложённой комиссии. Андрей ещё ночевал дома, изредка выезжая на учения в степь, а вскоре произошло радостное событие. Первого марта, на Евдокию, в тихий солнечный день Указом Военной коллегии ему был возвращен чин капитана, и он был утверждён заместителем командира шестой лёгкой полевой команды. Поскольку время было суматошное, большого праздника не затевали, но Мария теперь ходила гордая и сияющая, жёны офицеров теперь величали её «наша капитанша».

Ваня, поощряемый отцом, читал довольно бегло, заглядывая и в толстые «батянины» книжки. Не без влияния отца у него обнаружились успехи и в математике. С огромным интересом он узнал, что «Пифагоровы штаны на все стороны равны», знал дроби, легко решал задачи из сборника Курганова. Приставал и к дяде Лёше Юматову, пытаясь запомнить французские и немецкие выражения. Не охладел он и к рисованию. Заполучив у крёстного несколько листов чистой бумаги, он тут же изрисовывал их профилями  горбоносых и курносых лиц, смеющихся и плачущих; пушками, рыбами, птицами и котами, с человеческими мордочками; целые табуны коней с развевающимися гривами и хвостами. Правда, конские головы, ему по-прежнему подрисовывала бабушка Христя, зато всадники были вооружены до зубов, с длинными пиками и кривыми шашками. Кроме того, Ваня с большим удовольствием, теперь уже сам, бегал на занятия к дяде «Ёжику», обучаясь довольно успешно игре на скрипке. И, то ли благодарный поляк добросовестно исполнял данное Андрею обещание, сделать из его сына хорошего музыканта, то ли сам мальчик был талантлив, но успехи были налицо. По нотам он уже исполнял довольно сложные этюды и упражнения.

Но порой случалось и другое. Разбалованный добрейшей матушкой и частым отсутствием строгого батюшки, Ванюха порой отправлялся с дружками на весь день бродить по городу или купаться на Яик, отлынивая от занятий. Андрей Прохорович строго следил за поведением сына и, наказывая его за леность, приговаривал: - Задница Богу не молится, её можно и ремешком постегать. Коли отец не выучит, дяде по боку.

 

                                         12. Битва на Ембулатовке.

            

       В апреле 1772 года, перед Пасхой, в Оренбург прибыл генерал-майор Фрейман с ротой отборных великорослых гренадеров и дюжиной новых чугунных пушек с хорошо обученной прислугой. Петербург и сам нуждался в защите от нависшей с севера оккупированной шведами Финляндии, но Екатерина торопилась заткнуть рот злорадствующей европейской фронде. И началась бурная подготовка к суровой карательной операции. К гренадерам добавили обе не такие уж лёгкие полевые команды, шестую и седьмую, несколько сотен оренбургских казаков, да ставропольских калмыков, всего до трёх тысяч бойцов. Осторожный генерал Магнус, а по-русски Фёдор Фрейман, приняв во внимание участь предыдущего карателя, особенно не торопился. Дождавшись конца половодья, когда малые речушки, да и своенравный Яик вошли в свои берега, подсохли дороги, генерал Фрейман, теперь уже не с отрядом, а с целым корпусом, перед Святой Троицей вышел из Оренбурга вниз по Яику. « К середине мая Хрейман прошёл Нижнеозерную и сделал большой привал у овражистой крепости Рассыпной», - донесли илекские казаки в мятежный Яицкий городок. А  вскоре разведка доложила, что «войско Хреймана уже и речку Кинделю перелазит».

Яицкие казаки срочно собрали круг и решили встретить карателей по – боевому. Войсковая сторона выбрали  походного атамана, старшинская партия вдруг решила не отставать, тоже выбрала своего походного атамана и стали готовиться к бою. Но часть казаков, под влиянием зажиточной стороны, опять выступили за мирные переговоры с генералом, внеся разброд в план предстоящего сражения. Наконец, третьего июня, мятежное  войско, с некоторым опозданием, подошло к речке Ембулатовке, где его уже поджидал Фрейман на заранее занятой им выгодной позиции. Его орудия были установлены на высоком месте, пристреляны, а из Оренбурга были взяты лучшие бомбардиры.

У яицких казаков как-то сразу всё сложилось неудачно. Не было единого опытного коновода – два походных атамана не имели взаимного согласия. Из Гурьева привезли лишь пятнадцать пудов пороха, чего явно было недостаточно, да и из всех пушек,  свезённых из форпостов, годных оказалось лишь двенадцать. Кроме того, в саму организацию похода была невольно заложена мина замедленного действия.

