НЕПОКОРЁННЫЙ ОРЕНБУРГ 9 страница

- Зато у них сильна кавалерия, - шепнул Акутин Крылову.

- Ну да, конница у них отменная, джигиты, да и кони отборные, - ответил всезнающий Юматов, - но маневрировать они не способны, идут скопищем «толстым фронтом».

- Превосходная мишень для орудий, - добавил Крылов.

7. Мытарства поручика Крылова.

В октябре 1769 года все три драгунских полка, прибывшие из Оренбуржья были расформированы и у поручика Андрея Крылова, как и у всех офицеров, возникли досадные перемены. Наиболее боеспособных служивых переводили в сформированный Указом Военной коллегии, от 10 октября, 1769 года, Московский легион.

Андрею стало известно, что этот крупный воинский корпус состоит из гренадерского и трёх мушкетёрских батальонов, четырёх карабинерных и двух гусарских эскадронов. Кроме того, команды яицких и оренбургских казаков, егерей, пушкарей, с дюжиной орудий, а также роты вольных охотников и роты рекрутов. Особенно удивлял гусарский полк грузинских князей и дворян, разодетых, как на свадьбу.

Поручик Крылов был зачислен в карабинерный батальон, получил капитанский патент и солидный вычет из капитанского оклада. Однако, при первом же построении, когда обнаружилась пестрота обмундирования, Андрей почувствовал себя крайне неуютно.

Огляделся и понял, что здесь по одёжке встречают и по одёжке провожают. Ему сразу вспомнилась та же ситуация, что и в Троицкой крепости: снисходительная спесь адъютанта бригадира, фон Мененкампфа, фальшивая улыбка переводчика князя Уракова и даже унижающее презрение разжалованного капрала Понятовского. Был бы он при деньгах, к нему было бы и другое отношение. Правда, в крепости он всем доказал, на что способен, и даже высокомерный племянник заводчика Демидова там относился к нему с почтением. Но здесь, как понял новоиспеченный капитан, окопались расфуфыренные дворянские отпрыски, и они прибыли на войну, как на парад. Уже пошили себе мундиры, с выпушками, галунами, ментиками, пряжками. Хорохорятся по плацу, как заморские петухи, скрипят ботфортами, кивера напялили, шарфики с золотыми кистями, делают вид, что не замечают боевого офицера в потёртом драгунском мундире.

Вскоре предположения Андрея подтвердились. Легион считался привилегированным соединением, где несли службу состоятельные дворяне, их чаще использовали для парадов и для охраны важных особ. Служба в элитном батальоне в чине капитана, быстро бы продвинула Крылова по карьерной лестнице, но украшенный дорогими побрякушками мундир, стоил не одну сотню рублей и Андрей горечью подумал, что ему, безродному офицеру, эта сумасшедшая роскошь просто не по карману. И припомнилась капитану присловье бабки Христи: «Залетела ворона в царские хоромы: почёту много, а полёту нет».

Почувствовав неладное, Крылов сразу же написал прошение о возврате в драгунский полк, сославшись на то, что служа в Московском легионе, парадным мундиром себя обеспечить не в состоянии. Но отчислением из легиона занималась непосредственно Военная коллегия, находившаяся на период войны в Симбирске и Андрей, ожидая ответа, продолжал нести службу в карабинерном батальоне.

- Конечно, пехтура не на коне и к земле ближе, - размышлял про себя капитан,- не одни сапоги сносишь. Лет на десять меня бы хватило, здесь жалованье поболе, да и чины не задерживают, был бы холост, как-нибудь бы продержался, а тут Мария, да и Ванюшка подрастает.

Карабинерный батальон пока держали в Астрахани, а большая часть легиона была отправлена в Крым, в распоряжение князя Долгорукова и первый их бой прошёл удачно, крепость и гавань Кафы были взяты почти без боя. Подоспевший десант турок, видя многочисленный отряд русских войск, не вступая в бой, развернулся и ушёл в море. Со дня на день ожидалось отправление в Приазовье и оставшихся карабинеров и гусар.

