НЕПОКОРЁННЫЙ ОРЕНБУРГ 5 страница

Друзья были – не разлей вода. А ты со мной вроде, как поперёк?

- Дорогой ты мой кум,- со слезой в голосе, молвил Андрей,- давай не будем по дурости политику с дружбой путать. Оно ведь дружно – не грузно, а один и у каши загинет.

- Тут ты прав. Говорят, что, правда старше самого Бога, да где ж её искать? Давай помянем батю твоего. Двужильный был мужик, ты весь в него и характером, и личиной, и даже походкой. А он и меня к учению подталкивал. Царство ему небесное.

15. По семени и племя.

Ну, чё мы всё обо мне, да обо мне, - заметил Семён, - ты-то как? Ванюшка твой, гляжу, умницей растёт. Такой говорун, столько мне советов надавал. Чё-ет, грит, у тебя морщинки на лице? Ты, мол, по утрам щёки надувай и морщинок не будет. Ну, мудрец, и откуда он всё это знает.

- Да, наверно, от баушки Христиньи, целительницы, неистощимая на всякие знания старушка. Дак, он и на параде учудил, с самим губернатором поручкался, а тот его своим тёзкой признал. Мы, говорит, оба иван андреичи, вот смеху-то было, драгуны и те хохотали.

- Рейнсдорп - то мужик тёртый, служака. – Перевёл разговор Семён,- но людей не забижает и на лапу не берёт. Катерина его с Прибалтики сдёрнула. В Риге комендантствовал. Нашей житухи пока не знает, но во всё суётся, дошлый немец.

- А чего это царица князя Путятина решила на немца сменить? - Поинтересовался Крылов.

- Вишь ли, у этой бабёнки дальний прицел,- прищурил глаза Акутин,- помнишь, ещё в шестьдесят третьем, когда мы с тобой в Оренбурге гарцевали, молва пошла, быдто Пётр Третий избежал смерти и скрывается то ли в Троицкой крепости, то ли у яицких казаков.

- Верили, иль не верили, но слушок такой ползал, припоминаю,- заметил Андрей,- я тогда ещё в сержантах, готовил рекрутов к параду, Волкова принимать, нового губернатора. Только он всего год-то и продержался.

- Так знаешь, почему его Катерина сдернула? Это мне потом отец рассказывал. Волков-то до назначения был у её муженька тайным секретарём, его правой рукой. Ну, а Пётр Фёдорыч, шамарган* известный, да ещё сумасброд и решил он сдуру свою императорскую власть на миру показать. В присутствии иноземных посланников, представляешь, у них на виду, приказал сдёрнуть портки и высечь своего наперсника Волкова да ещё двух важных вельмож. Представляешь, какой был конфуз, посмешище. Вся дворня от смеха по полу каталась, тешилась.

- Так вот почему она Волкова губернатором сделала, пострадал же?

- Но отправила в Оренбург, подальше от досужих глаз, чтоб не сболтнул чего лишнего тайный секретарь, когда братья Орловы её муженька душили. А когда слух пошёл, будто Пётр Фёдорыч в наших местах обитается, она испугалась. А вдруг новоназначенный губернатор какое-нибудь содействие самозванцу окажет, и вернула его в Питер, под бочок, так-то надёжнее. Мало ли чего.

***

В дверь потихоньку поскребли и, когда она медленно отворилась, на пороге стоял Ваня. Первые его слова удивили даже Андрея:

- Папаня! Маманя сказала, пора и честь знать.

- Вот это выдал крестничек мой, - восхитился Семён, подхватывая мальчика на руки, - умные словеса и без запинки, а говорят, мудрыми только к старости становятся.

- Так он от твоих сыновей уже и новые слова перенял, теперь нас с Марией будет по - новому, по-казачьи величать. Он слова мгновенно схватывает.

Когда Крыловы стали собираться, бабушка Христя обратилась к хозяину:

- Семён Иваныч, ты, чать, из Яицкой через Илецкий городок проскакивал, чаво деется там?