 Под неразумным нажимом властвующей непослушной стороны в поход насильно были взяты казаки старшинской стороны, они-то и вносили разлад в управление войском. Они же и предательски упредили генерала о готовящемся нападении на его обозы у Иртецкой росташи. Тактика казаков расстроилась, не стало чёткого плана, да ещё вмешался войсковой старшина Перфильев, решив провести переговоры с генералом, окончившиеся впустую.  

И третьего июня на рассвете, как потом рассказывал Андрей Крылов Семёну,  стремительная атака калмыцкой конницы застала казаков врасплох, они еле отбились. А следом второй зевок. Отвлечённые суматошной контратакой на калмыков, казаки позволили седьмой полевой команде проскочить узкое место меж холмами на левом берегу Ембулатовки и построиться для атаки в центре.   Опомнившись, казаки стремительно ударили по левому флангу карателей, смяли его, отбросили на правый берег и там подожгли траву, чтобы за дымом скрыть направление удара, а заодно,  бегущим огнём подорвать запасы пороха и отсечь главную батарею карателей. Задумка была удачная. Фрейман мог бы разом лишиться более половины своей артиллерии и боезапаса.

Но казакам опять не повезло. Солдаты, охранявшие обоз с порохом и подбежавшие канониры, не смотря на обжигающий жар, успели обкопать лопатами землю вокруг телег с порохом и не пустили огонь к батарее. Стелющийся чёрный дым помешал вести прицельный огонь и самим мятежникам. Ядра бездарного начальника артиллерии Федулёва то перелетали, то не долетали, не принося урона карателям, к тому же, позиции его батарей находились ниже уровня артиллерии противника, что значительно сокращало дальность подлёта их зарядов.

По мнению командира шестой полевой команды Наумова, находящейся в резерве, первый день сражения не принёс перевеса ни одной из сторон, и, хотя численность яицких казаков превышала число регулярных войск почти на тысячу человек, артиллерия генерала действовала гораздо успешнее, порой выкашивая целые сотни мятежников.

Яицкие атаманы, задержавшие карателей на роковой черте у речки Ембулатовки, несмотря на немалые потери, отправили в городок гонцов с известием, что «Хрейман в земли войска допущен не был», вызвав преждевременное ликование горожан.

За ночь опытный генерал подготовил глубокую засаду и утром по классическому образцу тактики Чингиз-хана, осуществил ложную атаку с последующим отступлением. Удачно использовав передвижные острые рогатки, сумел оборониться от всёсокрушающей казачьей конницы и с тыла нанёс мятежникам решительный удар, задействовав почти всю свою артиллерию. Не давая казакам сосредоточиться, беспрерывно атакуя, сборное войско Фреймана почти на плечах отступающего противника приблизилось к мятежной крепости. Оставшиеся в живых казаки, поняв, что сражение проиграно, приняли очередное неразумное решение, призвали жителей бежать к персидской границе, опасаясь расправы карателей.

  Восьмого июня, на Троицу, регулярные правительственные войска уже хозяйничали в городке. Но большая часть корпуса была отправлена в степь для поиска обозов с семьями казаков, пытающихся убежать в низовья Яика. Их задерживали и под конвоем доставляли в крепость.

   А тем временем, многотысячная кайсацкая орда, воспользовавшись смутой, царящей в сопредельном государстве и тем, что правительственные войска, учтя опыт побега калмыков Китай, вылавливали беглецов, подошла к Яицкому городку, вызвав ещё большую панику среди жителей, знавших, чем это грозит.

Генерал-майор Фрейман срочно вернул весь корпус в крепость, организовал круговую оборону и, грозя нападением,  настоятельно предложил кайсацким мурзам  покинуть пределы земли Яицкого казачьего войска. Благодаря решительной настойчивости генерала назревающий конфликт удалось погасить.

                                                    ***

  Капитан Крылов, прибыв в городок, первым делом разыскал и освободил от пятимесячного сидения в подвале, Ивана Кирилловича, истомлённого голодом, простуженного, но не павшего духом.

 - Если б не моя верная Аграфена Стигневна, - жалился он Андрею, - нам бы не выжить, подохли бы с голодухи. Она, вить, мать чисна, немыслимым образом прорывалась через заплоты, через ругань, через несговорчивую охрану, задаривала и её пирогами, да шаньгами. Я, ить, раньше, дубина стоеросовая, столько лет с ней прожил, а и часу не мог с ней поговорить, чтоб не полаяться и только теперь, на старости лет дотумкал, мать чисна, какая же великая женщина мне досталась!