Драгуны из первого эскадрона и некоторые офицеры уже прибегали в легион прощаться с любимым командиром, но за день до отправления карабинеров, Крылову вручили выписку из Указа Военной коллегии, где чёрным по белому было предписано его воинское «счастье».

«Оного порутчика Крылова, как он по карабинерской службе парадными вещами исправлять себя не в состоянии… Сего ради его для определения в драгунские полки Оренбургского корпуса, не объявляя капитанского, тем же поручичьим чином отправить в Оренбург».

Андрея и его друзей офицеров возмутило то, что крючкотворы Военной коллегии якобы не знали или не хотели знать, что капитанский патент и оклад Крыловым уже получен, что безвинное разжалование капитана в поручики наносит храброму офицеру жестокое оскорбление. Военные чинуши обосновали и возврат прежнего чина, сославшись на ложное утверждение «аттестовался в пехоту, однако по неродности назначен к исключению в драгунские полки», имея в виду возраст просителя, а Крылову шёл только тридцать второй год.

- А всё объясняется просто, - ухмыльнулся премьер-майор Наумов,- штабисты сохранили вакансию капитана в престижном корпусе для других, весьма не бедных кандидатов. Что поделаешь, петровские законы, когда чины давали за воинский талант, порушены.

Крылов был не единственной жертвой продажных армейских чиновников, сослуживец его полка, небогатый подпоручик Полстовалов Александр Михайлович подвергся такой же участи. Общая обида и несправедливость, впоследствии надолго сдружили этих двух храбрых офицеров.

***

Когда Андрей Крылов вернулся в родной драгунский полк, сослуживцы встретили его радостными возгласами, кинулись было качать, да вовремя заметили вместо капитанских - погоны поручика, его грустные глаза и воздержались. Посочувствовали, по-доброму, по-дружески разделили меж собой его горькую обиду. Подошёл майор Наумов, обнял поручика за плечи, утешил по-своему:

- Знаю их порядки. Они ж там, в легионе не сеют, не пашут, а под дудочку пляшут, а ты, если не поп, так в ризу и не лезь. Это ж только Пётр Лексеич за хватку да за ум людей ценил. Ему неважно было бедный ты, али богатый, а теперь даже непобедимому Александру Василичу Суворову козни ставят. Он взял неприступную, лучшую в Европе крепость Измаил да попутно и Козлуджу прихватил, а ему даже чин не повысили. А капитана тебе вернут, ты ж пока ещё не Суворов,- захохотал Наумов, - подойди ко мне в штаб, решим, что надо сделать.

Подошёл и закадычный друг Юматов, поставив на стол пузатую оплетённую бутыль вина и куль крупных с кулак яблок, прижал Андрея к груди:

- Ты, брат, не раскисай и на чужой каравай рот не разевай: пораньше вставай да свой затевай. И помни, мы с тобой орлы, а они из корыта не едят, оно для свиней.

- Да что вы меня все утешаете, - возмутился Андрей, - я уж давно успокоился, подумаешь наказанье – голова сазанья.

- Ну, а для полного успокоенья, вот вам письмецо из дома, - пожал Крылову руку Иван Ипатыч, - не горюйте, Андрей Прохорыч, из дуги оглоблю не сделаешь.

8. Здравствуй, батяня!

Андрей с нетерпением распечатал конверт и сразу увидел не просто крупные буквы, а уже осмысленные предложения своего сорванца.

ЗДРАСТУЙ БАТЯНЯ Я ТВОИ СЫН ВАНЯ ПРИВЗИ МНЕ РУЖО МАМАНЯ ПЛАЧЕТ ТИБЕ.