- Ну, да, матушка моя, там кум мой, Лазарь Иваныч Портнов атаманит. Ночевал я у него, ещё и в баньке попарился. Рыбак он знатный, копчёным балычком меня угостил, объедение, ещё и на дорогу дал, я и с вами поделюсь:

- Ефросинья, достань-ка с полки свёрток.

Как ни отнекивались, не сопротивлялись, а им был вручён, добрый кус исходящей жиром золотисто-коричневой рыбины.

- Дак, знавала я там Портновых,- всплеснула руками Христинья Дмитриевна, - и Василия, и Ивана, да вроде и Лазаря, рыбаки были знатные. А хотелось бы мне и Илецкий городок проведать, узнать, кто ещё жив из знакомых, да на могилки сходить. Сыночки там мои лежат, да и Потап Андреич, царство им небесное. Ужо до весны дотяну, тады и побываю. В Илецком-от и прошла моя главная жизнь, сыночков родила, да там и схоронила.

16. Накануне отъезда.

Утром из-за дальнего лесочка на Бухарской стороне просияло огнистое негреющее светило и длинные причудливые тени от зданий, суетящихся людей, коней, собак протянулись по просторным улицам губернского города. Офицерские семьи, прибывшие из Троицкой крепости, размещались по квартирам, согласно приказу губернатора.

Крыловым досталось жильё в купеческом доме на Троицкой улице, неподалеку от храма. Суеверная бабушка Христинья радовалась, приговаривая:

- В Троицкой-то нам, что Бога гневить, баско жилось и здесь, даст Господь, не пропадём. Всевышний знает, кому помогать.

Губернский чиновник, молодой подвижный поручик, распределяя жильё, приветливо улыбнулся младшему Крылову и воскликнул:

- О, Иван Андреич!- И покровительственно похлопав по плечу, расхохотался,- ты у нас теперь вторым губернатором будешь, маленек да удаленек! Как говорится, маленька мышка, да зубок остёр.

Ваня, прищурив глазёнки, насмешливо глянул на офицера, но ничего не сказал.

***

Андрей придирчиво осмотрел представленную его семье комнатёнку, она была не меньше троицкой квартирки, но вытянутой в длину, и только одно узкое оконце в рубленой стене, выходящее на улицу. Небольшая печурка его озадачила, но белёная свежая перегородка была тёплой, и Андрей догадался, что это задняя стенка русской печи соседней чужой комнаты. Это его успокоило. Если не хватит дров, подумал, соседская печь худо-бедно обогреет. С помощью Семёна поручик добыл две широкие лавки, стол, навесной ящик для посуды. Из наваленных во дворе горбылей сколотил для Ивана полати. Андрея успокаивало ещё и то, что поблизости поселилась и немалая семья командира полка, во главе с боевой полковницей Марией Александровной, которая и защитит, и поможет в трудную минуту.

Последний вечер перед отъездом был облит грустью. Мария, Андрей и меж них Ваня, крепко обнявшись, сидели за столом на лавке, сумерничали. Все надеялись, что разлука будет недолгой и только Христинья Дмитриевна, закутавшись в пуховый платок, притулившись к тёплой печке спиной, молчала, устремив взгляд в окно. Она по-настоящему знала истинную цену кровавой брани. Всех четырёх её сыночков война отняла, да и мужа тоже после них схоронила - всё тело было стрелами кайсацкими истыкано.

- Тот не унывает, кто на Бога уповает,- успокаивал Андрей своё семейство натужно-весёлым голосом,- пишите письма. Мария, ты читаешь довольно бегло, теперь и письмо осваивай. И я вам буду писать, военная почта ходит исправно.

- И я буду тебе писать,- сонным голоском прошептал Ваня, прижавшись к тёплой груди папани. Я уже все буквицы знаю.

- Ну, вот тебе и занятие, обрадовался Андрей,- упражняйся, глядишь и в писатели выйдешь.