  Как ни странно, но в душе старый Акутин был на стороне войсковой непослушной стороны, хоть и пострадал от неё немало: и голодал, и пересидел зиму в погребе, и был избит.

 - Ведь какая же переменчивая судьба у меня,- острил старый казак, - останься я на воле, меня бы тоже притянули к следствию, как сочувствующего, а теперь, мать чисна, я как пострадавший, гляди, ишо и медаль дадут.

С Иваном Акутиным из подвала были вызволены ещё шесть человек. Виновник многих бед войсковой стороны, бывший атаман Андрей Бородин с двумя племянниками Фёдором, Мартемьяном, да зятем Нефедом, да атаман Сакмарского городка, Данила Донсков, да кабатчик Осип Иванов.

 - Ну и дружки тут у вас, Иван Кирилыч, - смеясь, подзуживал Акутина Крылов, - один другого толстопузее.  Их-то за воровские дела в узилище кинули, а вас за что, за справедливость?

 - Ладно хоть не прихлопнули, - с грустью молвил войсковой старшина.

 - Да-а, повезло карасю на сковородке, много масла налили, - усмехнулся капитан.

- Эх, мать чисна, оно, ить, не в том дело, что кошка сало съела, а в том, что попалась, - нахмурился депутат комиссии. Скоро кровушка польётся и не малая. Быдто и судилище это адское в Оренбурге возглавил не кто-нибудь, а сам полковник Василий Неронов. У него и фамилия подходящая. Знаешь кто такой Нерон?

 - Вроде какой-то римский император, - припомнил Андрей.

 - Э, господин капитан, римскую историю, мать чисна,  знать надо, она помогает понять нонешнюю. То был душегуб, тиран, убивец, мать родную не пожалел, христиан дикими зверями травил, Рим пожёг, но и от этого «Нерона» добра не жди.

 - А что, Иван Кирилыч, неужто так легко вычислить зачинщиков? – спросил Крылов.

 - Так они ж, как бараны, - возмутился Акутин, - сами под нож лезут.

 - А в чём секрет-то?

 - Эти горячие головы, после убийства Траубенберга, охолонули и написали царице покаянную челобитную, мол, «по принуждению оборонялись по крайней нужде», обвинили во всём генерала, старшин и даже Военную коллегию, а теперь, мол, «войско Яицкое пришло в тишину и спокойствие». Потом эти легковерные дурни все, до единого, подписались, чётко вывели свои фамилии и своих поручителей, да ещё на нескольких листах, для пущей убедительности. Вобщем, сами себе панихиду заказали.

 - Вы, конечно, отсоветовать не смогли?

 - А какая мне вера? Я ж у них в тюрьме! Предостерегал я их через охранников, так даже с бородинскими прихвостнями подрался. Их-то трое, а я – один. Ладно, сторожа, казаки знакомые попались, защитили, навешали им оплеух. А меня так и не послушали, отправились с подписями к Екатерине.

 - Как всегда наивная вера народа в доброго царя, - молвил негромко Крылов, вспомнив беседы с Наумовым.

 - Мотри-ка, Андрюш, ты, однако, далече заглядывашь, - удивился Кириллович, почесав в затылке, - я-то уж давно  древнюю историю почитываю, такое мне ведомо, а откель тебе известно?  

 - Офицеры у нас есть дотошные, да и сам размысливаю.

 - Вот теперь я понял, от кого Сёмка ума набирается, - потеплел голосом старый, - оно и в казачестве, и в армии светлые головы есть. Один Суворов  чего стоит. Вот и тёзка твой, Андрей Углицкий, полковник,  летось к нам заглядывал, умница, каких поискать. Советовал нашей казаре уступить да заводил выдать. Ну и списочек показывал тех, кто Челобитную подписывал. Мол, отстегают кой – кого, что ж не впервой, а то, ить, хужей будет, генералов – карателей пришлют. Расплодилось их на Руси, хучь запруду делай – несть числа да всё больше немчура, им чужих - то мордовать не жалко. Сказывал,  мол, беда пребольшая может придти. Не послушали, а оно, ить, горя много, а смерть одна.    