Ниже был пририсован кособокий домик с длинной трубой, кучерявым дымом и одним окошком, сверху нечто круглое с длинными хвостами, видимо, сороки. Внизу, стало быть, лошадки с длинными хвостами, но похожие более на собак, ноги в разные стороны от быстрой скачки. На конях всадники с большими головами, длинными носами и толстыми палками, наверное, саблями, а над всей картинкой большое колесо – солнце с загнутыми лучами, оно, видимо, ещё и катилось по небу, оттого и лучи согнулись. Под рисунком - крупными буквами старательно выведено - А Р И Б У Р К.

- Вот ведь как быстро растёт,- подумал Андрей, - приеду, так и не узнаю.

Мария писала, что в Яицком городке вроде бы много людей побили, а кого и за что не ведает. Иван Кириллыч ещё на Покрова уехал туда, к Аграфене Стигневне и до сих пор ни слуху, ни духу. Что с ним случилось, никто не знает. Мол, на твой капитанский аттестат купила хорошего козьего пуху. Вяжу шарфик Ванюшке и тебе свяжу. Все Акутины, баушка Христя и мы с Ваней гордимся, что ты у нас теперь капитан, а Ефросинья меня уже майоршей кличет.

Дочитав до конца письмо, Андрей с горечью подумал, зря тогда болтанул в письме, что чин повысили, теперь и домой стыдно являться. Скажут, нахвастал. Выходит цыганская правда хуже православной кривды. Вернусь в Оренбург найду того цыгана, что мне капитана нагадал. Хотелось на коня, а досталось под коня.

Крылов понял, что медлить нельзя. Пока его оскорбительное разжалование на слуху у начальства, надо действовать. С помощью майора Наумова, он написал пространную челобитную на имя императрицы Екатерины, где по пунктам перечислил свои обиды, уверяя, что ему одинаково, где служить капитаном: в Оренбурге, Сибири или на Кавказе.

По доброте душевной посетовал и на горестную участь подпоручика Полстовалова, уповая на то, что его, достойного офицера тоже обходят из-за его бедности. Оно у нас так и ведётся, рассуждал про себя Андрей: и слова не скажи, только грош покажи, мол, добр Мартын, коли есть алтын.

9. Турецкий след.

Переписав набело Челобитную, запечатав её в пакет, Крылов занялся любимым занятием, благо появилось свободное время. Развернув русско-немецкий разговорник, припомнил затвержённые ранее фразы и принялся переписывать в тетрадь новую порцию слов. Язык пруссов казался Андрею громоздким, грубоватым, со множеством рыкающих, неблагозвучных согласных, но покорял чёткостью и простотой, чем-то напоминающий родной язык. Итальянский, которым он интересовался ещё в Троицкой, был сродни французскому, изящнее, напевнее, но менее понятен.

Поручик откровенно завидовал своему другу Юматову, выпускнику Сухопутного кадетского корпуса, знающего все главные европейские языки, и тайно от всех пытался ему подражать. Овладев с трудом французский и понимая итальянскую речь, Крылов стал набирать запас немецких слов. Вначале он и сам не понимал, зачем он это делает, но однажды, ещё в Оренбурге, когда его об этом спросил Семён, Андрей, не раздумывая, вдруг ответил: - Это пригодится сыну Ивану, твоему крестнику.

С тех пор, осознав пользу и назначение своих занятий, он усердно стал изучать европейские языки, присовокупив к ним и математику, к которой имел особое пристрастие и довольно легко овладел игрой на гитаре, входившей тогда в моду и в России. Каким-то еле осознанным наитием Андрей понимал, что это ему когда-то пригодится. Если не ему, то его сыну Ивану, в талант которого он безгранично верил.

Натужно заскрипели ступени лестницы, и в проёме распахнутой двери показался Семён Акутин:

- О, Андрюха, ты что-то кропаешь на бумаге, чай, в писатели метишь, как губер Бекетов?

- Да куда нам, Сема, со свиным рылом. Никита Афанасьич стихи писал, песни. Трагедию сочинил.