- Да, я выйду, обязательно выйду, - уже засыпая, прошептал будущий великий баснописец.

Часть третья.

КАК ВО ДАЛЬНЮЮ ДОРОЖКУ, АСТРАХАНСКУЮ...

«Вниз по матушке, по Волге,

По широкому раздолью…»

Из песни.

1. К волжским берегам.

Зима 1769 года лютовала жгучей январской стынью. После суровых крещенских морозов, припожаловали злющие – афанасьевские. Бабушка Христинья, придя из церкви, приговаривала, обметая веником валенки:

- Стары люди примечали, коли на Афанасия вьюга, да метель, то и вясна затянется. Дак, и холодень-то какой ноне стоит, а, ить, ещё и Тимофей-полузимник поджидат.

- Вон и старые казаки здешние гутарят, - вмешался Андрей,- мол, такой стужи с малолетства не помнят. Земля местами аж до трёх аршин промёрзла, дороги в трещинах. Мелкие озерца да речки, почти до дна промёрзли, рыба задыхается. Семён сказывал, мол, на перекатах, в промоинах Яика, у прорубей столько рыбы крупной скапливается, хоть бадьёй черпай. Оттого и цена на рыбу в крепости упала.

Каптенармусы полка, пользуясь моментом, оптом скупали целые воза мороженых сазанов, щук, карасей, готовясь к отъезду из гостеприимного Оренбурга.

- Война – не мать родна,- ворчал вахмистр Ипатыч,- осматривая копыта коней,- её хорошо слышать, да тяжко видеть.

Спешно подлатав дыры в повозках, заменив треснувшие полозья саней, пополнив провиант и фураж, драгунский полк, после кратковременной передышки, ранним утром вышел на Петербургский тракт через Сакмарские ворота, в сторону Переволоцкой крепости.

Обоз, лишённый обременительных громоздких возков с семьям офицеров,

шёл теперь ходко, не задерживаясь ни на минуту.

Когда крепость скрылась из вида, растаяла за дальним увалом, любознательному поручику Крылову, как всегда, не терпелось узнать, чем знамениты встречные станицы да городки. Обогнав по обочине крупной рысью колонну, Андрей нашёл своего друга Юматова и, как всегда, спросил:

- Что это за Переволоцкая крепость? Ты, поди, знаешь?

- Да тут я вдоль и поперёк до самой Самары всё изъездил. Крепость-то постарше Оренбурга лет на пять, да и место удивительное. Представляешь, здесь две речки сближаются, почти до версты, а текут в противные стороны. Самара - в Волгу, а Камыш-Самара – в Яик. Вот и переволакивали лодки али струги из одной речки в другую. Раньше-то, севернее Дикого поля добрых дорог не было, всё по рекам, путь прокладывали. Находили нужное направление и где волоком, где перетаском по мелким речушкам и передвигались, да ещё и с товаром. Так в древности из Азии в Европу и перебирались. Так же и соль илецкую везли, чушки чугунные, да меха. Тем же путём и обратно перемещались.

- Ну, а крепости здесь для чего наставили?- спросил Крылов.

- Так это Кириллова задумка. Карты пораскинул и наметил здесь три крепостицы поставить: Переволоцкую, Новосергиевскую да Сорочинскую, чтобы важнейшую, Московскую дорогу обезопасить. А уж потом, после его смерти, Татищев да Неплюев до ума их довели.

- А земли там, похоже, каменистые, рядом-то горы примостились?- Предположил Андрей.

- Вот тут, брат ты не прав, земли там наиплодороднейшие. Тамошние казаки в Новосергиевской и землицу пораспахали, и скота много разводят, даже сайгаков приручили. А животина эта пугливая до крайности, но удивляет редкими качествами: траву ест любую, даже горькую полынь, даже верблюжью колючку и ядовитых трав не боится.

- Но мясо у них постное, ни единой жиринки, - возразил Андрей.