А вскоре первая партия арестованных, под сто человек, под усиленным конвоем была отправлена в Оренбург, где заседала следственная комиссия. Вскоре в тюрьмах губернского города уже недоставало места. Лавки гостиного и менового дворов были переполнены. Наиболее активных участников бунта нещадно пороли кнутами, ссылали в Сибирь, отдавали в солдаты. Остатних приводили к вторичной присяге. Но казаки, без смущения, по старинке говаривали, возвращаясь в свой бунтарский край:

 - То ли ещё будет, так ли мы тряхнём Москвою.

 Неуступчивая политика недальновидных царских самовластителей не давала выхода волнолюбивой яицкой казаре,  невольно направляя её в русло великой кровавой смуты.

Гигантская бочка с порохом была вскрыта, не хватало только дерзкого до отчаянности человека, чтобы бросить в неё горящую спичку. И такой человек вскоре нашёлся.         

 

                             13. Самоназванный Пётр Третий – седьмой.

 

      В Яицкий городок вскоре пришло высочайшее повеление: круг, войсковую избу и должность войскового атамана упразднить. Заместо оного учредить должность коменданта с гарнизоном регулярных войск. Вместо набата вменить барабанный бой. Всех казаков разделить на полки и подчинить оренбургскому начальству.

Комендантом крепости был назначен Иван Данилович Симонов, усадистый, полнокровный сорокапятилетний подполковник, по мнению генерал- аншефа Василия Долгорукого человек робкий, трусливый и шумный во хмелю. В канцелярии коменданта восседал, как и прежде, хапуга,  войсковой старшина Мартемьян Бородин да прижимистый есаул Мостовщиков.

Обе полевые команды разместили в Яицком городке, и Мария Алексеевна уже поговаривала о переезде к месту службы мужа, но Андрей, побыв несколько суток в полуразорённой крепости с озлобленным казачьим населением и, ощутив его неугасимую ненависть к солдатам, не решился пока, как и многие офицеры, срывать свою семью с насиженного места. Поначалу многие офицерские жёны, да и Мария настаивали на выезде из Оренбурга, но вскоре они и сами отказались от рискованной затеи, наблюдая за бесконечным наплывом арестованных яицких казаков.

Ими были забиты до отказа тюрьма, подвалы купеческих подсобок, складов, лавки гостиного и даже менового двора, что в двух верстах от города. Начались допросы с пристрастием, истязания, пытки.

А полуразорённый смутой Яицкий городок стал оживать. Возвращались казаки, прятавшиеся по заимкам, урёмам да по росташам. Подправляли избы, латали кровлю, на выпасах снова появился скот. Заядлые рыбари готовились к осенней плавне, смолили будары, чинили сети, другие рыболовные снасти, заготавливали талы на зиму, для растопки печек да кизяк.

Премьер – майор Наумов, как ещё повелось в Троицкой крепости, собрал офицеров обеих команд в просторном комендантском помещении для беседы о текущем положении дел внутри империи, да и за её пределами. На этот раз собралось много офицеров и низших чинов, всем было интересно, что деется за пределами городка, затерянного в обширных казачьих просторах. Капитан Крылов, поручик Юматов, подпоручик Полстовалов и все обер и штаб – офицеры шестой полевой команды расположились в первых рядах, вблизи своего командира. Пришёл и сам комендант Симонов, более по обязанности, чем из любопытства.

- Знаете ли вы, господа офицеры, что - либо о самозванцах в нашей земле? - Как всегда с вопроса начал беседу, Степан Львович.

Первым поднял руку поручик Юматов.

 - Одним из первых самозванцев на Руси был беглый монах Гришка Отрепьев, который выдал себя за убиенного царевича Дмитрия Ивановича,  полякам понравилось такая авантюра, появился Лжедмитрий Второй, потом ещё Илейка был и прочие.

 - Вас, господин поручик, недурно подготовили в кадетском корпусе - одобрил майор, - всё так, и следует заметить, что самозванцы появляются в тяжёлые для державы времена. В те годы Россия была на грани гибели, а если поразмыслить, то можно заметить, что они всегда поддерживались иноземными недругами. Вот и теперь ожившим Петром Фёдоровичем объявили себя столько негодяев, что на руке и пальцев не хватит. Не хотелось бы называть их поимённо, но вы должны знать о них, и ознакомить своих подчинённых.

Среди служивых давно уже бродили разноречивые слухи, и теперь они впервые, из уст штаб – офицера слушали официальное сообщение, и в зале установилась внимательная ломкая тишина.

 - Вот только некоторые, из числа наиболее известных.