- Не придуряйся. А ну-ка дай глянуть, что ты там пишешь. О, да тут что-то непонятное.

- Ну, что ты Семён пристал. Язык немецкий хочу освоить. Батя мой на нём шпрехал свободно.

- Доброе дело, Андрей Прохорыч! Тебе, как будущему полковнику пригодится немцам – генералам мозги вправлять, но пока есть дела поважнее. Сёдни утром был с полковником Михайловым в комендатуре.

- О, да ты в гору пошёл.

- Не дури. Ты же знаешь, я разведкой занимаюсь. Гуляют слухи, будто нас скоро на Яик вернут.

- Что опять полгода тилипать?

- Нет, брат, пойдём, видимо, налегке, и по ближней дороге. В Яицком городке опять смута, но это пока секрет.

- Ага, великая тайна! Я вчера из письма от Марии об этом узнал.

- Ну, официального сообщения не было, пока помалкивают. Но тут, Андрей, другое, - Семён закрыл плотно дверь, окно и присел к столу.

- Ты что и так дышать нечем, - возмутился Андрей.

- Ничё, потерпишь. Слушай внимательно. Пока мы не при деле, нам приказано маленько размяться. По данным гарнизонной разведки, а там ребята крепкие, в пределах города готовится крупная диверсия. В крепости, да и вокруг сколготилась крупная шайка головорезов. После ухода Московского легиона и других частей на фронт, они ощутимо осмелели. На окраинах от них уже плачут. Город-то крупный, расползся на несколько островов. Население, сам понимаешь, разношёрстное. Кого только здесь нет: и персы, и арабы, и узбеки, и татары всех мастей, и цыгане, и, конечно же, турки. Каждый норовит, если не продать, то или украсть, или ограбить.

Ну, с громилами они сами разберутся, гарнизон сильный. Их другое тревожит.

За пределами крепости, неподалеку от дислокации нашего полка, расположены армейские склады. Ну, там - продовольствие, фураж, снаряжение. Но самое главное – крупные запасы пороха, зарядов артиллерийских, боеприпасов, короче - то, что хорошо горит и легко взрывается.

Воров порох не интересует, что им жить надоело? А вот прибывшие издалека турецкие лазутчики, по данным разведки, готовы на всё. Могут устроить поджог, подкоп, взрыв, всё, что угодно. Они и себя не пощадят во имя Аллаха. Смертники же. Известно, что через своих людей на складе они узнали расположение арсенала, подходы: что, где, и как. По поступившему сообщению известно, что их не более десятка, но подготовлены сверх профессионально. Турецкий паша спит и видит, как главные запасы кавказской армии русских уже взлетают на воздух.

В связи с этим, приказом командира полка создана оперативная группа. Нас немного. Ты, я, Юматов, Полстовалов да пятёрка отборных казаков-пластунов, старшим назначен капитан Тимашев. Все вместе мы пока не собираемся, только по двое, по трое. А ждать нам неколи. Вот-вот поступит приказ о выступлении на Кавказ. Поэтому гарнизонная разведка вскоре спровоцирует их нападение на арсенал. Как они это сделают, нам пока не докладают. Но ликвидировать диверсантов будем мы, поскольку местных охранников, да и гарнизонных, работники склада знают всех, как облупленных.

Поздним вечером в штабе Наумова собралась вся команда. Тимашев, Акутин и Крылов изложили подробный план операции. Поступило секретное сообщение и от гарнизонной разведки.