- На любителя, конечно, но у кайсаков сайгачина – любимое блюдо, это ж как приготовить. А новосергиевские казаки приноровились и верблюдов держать, они его как вьючный транспорт используют.

- Про верблюдов мне караванщики рассказывали, отозвался Крылов,- да и сам наблюдал. Берблюд, как называют его казаки, берёт на горб в три раза больше, чем лошадь, да и в бездорожье незаменим, тележным-то колёсам дорога нужна, а он по любой тропе пройдёт.

- А вот мясо их малопригодно, жилисто, жёстко да черно, его только калмыки едят.

- Зато шерсть у них ценная, кыргызки из неё прочную армячину ткут, а купцы бухарские скупают да нам её и привозят.

- Но самое смешное,- заулыбался Алексей,- этих берблюдов порой даже при коннице держат. Сказывают - под Псковом, после Нарвской битвы, шведская конница приготовилась к бешеной атаке, а когда показались калмыки с пиками на верблюдах, их кони страшно испугались, стали брыкаться, на дыбки вставать, дико ржать, пришлось шведским кавалеристам развернуться, и дёру. Вот смеху-то было.

2. Бузулуцкий бор.

После ночёвки в Бузулуцкой крепости, стоящей сразу на трёх реках: Самаре, Домашке, да Бузулуке, двинулись дальше. К счастью ветер утих, и установилась ясная легкоморозная погода. Квартирьеры овса для коней не жалели, зная, что за Волгой он дешевле, да и груза поубавится, меньше мороки на переправе. Сытые кони часто переходили на рысь и даже тяжеленные артиллерийские лафеты с единорогами на санях легко катились по накатанному промёрзшему тракту. Зорко всматриваясь вперёд, Андрей заметил на еле видимой белёсой полосе небостыка чёткую тёмную строчку, тянущуюся параллельно дороге.

Поручик Юматов, как знаток этих мест, рысил впереди обоза на своём караковом жеребце Кучуме. Эскадрон Крылова на этот раз следовал в авангарде колонны и Андрей, поравнявшись с Алексеем, спросил друга:

- Что это там за темно-зелёная полоса?

- О, да это местная игра природы, знаменитый Бузулуцкий бор,- обрадовался Юматов случаю, чтобы поразить своего друга.- Представляешь? На голимом песке, глубиной до сорока сажень, выросло такое чудо. Учёные мужи уверяют, что ему около семи тысяч лет.

- Ну, а живность там водится? – Заговорил в Андрее охотник.

- Да, там кого только нет: и косули, и кабаны, рысь встречается, тетерева в изобилии, даже медведь забегает, но главный хозяин бора – лесной великан, сохатый. Намного крупнее оленя, почти полторы сажени в длину да до верхней холки более сажени. Гора мяса весом в тридцать с лишним пудов.

- А главное оружие у него, конечно, рога?- Поинтересовался Андрей.

- Нет, брат, рогами он только пугает, а бьёт передними копытами. Они у него заострённые, как бритва, череп медведя запросто проламывают, да и живот может распороть. Здорового самца даже стая волков обходит. А рога у самца в размахе почти в сажень и формой соху напоминают. Оттого и прозвали его сохатым. В Европе его почти всего истребили, а у нас вроде пока берегут.

- Я слышал, что будто лось, как некие двуногие, однолюб?- Улыбнулся Андрей, - всю жизнь одну самку обхаживает?

- Да, благороднейшее животное, между прочим, не в пример людям. Сам никого не тронет, но уж если обидят, пощады не жди. Рассказывают, раз охотники самку его убили. Так он догнал их фургон, разбил его вдребезги, а охотников поубивал. Один только и спасся, успел на дерево от страха влезть.

- А здесь ему хорошо, - молвил Крылов, - по краям вон и лиственные леса каймою, летом пропитание.

- Ты ж заядлый охотник, - стал подтрунивать Юматов, - сердечко, чай, заколотилось на такую добычу?