 - Это беглый крепостной из Пензы некто Богомолов; рядовой ландмилицкого полка Воронежской губернии Кремлёв; сектант-скопец из Орловской губернии; казак Исетской провинции Каменьщиков, будто бы дотоле прячущийся в Троицкой крепости; это и беглый солдат Брянского полка Чернышёв, но - это всё плюгавая мелочь, рвань, плебеи, люди недалёкого ума. Они все пойманы и понесли наказание. Но, вот, объявил себя Петром Третьим царь Черногории, Стефан Малый, а это уже серьёзная заявка государственного масштаба, сродни польским, опять же польским, ставленникам Лжедимитриям. Но это всё на догляд внешней политики, нас же с вами тревожат внутренние неустройства.

Тлеет слушок, что где-то и в наших эмпиреях скрывается пока ещё не пойманный окаянный Пётр Фёдорович, весьма пронырливый донской казак, а нити его тянутся за пределы России. Не хотелось бы накаркивать, но за этим самодуром могут стоять могущественные силы. Они, что греха таить, и Порту втравили в войну с нами, подзуживают и шведского короля. Не секрет, что французские инженеры переоборудуют турецкую артиллерию, а шведы, как всегда зубы точат на Петербург. Враги России не дремлют. Мало того, что помогли Петра Третьего воскресить, так ещё и носятся с авантюристкой, лжедочерью Елизаветы Петровны, тоже рвущейся на престол. Не надо забывать о том, что и наш губернский Оренбург, и Троицкая крепость, из которой мы прибыли, и этот Яицкий городок,  вроде бы невеликая крепостица – все они находятся на охране юго-восточных рубежей великой  Российской империи. От нас теперь тоже многое зависит, - закончил премьер-майор.

Комендант ничего не добавил, а только поковырял пальцем в ухе и ушёл в свой кабинет.

 

                                                   Часть шестая.

                                  ФИТИЛЬ МЯТЕЖА ЗАДЫМИЛ.

 

                                        «Из Яика-городка, протекла кровью река,

                                          Круты горы закачались, сыра земля затряслась,

                                          Мелка рыбка вниз пошла, мелка пташка со гнезда,

                                          Укрепила Пугача, Сын Ивановича».

                                                                                                       Казачья песня.

 

                                        1. Сарынь на кичку.

 

   Вскоре в Яицкий городок из Оренбурга поступила депеша от шестого мая 1773 года.

  «Оному Емельке Иванову Пугачёву, заключённому в Казанскую тюрьму, за говорение возмутительных и вредных слов, касающихся до побега всех яицких казаков в Турецкую область, учинить наказание плетьми и послать, как бродягу, привыкшего к праздной и предерзкой жизни, в город Пелым, где употреблять в казённую работу».

Но сообщение опоздало. Вскорости поступило новая депеша о бегстве, «казанского колодника» из-под стражи, с указанием места, где он мог скрываться. Неделю спустя, соглядатаи донесли коменданту Симонову, что видели беглеца на Усихиной  росташи, в нескольких верстах от городка. Для поимки преступника сразу же было выслано в охват две команды, но его успели предупредить. Позже стало известно, что опасный беглец с группой примкнувших яицких казаков ушёл на дальние Толкачёвы хутора. Симоновские ищейки с опозданием доложили, что возмутитель спокойствия спустился вниз по Яику, к Бударинскому форпосту, в восьмидесяти верстах от устья Чагана и что его сопровождала довольно большая группа вооружённых казаков.

   Но самое удивительное, выяснилось при допросе яицкого казака Михайлы Кожевникова.  Под пыткою он сознался, что скрывал на своём хуторе незнакомца, который  открылся ему под большим секретом, что будто бы он и есть император Пётр Фёдорович. Что слухи о его смерти ложны, что он, якобы при помощи верного караульного офицера, спасшего его от гибели, скрывался в Киеве, потом в Царьграде и в русских войсках, что на Турецкой войне.

Слух о появлении в пределах Яицкого казачьего войска «императора Петра», счастливо избежавшего смерти, мигом рассеялся по всему городку. Недоверчивая, занозистая яицкая казара в большинстве своём приняла эту далеко не новую новость с сомнением. В памятных легендах, оставшихся ещё от прадедов, сквозили похождения Ивана Заруцкого и двойной вдовы обоих Лжедимитриев, красавицы шляхтички Марины Мнишек, волею коварной судьбы, занесённой на седой Яик Горыныч.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.