Им стал известен работник склада, связанный с лазутчиками, некто секунд-майор Изверов, заместитель начальника имущественного склада, находящегося неподалеку от арсенала, отгороженного от общего двора решёткой с толстыми прутьями и стеной из мешков с песком. На изменника помог выйти его денщик Юдин, тщедушный низкорослый сержант, обременённый большой семьёй. Двенадцать детей - их надо было кормить. Денщик приторговывал ношенным обмундированием. Старательная его жёнушка отстирывала, отглаживала вещи и их хорошо брали на базаре. Юдин давно был на крючке у полиции. Однажды в облаве его взяли с поличным и чисто случайно вышли на его покровителя, выделявшего ему мундиры умерших и убитых солдат. Зная, чем грозит его семье потеря кормильца, денщик добровольно рассказал о связях своего патрона с чужими людьми. Через сержанта подтвердились данные и о готовящейся диверсии. Сам майор, используя полную зависимость безвольного человека, с лазутчиками не встречался, и связь держал через денщика. Зажатый с обеих сторон, боясь за свою многоротую семью, бедный отец работал на ваших и на наших, зная, что находится в полной зависимости от сыскной службы.

Начальник штаба драгунского полка премьер-майор Наумов, имеющий привычку тщательно готовить порученное задание, объехал с ординарцем весь злополучный остров и также изложил свое мнение об увиденном.

На противоположной от складов стороне острова, по всей прибрежной полосе, расползся дурно пахнущий нечистотами стародавний посад. Ветхие

лачуги, сбитые на скорую руку, из полусгнивших горбылей, саманные хибарки, с кровлей из дёрна, а то и просто землянки, вырытые на взгорке, смахивающие на волчьи норы. Прибежище бродяг, шатунов, скитальцев, порой не помнящих, кто они и откуда, порой намеренно скрывающих имя, звание, родину свою, а нередко и преступления.

Новый губернатор Бекетов приказал сжечь этот рассадник заразы, а бродяг переписать, пропарить в бане и переселить. Но, как говорится, хорошо было на бумаге, да забыли про овраги. Пока считали расходы, искали средства, думали, куда переселить это отребье, началась очередная война с Турцией. На склады стали поступать в большом количестве материалы для войск и, чтобы избавиться от нежелательных соседей, их просто выпнули за черту города. А меж начальниками возник спор: одни предлагали сжечь брошенный посад - другие, боясь, что из-за сильных ветров, огонь может перекинуться на склады, предлагали разобрать брошенные халабуды и вывезти.

Теперь решение пришло само собой и устроило всех. Поскольку накануне прошли дожди, и ветер стих, решили полить горючей жидкостью, надоевшее всем поселение бродяг и спалить, а заодно уничтожить возможную заразу, попутно привязав к ней и планируемую секретную операцию.

10. Секретная операция.

И дело закрутилось. Утром через своего сержанта Изверов «случайно» узнал, что завтра на острове будут сжигать дряное сельбище, а следом поступило и распоряжение главного начальника складов: «всем пожарным командам и пособникам запрячь коней и быть готовым к выезду на пожарище». К середине дня к складской пристани причалила баржа. С неё сгрузили тяжеленный железный короб. Шесть пар быков еле притащили его на полозьях и установили близ ворот, вроде бы для каких-то армейских нужд. Не догадываясь о готовящейся ловушке, Извеков, поразмыслив, прикинул, что ворота для выезда пожарных будут распахнуты, дневная охрана невелика, а тут суматоха, зеваки, неразбериха – лучшего случая для проникновения к арсеналу, вряд ли скоро представится. Через своего «преданного» денщика он связался с лазутчиками и назначил время для диверсии. О времени нападения тот час узнала и гарнизонная разведка.

В предрассветном сумрачье, группа драгунских офицеров и казаков незаметно проскользнула на территорию склада и, разделившись на двое, заняла свои позиции. Казаки - пластуны затаились у ворот арсенала, за бруствером из мешков с песком. Другая часть отряда - драгунские офицеры, бесшумно проникли внутрь железного короба и приготовились к бою. Рано утром предприимчивый и довольно трусливый секунд – майор, опасаясь за свою жизнь, скороспешно освободил свой кабинет, прихватив самое ценное, что у него было, и улизнул по своим «неотложным» делам.