- Нет, Алёш, я только на обиду отвечаю, ну, если волк встренется голодный, а на такого красавца рука не подымется.

***

А весне торопила. Командир драгунского полка Михайлов перед ночёвкой собирал на совет всех командиров эскадронов, казачьего сотника, вахмистра, исполняющих обязанности вожатых, подробно разбирал с ними движение предстоящего дня, торопил, строго наказывал не задерживаться попусту. Надо было до вскрытия Волги пересечь ещё на санях главное русло. Иначе переправа могла надолго задержать продвижение полка, а в военное время это равносильно измене.

Полковник досадовал, что в Оренбурге пришлось задержаться на целую неделю: ждали артиллерийский обоз с заводов Демидова и теперь, не теряя ни часа, надо было войти в график движения. Обоз, лишённый громоздких семейных кибиток, шёл по-военному скоро, почти не останавливаясь, придерживая на раскатах тяжёлые орудия. Сытые кони, отдохнув за короткую ночную передышку, часто переходили на крупную рысь.

Февраль не злобился морозами, бураны с обильными снегами, отстали ещё в оренбургских степях, да и солнце играло уже по-весеннему.

3. Сало и Рай.

Оренбургский драгунский полк приближался к главной преграде на пути, к самой крупной реке кичливой Европы – Волге.

К предместью Самары прибыли засветло, разместились на ночёвку. Утром предстояла опасная переправа через широченное русло по ледовому мосту. К счастью, метровые сугробы до конца ещё не растаяли, леденящий холод по ночам накрепко заковывал бедовые дневные ручейки, тормошил облезлые от морозов берёзы с звенящими колокольчиками - сосульками, давал понять, что в матушке - России, март - это ещё зима.

Сотник Семён Акутин в новой должности командира казачьей сотни вначале чувствовал себя не совсем уверенно. Ему казалось, что казаки не прислушиваются к его командам и действуют, как им вздумается. Но присмотревшись, понял, что они зачастую знают лучше него, как и что надо делать и им не требуется детального объяснения. Он и по себе знал, что казак – это разумная целенаправленная личность, почти каждый из них мог свободно заменить командира. Приобщение с малых лет к военной науке, к умению выживать там, где другие погибают, делало их непобедимыми воинами. В подчинении Семёна находились проводники, следопыты, да и лучшие лекари и кузнецы полка были в его сотне, ну и, конечно, отменные рубаки. Смелые до отчаянности, выносливые и умелые, они легко находили выход из любой, казалось бы, безвыходной заварушки. Акутина радовало и то, что казаки в него поверили и признали за своего, хотя он долгое время до назначения, исполнял особо важную курьерскую и штабную работу. А приданная драгунскому полку сотня имела и особые привилегии. В ночные караулы, конвоирование и прочие полковые надобности её не привлекали. Задачей казаков была дальняя глубокая разведка. Они успевали на своих отборных конях, опередив обоз на десятки вёрст, разведать наиболее безопасную дорогу, направление, успеть вернуться, доложить и заранее определиться с ночёвками. Командование полка и, особенно полковник Михайлов, новоиспечённым сотником был весьма доволен. А потомственный казак Семён Акутин привык требовать от себя больше, чем от подчинённых.

Волновало его и заботило теперь его только отсутствие вестей из дома.

***

Мишарин заботливо обтёр чистой тряпицей влажный круп жеребца, ослабил седельные подпруги, накинул попону, засыпал в торбу добрую порцию овса и, ополоснув руки, уселся на передок саней. Достав из перемётной сумы шматок сала, стал нарезывать его мелкими дольками.

Учуяв запах съестного Пичкиряев, осматривая копыта своего коня, съязвил

- Мишарь, где ты это добро добываешь, вроде и не хохол, а всегда при сале.

- Эх ты, мордва сорок два, моя матушка из луганских казачек, а это те же хохлы, только покруче.