Пуленепробиваемый, полуторасаженный ящик, склепанный из полос толстого железа, использовался ещё защитниками Астрахани от нападений кочевников и за ненадобностью ржавел у стен крепости. Остроглазый начальник штаба, премьер-майор Наумов, приметил его и настоял о переброске короба к арсеналу, чтобы упредить налётчиков с тыла и, чтоб ни один диверсант не мог скрыться. Отчаянные янычары, а все были уверены, что из них и состояли лазутчики - простачков на такое дело не пошлют - были непредсказуемы, они наверняка блестяще владели всеми видами боя и были весьма опасны даже будучи ранеными. В плен, как было известно, они не сдавались. На всякий случай всем офицерам и казакам были выданы, недавно отбитые у крымских татар, панцири. С непривычки они несколько стесняли движение, зато превосходно защищали от ножа и дротиков. Кроме того драгунский полк, казармы которого находились неподалеку, был предупреждён и был настороже.

Перед полуднем вдруг пахнуло горелым и, примерно, в версте от складов, по берегу реки, вспыхнули языки пламени и повалили чёрные клубы дыма. Заскрипели растворяемые ворота и первые тройки пожарных, громыхая бочками, помчались в сторону пожарища. Вскоре к складу прискакал посыльный и передал сообщение выслать и остальные пожарные экипажи, якобы положение осложнилось и огонь ползёт к складам. Оставшиеся тройки, одна за другой, выскочили в сторону горящего сельбища. Тяжеленные створы ворот остались настежь распахнутыми, охране приказано было «носа не казать».

- Ну, сейчас начнётся, - сказал капитан Тимашев, опустив створку бойницы железного убежища. Не успел он взвести курок винтовки, как в ворота влетело три неосёдланных коня, на каждом сидело по два всадника в чёрных одеяниях, четвёртого коня, нагруженного двумя вьюками, бегом тянул под уздцы такой же бритоголовый человек с винтовкой за плечами, ятаганом в руке, подпоясанный широким ремнём, за которым торчали рукояти пистолетов. Шестеро ловко соскочили с коней, прикрываясь ими, быстро осмотрелись, остановили взгляд на зияющей щели железного короба, но подошедший конь с вьюками отвлёк их внимание. Пока четверо, по двое с каждой стороны коня, отстёгивали вьюки, двое возились с замком железной ограды арсенала, седьмой, державший вьючную лошадь, пристально всматривался в широкую щель бойницы. Она, видно, казалась ему подозрительной. Бойниц было по одной с каждой стороны, но открыта была только одна, и в коробе было непроглядно.

- Коней жалко, постреляем, - прошептал Семён, - а они, гады, за ими укрываются. Нюхом чуют недоброе.

- Нам, главное, не дать им уйти живыми, - шепнул Тимашев, - волки матёрые, по повадке видно.

- Братцы, - взмолился подпоручик Полстовалов, - не могу я в коней стрелять.

- Так ты в башибузуков целься, - подначил молодого офицера Крылов, - кони и не пострадают.

- Отставить разговоры, здесь гулко, услышать могут,- строго шепнул капитан, - стрелять по моей команде, здесь саженей десять, грех промахнуться.

- Хорошо, что обстрел под углом, - вздохнул Акутин,- казаков не зацепим.

Наконец, звякнул металл, дверь ко входу в арсенал открылась. Первыми за ограду вошли те, что занимались замком. Наступала решительная минута, к счастью, кони, предоставленные сами себе, отошли от здания и, теперь диверсантов защищала только рещётка ограждения.

И тут случилось непоправимое. Молодой казак-мусульманин, из пластунов, то ли от нервного напряга, то ли ему стало жалко отъявленных головорезов-единоверцев, не дождавшись команды « Огонь!», вдруг поднял голову из-за бруствера и громко крикнул по-турецки:

- Пэс этмэк! Сдавайся! – И тут же получил удар ятаганом по голове. Высокая казачья папаха спасла голову нетерпеливого служаки, но рана была глубокая.