- Ну да,- парировал собеседник,- недаром же гутарят, что хохол глупее вороны, а чёрта хитрее.

- Не будь помянут к ночи, в дьяволе силы много, а воли ему не дадено, а мы и с волей, и без сала не живём.

- Слухай, Мишарь, дай шматочек, чтоб хочь губы помазать.

- А какой сегодня день, Пичкиряй?

- Число не знаю, счёт дням потерял, но бабку вчера подвозили, она поминала про каких-то сорок то ли разбойников, то ли мучителей.

- Тёмный ты человек, Пичкиряй, седни день сорока мучеников Севастийских. Им приказали от христианства отречься, а они воспротивились. Уж их и в лёд вмораживали, и ноги им переломали, и били нещадно. Сгибли они, сердешные, но от веры христианской так и не отреклись. А сорок разбойников это из арабской сказки про Али-бабу, не путай. Ты ж не дурак, токо родом так.

- А знашь ли ты, гарматей, что дураки да нищие не родом ведутся, а кому Бог даст, - обиделся друг.

- Ну, ладно, убедил, отрежу я тебе шматочек в честь великомучеников, оно

хоть и постный день, но мы с тобой воины и в походе, нам скоромное не возбраняется.

- Послушай, Фролыч, - жуя сало, нахмурился мордвин, - чё-то я в этой переправе сумлеваюсь. Река вот-вот тронется, а мы по льду с обозом да ещё с антиллерией.

- Ага, как Иисус Христос по воде, аки по суху, - перебил его Мишарин.

- Вот-вот, ить, провалимси в энту бездну, как пить дать. Фролыч, дай ещё шматочек, я хучь перед смертью наемся.

- Не трусь! Навоз не тонет, а к сражениям токо к середине лета доберёмся.

А там можа и война на убыль пойдёт. Арбузы, дыни поспеют, с голоду не помрём.

- Какие тебе арбузы. Я в Мокше два раза тонул, за волосья еле вытащили. А тут такая прорва воды да ишо такой студёной. Уйдёшь под лёд, к ракам и тю-тю.

- Хм, да не один ты такой – все воды боятся. Море, что горе, токо с берегу баско. Недаром бают – кто в море не бывал, тот и страха не видал. Оно ведь все в рай просятся, а смерти боятся. А ведь не умрёшь – в рай не попадёшь. У всех тяжёл крест да, ить, всё равно надо несть.

- Ну, ты прям, как батюшка полковой рассупонился. Я, ить, в заправду воды боюсь. Ты ж знаешь, Фролыч, я на сабарманов всегда первый лечу, в самую гущу врубаюсь, а пучины этой сызмала не переношу.

- Не раскисай, Пичкиряй, жить надейся, а умирать готовься. Мы ведь на войну идём, а там пуля-дура, где ударит, там и дыра. Но не всякая пуля в кость да в мякоть, иная и в поле виноватого ищет, а волков бояться – без грибов остаться. Не дрейфь, ты ж – казак! Бог не без милости, казак не без счастья!

- Можа подождать, пока лёд пройдёт, да на плотах,- тянул своё казак.

- Э, брат, то не скоро сладится. Опоздаем ко времени – командиров под суд, да и нам достанется на орехи.

4. Мы – русичи.

В полночь эскадрону поручика Крылова приспела очередь идти в караул. Обойдя посты и изрядно продрогнув, на пронизывающем голомянистом ветрище, Андрей зашёл в сторожевую будку, крепкое бревенчатое строение, стоящее поодаль от дороги, у большого штабеля горбылей. Отделение драгун дремало на лавках, ожидая своей очереди, а у небольшой печурки, на низкой лавочке сидел гренадёрского роста старик с кустистыми бровями и лопатистой с проседью бородой.

Загнутой полосой железяки, подобием кочерги, ворошил горящие поленья и, не отрываясь, глядел на огонь. Обернувшись к Андрею, продвинулся к краю лавки, уступив место поручику.

- Доброй ночи, любезный, - поприветствовал старину Крылов, - дозвольте погреться у вашего очага. Ну и ветрюган тут у вас, с ног валит.

- Пришёл марток – надевай семеро порток, ваш бродь, - не поворачивая головы, молвил хозяин сторожки.

- Говорят, коли на мучеников сильный мороз да ветер, то будет якобы ещё сорок ночей морозных.

- У нас другое бают – ежели в этот день тает так, что может вол напиться, то будет добрая вёсна, вот и надеемся, что всё перемелется.

- Как у вас всё складно получается,- удивился поручик, - сторожите здесь али как?

- Складно, да не всё ладно, - с грустью ответил старый, не отвечая на вопрос.

- Что ж за печаль такая?

- Да с чего радоваться-то, отбухал в некрутах двадцать пять годочков, как один день. В Казанском пехотном полку служил, у самого Александра Василича Суворова, тогда он ещё премьер-майором был. Отмаялся, прибыл я в свою деревню, а там никого: ни жёнки, ни детей, родители померли, да и дома-то нет. Бобыль бобылём и податься некуда. А от государевой службы не утаивался. И воевал, и переправы мостил, во многих землях побывал и Россию насквозь прошёл – много повидал, всего не расскажешь, - опустил он голову.

У Андрея невольно возникла симпатия к этому грустному человеку, пахнуло чем-то родным, щемящим. То ли похожей с ним судьбой, то ли обстоятельствами жизни и ему захотелось узнать всё об этом удивительном воине, да и своими мыслями поделиться.

- Да военная служба всех одной краской мажет, я вот выбился в офицеры, а только Богу известно чего мне это стоило. Да вы не сторонитесь меня, поведайте всё, что там у вас накипело.

- Да что мне теперь стеречься, я своё отстрелял. Теперь это на вас молодых всё свалилось.

- Ну, а вот скажите, на свете много разных народов, у каждого свой обряд, а чем мы, русские, от всего мира отличаемся,- озадачился Крылов,- вроде такие как все, а что-то не так.

Побив кочергой горящее полено, так, что от него полетели искры, глядя в огонь, молвил:

- То, что мы ото всех народов отличны, это вы, ваше благородие, правильно заметили. От тех же немцев, франков, греков, болгар али от тех же китайцев. А не ведаете ли, ваш бродь, в чём тут собака зарыта? Оно ведь, где чёрт не пахал, там и сеять не станет.

- Вы имеете в виду, где господь пшеницу посеет, там чёрт только плевелы соберет?

- Да, вроде того. Мы, русичи, ето-ването, перешли рубеж холода, а им невмоготу. В нашей земле и зимы долги, и скот в хлевах до полугода стоит. Мы, ить, в тёплые края его не отгоняем, как кайсаки. А, чтоб сено на зиму заготовить да хлеб посеять, да до снега убрать его – времени мало дадено. И погоды капризные. Тут расторопность да воля недюжинная требуется. Ведь русский пахарь, ето-ването, в летнюю пору почти не спит. Крестьянин на Руси должон быть богат, иначе не стоять русской земле. Да и без лесу крестьянину не обойтись, он ведь пашню бережёт и пахаря от лихого наездника спасает. Справный крестьянин сам пойдёт воевать, а бедный да недужный, если б и захотел, так мочи нет. Добрый-то осударь ране смерду, ето-ването, волю давал, лихих татей казнил. Дай ты мужику самому всё выбрать, он, ить, умеет селиться. Знает, где и избёнку поставить. У него всё по уму: и вода, и лес, и пашня, и огород – всё под рукой. И места найдёт высокие красные, здоровые, боровые, чтоб и обзор был красив. Он по реке селится и бережёт её. Убей реку, запруди и Русь убьёшь. Путь всегда по реке был. В поймах луга заливные, а на крутоярах, где сухо – селения, города, храмы. Пашня по-над лесом, а где чернолесье, болото, тут тебе и влага на сухой год. Вода болотная и морозы умягчит, и снегу в поля добавит, да за болотом и от ворога отсидеться можно.