Казаки из-за мешков с песком сразу же открыли плотный огонь и в один миг уложили троих диверсантов. Четверо турок, те, что заносили в ограду два тяжеленных мешка с взрывчаткой, бросив свои ноши, отстреливаясь по-македонски с обеих рук, кинулись развязывать мешки, видимо, готовя взрыв, но сразу же с тыла были уложены драгунскими офицерами. На звуки частых выстрелов примчался весь драгунский полк, но всё было кончено. Команда гарнизонной разведки сразу же отправилась за изменником секунд – майором. Вскоре прибыли сапёры. Обезвредив взрыватели, показали содержимое вьюков.

- Сколько же здесь пороха?- Полюбопытствовал Крылов, почёсывая затылок.

- Со взрывчаткой пудов десять-двенадцать наберётся, - ответил сапёрный капитан, ухмыляясь, - от такого взрыва сдетонировали бы не только заряды в арсенале, но и от вас, в вашем железном ящике мокрого места бы не осталось.

Сержант, денщик сбежавшего майора, сам пришёл к драгунам и допытывался у начштаба Наумова, роняя слёзы:

- Что же теперь будет со мной? С моими детьми?

- А ты не горюй, - вмешался зубоскал, казак Пичкиряев, - выпорют да медаль дадут, а детишки гордиться будут.

- По совести говоря, господин сержант, если б не ваше участие, могла бы случиться невероятная беда, - поправил казака Наумов,- кавказская армия потеряла бы все свои запасы в тылу. Это веская причина. Я поговорю о вас с Никитой Афанасьевичем Бекетовым, конечно, дело спорное, но - правда, на вашей стороне.

11. Дорога к дому

После спешного бегства калмыцкого войска с ханом Убаши на восток, в китайские пределы, командующему кавказским фронтом генералу Медему, срочно потребовалось подкрепление, обстановка в Кабарде накалялась. Выход Оренбургского драгунского полка в горы ожидался со дня на день. Но не прошло и двух суток, как поступил Указ Военной коллегии. «Резервному Оренбургскому драгунскому полку, прибывшему из Троицкой крепости, немедленно отбыть в распоряжение Оренбургского департамента».

Некоторые молодые драгуны и казаки бросились от радости в пляс, но осмотрительный вахмистр остудил развеселившихся молодцев:

- Эх, золотое время - молодые лета, а молоденький умок, что весенний ледок, не радуйтесь прежде времени, кубыть плакать не пришлось.

- Да что ж ты, Иван Ипатыч, - зачастил Пичкиряев, - в тоску нас вгоняшь. Домой жа итить, не на бойню с ентими бусурманами, того и гляди башка секир, а я ещё жалаю до венца дожить. Я, ить, таперча не некрут затюканный, а казак вольный, имею право.

- Хм, выпустили птаху на волю, а гнездо не свито,- съязвил Мишарин,- придётся в поле куковать.

- Конечно, в своём гнезде и ворона коршуну глаз выклюет,- согласился Пичкиряев, - в ненастье и воробью счастье, коли стреха под боком.

- Дак ты, Пичкиряй, и сам молодца, хотя счастье – не лошадь, по прямой дорожке не везёт, но ты проворняга, авось в урядники выбьешься, гля, и Ипатыча заменишь, а там ненароком и хорунжего кинут, жёнку богатенькую подцепишь. Оно, ить, недаром говорят:

- Ешь с голоду, а люби смолоду.

- Ну, а если, Мишарь, мне одной мало будет?

- Дак, любушку на стороне заведёшь. Вон у хранцузского короля, Людовика Пятнадцатого, Наумов сказывал, их целый «Олений парк», а одна, жёнка банкира, Помпадурша, настоко обнаглела, таку власть над королём взяла, что министров сама меняет, как перчатки, генералов и даже вроде Францию в войну втянула, а сколько крови было пролито за семь лет, никто не считал. Вот такие любовницы в Европе.

- Ну, ты и сравнил, - захохотал Пичкиряев, - Эт хранцузскому королю всё можно, хотя и наша царица не хуже. Там любовницы правят, а у нас любовники. Сколь их у неё, поди, и не сосчитать?

- Ты, Пичкиряй, говори да оглядывайся почаще, - тихо молвил Мишарин, - здесь хоть и не город ушей, но они всюду развешены.

- Не учи меня, Мишарь, я знаю, где и что сказать. Я уж те говорил, что меня помещик за мой дурной язык так на конюшне кошками отодрал, что я целых три месяца на животе спал. Так что я учёный. Ну, а ноне и жалиться нельзя на кровопивца, запорют, а ежли не сдохнешь, так ещё и на вечное поселение к Макарушке отправят. Ты, вот, Мишарь, грамоте обучен, скажи, ну, откуда у этих лощёных бар такое озверение?

- Видишь ли, брат, - чуть слышно ответил собеседник,- у них память куцая, как овечий хвост. Они Разина забыли, сто лет прошло. Но, ить, не нами сказано: русский терпит до поры, а потом – за топоры.

***

После приказа о возвращении домой, сборы ускорились. Уже на второй день полк был готов к походу.

- Астраханская зима - девка капризная,- сказал на совете офицеров командир полка,- пока снег не сошёл, надо скорым маршем успеть выскочить за Саратов и без канители по льду перебраться на левый берег Волги, этот путь считается короче правобережного. Всю артиллерию, с её опасным грузом приказано передать генералу Медему, так что будем двигаться налегке.

На другое утро драгунский полк в поредевшем составе, попрощавшись, с гостеприимной Астраханью, отбыл в сторону родного Оренбуржья. Проследовали через Чёрный Яр, Каменный Яр, Светлый Яр, мимо солёных Сарпинских озёр и в посёлке Бекетовка, заселённой хохлами, сделали остановку по настоятельной просьбе самого хозяина губернии.

За селением, на взгорочке - месте древнего городища, на земле, подаренной Екатериной Алексеевной за верную службу, и раскинулось поместье опального фаворита.

Встречать драгунский полк вышел сам губернатор, генерал-поручик Никита Афанасьевич Бекетов в парадном мундире и со всеми орденами и при шпаге. Предвидя удивление служивых такой помпезной встречей, генерал поспешил объяснить, что делает это в знак особого уважения к офицерам, драгунам, казакам, всему личному составу полка, за самоотверженное участие в успешной ликвидации группы диверсантов, готовящих взрыв всеармейского арсенала в Астрахани. Взрыва более десятка пудов взрывчатки, что янычары доставили к складу, было вполне достаточно, чтобы сдетонировал весь огромный боезапас. В Военную коллегию мною уже отправлен рапорт с подробным изложением возможной диверсии и представления к награждению всех участников операции.

Генерал крепко пожал руку командиру полка и, повернувшись к начальнику штаба, обнял его за плечи и прижал к груди. Через бывшего сослуживца, премьер-майора Наумова и завязалась дружба командования Оренбургского драгунского полка с оскандалившимся фаворитом императрицы Елизаветы Петровны.

Умный, одарённый многими талантами юноша, оклеветанный поэт, по капризной прихоти двора, уже полковник, Бекетов был отправлен сначала в самое пекло кровавого побоища, но чудом остался жив, а затем послан или сослан подальше от глаз в одну из самых горячих окраин державы.

Не заносчивый, простой в общении, генерал, решил по-своему, чисто по - русски, отблагодарить полюбившихся ему оренбуржцев, сумевших отвести страшную беду не только от Кавказской армии, но и от себя. Он велел своим поварам приготовить настоящую стерляжью уху на весь полк.

А пока разделывали рыбу, готовили трапезу, Никита Афанасьич, как одарённый литератор, собрал служивых и поведал им древнюю легенду.

12. Легенда о Царицыне.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