- А вот азиаты по-другому живут,- заметил Андрей.

- Ну, они ж кочевники, ето-ването, к сидячей жизни не способны. Он, ить, азият траву не сушит. Холодень подул, он юрту свою кошомную разобрал и в тёплые края. Там опять её поставил и снова, как дома. У нас, русичей, ето-ването, родина, место, где родился. Деревня, станица аль город, а у них вся степь - родина.

-Да, родина у каждого своя, а вот вера – то наша покрепче.

- А как сказать. Я хучь и православный, а магометанску веру признаю. Оно ж две самых сильных веры на земле, наша да ихняя. Вот у нас в полку и татары были, и черемисы, и нагайбаки, а в паре с нами долгое время стоял полк башкортов, ну и подружились мы. Ничё, ето-ването, крепкие ребята, батыры, до того отчаянны. Пистолей не признают, у них всё оружие - лук да сабля, ну ещё верёвка из конского волоса - аркан. Вылетит откуда-нибудь из укромного места, стрелами осыпет и - нет его. Их хранцузы амурами окрестили.

- Они и молятся по-особому,- заметил Крылов,- раз по пять за день на колени становятся.

- У них это, как муштра и для здоровья полезно, суставы не болят,- хитро прижмурился старый солдат,- а мы, ето-ването, только по праздникам поклоны бьём и то не каждый. Они и стариков чтут. И на хмельное у них запрет, не как у нас – вера строгая.

- Ты случайно сам-то не мусульманин?- Заулыбался Крылов.

- Что ты, что ты, я старой веры придерживаюсь, крепче её веры нет. Оно, конечно, один Бог без греха, а человек без греха и века не изживёт. Без стыда рожи не износишь.

- Ну, да,- согласился Андрей,- кто Богу не грешен, царю не виноват.

В узеньком обмёрзшем окошке посветлело, долгая ночь кончилась. Поблагодарив за добрую беседу, Андрей сунул в жёсткую ладонь бывалого солдата несколько ржаных сухарей и выскочил на улицу проверить караулы.

5. Переправа

Начало четвёртой седьмицы Великого поста выдалось не по-весеннему знобким. Уже за два часа до восхода солнца в драгунском полку сыграли побудку.

Служивые, наскоро ополоснув лица и сотворив молитву, запрягали ездовых лошадей, седлали строевых коней, готовились к опасной переправе. Командир полка загодя, ещё до подхода колонны к берегу, с группой казаков и каптенармусов перескочил на правый берег Волги – необходимо было заранее договориться о предоставлении полку колёсного транспорта в обмен на санный, ставший теперь ненужным. Командир предупредил – без его приказа переправу не начинать.

Длинная колонна, как бесконечная гремучая змея, ощетиненная винтовками, оглоблями, дугами, выстроилась на берегу, готовая к движению, ждали Михайлова. На востоке заалело и вскоре стали видны заспанные лица служивых, пар от сотен коней, переплёты окон ближних домишек, ровные столбы дыма из труб, как фитили, поддерживающие небо. Вдруг послышался тяжёлый хруст саней и звон сбруи шестёрки мохноногих тяжеловозов тянущих грузный «Единорог». За ним следовало несколько разнокалиберных пушек – вся конная артиллерия драгунского полка. Впереди, на могучем жеребце с красным султаном на голове, командир батареи, тучный премьер – майор в нарядном кафтане с красными отворотами.

Драгуны с недоумением провожали глазами пушкарей, зная, что им предстояло переправляться последними. Наперерез артиллеристам из колонны сразу же выскочил на своей соловой кобыле поручик Юматов с красным флажком, ответственный за порядок в колонне и перегородил дорогу майору. Подняв руку с флажком над головой, он, перекрывая скрип саней, везущих тяжёлые орудия, громко прокричал:

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